***
На этот раз, первым просыпается Антон, открывая глаза и устремляя взгляд полукрасных, непонятно от чего, глаз на чужой потолок. Конечно, чужим он его не считал, так как за всё время длительных ночевок у своего учителя, он уже привык к таким пастельным тонам, которые явно отличались от тонов его потолка. На удивление, состояние у юноши было слегка получше, чем у рядом спящего Попова, который тихонько посапывал в подушку. Видеть своего учителя в таком виде казалось чем-то нереальным. Тот всегда был одет как с иголочки, выглаженный и зачесанный. Но сейчас, его растрепанные тёмные волосы, что больше походили на кудри, голый торс и поза «Не трогайте меня, я сплю», говорили об обратном. И это не могло не завораживать. Именно сейчас возникало ощущение, будто бы это все нереальность, все вымысел или тот полупомнившийся сон. Который совсем скоро пропадёт, а вместо него останется только сладостный вкус и горькие слезы. Вид и состояние мужчины Антону показались чем-то личным, тем, что показывают далеко не всем и не каждому. Чем-то таким родным, притягивающим к себе. Выпутав одну руку из-под одеял, юноша слегка поправил волосы, вспоминая эту ночь. Арсений умен, страстен и очень красив, даже, когда храпит как собака. Закончив поправлять угольные кудри, мальчишка осторожно положил руку на спину мужчины, начиная легко массировать и поглаживать кожу. Антон знал, что от этого учитель не проснётся уж точно, так как у него было полно времени узнать, что просыпается этот храпун только от будильника или галдёжа соседей, которые, обычно, по утрам были громче самой неприятной трели с ещё более блевательной, наскучившей мелодией. Повернув голову к небольшим проблескам света, что пробивались сквозь шторы, юноша понимает, что сегодня предпоследний день в этом году. А уже завтра ночью новый год, который, он надеется, будет хоть немного лучше этого. Планов и мыслей насчёт того где и с кем тот будет праздновать убывающий и новый год не было. С родителями, точнее с матерью, но, Шастун уверен, что та уже все донесла отцу, они в ссоре из-за того самого разговора перед тусовкой, поэтому, навряд ли те обратят значительное внимание, если тот даже на новый год домой не явится. Но без предупреждения сделать так юноша не мог, так как, пусть он и бессовестный говнюк, но та, все же, где-то в глубине души осталась, скребя по сердцу каждый раз, когда тот что-то творит. А насчёт Арсения, он и не знал. Конечно, провести новый год со своим парнем хотелось больше всего на свете, ведь, это был бы их первый совместный праздник, но, отрицать того, что и у мужчины могут быть какие-то планы, он не стал. Ближе к самой дискотеке тот пару раз говорил, что его родители уже вовсю собирают вещи и покупают билеты, чтобы хоть на этот новый год увидеться с сыном и родной страной. Ведь, видите ли, Попов у нас постоянно в Америке занят был и все свое прибывание только пару раз к родителям заявлялся. Хотя, юноша уже догадывался, что это у него там за «дела» такие были. Трахался небось с кем-то. От этой мысли, а ещё и в сопровождении с слишком каламбурной фантазией, мальчишку тут же окатила волна ревности. Он не верил, не принимал тот факт, что Арсений спал, целовал и шептал на уши то самое, что говорит и ему, кому-то другому. Тому, кто этого не ценил и просто пользовался возможностью улучшить годовые оценки для бюджета или же радости их родителей. Но Антон не такой. Он никогда бы не стал спать с учителями за оценки или для радости родителей, никогда бы не стал чьей-то игрушкой ради своей выгоды. За окном, небось падали снежинки, покрывая землю холодным шаром белых хлопьев. А люди уже вовсю толпились возле продуктовых магазинов, сгребая все полки на своём пути. Новый год, это такое — до двенадцати ничего не ешь и не трогай, а после нажирайся тазиками оливье хоть до упаду. Да и это радовало, все же, праздник, как никак. Но вот насколько праздничным будет праздник ещё ни один из парней не знал. Не желая будить мужчину, мальчишка аккуратно привстаёт с кровати, скидывая одеяло с ног и морщась от холода, который моментально окутал ноги от кончиков пальцев до колен. Прикрыв глаза, Антон, смирившись с тем, что сегодня ему придется хорошенько так померзнуть, ведь мужчина, как настоящий хладнокровец, просто обожал холод. И это, пожалуй, за все это время, было его единственным минусом. Хотя, все же от такого просыпаешься намного быстрее, да и чувствуешь себя, в целом, неплохо. Поэтому, везде были как плюсы, так и минусы. Приподнявшись с кровати, юноша не спеша ставит сначала левую ногу, а следом и правую на небольшой пушистый коврик. После чего, как можно тише приподнимается с кровати, дабы не разбудить сладко спящего учителя. Быстро найдя глазами элементы своей одежды и комнатные тапочки Попова, тот тихими шагами крадется к двери, еле слышимо отворяет её и оставляет незакрытой. После, по выученной дорожке следует к ступеням и спускается на кухню, параллельно натягивая на покрывшееся мурашками тело, тёплое худи, что из-за вчерашних приключений было пропитана запахом алкоголя и почти литром вылитых на неё духов. Надев капюшон, юноша спускается на кухню, и отыскивает небольшую турку, которую найти было не так уж и сложно, ведь та стояла на видном месте, будто бы ожидая, что её одиночество нарушит сонный парень. Взяв ту в руки, он быстро отыскал кофе и прочую ерунду, залил все содержимое водой и поставил на огонь, параллельно зевая, и садясь на небольшой барный стульчик, что расположился недалеко от кухонной плиты. Вскоре вся комната наполнилась приятным ароматом кофе. Поглядывая на жидкость, дабы та не убежала, мальчишка параллельно рылся в телефоне, тепло улыбаясь при виде новых фотографий, которые так внезапно появились вчерашним вечером. На снимках Арсений и Антон стоят возле двери чёрного входа. Он помнит, как исподтишка начал фотографировать мужчину, а после тот перенял инициативу на себя. Вот, следующий кадр, где юноша пытается выхватить телефон с рук Попова, следующий, оба уже смеются, ещё один, и вот их губы сплетаются в страстном поцелуе, а глаза отблесками попадают в объектив. Засмотревшись на вчерашние фотки, от которых веяло особой атмосферой, мальчишка почти что прозевал побег своего кофе, но вовремя выключил огонь. Налив горячий напиток в кружку, которую тот заприметил из-за ее особой необычайности ещё в первый день, тот вернулся на стул, упираясь руками о стол. В руках вновь мелькает телефон, только теперь он чередуется с кружкой сваренного кофе. Школьник вновь открывает галерею, желая пересмотреть абсолютно каждый кадр, каждую фотографию, и пофиг, что какая-то размыта, где-то кто-то с нелепым лицом. Это такая мелочь, хотя даже нет, наоборот, это настолько важная вещь, которая придаёт этим кадрам живого блеска, чего-то настоящего и такого родного. Следующие снимки — ночные пейзажи, снятые через неслишком чистое окно, которое даже качество айфончика съело. Но летящие хлопья снега видно было отлично. Как и улыбки и влюбленные глаза парней. Антон знал, что любит Арсения, и знал, что Арсений любит его. А все остальное казалось настоящей мелочью. Только вот, черт. Задумавшись, и начав прокручивать вчерашний вечер, да и в целом день, в память резко врывается флэшбэк вчерашнего разговора с матерью. Судя по которому, та начала все понимать и додумывать у себя в голове. Конечно, разговаривать на эту тему юноше с матерью не хотелось, но так как это было просто необходимой мерой, ему, в лучшем случае, все же придется объясниться за вчерашние выкидоны. А как, только хер знает, да и он, скорее всего, не поможет. Поэтому, надежд у мальчика не оставалось совсем, да и сил думать про этот инцидент тоже, поэтому, допив кофе, и звякнув ложечкой о край чашки, тот откладывает телефон и решает отблагодарить его мужчину за вчера. Да, Попов сука ещё та, ведь за какой-то там месяц, честно, юноша и со счета сбился, ведь каждый день проведённый с Арсением был словно вечность, которая должна была не заканчиваться никогда. Поэтому, прикинув, что встречаются они около пяти месяцев, юноша знатно обиделся на мужчину. Ну вы посмотрите на него, недотрогой какой стал. Что бы Шастун не пытался сделать, а получить блаженного и страстного секса, который тот прокручивал в голове уже в сотый раз, все никак не удавалось. А ведь они уже так долго вместе, так долго, что можно было бы переступить через себя и наконец-то, блять, потрахаться. Но нет же, Арсений Сергеевич такого не допустит, ни за что. Хотя и он был в большей степени прав. Антон юн, глуп, и вообще находится в переходном возрасте, когда гормоны бушуют, а хуй стоит, как кол. И трезво понять, действительно ли он хочет «этого», не сможет. Вот так и пытался мужчина уберечь своего мальчика от самого себя, и он надеется, что, однажды, это все не выйдет из-под контроля, как выходило это всегда. Антон был особенным, в сотый раз повторялся Попов. Он был лучиком солнца, что освещал все, но все же иногда ходил темнее тучи, что тоже было его особенностью. А кудри пшенично-золотого цвета, а эти яркие зелёные глаза, что всегда напоминали мужчине аллею с зеленой травой и маленькими цветочками, или же ромашковое поле где-то в дали леса. А губы, губы у него слаще всякого мёда, вот серьезно. Такие губы хоть в музее показывай, но Арсений не позволит, эти губы его, и только его. Его, и ничьи больше. Юноша невольно залипает в телефон, внимательно изучает каждый штрих, каждую детальку на фото. Он, с одной стороны. знает, что это просто фотки, как и с другими, например, с Димой, или же с Эдом, они ведь тоже могли быть сделаны в самый лучший момент, но нет. Снимки с Арсением, они, какие-то другие. Особенные. Да, именно особенные. Они не похожи на другие, разве что освещением, оттенками, или тем же смазанным качеством. Эти фото другие, такие уютные, домашние, будто бы на них изображено что-то до боли родное, такое обожаемое всем сердцем. Антон улыбается, искренне, по-настоящему. Он чувствует, как внутри, где-то в районе груди все теплее, а бабочки в животе начинают порхать. Его и до того же яркие, зелёные глаза, становятся ещё ярче, ещё жизнерадостнее, и он понимает, что это все не зря. За кухонным столом юноша проводит ещё около получаса, внимательно рассматривая каждую фотку и отмечая для себя, какую он обязательно должен распечатать в сервисе, куда просто обязан сходить в ближайшие дни. Да, у него была странная, совсем не мажорская привычка. Он любил фотографии, но не любил фотографироваться. Любил яркий неон, но только на фотографиях, обожал запах дождя и новых книг. И постоянно печатал фотографии, которые многое значили для него. Вот, дома, где-то в потайном шкафчике у него лежит несколько фоток с Димой, где те веселятся на выпускном в девятом классе, рядом лежат ещё несколько снимков с того же мероприятия, только теперь бумага пополняется новыми лицами, которые юноша вряд ли вспомнил бы, если бы не подписи сзади бумажки. Чуть поближе лежат несколько распечаток, что, были сделаны относительно недавно. Там он, Эд и Егор с их московской тусовки на каникулах. Чуть поближе лежит фотография Попова. Да, самая обычная фотография мужчины, которую он отрыл у него в социальных сетях. Конечно, с виду это просто фото, где красивый голубоглазый мужчина смотрит в камеру, чуть прикрыв такие яркие, небесные глаза, и прикусив нижнюю губу, оголяя белоснежный клык. Шастун давным-давно понял, что фотографии мужчины — целое искусство, которое только в музеях показывать бы. Каждая его фотография была особенной, будто бы пропитанная каким-то теплом и домашним уютом. Даже там, где учитель был со строгим лицом или гримом на хэллоуин. Все равно, каждая фотография, каждая частица была особенной, необычной и завораживающей. Он знает, что дело далеко не в постановке рук, окружающих предметах и декорациях, а в самом мужчине. Он был и есть особенный. Существует ради своей особенности. Это завораживало, казалось чем-то необычным и до ужаса родным. Юноша знает, что родное на снимках видит только он, будто бы это и было ему адресовано. А подписи к фотографиям. Они, они были ещё интересней самих тысяч снимков с фотосессий. Они необычные, имеющие много подтекста и смысла, былой который понять не всем. Шастун блокирует телефон, пересматриваю одну и ту же фотку около десяти раз, убеждаясь в том, что вот оно, тот самый снимок, который совсем скоро станет чем-то большим, чем просто пиксели на телефоне. Он быстро встаёт со стула, потягивается, и, поставив допитую кружку кофе в раковину, направляется к мужчине, продолжая потягивать и хрустеть всеми своими конечностями. Был бы здесь Дима тот точно дал бы пиздюлей за то, что тот косточками и на пальцах хрустит, а был бы Эд — посмеялся бы и назвал старым. Интересно. Каждый человек относится к нам по разному. У каждого свои шутки, манера поведения и восприятие чего-либо. Но в тоже время такое поведение, манеру общения и прочее человек выстраивает для кого-то определённого. Вот, если взять, к примеру, Эда и Диму, первый не начал бы вякать под руку второму, а тот читать лекции. Ведь это не в их приоритете, хоть и знали они друг друга, относительно, давно. А вот если дело касалось бы Антона, то и первый и второй не прочь были бы походить своим конём. И к чему это все? Каждый человек видит нас по разному, каждый, которому ты дорог, перенимает у тебя привычки, а ты у него. Вы не обижаетесь на шутки столетней давности, на подколы и частые лекции, ведь знаете, что это не просто лекции, а «лекции», но с чуточкой доброты, не подколы, а «подколы» с любовью в глазах. Вот и Антон видит в Арсении эту особенность. Он не кажется таким простым, не кажется обычным, ведь им и не является. Он особенный. Вскоре, все мысли юноши перекрывает небольшой хлопок дверью, а уж следом, из прохладной комнаты, которую освещали лучи зимнего солнца, пробивающиеся сквозь открытые занавески, показывается мужчина. Такой родной, слегка лохматый, и уж очень сонный. — Доброе утро, — сонно бормочет мужчина, потягиваясь возле дверей и подходя к Антону. — Доброе, — шепчет тот в ответ, утыкаясь носом в шею мужчины. Они стоят так около минуты, может чуть больше, они не знают. Не знают и не чувствуют счета во времени, когда рядом. Не ощущают давящую тишину, ведь её попросту нет. Просто любят, стоят и любят.***
Ближе к двум часам дня юноша с мужчиной наконец-то окончательно просыпаются, вместе готовят что-то на кухне, параллельно оборачиваясь на большой экран в гостиной, пытаясь углядеть найдут ли родители своего Кевина, или тот сам отправится на Рождество в Америку. Да, такой фильм мог предложить только Арсений, в своём репертуаре, в общем-то. Ну ладно, мальчишка и сам был не против посмотреть что-то новогоднее, ведь настроение возрастало с каждой минутой все больше и больше, и ни один, ни второй не могли понять от чего. То ли от того, что совсем скоро новый год, подарки, мандарины и елка, или же из-за того, что просто были вместе, смеялись и посылали воздушные поцелуйчики находясь в разных углах кухни. Определённо второе. Они уверены. Когда панкейки были благополучно доготовлены, животы полны, а посуда помыта, фильм подходил к своему счастливому концу, где родители наконец-то находят своего Кевина и всем семейством празднуют Рождество где-то в другой стране. За все время проведённое вместе, ни один, ни второй из парней не вспоминал о вчерашнем. Казалось, что это такое знаменательное событие, что-то такое долгожданное, но нет. Естественно, сначала юноше так и казалось, ведь чего-то большего от Арсения он ждал далеко не первый месяц. Но, когда все случилось так спонтанно и неожиданно, юношу будто бы что-то осенило. Раньше ему казалось, что нет личной жизни без секса и страсти. Это конечно так, но только отчасти. Признаться, да, ему невероятно сильно понравился вчерашний минет, и он, конечно, хотел бы продолжения, но больше всего он хотел получать любовь от Арсения, от его мужчины. И только его. — Сегодня повторишь судьбу Кевина или же будешь благосовестным? — вдруг неожиданно слышится голос откуда-то сзади, чего юноша сначала пугается, а после, вспоминая, что он не один, облегчённо вздыхает. Сзади сразу же слышится насмешка, будто бы другой реакции мужчина не ожидал. — Я так и знал, что вспоминаешь, — ехидствует тот, подходя в упор к младшему и, приобнимая его, кладет руки тому на талию. — Вот многое ты знаешь, Арсюш, — улыбается тот, облизывая нижнюю губу и оттопыривает зад, — Мне понравилось, — в полтона тише шепчет мальчишка, поворачиваясь лицом к мужчине. — Мне тоже, — согласно кивает тот, прижимая школьника к себе. — А Кевин это в смысле? — недопонимает парень, вскидывая бровь к верху и с пристальным взглядом упирается в мужчину. — А ты сам подумай, — хихикает тот, запуская свою руку в пшенично-золотые кудри. И вот думай теперь. Что имел ввиду Арсений, юноша догнать не мог. Не, фильм то он конечно смотрел, но понять, как связаны он и Кевин не мог. Блять, родители. Того внезапно будто бы током пробило, заставляя окунуться в воспоминания о разговоре с матерью, что закончился недоссорой, да и в целом вспомнить о существовании родителей. — Значит смотрел, — приулыбается тот, в очередной раз подъебывая мальчишку, ведь конец титаника Шастун так и не запомнил, другие дела были. Хотя, англичанин тоже хорош. Антон на минуту задумывается, а стоит ли вообще все это поворачивать и возвращаться домой. Стоит ли разговаривать с матерью и раскрывать ей свои тайны. Честно, сам юноша не знал. С одной стороны, он, хоть и частично, а все же пытался построить здоровые отношения со своей матерью, в которых та могла доверять своему сыну, а он ей. Но, пока что, такие старания особым успехом не увенчались. Они, на подобные темы почти что не разговаривали. Антон знал, что если что, женщина поможет, а та особо и не интересовалась личной жизнью своего сына, пуская все на самотёк. Вот и допускалась, влюбился значит в тридцатилетку, почти. Так ещё и в мужика. Ну не сын, а гордость и радость семейства. Но вот, скрывать и таить Шастун тоже не хотел, ему вообще-то ещё с родителями пересекаться нужно будет. Да и в канун Нового года обманывать как-то не слишком хорошо. В общем, странно это все было, и пока что выхода парень не видел, кроме как выложить все на блюдечке, но и это было опасливым занятием, ведь один неверный шаг, и считай крах и провал.***
Антон не помнит, как так быстро вместе с мужчиной доезжает к себе домой, потом прощается с ним и заходит в пустой дом, по привычке следуя на кухню. По сути, дома родителей не было, что хоть как-то облегчало ситуацию, ведь совсем скоро юношу ждёт серьёзный разговор. Ну, он надеется, что тот произойдёт не так уж скоро, ведь умирать в канун Нового года не слишком позитивная идея. По привычке поставив чайник, юноша плюхается на мягкий кухонный диванчик, сразу же открывая каждую соцсеть, чтобы хоть как-то скоротать это время, ведь оно, будто бы специально, тянулось все медленнее и медленнее. Вот когда не надо летит, как упырь, а сейчас, видите ли, ползёт медленнее улитки. Проверив инстаграм и телеграмм в сотый раз, замечая несколько сообщений от Димы, которого юноша вчера так нелепо покинул, оставляя одного, а теперь ещё и полдня не отвечал. После просматривал сообщения Матвиенко, который, к сожалению не смог пробиться в списки приглашённых на школьную тусовку из-за своего плотного графика, но это и не огорчало, ведь тот тоже очень неплохо провел время, а судя по фотографиям, которые тот отправлял в пьяном угаре, так вообще шикарно. На первой фотке он и водка, на второй тот же армянин с какой-то девушкой, ещё на паре следующих слайдов знакомое лицо остаётся неизменным, но вот люди, попавшие в камеру явно были незнакомы. Хотя, все же, внимательно рассмотрев несколько фотографий, юноша отмечает про себя, что в толпе неизвестных ему виднеется уж очень знакомая светлая макушка Егора. Конечно, парень мог ошибаться, не один же Крид белобрысым был, но отличить его, Шастун смог бы от тысячи, поэтому, поотвечав Матвиенко на фото, тот слегка в шоковом, но каком-то довольном состоянии откладывает телефон, возвращая свое внимание к закипевшему на плите чайнику, и нехотя вставая с дивана. Юноша быстро дотягивается до ручки и выключает кипящую воду, параллельно выискивая пачку, или хотя бы стик кофейка в шкафчике сверху. Такие попытки успехом не увенчаются, поэтому, нехотя достав какой-то ягодный чай с не слишком впечатлительным ароматом, тот кидает ложку сахара и этот же пакетик, заливая содержимое водой. Взяв кружку в руки, тот возобновляет переписку с парнями, полностью погружаясь в параллельный мир и его ценности общения, параллельно попивая неплохой, как оказалось, чай. К тому же времени родители уже были в подъезде, держа в руках тяжёлые пакеты с новогодними покупками, среди которых были продукты на новогодний стол. Обычно, Шастуны всегда заказывали новогодний ужин в ресторанах, а сами, максимум мандаринки да бананчики нарезали, ведь занятость родителей не видела границ. Но сейчас была то ли атмосфера необычная, то ли что-то резко изменилось в их планах. Поднимаясь на лифте, те быстро доходят к квартире и, повернув ключ в замочной скважине, входят в дом, удивляюсь присутствием пары кед на коврике. — Антон! — не то серьёзно, не то обеспокоено обзывается родительница, ставя полный, почти рвущийся от такого количества продуктов пакет на пол. — Да, — откликается Шастун, откладывая и блокируя телефон, после чего сразу же выходит в коридор. Переступив невысокий кухонный порог, тот сразу же замечает мать, похожую на снегурку. Нос у неё был красный-красный, как и щеки от мороза. Белая, норковая шуба, что явно говорила о статусе женщины, и кожаные белые ботфорты, которые придавали её маленькому росту пару сантиметров. На вязаной молочного цвета шапке совсем недавно были снежинки, но сейчас только маленькие пятнышки, что было совсем не отличить от сухой ткани, если бы не игра света. — Ты дома давно? — разуваясь задаёт вопрос женщина, поглядывая на мирно стоящего сына, что опершись о дверной косяк наблюдал за матерью. — Может час, пол, — ориентировочно буркает тот, после чего сходит с места, поднимая пакеты и относя их в кухню. Мужчина все-таки, чего это женщине с такой тяжестью таскаться. Отца пока что видно не было, лишь пару других пакетов под дверью. Ну, это и к лучшему, именно так казалось Антону. Ведь, если уж он и был настроен на серьёзный разговор, то точно не в присутствии отца. Нет, он, конечно, мужчина хороший, понимающий и добрый, но со своим мировоззрением, которое частенько отличалось от восприятия мира Антона. Он считал, что главное в жизни хорошая работа и семья, а не гульки, как частенько выражался младший. Родитель хотел, чтобы его сын более внимательно относился к учёбе, заводил полезные в будущем знакомства, и интересовался хоть чем-то, кроме бухла и тусовок непонятно у кого. Ну, и к нетрадиционной ориентации старший не слишком уж хорошо относился, но все же плюющемся гомофобом не был. Да и это радовало в такой-то ситуации. Вот только, представил бы мистер Шастун, что его сын, гулящий со своим учителем-репетитором, старшим на десяток лет мужчиной, да ещё и его бывшим коллегой спит. — А папа где? — оттаскивая на кухонный стол очередной пакет, вспоминает юноша, выглядывая в коридор к матери, что поправляла свитер возле зеркала. — На работу уехал, ближе к вечеру будет, — не задумываясь отвечает женщина, не придавая этому особого значения. — Значит мы будем одни? — Антон поклясться готов, что звучит это пиздец как странно и по принципу «инцест — дело семейное». — Нет, Антош, соседка сейчас придёт, цветы поливать будет, — на полном серьёзе бормочет женщина, проходя в ванную комнату в надежде наконец-то согреть замерзшие руки. Юноша на секунду впадает в ступор, застывая на месте. В смысле соседка, в смысле цветы поливать?! У них и цветов особо нет, да и соседки почти все на новогодние праздники к детям разъехались. — Антон, ну вот что за вопросы? — по доброму отвечает мать, будто бы ощущая, как младший ненадолго впадает в ступор, после чего включает горячую воду, улыбаясь внезапной тёплое и лёгкости, — Конечно сами, а ты чего это? — через время отзывается родительница, недопонимая таких странных вопросов юноши, вытирая руки крафтовым полотенцем. Антон не знает, правильно ли он поступает, пожалеет ли о своём поступке и сказанном. Но ему кажется, будто бы это обязательно должно случиться, будто бы именно сейчас самый подходящий момент для таких разговоров, хотя это далеко не так. Впереди новый год, казалось бы, семейный праздник, а он тут махич на выживание решает устроить. Но, ощущение того, что он должен сделать это все и поговорить именно сейчас настоятельно не желает уходить. С одной стороны это и правильно, ведь мама всегда старалась относится к своему сыну с доверием, не лазить по карманам куртки в очередной раз, когда слышала от него запах сигарет, как делали это другие. Не мониторила его инстаграм и не читала переписки. Она была понимающей женщиной, которая ни в коем случае не желала терять итак трудные отношения с сыном-подростком. Но вот, пусть она и не так пристально следила и опекала, как делали это сотни и тысячи мамочек, все же, количества внимания, хоть небольшого, та все равно не слишком умела проявлять. Несмотря на работу, у женщины все равно было свободное время, да даже если высчитать все походы спа-салоны, маникюр и прочие процедуры, у неё спокойно хватало бы внимания на своего сына. Но, как думала она, так и Антон выражался: «-Сам, я не маленький», «-Мам, сам справлюсь». Да, в этом была и юноши заслуга, ведь тот сам отвергал женщину, а потом жаловался всем, что мать родная ему внимания не уделяет. Но и косяк родительницы здесь тоже был. — Если ты хочешь поговорить о том разговоре, то можешь не переживать, я не обижаюсь и ни в коем случае не сержусь на тебя, — приулыбается и подмигивает та, выходя из ванной комнаты и направляясь к парню, стоящему возле дверного проёма. Ерошит его волосы своими слегка влажными руками, спутывая порядки золотистый волос. — Спасибо, — приулыбается он, чувствуя какое-то облегчение, но не настолько сильное, чтобы сразу избавиться от того, что так долго терзало мальчишку в сомнениях. Сейчас образ Антона казался ему нереальным. Он никогда не помнил, чтобы так трусился перед матерью и так жаждал раскрыть ей всю правду, которую она должна знать. Он никогда таким не был. Не был тем, кто жаждет поделиться чем-то секретным со своей матерью, раскрыться перед ней или попросить помощи. Ему казалось, что он всегда был и есть самостоятельным, что он сильный духом человек, который не требовал поддержки или жалости в свою сторону. Но, кажется, время взрослеть, время понимать, что в этой жизни не так легко обойтись самому и справиться со своими проблемами в одиночку. Время осознавать, что помощь все же нужна каждому. И неважно какой у человека статус, кто он по национальности, какая у него ориентация, внешний вид и прочее, каждый действительно заслуживаю хоть какой-нибудь поддержки, успокоения, может и прощения. — Я…я — запинается мальчишка, переминаясь с ноги на ногу, не подбирая правильных слов для начала, казалось, такого простого разговора. Женщина, ранее занимающаяся своими делами оборачивается на сына, окидывая того слегка взволнованным, недопонимающим взглядом. — Я знаю, что должен был сказать это раньше, — он глубоко вдыхает, прикрывает глаза, думает про себя «будь что будет» и продолжает. — Я не знал, как правильно сказать тебе, поделиться. Да и сейчас не знаю. Я понимаю, что я поступал и поступаю неправильно, что я должен делиться с тобой хоть чем-то, не отвергать тебя, и принимать твоё внимание, но мне сложно. Я думал…думал, что я слишком взрослый для такого, что…слишком крутой для такого. Понимаешь? — на одном выдохе произносит тот, опасливо поглядывая на женщину, но когда он замечает лёгкий кивок, ему становится легче. Опершись о стену, тот вновь выдыхает, чувствуя какой-то внутренний страх, боязнь, что над ним посмеются, или скажут, что его речь слишком детская. Он не какой не мачо, не супер-пупер парень, и не тот, за кого себя выдаёт. Он не железный человек с каменным сердцем и бесчувствием в глазах. Нет, он не такой, каким себя представил всем. Он не ярый тусер, который жаждет того, лишь бы травой обкуриться и текилой запить. Он не тот, кто ищет в клубе человека на одну ночь. Он совсем не такой, каким его привыкли воспринимать. Он не брутальный, не крепкий мужчина, лишь ранимый ребёнок, который так рано повзрослел. Тот ребёнок, чье детство не было насыщено прогулками с родителями по парку аттракционов, не имело ассоциирующегося аромата сладкой ваты, да и счастливым толком не было. Оно не было детским, скорее, взрослым, если таковое существовало. Но и сам Антон уже не ребёнок, он почти взрослый, почти самостоятельный парень. Он, ну почти в праве решать все сам. Да, от части, его образ мачо, и сильного независимого тусовщика был и в самом мальчишке. Он был его частью, но не такой значимой, как та детская сторона. Он спокойно мог уйти от своих проблем, скрыться и переждать, мог бухать сутками, приставать ко всем, кто этого желал. Мог курить косяки, снюхивать дорожки с экрана смартфона, мог трахаться, удовлетворяться, и жить так, как бы ему хотелось. Но он мог посреди тусовки выйти на балкон и разговаривать о своих воспоминаниях из детства, мог радоваться чему-то такому простому, обычному, чего бы даже обычные люди не поняли. Мог быть сочувствующим, поддерживающим и верным. Он мог быть и тем, и тем, и кем он останется дальше — решать только ему. — Я знаю, что ты начинаешь что-то подозревать, возможно думаешь, что я связался с плохой компанией, но это не так, — возобновил свою речь мальчишка, — Наоборот, я нашёл того человека, с которым мне хорошо. И, наверное прозвучит странно, но почти все это время я был у него, не у Димы, не у Серёжи или Эда, а у этого человека, — он улыбается, тепло и так искренне, так по детски, вспоминая Арсения, его яркие голубые глаза, мягкие тёмные волосы, и губы, самые сладкие, самые родные губы. Женщина улыбается следом, но не приближается, не позволяя себе подойти ни на метр. Она знает, что это не все, мысленно догадывается о чем хочет сказать ей сын, но так боится. — Но, этот человек не такой, каким бы ты себе представляла. Но, я его люблю, правда. Всем сердцем, и я знаю, что у нас есть будущее, — эти слова он произносит больше с надеждой, нежели с уверенностью. Он не знает, он надеется. Майя, будто бы к ней снова вернулись все чувства и эмоции, не спеша подходит к сыну, боясь спугнуть его, а после крепко обнимает. Так по-матерински, так, как не хватало этому мальчишке. Она вкладывает в этот жест всю свою любовь, свою настоящую материнскую любовь и заботу. — Антош, кто бы это ни был, я приму тебя любого. Знай, мне не важен пол этого человека, не важен возраст, если вы счастливы вместе, значит так и должно быть, — она говорит это так тепло, так нежно, и главное, по-настоящему. Она знает, она правда знает, что примет своего сына любым, какой бы ориентации, внешности, и с каким бы характером он ни был. Она примет его таким, какой он есть, ведь это её сын, её семья. — И даже если это будет Арсений Сергеевич.? — опасливо шепчет юноша, в материнские объятия, сгибаясь в три погибели, лишь бы ближе быть к матери. Он на секунду замирает, слыша в ответ только тишину. Он боится, что его не примут, осудят и выгонят. Он боится, что его не примет родная мама. — Солнце, и даже если это будет Арсений Сергеевич, — тепло шепчет женщина, крепче обнимая своего сына, пытаясь так нелепо спрятать эти горячие слезы. — Спасибо, мам… — шепчет мальчишка, шмыгая носом и крепче обнимая маму. Он не знает правда ли все это, не знает, сон ли это, но… Антон счастлив, правда. Даже если это будет Арсений Сергеевич.