Три категории

      Лютик взял в руки толстую пачку наличных. Аккуратно стянул с нее скрепку и сразу начал беззастенчиво пересчитывать.       — Считай, за аренду твоего дивана с опозданием на… десять лет? На двенадцать лет. Вроде.       — Тут много за аренду дивана, — пробормотал Лютик, не сбиваясь со счета.       — С учетом инфляции.       — С учетом инфляции тоже много.       Карен вздохнула и уперла руки в бока.       — Значит, там еще за аренду ванной, кухни и еду.       — За это тоже много, — повторил Юлиан, приподнял одну бровь и покачал головой. Он все еще считал.       — Да блять… за услуги жилетки для слез.       — Высоко же ты ценишь мои жилетки! — воскликнул Юлиан.       — Сука, да просто возьми! — взорвалась Карен.       — А я что, отказываюсь!? — возмутился Юлиан и развел руками, в каждой из которых сейчас лежала половина толстой пачки наличных. — Когда это я отказывался от легких денег!?       — А чего выебываешься тогда?       — Да я вообще молчу! — бессовестно заявил Лютик и продолжил считать.       — Открывай там этот свой Оксен-форд и не еби мне мозги.       — Оксен-фурт, — поправил Лютик и получил по лбу. — Эй! Не дерись!       Но вместо того, чтобы продолжить возмущаться, он засмеялся и полез обниматься. ***       Как только Геральт сел за стол, перед ним поставили большую тарелку — хотя, он скорее назвал бы это небольшим тазом — овощного супа.       Геральт сначала едва заметно поморщился, а потом одернул себя.       Блюдо было очень красивым и пахло чертовски аппетитно. Густой овощной бульон, лапша, грибы и кусочки мягкого белого сыра. Прямо в бульоне плавало разрезанное надвое яйцо, оранжевый желток блестел сердцевинкой и был посыпан черным перцем. За такой обед в своем родном мире Геральт отдал бы много — и уж наверняка предпочел бы его, а не водянистую мясную жижу, которую подавали в тавернах. Геральт понял, что он в прямом смысле зажрался. В этом мире, даже будучи скованным в средствах, он питался лучше, чем когда был вполне при деньгах в своем мире.       Геральт взял вилку и попытался решить, с чего ему начать — с хрустящего куска брокколи, политого каким-то темным соусом и посыпанного кусочками арахиса, с яичных желтков, слегка жидких в сердевине, что делало их особенно привлекательными, или с самой лапши. Или взять ложку и попробовать сначала густой бульон.       От размышлений его отвлек звук электрогитары — вступление к следующей композиции.       Лютик сидел на барной стойке и мешал бармену готовить напитки.       Ведьмак покачал головой — на кой черт они собирали эту блядскую сцену?       — Как охота? — звонко спросила Цири и грузно плюхнулась рядом с ним на диван.       — Никак, — буркнул ведьмак. — Ложный вызов.       — М-м, — кивнула она и отковырнула крышку бутылки прямо пальцем. — Как успехи вообще? Как с заказами в последнее время?       — Лучше, чем в прошлом году, — со вздохом признался Геральт. — Но хуже, чем раньше.       Потом ведьмак покосился на Цири, увидел за ее спиной чехол от оружия, который она не сняла перед тем, как сесть на диван, и еле заметно усмехнулся.       — А у вас как успехи?       Цири перевела разочарованный взгляд на Лютика, который уже вовсю голосил свою новую мрачную рокерскую песню, и чуть наклонилась к Геральту перед тем, как ответить.       — Он безнадежен.       — Я же говорил, — кивнул ведьмак и наконец приступил к еде.       — Я имею в виду… для обычного человека он хорошо справляется. Но в целом — никакого потенциала.       — Он и есть обычный человек, — напомнил Геральт.       Цири промолчала.       — Не пытайся вытащить из него то, чего там нет, — прямо с набитым ртом продолжил ведьмак. — Впустую тратишь свое время.       Цири вздохнула, нахмурилась, сомневаясь, продолжать ли говорить, но решила все-таки озвучить свои наблюдения.       — Его скорость ограничена, — ведьмак еле слышно буркнул "разумеется", но ласточка продолжила говорить: — техника средненькая, как и обучаемость. Он непредсказуем и вынослив, но на этом всё.       Геральт кивнул. Он тренировал Лютика много лет и прекрасно это знал. Он об этом, вообще-то, Цири и говорил — и не раз — но она его не слушала.       Лютик соскочил с барной стойки, раскланялся, хотя людей было совсем немного, а пел он скорее сам для себя, убрал гитару и пружинистым шагом двинулся к ведьмаку.       — Ты быстро!       — Ложный вызов, — повторил Геральт.       — Ох, — Лютик расстроился так, будто это он бесцельно ехал восемь часов туда и восемь часов обратно по ебеням, а не Геральт, — как жаль. Ну что, как тебе пробное меню?       Геральт пожал плечами и всмотрелся в остатки супа-лапши. Блюдо оказалось намного более сытным, чем он ожидал, и ведьмак ел все медленнее и медленнее.       — Неплохо, — выдал он наконец.       Лютик придвинул стул, изящно сел за него — почти что утек, как змея или лента — сложил ладони под подбородком и начал рассказывать про то, что Цири его с самого утра, как только приехала, гоняет. А также про то, что он находит возмутительным тот факт, что она его не жалеет. Потом обвел рукой зал и затараторил про открытие. Точнее, открытием он это почему-то называть отказывался. Он не сделал никаких объявлений, даже не сделал вывеску "Мы открылись!", не позвонил никому и не распространил информацию. Пока что, по крайней мере. Геральт не знал, почему, и вдумываться в его мотивации отказывался.       Постепенно разговор перетек в совсем отвлеченный, подключилась Цири, на столе пустели бутылки и банки.       Захмелевший Лютик осмотрелся вокруг, понял, что в зале больше никого нет. Сотрудники, которых он нанял "пока что на пробу" ушли, свет на кухне не горел, все оборудование было выключено.       — Ты слушаешь?       — Внимательнее, чем это было бы возможно даже в теории, — пропел Юлиан, посмотрел на Цири и улыбнулся. — Как ты смогла достать это яйцо из колодца?       — В общем, — ласточка обвела пальцами в воздухе фигуру, похожую на круг, но размером со сковородку, потом взяла пустые банки и начала что-то сооружать из них на столе.       — У меня было недостаточно хаоса — я все потратила на сражение с кикиморой — поэтому нужно было думать, как достать яйцо, но не повредить его. Черт знает, что бы из него полезло. Но представь себе заброшенный колодец — стенки были скользкие, местами поросли мхом, мусор, ветки…       Цири соорудила из пустых жестяных банок небольшую башенку и провела пальцем по боку одной из них.       — И вот представь себе, зацепиться не за что. Веревки нет. Магии хватило бы едва ли на пару ведьмачьих знаков. Так что я не придумала ничего лучше — сняла перчатки, сняла ботинки…       — Ноябрь ведь! — шокированно воскликнул Лютик.       Геральт внимательно слушал все, что рассказывает Цири, и против воли прикидывал, а что сделал бы он на ее месте. Не обладая таким же магическим мастерством и силой, он бы всерьез вернулся обратно к цивилизации, чтобы купить веревку, мешок, зацеп и прочую экипировку.       Лютик не глядя достал из заднего кармана брюк свою маленькую записную книжку, вытянул из нагрудного кармана ручку и начал записывать.       — Эй, ты слушаешь?       — И ты "сконцентрировала последние капли хаоса на ладонях и ступнях", что бы это, черт побери, не значило, — пробормотал Лютик. — Что это значит, кстати?       Чем дальше рассказывала Цири, тем выше брови Лютика ползли на лоб. Он был так поглощен рассказом, как будто сам был там — на дне старого колодца, среди веток и мха, в темноте, по пояс в ледяной воде.       Геральт понял, что эта история точно войдет в сборник рассказов, которые Лютик уже начал потихоньку оформлять. Эгоистично ведьмак радовался, что о нем самом там ни слова.       —...и когда я рассказала ей, — Цири вздохнула и подперла щеку рукой, — знаешь, что она сказала?       — Подожди-подожди, — музыкант замахал руками, — был же парень. С этих… островов. Высокий и кудрявый.       — Да когда он там был, — ласточка махнула рукой, — год назад.       — Понял, — пробормотал Лютик и сделал пометку в записях. — Ты так долго его…       —...уламывала, — подсказала Цири и усмехнулась.       Лютик кашлянул и кивнул.       — Уламывала, я думал, у вас что-то серьезное.       Цири легкомысленно пожала плечами. Потом вспомнила, на чем остановилась, и продолжила:       — Она мне сказала: прикольно, — ласточка выдержала театральную паузу и повторила громко: — Прикольно! Лютик, это по-твоему прикольно?       — Смею заверить, что это намного более невероятно и ошеломляюще, чем прикольно. Может, она просто… — музыкант с сомнением покачал головой, — ломается?       — Полгода уже ломается, — Цири залпом допила вино из своего бокала и поморщилась.       — Может ну ее к черту? Полгода — это очень много. Не дело это — гоняться за кем-то целых полгода. Это слишком. Найди себе кого-нибудь посговорчивее, рыбы в море полно, — Лютик развел руками, как будто вокруг них действительно была толпа людей.       Цири сначала серьезно смотрела прямо в его глаза, а потом резко расхохоталась. Да так громко и весело, что Юлиан немного обиделся. Он не понял, что сказал такого уморительного. Вполне логичная мысль на его взгляд.       — Я имею в виду, — осторожно начал он, но Цири перебила его новой порцией хохота и кинула в него печеньем.       — Только ты мне, блять, не рассказывай, — громко начала объясняться Цири, — что полгода убиваться по кому-то — это много!       — О чем ты вообще?       — Ты страдал по Геральту сорок лет! Сорок лет. Цири, найди кого-нибудь посговорчивее. Сам найди, умник!       Лютик нахмурился и немного ссутулился, почесал затылок. А потом вдруг выпрямился и возмутился в ответ:       — Ничего это я не убивался сорок лет!       — Да, а сколько же? — едко поинтересовалась ласточка.       — Может, лет двадцать я страдал, — едва раскрывая рот пробурчал Юлиан, а потом продолжил громче: — а остальные двадцать я был очень даже счастливо влюблен в своего лучшего друга. Это совсем не одно и то же!       Ласточка опять кинула в него печеньем.       — Оправдывайся, оправдывайся!       — Нет, серьезно, — продолжил оправдываться он, — мы стали близкими друзьями, я бы ни на что это не променял. Разве дружба — не любовь?       Цири пнула его под столом и продолжила смеяться. Лютик ойкнул.       — Цири, найди кого-нибудь посговорчивее, — ласточка получала настоящее удовольствие от того, что бессовестно дразнилась. — Запиши себе этот совет и наклей на лоб! Нашелся, блять, советчик в делах любовных!       Лютик состроил обиженную гримасу и встал, чтобы отнести на кухню пустые стеклянные бутылки.       — Принеси еще вина, эксперт! — кинула она ему вслед. ***       Лютик никогда не стал бы рассказывать Цири о своих страхах и переживаниях. И уж точно не посвящал бы ее в свои полуфантастические домыслы, причиной которых было излишне драматичное воображение поэта. Но бутылки пустели, разговор становился все более философским и личным, а полночь давно минула. Лютик знал, что всё, сказанное после полуночи — ошибка. Вне зависимости от обстоятельств.       Но слова текли сами, даже не задерживаясь в голове, будто кто-то открыл кран и забыл его закрыть.       Лютик подпер лоб ладонью и прошептал, будто боясь, что стены его услышат.       — Я так волнуюсь, что и с этим местом что-то случится. Точнее, что оно тоже будет отторгать меня. Я столько любви вложил в этот дом, а теперь я боюсь, что и отсюда мне придется бежать однажды.       Лютик сам не до конца осознал, что он сказал. Он тупо пялился в стол и даже не надеялся на ответ.       — Лютик, — позвала ласточка необычно трезвым голосом.       Юлиан поднял на нее взгляд.       — Любое место всегда будет тебя отторгать.       Что-то в груди поэта упало и разбилось. Он поджал губы и нахмурился, опустил голову. Цири продолжила:       — Для того, чтобы твой новый дом остался для тебя домом, тебе нужно пореже здесь появляться. Закончишь все дела — уезжай. Воспринимай это место как неплохой вариант для зимовки, точка на карте, где ты можешь залечить раны и пополнить запасы. Остановишься — все рухнет. Судьба будет разрушать все твои укрытия, и единственный выход для тебя — это не иметь укрытий. По крайней мере, не иметь тех укрытий, которые ты не сможешь защитить в ответ, как смог защитить Геральта. Остальных я буду защищать сама.       Юлиан тяжело сглотнул. Он не находил в себе сил посмотреть на Цири в ответ — он кожей чувствовал ее пронизывающий взгляд. В последнее время Йеннифэр только так на него и смотрела. Так на него смотрел иногда даже и Геральт — но если излишнюю вдумчивость ведьмака он мог пресечь, Цири и Йеннифэр он едва ли мог сказать хоть что-либо.       Юлиан знать не хотел, что они такого увидели. Он предпочел бы, чтобы никто не мог настолько глубоко понимать его.       И он предпочел не переспрашивать, про какие укрытия она говорит, при чем тут судьба и что это за загадки. Понял только, что последует ее совету беспрекословно. ***       Утро встретило Юлиана несильной головной болью и тяжестью в груди. Еще не открыв глаза, он уже испугался. Допился всё-таки до болей в сердце? Он был уверен, что это ждет его ближе к пятидесяти. Он знал, что это произойдет, когда у него появится первая седина. Но он столько пил последние три года — его ежедневный рацион включал в себя пиво. Плюс, постоянные физические нагрузки. Стресс. Ну конечно…       Лютик уже успел накрутить себя до того, что пообещал все отложенные деньги пустить на обследование в хорошей клинике. Нет, молодое тело нужно беречь — не каждому предоставляется возможность еще раз пережить молодость!       Юлиан открыл глаза, шевельнул рукой и понял, что Геральт пристроил свою возмутительно тяжелую голову на его груди.       — Блять… — хрипло выдохнул Юлиан.       Ему было стыдно перед самим собой за эту драму. Еще глаз не разлепил, а уже в могилу собрался, не зря Геральт иногда звал его истеричкой…       Юлиан потер глаза и начал медленно спихивать голову ведьмака со своей груди. Геральт недовольно заворчал.       — Геральт, солнце мое ненаглядное, свет мой, убери свою пиздецки тяжелую голову, набитую мрачными думами, с моей груди. Не вдохнуть. Чем ты таким ее набил, помилуй меня небо, о чем ты таком неподъемном думаешь?       Геральт открыл глаза, скатился с него и подтянул под голову подушку.       Юлиан наигранно облегченно вдохнул полной грудью.       — Знаешь, Геральт, я тут решил, что стареть я тоже не буду.       — К чему ты это вообще, — хрипло пробасил ведьмак и прикрыл глаза. Он едва разобрал смысл сказанных слов.       — Точнее, это глупо. Нет. Буду конечно.       Геральт не знал, чем он заслужил эту речь с утра пораньше: чего он такого плохого сделал, что Лютик с самого утра начал доставать его своим бредом; или чего он такого хорошего сделал, что Лютик с самого утра начал говорить ему что-то своим красивым, шуршащим после сна голосом, и разбудил словами "солнце мое". На всякий случай ведьмак сгреб его поближе, ткнулся носом в загривок и укусил.       — Я решил, будет так. Я сначала совсем не буду стареть, совсем не буду. Мне нравится, что мне тридцать, хороший возраст — в нем моя красота раскрылась окончательно, показалась всеми гранями, заблестела. А стареть я начну лет в… — Юлиан задумчиво постучал пальцем по губам, — в пятьдесят с лишним, может, в шестьдесят. И, знаешь, сделаю это правильно, как и в прошлый раз: самое главное — это сохранить фигуру и осанку. У меня будет аккуратная, местами седая щетина, и седые пряди в волосах. Буду носить шейный платок и перчатки. Я буду самым завидным шуга дэдди, вот прям как ты. Будем с тобой наконец выглядеть на один возраст. Геральт, ты слушаешь? Кстати, прекрати стареть. Хватит, остановись тут, в состоянии секси-папочки.       — Что за бред ты несешь, — прошептал ведьмак.       — Это важно!       Геральт приподнялся на локте и заглянул в глаза Юлиана, чтобы понять, иронизирует ли он, противная язва, или всерьез несет околесицу, потому что ему, наивному дураку, что-то взбрело в голову. Оказалось, второе.       Геральт даже в теории не рассматривал возможность ответить ему на этот поток сознания. Это было чем-то вроде пытаться ответить ветру свистом.       — У тебя глаза всегда разного цвета, — выдал ведьмак первое, что пришло в его голову, и снова упал на подушки. Потом сел, потому что понял: пора вставать.       — Это называется освещение, мой дорогой, — съязвил Юлиан. — У тебя они тоже всегда разного цвета: то золотые, то медовые, то лимонные, то…       — Желтые, — отрезал Геральт и поморщился. — Просто скажи "желтые".       — А какие сейчас у меня? — Юлиан потянулся за телефоном, вгляделся в свое отражение в темном треснутом стекле.       Геральт немного призадумался. В чем он точно не был силен, так это в описании цветов, хоть и различал он их даже лучше, чем обычные люди. Наконец, он смог это описать:       — Агрессивно-синие.       Юлиан хохотнул. Убрал телефон: не было никакого смысла пытаться углядеть цвет в темном стекле.       — Из всех описаний в мире мой ведьмак выбрал единственное. Вместо того, чтобы сказать, что они сумеречно-кобальтовые или "как море в грозу" он выдал…       Геральт ткнул его под ребра.       — Ай! Все! Помню, ты не любишь, когда я пишу о тебе вслух. Знаешь… когда-то Йеннифэр, — поэт мечтательно вздохнул, — сказала мне, что мои глаза иногда светятся цветом горения газа. Это одна из самых красивых вещей, что мне говорили за всю мою отвратительно-долгую жизнь. Правда, мне показалось, она сказала это с претензией, но… Ты не-е представляешь, какими титаническими усилиями я заставил себя не зацеловать ее в тот же момент.       — Зря, — припечатал Геральт.       Юлиан опять вздохнул, но теперь уже сокрушенно.       Геральт снова испытал дереализацию. Вот он сидит в мягкой постели, в безопасности, и с утра пораньше ведет разговор о цветах глаз. Рядом сидит Лютик — сонный, теплый, растрепанный и голый. За окном шумит улица и падает мокрый ноябрьский снег, но ведьмаку не нужно волноваться о наступлении зимы.       Геральт не мог бы сказать, что его жизнь стала скучной. Или что она стала спокойной. Или что в ней больше не было никаких опасностей. Но жить определенно стало легче. И это было странно.       — Во-от, я вижу в твоих глазах эти тяжелые думы, из-за которых твоя голова такая неподъемная. Свинцовая просто. Хватит их думать, подумай лучше вот о чем — ржаные чесночные гренки с чесночным соусом. ***       Лютик сел в машину, сразу расстегнул куртку и начал неуклюже выпутывать руки из рукавов. Когда нежно-персиковая куртка полетела на заднее сидение вместе с шарфом и перчатками, он достал из кармана брюк телефон. Поморщился, положил его на центральную панель и продолжил рыться в карманах, одновременно с этим глядя в окно.       Его новый дом скрылся за поворотом.       — Как думаешь, они справятся? — тихо спросил Лютик, но такой интонацией, будто сам у себя.       Геральт покосился на него, пока подключал зарядный провод к центральной панели.       — Я ебу? Ты их нанял.       — Ну да, — Лютик привстал, чтобы проверить задние карманы, нахмурился, полез в нагрудный карман своего красного пиджака. — Но я боюсь, как бы с домом ничего не случилось в мое отсутствие…       — Ничего страшнее, чем ты, с ним не случится, — недобро усмехнулся Геральт и достал из своего кармана сигареты и зажигалку.       Юлиан возмущенно открыл рот, вдохнул поглубже и повернулся к Геральту.       — Что это, по-твоему, значит? — возмутился он. — Ты что, пытаешься обидеть меня? Что значит "ничего страшнее, чем ты"? Я привел это восхитительное место в порядок!       — Стояла развалюха, никого не трогала, — проворчал ведьмак, — пришел ты и начал ее реставрировать. Починил стены, замазал дыры, укрепил пол.       — Это, по-твоему, страшно?       — Она хотела умереть, — иронично добавил ведьмак. — А теперь будет стоять еще лет… пятьдесят. Или больше.       Юлиан не нашел, что ответить, потому что понял: они с ведьмаком совершенно по-разному воспринимают ситуацию. Хоть слова на язык и не шли, музыкант хотел высказать свою обиду, поэтому он толкнул Геральта в плечо и фыркнул со всей искренней оскорбленностью благих намерений, которую только смог в себе найти.       И продолжил рыться в карманах. Он грустно посмотрел на задние сидения, где лежала куртка. Вероятно, сигареты были в кармане куртки, но лезть назад ужасно не хотелось. Лютик открыл было рот, чтобы спросить…       — Сигареты, — просто сказал ведьмак и положил пачку и зажигалку на его колено. И подключил его телефон к зарядке. На экране мигнул зеленый значок.       Юлиан злобно схватил пачку сигарет, достал мундштук и закурил.       Геральт приоткрыл окно автомобиля с его стороны.       — Да хватит! — взбесился Лютик. — Прекрати!       Геральт вспомнил, что обещал так больше не делать — и он успешно держался все это время. Но сейчас его руки сами потянулись выполнить все эти незамысловатые действия, едва он заметил возню.       — Геральт, ты вынуждаешь меня на крайние меры.       Геральт весело фыркнул. "Крайние меры", как же. Крайние меры сидели в красном пиджаке, выбрали к нему розовую шелковую рубашку с цветочным узором и подвели глаза черным карандашом. На скулах и переносице поблескивали пудровые румяна.       Последние пару лет ведьмак привык видеть Юлиана небритым, обросшим, в растянутой футболке с рисунком кучи глаз на фоне двух светящихся колец и шести крыльев, в порванных рабочих штанах и босым. Без маникюра, без дезодоранта и уж точно без макияжа.       — Помадой меня испачкаешь? — съязвил Геральт.       Лютик яростно затянулся.       — Знаешь, почему тебе так нравится — по крайней мере раньше мы очень часто так делали, сейчас уже реже — когда тебя связывают, шлепают и ведут во время секса?       Геральт нахмурился. По его мнению, причины не должно было быть — нравится и всё. Да и к чему это было сейчас, он не понял.       — Ты что, собрался быть грубее? Ну наконец-то, — проворчал ведьмак.       — Упаси меня небо, — по слогам отчеканил Лютик, — я всегда буду уточнять у тебя каждую деталь. Это важно. Я не об этом.       — А о чем?       Лютик оскалился и глубоко вдохнул. Стряхнул пепел в пепельницу.       — Дело в том, что ты помешан на контроле, Геральт.       Ведьмак поморщился. Он подумал, что и не был он вовсе помешан ни на каком контроле…       Юлиан продолжил:       — Это один из твоих механизмов выживания, как воина. Тебе нужно всё знать про обстановку, думать не только о том, что происходит вокруг тебя, но и о том, что происходит в километрах впереди, за твоей спиной, сверху и даже под землёй. Очевидно, что потеря контроля для ведьмака означает смерть: все твои чувства должны быть приведены в состояние боевой готовности, чтобы в нужный момент знать о любой опасности. Эти инстинкты настолько глубоко в твоем сознании, что ты предпочтешь лучше не знать, чем знать, но не иметь рычагов давления. В этом я тебя кстати понимаю — я тоже к своим годам осознал, что незнание является благословением для мнительного ума, но не об этом. Я о том, что бессилие для тебя фатально, и это установка. Но любой психике нужен отдых…       — Лютик…       — …даже такой сильной и закостенелой, как твоя. Но так как доверие для воина тоже может быть фатальным, ты не можешь позволить себе расслабиться в окружении тех, кого знаешь недостаточно. А во мне ты признал человека, не представляющего опасность, сразу. В твоих глазах я всегда был шутом, беспомощным бездельником и повесой. Довериться мне не проблема, потому что я — не тот человек, который представляет для ведьмака опасность. Когда ты отдаешь весь свой контроль мне, у тебя не просыпается инстинкт самосохранения, ведь ты знаешь, что я никогда не причиню тебе вред. Твое бессознательное считывает мою безграничную любовь вне зависимости от того, анализируешь ли ты это сознательной частью. И ты испытываешь эйфорию не только от физических ощущений, но и от психологических ощущений безопасной потери контроля. Быть уязвимым, быть защищенным и быть уверенным, что твою спину прикроют — бальзам на рваные раны столетнего напряжения. Подобные сексуальные игры очень терапевтичны в твоем конкретном случае, и я удивлен, что ты не понял эту деталь о себе сам, столько же книжек о психологии прочитал. Кстати, стоит еще упомянуть, хотя это не относится к теме прямо, твою любовь к оральному сексу в принимающей роли, а также не забыть о твоей тяге кусаться, и, в конце концов, ты обожаешь целоваться ничуть не меньше, чем я. Дело в том, что глубоко в подсознании человек с самого детства понимает необходимость выражение эмоций словами — то есть, через рот, что…       — Лютик, остановись. Всё. Хватит.       Юлиан замолчал и достал вторую сигарету. Прикурил, не сдерживая самодовольную ухмылку.       Геральт наконец понял, что значит “на металлическом противне с яблоком в заднице”. Когда Лютик начал говорить, ведьмаку было скорее смешно, но чем глубже он раскрывал свою мысль, тем больше ведьмаку хотелось остановить этот поток слов хорошим ударом под ребра. Геральт не мог возразить ни одному слову, одновременно с этим ему хотелось отрицать всё.       Геральт успокоил внезапный порыв агрессии и проанализировал сказанное трезво. Вздохнул.       — Думаю, это правда, — прохрипел он и кинул взгляд в зеркала бокового и заднего вида, просто чтобы куда-то деть взгляд. — Как давно ты это понял? Звучит логично.       — Только что, — легкомысленно ответил Лютик совсем другой интонацией и красиво взмахнул кистью, — хотел ответить что-то и… вот. Всплыло в голове.       Геральт на секунду зажал переносицу пальцами и зажмурился, пока они стояли на светофоре. Тут же вернулся глазами к дороге.       “Связался с эмпатом, Геральт — вот, получай. Молодец, блять. Надо было прибить его сразу, как только ты понял, что он намного умнее, чем кажется”, — подумал ведьмак и покачал головой сам себе.       Ведьмак чувствовал себя голым в плохом смысле. Было бы не так странно, если бы он понял это про себя первым, но…       — Так вот, — подхватил музыкант, как будто ответил на что-то, хотя ведьмак молчал. — Я примерно также чувствую себя.       — Ты мне только что вывернул мозг наизнанку, а я подал тебе пачку сигарет, — проворчал Геральт.       — Видимо, я намного более ранимая и чувствительная натура, — пропел Юлиан и откинулся в кресле назад, закинул ногу на ногу. — Тонкая кожа, понимаешь.       — Ты скрытная падла, а не чувствительная натура, — ругнулся ведьмак.       — Может быть и так, — философски ответил Лютик. — Вполне вероятно, знаешь, вполне… ***       — Поверить не могу, что у нас лежит снег, а тут… — Лютик развернул веер одним движением кисти и взмахнул им. — Делай ставки, ведьмак, как скоро я превращусь в обугленную яичницу.       Геральт хмыкнул и поправил свободные брюки на бедрах.       В пустыне было настолько жарко, что буквально никакая одежда Геральта не подходила для носки. Лютик очень помог ему с выбором нового комплекта одежды, но…       Геральт видел, что он одет, но он не чувствовал, что одет. Широкие серые брюки из тонкой ткани создавали впечатление, что ноги голые. Это не мешало, но создавало какой-то диссонанс. Ведьмак любил носить то, что прилегало к коже плотно.       Большой заказ на юге, на самом деле, не предвещал ничего хорошего, потому что Геральту нужно было разобраться не только с монстрами, но и с кучкой безумцев, которые решили ставить на них свои эксперименты. Это был уже не первый случай — да и в старом мире ведьмак с таким сталкивался, что уж… — но каждый раз Геральт недоумевал.       Ладно, в его родном мире существование было по большей части мрачным. Только высокопоставленные, богатые люди могли позволить себе жить припеваючи. Но здесь? Вокруг мир, наука, полно еды, куча работы и мода на свободную любовь. Кому нахер надо копаться во внутренностях драконидов?       В общем, вся эта история тянула на какой-то большой политический скандал. Геральт очень надеялся, что успеет это уладить до того, как информация попадет в интернет.       Юлиан же с присущей ему драматичностью всерьез заявлял, что они спасают мир. И считал себя полноправным исполнителем заказа.       “Мой дар убеждения и способность к переговорам может сыграть не меньшую роль, чем твой серебряный меч, Геральт. Да. Не смейся! Я выполняю невероятно важную задачу — я буду гласом разума, понимаешь, призывом к здравомыслию…”       Юлиан сделал заказ, проговорив его полностью на языке местных, и подмигнул официантке. Но вместо того, чтобы смутиться или улыбнуться в ответ, она одарила музыканта странным взглядом и поправила платок на голове.       — Ты знаешь язык?       — Только начал учить, — отмахнулся Юлиан и расстегнул три верхние пуговицы белой рубашки.       Румяный от жары и солнца, растрепанный и чуть взмокший, он походил на того, кто только что вылез из чьей-то постели. Разнузданный вид создавала еще и рубашка, закатанная до локтей и наполовину расстегнутая. На волосатой груди лежал серебряный камертон, медальон с красной сердцевиной, прямо под шеей золотом блестела цепочка.       Геральт последовал его примеру и тоже расстегнул рубашку. Завязал волосы покрепче, чтобы пряди не липли к шее.       Лютик улыбнулся, поправил темные очки на носу.       — Ах, если бы в моих глазах были встроенные фотоаппараты…       Принесли заказ, и Геральт тут же накинулся на еду. Юлиан, испытывающий трудности с аппетитом из-за постоянной жары, лениво ковырнул блюдо вилкой и вздохнул.       — Да, трахается он так же яростно, — на чистом английском и достаточно громко сообщил Юлиан, отсалютовав бокалом холодного вина девушке за соседним столиком. Она укоризненно покосилась на ведьмака, когда услышала чавкающие звуки, и Лютик это тут же заметил.       — Ты бы потише сообщал о том, что мужеложец, — проворчал ведьмак и утер губы салфеткой.       — И вовсе я не мужеложец. Я… все-ложец. Такое слово есть? Такого слово нет. Значит, будет новое. Нет, оно мне не очень нравится, ты знаешь, я предпочитаю называть себя по-другому.       — Жри быстрее и пойдем, — только и ответил Геральт. ***       Лютик приставил свой телефон к стакану с водой, чтобы тот находился в вертикальном положении, пока идет видеозвонок, и чуть отошел назад.       — Клеш снова в моде, я так рад! Правда, я немного отвык от штанов, обтягивающих задницу хоть немного. Знаешь, я люблю свободные фасоны. Поэтому выбрал самую прямую из возможных выкроек.       Юлиан покрутился на месте и вернулся назад.       Изображение подтормаживало, потому что интернет ловил плохо, но Юлиан все равно увидел одобрительный кивок Йеннифэр. В последнее время он стал все чаще обсуждать с ней новые тренды в одежде — она оказалась намного более сведущим собеседником, чем все, кто окружал Юлиана. И вкус у нее был безупречный.       “Ботинки?”       — Легкие, тканевые, но на толстой подошве. Знаешь, тут прямо на земле можно готовить обед — настолько она разогревается днем. Иногда мне кажется, что мои пятки начинают дымиться, как шашлык. А у тебя как дела, моя королева смертельного ужаса?       “Работаю над новым артефактом, — чародейка покрутила большой черный камень прямо перед камерой телефона, — мне попался удивительный образец натурального александрита. Если мои выводы верны, этот камень мог лежать в земле со времен, когда сопряжение задевало даже этот мир. К сожалению, я понятия не имею, когда в последний раз эта сфера могла иметь контакты с другими — никаких следов не осталось. В целом, я жду, пока у меня появится время заняться…”       Лютик едва ли понимал, о чем говорит Йеннифэр, но внимательно слушал и даже с умным видом кивал.       “... если я правильно интерпретирую природное свойство изменять попадающий в кристалл свет в зависимости от его температуры, я получу в два раза более емкий резервуар для хаоса. Ладно-ладно, не делай такое лицо, будто понял. Можешь просто искренне восхититься, не знаю, упасть на колени для эффекта. Скажи, как твоя голова?”       — Цел и разумен — твоими стараниями, моя дорогая, твоими стараниями. На колени упаду лично, так будет больше эффекта, — хохотнул Юлиан. — Йеннифэр, я хочу тебе сказать, что я тебя обожаю.       “Тебе опять что-то нужно?” — прищурилась чародейка.       — Нет! Просто решил напомнить, что люблю тебя.       Йеннифэр еще пару секунд подозрительно вглядывалась в экран, а потом фыркнула и махнула рукой.       “Ну разумеется. Еще бы ты меня не обожал.”       Юлиан весело улыбнулся, а потом наклонился ближе к камере и заговорчески прошептал:       — Я заставил Геральта надеть свободные брюки! ***       — Я и не знал, что достижения мировой науки в области контрацепции никак не могут прижиться здесь. Я поболтал с той женщиной в магазине сувениров, она мне сказала, что у нее семь детей. Семь, представляешь себе? Из них она хотела только двоих. Может купить коробку презервативов и просто раздавать их местным? Неужели никто не знает, что нельзя выходить из дома без пачки контрацептивов…       — Тебя это никогда раньше не волновало, — ответил Геральт и сверился с картой, прикрыв экран телефона от солнца рукой. — Трахался со всеми подряд в мире, где контрацептивов не существовало.       — Почему же! — не согласился Юлиан и прибавил шагу, чтобы поспевать за ведьмаком. — Да, презервативов не было. Но, во-первых, прерванный половой акт уж как-то снижает вероятность беременности. Образованные женщины, например, знали про календарный метод. Чародеи продавали обереги и другие средства, я иногда покупал, если была возможность. В общем, уж как-нибудь можно было выкрутиться. Да и не весь секс, уж прости за прямолинейность, должен содержать в себе проникновение. Я был достаточно разносторонне образован, чтобы знать о множестве других способов приятно провести время. В любом случае, если и бегает по земле какой-нибудь бастард-Панкрац… маленький виконт. Я же, получается, теперь граф — единственный живой наследник отца. Помилуй меня Мелитэле, я же и не думал об этом! Ну да, точно, я же теперь граф. Правда, без имения, но уж точно я нашел бы, что передать своему…       Лютик замолк. Остановился.       Геральт остановился, но не повернулся. Чехол от смартфона жалобно скрипнул под излишне крепкой хваткой пальцев.       Геральт полагал, что в прошлый раз разум Юлиана разорвался и распался вследствие большого эмоционального потрясения. Боль от детальных воспоминаний о собственной смерти была фатальна для любой психики — для такого вывода Геральту даже не нужны были все те знания о психологии, которые он теперь имел.       Но осознание смерти всего? Лютик так и не пережил свой кризис выжившего. Его пережили все, кто пришел в этот мир за ласточкой, и Геральт в том числе. Но Геральт был прекрасно знаком с кризисом выжившего и переживал его за свою долгую жизнь не раз. А вот Юлиан… У него просто ни разу не было повода обратиться к этому ящику пандоры в своем сознании. Геральт надеялся, что так оно и останется. Уж точно он представить себе не мог, что разговор про контрацептивы наведет Лютика на мысли о смерти.       В общем, ведьмак прекрасно понял, что произошло. Знание о смерти всего, что ты знал, и осознание смерти всего, что ты знал — это разные вещи. И Лютик наконец получил свой откат, хоть и с опозданием на много лет. Однажды он должен был случиться, теперь Геральт увидел это ясно.       — Геральт, — с хрипящим надрывом, но тихо позвал Лютик. — Геральт, все…       Геральт боялся обернуться. Он знал, что посмотрит и увидит пустоту в голубых глазах. Видит небо, ведьмак не был готов еще хоть раз встретить расфокусированный взгляд мертвеца.       — Все, кого я знал. Все, кто хлопал и свистел после моих выступлений. Все, кого я видел во время путешествий. Все, кто смеялся с моих шуток, все, кто гонялся за мной по улицам, все, кто преследовал меня на трактах, все, кто подкидывал монетку в мою шляпу, все, кто напевал мои мелодии за работой…       Судорожный вдох, но не всхлип.       — Все, кого я любил. Все, кого я любил мало, все, кого я любил много. Все мои ученики, все мои наставники…       Геральт обернулся.       — Геральт, все! Почему я только сейчас…       — У синдрома выжившего нет срока прихода.       Лютик закрыл рот ладонью и застыл.       Ведьмак поднял на него взгляд.       И не увидел пустоты.       Скорбь, боль, осознание — но не бездна. Надрыв и тоска, но не безумие. Геральт облегченно выдохнул, сделал шаг вперед и положил руку на его плечо.       — Мы можем вернуться. Переживешь это в спокойствии.       Юлиан положил свою ладонь сверху, сжал его пальцы.       — Нет, идем дальше. Лучше будет, если я…       Музыкант не договорил. Наконец, он всхлипнул, по щекам потекли слезы. Ведьмак кивнул, но не сдвинулся с места.       Юлиан быстро размазал слезы по лицу свободной рукой, погладил Геральта по костяшкам, как бы прося убрать руку, и продолжил идти.       — Потом, всё потом. У меня будет время потом. Сейчас — дела.       — Согласен.       — Я никогда больше такого не допущу, — одними губами прошептал Лютик. Геральт не разобрал слов, но и переспрашивать не хотел.       Где-то очень далеко раздался раскат грома. Ведьмак его услышал и понял, что к вечеру или завтра будет буря — и хорошо, в прохладе, пусть и влажной, сражаться будет легче, чем под палящим солнцем и в раскаленном песке. Он скупо озвучил свои наблюдения.       Лютик поднял взгляд к чистому небу, придерживая шляпу на затылке, поправил чехол от инструмента на плече и ответил:       — Как раз этим утром мечтал о добром северном ливне.