Золото в груди

Между нами границы, страницы, вершины и катакомбы ©.

      Твёрдой уверенной походкой, с идеально прямой спиной и неизменным выражением сосредоточенности и раздражения на лице, Глава Ордена Цзян направлялся в свои покои. Ничто не выдавало в нём его состояния, точнее, в его окружении не осталось никого, кто мог бы заподозрить неладное. Цзян Ваньинь был пьян. Алкоголь захватил его настолько, что Глава позабыл о своих обязанностях и засиделся за распитием горячительного непозволительно долго. Из грозного Саньду Шэншоу Цзян Ваньинь превратился в сердитого и по-юношески вспыльчивого Цзян Чэна, что вновь поддался на уговоры своего шисюна и на спор выпил девятый сосуд с вином. Десять лет минуло с событий, происшедших в храме Гуаньинь. За это время было сказано огромное количество слов (преимущественно Вэй Усянем), но среди них не было ни одного нужного, такого, что вернуло бы покой душе Цзян Ваньиня. Это была далеко не первая попойка между когда-то близкими людьми, она же и не последняя. В очередной раз Вэй Ин и Цзян Чэн горячо спорили, пихались локтями, похабно шутили и пьяно хихикали — в общем, делали всё то, что давно не было им положено по возрасту и статусу.       Глава Цзян был изрядно пьян, повёлся на уловки как мальчишка, забылся. Поверил, что всё опять может быть «как раньше». Но в их прошлом разговоры прерывались на смех, а не на неловкое молчание. Тишина никогда не сопровождала минуты бурного веселья этих двоих, не возникало тем, что способны её вызвать. Не было и такого, что искры в глазах могли мгновенно затухнуть, а взгляд потупиться из-за одного неудачного слова. Глава Цзян обманулся, «как раньше» быть совершенно не могло, и вот он в полной тишине, о которой так мечтал в годы своей юности и которую так ненавидит теперь, идёт в свои покои. Настанет утро, и тот, кто мог подарить долгожданный покой измученной душе Цзян Ваньиня, покинет Орден вместе со своим мужем. Главе же вместо этого в подарок достанется жуткое похмелье, ломота во всём теле, чувство горечи и непроходимой тоски.       Саньду Шэншоу был смертельно пьян, раз решил, что человек, которому состояние покоя несвойственно по природе, мог бы подействовать умиротворяюще на него. Допился до умопомешательства, если надеялся услышать среди глупой бессмысленной болтовни то, что вновь сблизит его с Вэй Ином. Сам Цзян Ваньинь после событий в храме был лишен способности говорить откровенно — сама судьба смеялась над ним, раз оправдала каждую потерю и жертву, принесённую им. Ему казалось, расскажи он о том, что лежит у него на душе — и жизнь разразится злым хохотом и всё испортится окончательно.       Прошло десять лет, и за это время, несмотря на все благоприятные события, сблизившие мир заклинателей, Цзян Ваньинь замкнулся в себе. Цзинь Лин стал достойным Главой Ордена, Лань Сичэнь вышел из затвора, верховным заклинателем стал Не Хуайсан — приятель Цзян Чэна со времен обучения в Облачных глубинах, даже злодей Вэй Усянь полностью оправдан в глазах общественности и регулярно наведывается в Юньмэн. Настали мирные времена, и Юньмэн Цзян, окруженный союзниками, процветает. Но вместо мира в душе Главы Цзян послевоенная разруха. Цзинь Лин с каждым годом всё меньше нуждается в своём дяде, Лань Сичэнь похож на бледную тень себя прежнего и Цзян Ваньинь всё больше узнаёт в себе те же признаки неминуемого затухания, Не Хуайсана язык не поворачивается назвать другом после той игры, в которую он втянул всю немногочисленную семью Цзян Чэна, Вэй Усянь… О Вэй Усяне хочется молчать. Союзники Юньмэна, какими бы преданными они ни были, вовсе не друзья для его Главы. Каждый из них выстроил себе по защитному барьеру из вороха вежливых официальных писем, отгородился страницами посланий и донесений будто талисманами против нечисти. Те, кто статусом повыше, а характером позаносчивее, и вовсе смотрят на прочих, словно бессмертные да небожители с вершины горы. Даже в общении с Вэй Усянем было множество больных тем, в молчаливом согласии обеих сторон признанных запретными, стена между ними выросла сама собой (это ли не доказательство дальновидности клана Гусу Лань с их знаменитой стеной правил?). Главе Цзян бы забыть прошлые обиды да наплевать на чужие беды, козни, политику и дурноту характера, и начать наконец строить своё счастливое будущее. Вот только не хотелось, не получалось, не моглось. За эти годы самосовершенствования будто не золотое ядро прославленного Саньду Шэншоу крепло, а его сердце твердело, обрастало новым защитным слоем. Цзян Ваньинь поймал себя на мысли, будто в другой жизни это он ушёл в затвор и теперь наблюдает за миром через дверную щель из своих покоев. Но гордый (порой чрезмерно) Глава Цзян не такой! Пусть у него не складываются личные отношения, и он до сих пор не обзавёлся наследником — он будет править сам! Останется единственным седым стариком среди юных Глав, что будут смотреть на него не как на почтенного старца, а как на гневливого сварливого деда — пусть так! Глава Цзян жалеет о прошлом, сожаления пропитали всю его чертову жизнь, но опускать руки и губить своё будущее он не станет! Да, ему сложно смириться с прошлым, но то, чему ещё суждено случиться — в его руках, и он будет жить так, как он сам захочет, и плевать ему на общепринятые требования! «Судьба смеётся надо мной, ну и пусть, Вэй Усянь и так подпортил мне чувство юмора!» — с этой колкой мыслью и едкой усмешкой на лице Глава Ордена Цзян переступил порог своих покоев и захлопнул дверь.       Сон не шёл: тело обмякло и не поддавалось воле хозяина, но разум упрямо продолжал бодрствовать. Проклятье! Если способность Вэй Усяня пить и не пьянеть была даром, то особенность Цзян Ваньиня иначе, как «проклятьем» не назовёшь. Первый от выпитого получал чистое, незамутнённое веселье, лёгкие тело и голову, второму же доставались заплетающийся язык, тяжелая голова и абсолютно кристальный разум. Люди напиваются, чтобы забыться: либо в веселье, либо желают провалиться в абсолютную пустоту без света и звуков. Глава Цзян же слышал каждый шорох и улавливал малейшую игру света и тени даже из-под сомкнутых век, разум же продолжал прокручивать события прошедшей ночи и анализировать планы, заготовленные на предстоящее утро. «Пить и не пьянеть — настоящее проклятье! Как и вся моя жизнь…» — с несвойственным себе унынием подытожил Цзян Ваньинь, заприметив начинающую разгораться от подступающего похмелья мигрень. К сожалению, не только гудящая голова не давала Главе Ордена провалиться в сон. Золотое ядро жгло грудную клетку так, что впору было подозревать у себя искажение Ци. И только многолетний опыт самосовершенствования спасал от этой мысли. Совершив несколько глубоких вдумчивых циклов дыхания и пропустив Ци сквозь меридианы, Цзян Ваньинь убедился, что смерть в ближайшие пару часов ему не грозит. Это умозаключение хоть и успокаивало, но от боли не избавляло. Любой другой заклинатель тут же направился бы к лекарю, но только не Саньду Шэншоу. Да он даже бы отправил всякого, кто оказался на его месте, к врачевателю, но не пошёл сам. Цзян Ваньиню дорога его жизнь, ещё больше ему дорого золотое ядро (которое, как оказалось, не его вовсе, и именно это придаёт ему особую ценность). Но более всего этого он ценит свою честь. Да он столько боли в жизни перенес, лишь бы не пасть в глазах остальных! Тут же вспомнилось его постыдное проявление чувств в храме Гуаньинь, и на глаза навернулись слёзы, но не из-за воспоминаний — золотое ядро изнывало похлеще сердца и грозилось разорвать его грудную клетку изнутри!