***
— Нет! Крик Драко отскочил от гостиничных стен. Перед глазами самый страшный сон. Кошмар наяву. Красный, он был повсюду, застилая глаза. Казалось, запах горелой плоти навсегда плотно засел в стенках слизистой. — Ложь! Грёбаная ложь! Сука! Кресло полетело на пол, следом тумба, книги, лампа. Он без разбора швырял гостиничную мебель, а перед глазами — живая горящая плоть. Её плоть. Воздуха не хватало, ему нужен воздух. Он впустит в комнату свет, и иллюзия пропадёт. Смоет красный с его глаз. Шторы с грохотом слетели вместе с карнизом, подняв тонкий слой пыли. Драко опустился на пол. Кровавый образ, огонь и слёзы ослепили его. Свет не помогал. Это неправда, не могло быть правдой. Кошмарный сон, и не более. Это не могла быть Гермиона. Всё ложь. Это не она покорно стояла на коленях посреди поляны, которую он видел во сне каждую ночь, не она с благоговением смотрела на чудовище, что одним движением поджарило её вместе с собой. Этот ублюдок, заманивший их сюда, просто грёбаный лжец! — Чёртов сукин сын! Только сейчас Драко понял, что сидел один. Ни следа присутствия Лэнсена. Он один, и никого больше посреди разрушенной собственной болью комнаты. Сбежал. Подскочив от нахлынувшего гнева и распахнув дверь, Драко увидел, как мирно спали на пороге Поттер с двумя аврорами. Он побежал дальше, вниз по лестнице, и везде его встречала пустота. Ни души. — Уизли! В ответ тишина. Он выбежал на улицу. Картина повторилась — Уизли спал, как и несколько прохожих рядом. Драко закричал от ярости и бессилия. Где теперь им искать Лэнсена? Где искать Гермиону? Он ни за что не поверит, что она умерла. Что всё, что они пытались сделать, оказалось абсолютно напрасным. Как он скажет им, что её больше нет? Смогут ли они в это поверить, если не верит он сам? Душа словно раскалывалась на части и горела, так же ярко, как и Гермиона. Драко не помнил, как шёл по улицам, как добрался до камина, из которого они пришли. Помнил только, как сторожила камина сказал что-то вроде «Эй, молодчик, куда без разрешения?» Но он на автомате набрал пороха и сбежал, оставив других в неведении. Он очнулся в её спальне. Сколько прошло времени? Темень вокруг говорила, что была глубокая ночь. На полу, возле тумбы, рука нащупала мягкую материю. Подняв находку, он понял — это дурацкая цветастая единорожья маска, подаренная Гермионе младшей Уизли. На шкафу одиноко висело жёлтое платье. Глухую тишину комнаты наполнил его плач.***
Сначала существовали только яркие всполохи агонии и распирающей боли, пока её в объятия не пригласила спасительная тьма. Сколько она находилась в забвении? Во тьме не было ни боли, ни страха, лишь тишина оглушала и будто направляла куда-то вперёд невидимым течением. Если бы кто-нибудь спросил, больно ли умирать, Гермиона ответила бы, что да, это чертовски больно. Если слово «больно» вообще могло охарактеризовать это чувство. Когда ощущаешь, как горит собственная плоть, чувствуешь запах жареного мяса, но затем наступают лёгкость и забвение. Ни рая, ни ада. Абсолютная тьма, ведущая в никуда. Сигюн просила её гореть. Сгорела ли она достаточно, чтобы освободиться? Забрала ли она с собой душу Драко? Остался ли жив он после её смерти? Ей хотелось верить, что он жив. Хотелось оплакать себя, но она — лишь прах. — Живче, твой сладостный, живче. — Скрипучий, пронзающий тьму, далёкий, но знакомый голос. — Думаешь много, девчина, мысли твои — каша густая. Пора уже и веки разлепить. Лежишь, пролежнями скоро вся зарастёшь. Как же она откроет глаза, если нечего открывать? — Просто, девчина, просто. Гермиона почувствовала прикосновение. Живое… Ощущение чужой сухой руки там, где должно было быть её тело. — Давай же, дитя, открой глаза, устала я с тобой тут маяться. Открыть то, что должно было сгореть вместе с ней. Но всё это было не в её голове. Прикосновения, голос… Кто-то ещё был здесь, в этой тьме. — А-а-а! Охрипший голос, крик от внезапной боли — её собственный. Тьма резко сменила цвет на белый, затем Гермиона различила плывущие очертания. Словно расплавленное олово — так она чувствовала своё тело. Когда силуэты обрели чёткость, Гермиона увидела сначала свои абсолютно целые и невредимые руки, а потом Икки. Она сидела перед ней и ухмылялась. — Вы… Нет. Нет-нет-нет! Неужели всё снова? Неужели ей не дали умереть? Оставили мучиться по кругу? Мысли прервала звонкая пощёчина. Гермиона заплакала. — Ох ж, девчина, спокойно! С этими божками, конечно, не шутки шутить, но, считай, тебе повезло. Сигюн тебя спасла. Спасение? — Как оклемаешься, я тебя обратно в твой мир верну. Не бесплатно, конечно, спрятать от разгневанного плута дорогого стоит. — О чём вы? — А ты как думаешь, что будет, если Локи узнает, что Сигюн ушла из этого мира, предпочла спасти ничтожную людишку вместо того, чтобы с ним быть. Ха! Я проводница в межмирье и уж повидала от Локи всякого. Умирая, Сигюн весь огонь и свет на тебя мне пожертвовала. Я её зов первой услышала. Охаживала тебя два месяца, думала, уж помрёшь. — Когда я смогу уйти? Гермиона не верила. Анализировать ситуацию? К чёрту! Сложно было теперь верить хоть во что-нибудь. Может, перед ней сейчас сидел Локи в образе хозяйки дома, опять играя в свои шутки. — Да хоть сегодня! Коли выдержишь перемещение и не помрёшь. — Икки грязно засмеялась. — Пару дней бы тебе ещё отлежаться, выглядишь худо. — Бери чёртову плату и отправляй. Хватит с меня. Щёки вновь стали мокрыми, сердце бешено стучало. Да, с неё хватит. Больше никакой магии. Больше никакой лжи. Никаких иллюзий. Хватит. — Никакой магии, говоришь? Готова жить как простой человек? — Ты заберёшь магию? На секунду она заколебалась в своих мыслях. Только лишь на секунду. — Да. Пойдёт за плату. — Тогда забирай. Она ничего не теряла. Гермиона считала, что мертва, возможно, она и сейчас мертва. А если нет, то, лишившись магии, вернётся домой. Она отдаст её без оглядки. — Дай руку, будет больно немного. Но не больнее, чем сгорать. — Икки подмигнула левым глазом, не стирая грязной ухмылки. Гермионе захотелось ей ответить той же насмешкой. — Проверим. Терять ведь больше нечего, верно? — Кто же знает, дитя? — улыбнувшись, Икки обхватила смело протянутую руку Гермионы. Окуная в новую боль. Не больнее, чем сгорать. Комната озарилась золотистым сиянием, из левой руки потянулась нить. Магия капля за каплей покидала её тело. Больше никакого колдовства, теперь Гермиона была обычной маглой. У неё больше не было оружия. Икки жадно втягивала в себя магию без остатка. Усталость накатывала на Гермиону, но она не закрывала глаз, держалась и думала лишь о том, как бы побыстрее покинуть это место. — Везучая ты девка. — Да уж, лучше и не скажешь. — Вставай, отправлю тебя домой. Только если умрёшь от слабости по пути, сюда больше не возвращайся. Второй раз дверь не открою.***
Документы на окончание застройки, подпись Забини, Нотта и его собственная. Они выиграли суд, как и обещали сёстры Патил. Пэнси и Тео сыграли на прошлой неделе скромную свадьбу. Пэнси старалась, как и все они, жить дальше. Драко каждый день занимался благоустройством своего нового комплекса, пытаясь держаться на успокоительных таблетках, что прописал ему Нотт. Но как только наступал вечер, действие таблеток словно рассеивалось, и перед глазами — тот же белый потолок, в руках — крепко сжатая маска единорога, теперь насквозь пропитанная его собственным запахом, а где-то в ногах копошился жирный страшный кот, который невесть как прожил все эти месяцы без хозяйки. Драко полностью переехал в её дом, несмотря на многочисленные попытки Поттера запретить ему это сделать. Каждый вечер Драко смотрел в потолок и видел яркие вспышки воспоминаний из школы и тех коротких счастливых дней, когда он вернул ей воспоминания. Он каждый день пытался нащупать связывающую их нить, но ничего не чувствовал. И все эти слова о том, что если одна душа умрёт, то и другая умирает следом… Теперь всё это просто грёбаная ложь. Он остался здесь, живой и ярко чувствующий каждую эмоцию. Он не знал, как заморозить чувства. Нотт предлагал ему забыть, смотря как Драко в первую неделю вновь сорвался и губил себя без разбора всякой дрянью. В ответ он разнёс его гостиную. После испуганных криков Пэнси Драко решил, что пока он не лучший гость в их доме. Он вспоминал каждый вечер тот день в гостинице, вспоминал Лэнсена. Лэнсен был в том видении, он виноват в её смерти, именно он привел её на смерть. Но Драко также помнил, что и этот Лэнсен потерял свою любовь. — Ублюдок. За окном весь день лил дождь, в Лондоне наступил март.***
На лице ссадины, руки в копоти, а в горле застрял смех, рвущийся наружу. Гермиона сидела на погасшей золе в собственном камине. В своём доме. После всего случившегося сложно верить в реальность. Но вот она увидела на лестнице заинтересованную рыжую мордочку Живоглота, дотронулась до стен камина. Они холодные на ощупь, будто его не зажигали целую вечность. Она царапала себя по плечу, пока не проступила первая капелька крови, чтобы почувствовать эту реальность. Не выдержав, она засмеялась, а потом заплакала. Она услышала торопливые шаги на лестнице. Подняла взгляд и увидела его — с красными глазами, осунувшимся лицом и палочкой наготове. Плач становился только громче. Он живой, он ждал её, а она смогла вернуться. Её трясло от неверия, облегчения и боли. От осознания, что её украли, чтобы принести в жертву, что она жила у чудовища. У неё не было доверия к этому миру. С губ слетело отрывистое: — Я надеюсь, что в этот раз ты не моя больная иллюзия, Драко._
Конец.