Любовь…
***
Ещё немного постояв почти на свежем воздухе и обнимаясь, парни решают, что пора бы уже возвращаться обратно, а то мало ли пропажу заметят. Они вернулись обратно, а тусовка только набирала обороты. Теперь не только ученики отрывались на полную, но и некоторые учителя, которых можно было заметить в другой стороне актового зала. Шастун улыбнувшись подтолкнул Арсения немного подальше, забивая того почти в самый угол, на что тот удивлённо разлепил глаза, недопонимающее шевеля губами. — Надеюсь, твой ответ ещё действует, — пошло причмокивая губами, расплывается в чеширской улыбке мальчишка, подходя к мужчине и опуская свои руки тому на талию. — Твоих вопросов за сегодняшний вечер было слишком много, чтобы запоминать каждый свой ответ, — играет бровями мужчина, хитро улыбается, заглядывая в яркие зелёные, словно листики марихуаны, глаза. Юноша лишь закатывает глаза, недовольный такой остроумностью мужчины. — Не выебывайся, — фыркает младший, по собственнически придвигая мужчину к себе, — Babe, — хрипит шатен, закусывая нижнюю губу и с интересом наблюдая за реакцией мужчины. Тот сначала немного выпадает с такой решительности мальчишки, но после, поняв, что его только что назвали малышом, ухмыляется, понимая, что все же не зря они столько месяцев мусолили этот английский. — Вижу, знания английского ты применяешь не в той сфере, — подмигивать тот, резко сползая руками на две упругие булочки парня и слегка сжимая их. — Накажешь? — до жути пошло шепчет школьник на ушко мужчине, прикусывая мочку. — Сегодня и увидишь, — как заговорщик улыбается учитель, перехватывая всю инициативу на себя и утягивая шатена в энергичный танец, что больше напоминал не вальс, а какой-то дэнс с затерянных 90-х. Юноша-то и не против, поэтому полностью поддался мужчине, позволяя закружить его в какой-то страстный танец, в такой же страстный, как внезапный поцелуй, которым ни с того ни с сего, школьника решил одарить Арсений. Тот, быстро приблизившись, заранее оглянув энергичную толпу и убедившись, что на них никто не смотрит, быстро прислонился своими губами к чужим. Его язык — то, что сводило с ума всегда. Его запах, что кружил голову, и он сам, словно небесный Бог, сошедший с небес. Когда-то Антон мог назвать учителя богом, но лишь с маленькой буквы. Арсений двигается нежно, в то же время поражая своего ученика небывалой страстью в каждом движении языка. Он мажет своими по чужим губам, прикусывает и оттягивает, в ответ получает удовлетворенные тихие стоны младшего. Сейчас не волновало ничего, ни то, что на них мог бы кто-то смотреть, ни то, что они находились в настолько шаткой обстановке, что замирало дыхание. Хотя оно итак замирало от этих сводящих с ума движений. Они пропитаны страстью, тихим, но явным желанием большего. Тем, что никогда не было постижимо человечеству. Вскоре мужчина отлучается, разорвав небольшую, образовавшуюся ниточку слюны меж их губами. Его глаза такие яркие, такие голубые и сводящий с ума. Он такой… такой, что и описать сложно. Его руки, что двигались на талии, периодически сползая на неприличные места. Его чувства, что были такими горячими, такими явными… такими манящими. — У меня для тебя сюрприз, — улыбаясь лисьей улыбкой, шепчет на ухо младшему, опаляя чужую шею горячим, грубым дыханием.***
Танцы продолжаются, жизнь кипит дальше, глаза сверкают пьяным блеском, руки судорожно ощупывают тело во всех недоступных для других местах, дыхание перехватывает. Вокруг жизнь, вокруг тусовка, кальянные песни и ягодный запах, смешанный с запахом перегара. Юноша, подвыпив в тайне от Арсений ещё пару стаканчиков тяжёлого алкоголя, чувствует себя намного увереннее и горячее. Теперь его было не остановить, что мужчина понял ещё в тот момент, когда они в сотый раз целовались под какие-то песни, искренне наплевав на окружающих, хотя и тем явно было плевать точно так же. Некоторые участники тусовки уже расползались домой, дирекция ходила и недовольствовала насчёт алкогольного запаха в помещении, а остальным было плевать. Плевать так же, как и двоим мужчинам в самом тёмном, невидимом углу зала. Совсем скоро вечеринка должна была подходить к концу, хотя длилась итак на несколько часов больше, нежели планировалось. Половина учителей вмиг куда-то пропали так же, как и часть учеников, которыми были те самые маменькины детки и отличники, не желающие портить себе репутацию в дальнейшем. Глаза сверкают, тела горят. Дыхание учащается, и именно в этот момент учитель понимает, что время для его предновогоднего сюрприза. На улице глубокая ночь, на часах около одиннадцати ночи, и теперь абсолютно все двери с самыми потайными итак долго скрывающимися желаниями открыты. — Едем ко мне, — не то что спрашивает, а утверждает мужчина, внезапно прерывая сотый поцелуй за вечер и замедляя движения танца. — К тебе, — пошло, в открытую улыбается мальчишка, — Только смотри, чтобы кому-то меня в машине трахать не пришлось, — напоследок ухмыляется младший, замечая, как учитель ненадолго отлучается к входным дверям, где уже вовсю летал недовольный и обеспокоенный Шеминов. Юноша остаётся на месте, продолжая ожидать того самого продолжения, о котором он мечтал в своих самых грязных и грешных мыслях с самой первой секунды взгляда голубых глаз.***
Арсений возвращается так же быстро и незаметно, как и пропадает, говоря, что им нужно ехать, так как за ожидание такси платить тот не собирается. Конечно, сейчас мужчине садиться за руль было крайне опасно, ведь он, на минуточку, находился далеко не в трезвом состоянии, хотя и не подавал вида. Поэтому, вызвав такое нужное сейчас такси, учитель как можно быстрее потащил школьника к запасному выходу, заранее предупредив Волю о своём уходе. Тот, естественно, довольным не был, ведь, припоминая последние планы друга, литератор прекрасно понимал, что же задумал этот чёртов Арсений Сергеевич.***
На улице, по сравнению с душным помещением, так холодно, так свежо, что хочется лезть из кожи, только Шастун не до конца уверен, что именно из-за этого он готов сбросить с себя все лишнее и кинуться под преподавателя. Вскоре, дорога в такси с очень внимательным, и походу гомофобным водителем, остается позади. Двое полупьяных парней, — ну как, один пьян в зюзю, а второй ещё даже соображать может, — добираются к входным дверям в дом Попова, где законы не писаны. Антон предвкушает это, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, он слишком долго ждал, слишком долго хотел и, кажется, наконец-то загаданное сбудется. Зима творит чудеса. Те быстро заваливаются в дом, не слишком-то церемонясь с обувью и верхней одеждой, что уже покрылась мелкими снежинками, которые при перепаде температуры тут же превратились в маленькие лужицы. Глаза горят тем самым огоньком, блестят тем самым пьяным блеском, а сердца только пылают пламенем. Антон на отъебись скидывает курточку, бросая её куда-то на кухонный стул, вслед за ней прилетает и верхняя одежда преподавателя. Юноша и сам не понимает, что на него находит, когда рядом оказывается тот всеми заветный Арсений Сергеевич. Руки перестают слушаться, голова соображать, а сердце замирает в немом сжатии мышц. По кончикам пальцев проходит холодок, по спине ползут мурашки, когда он ощущает, как сзади него встаёт горячее тело и такие крепкие, со вздутыми венами, руки обхватывают талию, придвигая тело мальчишки ближе к себе. Горячий шёпот обжигает, распаляет искру желания, страсти и нетерпеливого ожидания. Кровь стынет, когда тот слышит такой грубый, до невозможности сводящий с ума голос. — Я обещал сюрприз, — рычит на ушко тому брюнет, крепче обвивая юношескую талию, и опаляя нежную шею горячим дыханием. Мальчишка готов поклясться, что прямо сейчас же и кончит от этого голоса, что будоражит сознание, работая похлеще каких-то там таблеток для потенции. Его руки, такие… словно горячий металл, под которым юноша плавится, как настоящее извержение вулкана, под которым мальчишка утопает с головой. Школьник даже дышать перестаёт когда руки преподавателя без спроса лезут под чёрное худи, проводя кончиками пальцев по впалому животу, немного щекоча и вызывая мурашки. А сам же Арсений только хитро улыбается, кажется, замышляя в своей голове то, что не дано было ни понять, ни прочесть кому-либо. Его глаза наполняются животным инстинктом, пьяным блеском от хорошего коньяка, что так придавал уверенности, развеивал страхи и побуждал страсть. Мужчина неспешно ведёт носом по шее мальчишки, периодически поднимая руки выше и так же нежно поглаживает все те запретные места, строго стоящие под меткой 18+. Он не контролирует ни себя, ни своих действий и мыслей. Он делает то, что так давно хотел, делает то, чего хочет его мальчик, чего он так жаждет. Юноша не в силах сдерживаться. Тот выгибается навстречу малиново-прекрасным ласкам и тихим шептанием на ушко о самых пошлых сказках и тихо постанывает. Ткань в области паха постепенно натягивается, начиная сдавливать набухший кровью орган. Сердце стучит как бешеное, срываясь на сумасшедший темп. — My boy, wrote the test very well, so surprised daddy, — начинает нашептывать преподаватель, опуская руки ниже, на что получает лишь тихий вздох и обескураженный действиями взгляд. — Is daddy happy? — одними лишь губами шепчет школьник, но этого достаточно, чтобы мужчина удовлетворенно улыбнулся, опаляя кожу своим дыханием. — Daddy is very happy, — бормочет тот, опускаясь руками все ниже и ниже. Мальчишка теряет контроль в этих сводящих с ума ласках, забывает все на свете, перестаёт даже дышать. Его тело так умело, так нежно ласкают, вызывая бури эмоций на лице и в глазах, что сверкали в полупьяном бреду. Его глаза, которые преподаватель сравнивает с запретной марихуаной, что приносила удовольствие и экстаз. Но даже самые большие дозы не могли сравниться с этим учеником. Дерзким, резким и восхитительно шикарным. Антон был самим наслаждением, самым сильным наркотиком, что вызывал не только привыкание, но и приятное послевкусие. Был тем, кого Арсений ранее не встречал. Являлся тем, кто сводил с ума абсолютно всех. Он — тот самый чертовски дерзкий, до боли в низу живота, невоспитанный мальчишка. Самый непослушный мальчик, которого хотелось наказать, внедрить в голову, как правильно разговаривать со старшими, научить всему тому, чего хотели грязные фантазии. Арсений резко меняет тактику, и вот, тот уже прижимает мальчишку к столу, начиная грубо вгрызаться в шею, оставляя на ней яркие следы, которые на утро обязательно превратятся в бордово-алые засосы, с едва заметными следами зубов. Мужчина чувствует как расслаблен ученик, как его тело с каждым поцелуем обмякает, становится покорным и готовым выполнять любые фантазии чертового учителя, что обескураживал с каждой секундой все больше и больше. Юношу резко поднимают, усаживая на кухонный стол, продолжают целовать, вылизывать каждый участочек тела. Продолжают ласкать, манить к себе и поддаваться. Тело горит, щеки пылают, чего в тёмном помещении лишь с одним источником света не было заметно. Дыхание постепенно учащается, становится рваным, тяжёлым и громким. Оно прорезает всю тишину на кухне, придаёт более жаркой атмосферы и углубляет, утягивает в чертовский омут, где главный черт — тот самый, до боли внизу живота, сводящий с ума Арсений Сергеевич. Антон ощущает, как его целуют, покусывают шею и наслаждаются. Он, вцепившись в отросшие, уложенные гелем волосы мужчины, управляет им, направляя его то в одну, то в другую сторону. Руки дрожали, не слушались своего обладателя. Мозг отключился ещё на стадии захода в дом. А сам мальчишка будто бы находился в какой-то экстазной коме. Все казалось таким сводящий с ума, таким чертовски возбуждающим и прекрасным. Ему не было важно, что они сейчас делают, не было важно то, что в любой момент домой мог бы вернуться Эд и испортить все это наслаждение, как делали это в фильмах, а потом становились третьими. Губы Антона ласкали такие же мягкие, с привкусом терпкого алкоголя, Попова. Они были словно самый сладкий мед, бальзам, что обволакивал всё и всего, утаскивая куда-то в нирвану. Арсений, такой невероятный, до чёртиков возбуждающий, учитель. Самый строгий, безжалостный, принципиальный преподаватель, что сейчас так умело прижимал юношу к стене коридора, выцеловывая, вылизывая каждую частичку ротика младшего. Тот, не в силах сдерживать такие желанные звуки, тихо постанывает, причмокивая губами, пока с его шеей умело обходится брюнет. Он спускается все ниже, одергивая ворот куртки, который сейчас так раздражённо прикрывал все желанные участки мальчишки. Не церемонясь с замком, Арсений рывком расстегивает одежду, скидывая её куда-то на пол, повторяя то же самое и со своей верхней одеждой. Руки дрожат от нетерпения, от предчувствия чего-то большего, чего-то до чёртиков желанного и возбуждающего. Мужчина оттягивает ворот, как казалось, слишком массивного худи, прильнувши к нежным, таким желанным, молочным ключицам младшего, тут же всасывая белоснежную кожу и оставляя небольшие красные пятнышки, которые с утра, наверняка, будут похожи на ярко-алые засосы. На его Засосы, которые тот будет так неумело скрывать перед друзьями, родителями и слишком заинтересованными людьми. Эта мысль не могла не возбуждать, а ещё не мог не возбуждать этот чертов мальчишка. Тот был словно девственным ангелом с белоснежными крыльями, с прекрасными зелёными, словно изумруды, глазами. С пухлыми, розоватыми губами, которые хотелось целовать и целовать, никогда не выпуская их с дьявольского плена. Его тело, руки, шея, ключицы, сводили с ума, придавая персика, подливая масла в огонь. Мужчина быстро скидывает обувь, намекая на то, чтобы ученик проделал то же самое. Вслед за массивными ботинками стиля андеграунд, слетают утеплённые зимние кроссовки, а рядом приземляются и остальные атрибуты уличной одежды. Мужчина, не церемонясь, подхватывает школьника на руки, желая как можно скорее преодолеть это не маленькое расстояние к комнате, которая совсем скоро наполнится пошлыми стонами и хлюпами. Пожалуй, именно сейчас Попов в то же время и радуется, и бесится, что он живёт в таком огромном доме, где никакие надоедливые и слишком правильные соседи, стуча по батареям, из-за не приличных звуков им не помешают. На кухне все так же ярко горит кухонная лампа, висящая над столом, которая в такой кромешной темноте была единственным спасением от того, чтобы не упасть на первых ж, чёртовых ступеньках, что, как никогда мешали. Младший сладко постанывает, пока его, на удивление мужчины, лёгкое, словно пёрышко тело, несильно охватывают большие, с выделяющимися венами руки, возбуждающе сейчас, как никогда. Вскоре, преодолев расстояние от кухни к комнате, мужчина вваливается в помещение, пропитанное его насыщенным парфюмом, который кружил голову, отдавал сладостью и терпким горьким шоколадом, сводя вкусовые рецепторы мальчишки с ума. Старший быстро и незаметно включает свет, от которого они сначала морщатся, а после привыкают к освещению и лишь улыбаются, глядя в обволакивающие радужки глаз друг друга. Мужчина бережно опускает тело мальчишки на багровые простыни, что в спешке были заправлены Поповым, когда тот опаздывал на очередной урок английского, проучивая не таких особенных, как этот юноша, учеников. Следом, преподаватель нависает над лицом мальчишки, опирается руками о мягкий матрас и целует. Целует жадно, напористо, так желанно, что сердце в очередной раз делает массивный кульбит, отдавая быстрым ритмом. Грудь вздымается все чаще, дышать, кажется, становится намного труднее. Воздуха не хватает, тела горят, а глаза пылают огнями страсти. Слишком долго, слишком давно мужчина жаждал его, хотел своего мальчика, каждый раз стыдливо надрачивая себе в ванной, вспоминая те растрепанные волосы, яркие, сводящие со всех мыслимых орбит, глаза и оголенные ключицы, которые изредка оголяли слишком большие вырезы. Дышать становится все тяжелее и тяжелее, ноги подкашиваются, а сердца бьются в унисон. Каждый жаждет, каждый хочет удовольствия, страсти, и давно возбуждающих желаний. Мужчина не спеша поддаётся навстречу губам мальчишки, не соображающего ничего. То ли алкоголь вновь начинал действовать с ещё большей силой опьянения, то ли мальчишка, так сладко постанывающий, сводил с ума настолько, что такова реальность больше ею не казалась. Определённо второе. Преподаватель не торопясь отдаляется от губ подростка, невероятно сладких, приторных, таких молочных, мягких, и только его, оставляя тянуться маленькую ниточку слюны, что при отблесках света казалась ещё более возбуждающей. Приподнимаясь и еле стоя на пошатывающихся ногах, тот, не спеша, будто бы дразня мальчишку, начинает расстегивать белоснежную рубашку, скрывающую прекрасный рельеф тела. Антон, прикусив нижнюю губу белоснежными зубками, лишь наблюдает, похотливо следуя блестящими глазами за каждым движением преподавателя. Его руки, как никогда, кажутся такими сильными, такими чертовски возбуждающими, что юноша, возбужденный итак до предела, готов кончить от одного вида, открывающегося на них. Проделав ещё пару махинаций, идеально выглаженная, ранее заправленная в обтягивающие брюки, рубашка падает на пол, оголяя такое прекрасное, желанное тело мужчины. Антон невольно залипает на сие зрелище, продолжая следить за каждым возбуждающим движение учителя. Подразнив мальчишку своим блаженным видом, старший приступает к брюкам, сначала медленно расстегивая бляшку ремня, а потом внезапно останавливается. На пару секунд его руки замирают на кожаном ремне, пугая таким стопором мальчишку, но после, тактика мужчины окончательно меняется. Вместо того, чтобы наконец-то освободить сдавливающую плоть ткань, тот протяжно вытягивает ремень с пояса штанов, обхватывая грубую кожу рукой, и подходит ближе, приухмыляясь и преспускаясь над удивлённым, явно не ожидяющим таких действий, мальчишкой. Тот растерянно хлопает удивленными глазами, искреннее не понимая дальнейших намерений учителя. — Приподнимись, котенок, — словно сам кот, мурлычет мужчина, а юношу пробивает током от такого хриплого, пьяного голоса учителя. Тот, не желая испытывать свою выдержку и терпение учителя, неспешно приподнимается на локтях, принимая сидячую позу, неуверенно уставившись на самодовольного учителя. Тот, продолжая держать ремень в руках, неспешно поддевает край широкого худи, оттягивая его вверх, а вскоре и вовсе избавляясь от такой надоедливой одежды. Перед мужчиной открывается вид на то самое желанное тело его мальчика. Он медленно скользит взглядом по всему телу, очерчивая видимые кубики пресса, розовые набухшие соски и впалый живот. — Надеюсь… указания сегодня раздавать буду я, — улыбается юноша, явно намекая на тот самый спор, который Арсений так неожиданно проиграл. — Я весь твой, котенок, — таким же бархатистым тоном мурлычет Попов, кажется, доводя парнишку почти что до самого пика. — Но сначала отыграюсь я, — хищно улыбается тот, приближаясь к парню. Арсений мгновенно перехватывает руки младшего, заводя их за спину и ловко затягивая их ремнем. Школьник не понимает, не соображает, что сейчас происходит. Он, будто бы выпадает из реальности, возвращаясь только тогда, когда слабая боль пронзает кисти рук. Антон и не понимает, как мужчина резко меняет положение, вставая перед ним на колени, оглядываясь тело мальчишки голубыми, с пьяным блеском, глазами. — А-арс, черт, что ты делаешь? — выстанывает мальчишка, чувствуя горячие губы на своих сосках. — Я должен поощрить своего ученика, — хрипит он, посвящая в ласки и вторую розовую бусинку парня, — Я должен отблагодарить своего ученика, сделать ему приятно. От этих слов в штанах становится все теснее и теснее, правда, казалось, дальше некуда. Антон лишь рвано выдыхает, чувствуя, как острые зубы оттягивают сосок, тут же зализывая не сильный укус. Он медленно спускается ниже, прорисовывая горячим языком кубики пресса. Мальчишка только громче постанывает, сразу же заливаясь краской, что так внезапно прильнула к щекам и ушам юноши. Язык мужчины следует дальше, изучает каждую извилинку, каждую ямочку, родинку тела, облизывая и покрывая поцелуями молочную кожицу. Он видит, как мальчишка хочет, как его член болезненно впивается в грубую ткань джинс, образуя слишком заметный бугорок в штанах. Облизываясь, словно кот, старший неторопко тянется к пуговицам и ширинке парня, расстегивая те, слегка подрагивающими руками. Когда молния с характерным щелчком расстегивается, учитель, не томя, стягивает штаны вместе с боксерами мальчишки до колен, улыбаясь сразу же вставшему члену. Он, приподнимая взор голубых глаз, наполненные похотью, на блаженны зелёные, после чего ведёт своим языком по головке члена, с которой уже сочилась естественная смазка. — Я знал, что возбуждаю тебя, малыш, но чтобы настолько сильно, — непонятливо мурлычет старший, принимаясь слизывать прозрачные капельки смазки с члена. Причмокивая и улыбаясь. Он ухмыляется, ощущая, как мальчишка под ним выгибается ему навстречу, рвано простанывая «Арс». Тому достаточно только этого, чтобы полностью охватить головку члена, принимая её и всасывая, на что школьник реагирует ещё бурнее. Его громкий стон пронзает всю комнату. Мужчина мажет языком по уретре, немного выпуская конец изо рта, после чего вбивая его почти до середины, моментально подавляя рвотный рефлекс. — А…ах, наш учитель, оказывается, не такой уж и простой, — задыхаясь стонами, бормочет мальчишка, откидывая голову назад и поддаваясь ближе запуская окольцованные пальцы в угольные кудри. Тот лишь издаёт гортанный рык, отчего по всему телу юноши проходит волна вибрации, а следом, его накрывают невероятные, такие необъяснимые эмоции. Мальчишка, до ужаса нежный, совершенно наивный, и до дрожи чувствительный. Арсений начинает активнее работать ротиком, как называют это во всех порнофильмах. Он вбирает чуть больше половины немаленького члена, начиная посасывать и двигаться в такт руке, что управляла им, насаживая все глубже и глубже. Школьник прикрывает глаза, откидывая голову назад до хруста позвонков. Ему хорошо, невозможно хорошо. Губы мужчины, такие горячие, умелые. Невероятные. Они вытворяет все то немыслимое, о чем и мечтать сложно. Стоны все громче начинают пробиваться сквозь стиснутые губы. Юноша не пытается их сдерживать, не пытается подавлять, быть ненастоящим. Он стонет. Стонет, так сладко, так нежно, словно что-то немыслимо. Старший двигается быстрее, вбивая член по самое основание, не забывая уделять внимание гладко выбритым яичкам, которые тот слегка сжимает, переминая в руках. Мужчина двигается увереннее, быстрее, изредка выпуская член изо рта и вновь вбирая его по основание. Доставляет удовольствие, проходясь языком по всей длине, в том числе и по уздечке. Вторая рука аккуратно поднимается на торс, оглаживая его, а следом нащупывая и сжимая каждый из сосков по очереди. Мужчина несильно сжимает розовые бусинки, оттягивает, вызывая у младшего новые волны стонов. Руки, что так умело были перевязаны ремнем, со временем начинали затекать и изнывать, что, в некой степени, доставляло ещё то удовольствие. Мужчина глубже вбирает член, чувствуя как тот ударяется о стенку глотки, задевая язычок и лаская уретру. Юноша сильнее откидывается назад, норовя вот-вот сломать такую нежную, невероятно красивую спину. Чёлка спадает на глаза, прилипая к мокрому лбу, что придавало ещё более похотливый вид мальчику. Рука в волосах двигалась все быстрее и быстрее, управляя учителем. А сам Антон уже во всю выстанывал всевозможные пошлые фразы, которые только приходили ему на ум. Откинувшись сильнее и оттопырив бедра, тот понимал, что ещё немного, и он кончит. Поэтому рука, вплетенная в угольные волосы, надавливала на голову и делала рваные движения, что находило свое отражение в резких, глубоких точках. Арсений чувствовал, что Антон на пределе, что ещё немного, и он кончит, поэтому, сорвавшись на бешеный темп тот все умелее заглатывал член, упираясь кончиком о стенки глотки. Рывок. Ещё один. И Антон выгибается, прикрывает глаза и с громким похотливым стоном-рыком кончает в Арсения, ослабляя хватку руки и забиваясь в конвульсиях. Мужчина чувствует, как по горлу начинает стекать горячая сперма, которую тот с лёгкостью проглатывает, отлучаясь от члена, облизывая остатки спермы с головки члена и пухлых губ. Он, улыбнувшись, в последний раз проводит языком по губам, слизывает остатки белой вкусной жидкости, поднимает блаженный взгляд голубых глаз на мальчишку, ухмыляясь. — Господи, А-арс, ты слишком шикарен, — из последних сил, со сбивчивым дыханием рычит мальчишка, откидываясь на кровать, после чего болезненно простанывает, вспоминая о неразвязанных руках. Понимая это, Арсений приподнимается с колен, в последний раз проведя языком по головке члена и быстро перехватывает связанные руки мальчишки, распутывая и откидывая ремень на пол. После чего валится рядом с ним, продавливая матрас своим весом. — Малыш, ты чертовски прекрасен, — с таким же сбивчивым дыханием простанывает Арсений, приближаясь ближе и целуя своего любимого, невоспитанного мальчишку, в губы.