The flag of our own's still sewing

Пит и Клык вели Люциуса из кубрика через весь корабль на опердек на заслуженную сиесту. — Не надо, не надо… — еле ворочая языком, но достаточно громко и уверенно говорил Люциус. — Куда, не надо так спешить. Пусть вс-е-е видят, какая солидная у меня охрана! — он жеманно, немного отстраняясь, посмотрел поочерёдно на каждого из «охранников». — А всё дело в чём? В… — он высвободил руку и указал пальцем себе на висок, — здесь! — Клык вправил его руку обратно себе на плечо. — В моей гвардии самые матёрые волки. — он широко, самодовольно улыбался. — Кстати, не вижу Уи Джона… Фрэнч, сидящий на лестнице и чинящий парус, тихо хрюкнул и покачал головой, не поднимая её от шитья. — Я… Я отбирал лучших бойцов. Я открою вам секрет… В первую очередь я смотрел на опыт… Качества: устрашающий вид… Синяком на корабле никого не удивить; публика, находящаяся в это время на шканцах, припекаемая стремящимся к полудню солнцем, не особо обращала внимание — никто не скучал без дела. Кто-то из людей из команды Бороды, занятой такелажными работами, кинул короткий, хмурый взгляд, кто-то посмеялся; со смесью брезгливости и лёгкого сожаления на лице проходил мимо Джим. — Второе… О! Джим! — он повернулся к Питу, красноречиво ведя ладонью по направлению уходящему Джиму. — Понятное дело, я бы завербовал и Джима… Джим — это... — он выпячил нижнюю губу. — Но мы бы с ним… — он цыкнул, — не смогли прийти к общей… договорённости. Вы понимаете, что я имею в виду? Да? — он испытующе смотрел на Клыка и Пита по очереди. В какой-то момент утомлённый, укачанный отсутствием внимания и долгой прогулкой, Люциус всё-таки закатил глаза и с неожиданными печальными нотками, фальшиво, но с душой запел: — Не плачь, распу-у-утник… — О-о-о-о!.. — протянул Клык так, как обычно квартальный привечает знакомого забулдыгу. — … на к-холенях моих улыбнись… — Это где ж ты так надрался? А? — имитируя исполненный полномочий тон, спрашивал Клык. Пит шёл молча, иногда только поглядывая на Люциуса, проверяя его. Люциус повернул, как на шарнирах, голову к Клыку, посмотрел на него внимательно, нахмурился, как будто не смог найти ответ на возникший вопрос, свесил голову влево, на сторону Пита, и сам себе покивал. — Старости слёзы оставь, где… где они будут к ме-е-есту… — в интонировке стала проглядываться мелодия и Люциус растянул губы в улыбке. — Вот это ты прав… Хорошая строчка. — с одышкой говорил Клык, поворачивая его в полумраке коридоров. — Сюда… — Вы уже с-целый час меня ведёте… к-хогда уже? — в какой-то момент спросил Люциус. — Уже приехали. — ответил Пит, закидывая лежащему на койке Люциусу вторую ногу. Действуя в четыре руки, Пит и Клык накрывали парусиной, поправляли голову, каждый, по очереди счёл нужным подогнуть — формально, тяп-ляп, — одеяло в разных местах, исправляя друг за другом. Несмотря на попытку сыграться, в движениях читалась нервозность, едва ощутимые ядовитые пары подавленного желания первенства висели в воздухе. — Вот спасибо, сэр… — сознание ушло под толщу забвения и снова показало макушку. — Это лето выдалось на удивление жарким. Не рекорд, а аномалия… Одеяла нужны были в прошлый раз… — Да не кантуй ты его так, болезного… — недовольно сказал Клык Питу, когда тот пытался чуть перевернуть Люциуса, чтобы поправить на нём задранную тельняшку. О подавленной вспышке ярости Пита говорили только чуть дрогнувшие губы и закрытые на мгновение глаза. — А вот это было бы действительно странно!.. — внезапно переключив регистр, наигранно-интеллигентным тоном, со снисходительной улыбочкой, ответствовал Люциус, усилив сказанное поднятым фантомным указательным пальцем, который тут же был усмирён и вместе с рукой отправлен Клыком в тёплое изгнание под парусину. Слышно сопя от досады, Пит перечил Клыку, не говоря ни слова: вытащил перебинтованную лапу Люциуса из-под покрывала и положил её поверх. — Правильно, пусть там всё запреет к дьяволам, умник хренов… — всё-таки не выдержав, выругался он тихо, произнеся последние слова совсем еле слышно. Клык, закатив глаза, махнул рукой. — М-м-м… — промычал Люциус, — Мамин остряк… — Точно… — говорил одновременно Клык. — … милый ма-а-альчик… — Ну пошли уж? — донёсся зов Клыка из коридора. Затем прозвучало порядком утомлённое «А-а-а…» и следом — звуки уходящих шагов. Пит стоял, свесив руки, то смотря на Люциуса, беспомощно, смиренно, как кукла-марионетка, склонившего на бок над краем парусины голову, то гуляя глазами по комнате — не забыл ли чего. — Папкино горе, папкина… ра-а-дость… — еле внятно тянул засыпающий, медленно то закрывая, то приоткрывая глаза. *** Первое относительно внятное чувство после пробуждения — дичайшая сухость во рту. Какое-то время Люциус смотрел перед собой. Предположив, что он на корабле, на второй каюте, в кубрике, он попытался осмотреться по сторонам, повернув для этого голову — в ответ в ней раздались рези и адские скрипения. Манёвр стоил того — на тумбе была обнаружена бутылка. Оторвав язык от нёба и причмокивая ртом, Люциус потянулся рукой за причащением, когда вдруг всхлипнул от ужаса. — О Господи Иисусе! У противоположной стены, чуть в тени, на большом рундуке сидела фигура c птицей на голове. — Чёрный Пит попросил меня проведать тебя. — Баттонс чуть отклонился от стены. — Спросить твоё самочувствие. Люциус, тут же отвернувшись, отдыхивался, придерживаясь рукой за сердце. — О, мистер Баттонс, прости… — он всё ещё мотал сам себе головой, отгоняя морок. — Я в порядке… — он посмотрел на перевязанную кисть и тихо пробормотал себе под нос, — Боже, какое счастье, что левая. — Мои искусственные зубы — серьёзное оружие. Ты понимаешь, это единственное, как я мог тогда поступить. Люциус улыбнулся и сказал мягко, без толики сарказма: — Конечно, понимаю, мистер Баттонс, что ты. Это же очевидно. Пожалуйста, и не думай винить себя. Он взял бутылку, вынул пробку и осторожно заглянул внутрь — там явно было что-то прозрачное. Понюхал — ничем не пахло — и попробовал. С неожиданным для себя облегчением поняв, что это вода, сделал несколько затяжных глотков, после чего, закрыв глаза, прижал ко рту прямые пальцы. Несколько секунд Баттонс молча смотрел на него с недоверием, гордо держа голову. Через какое-то время вопросительное в его глазах сменилось на утвердительное; при нормальном освещении было бы заметно лёгкое изменение в его лице. — Я и не при чём. Море забрало у тебя палец! Отличное подношение для неё… — глаза испытующе засветились. — хозяйки! Она тебя понимает, верь мне — ей самой довелось пройти через подобное. — он улыбнулся сам своей мысли. — Теперь она будет тебя знать. — Через подобное? — Сила, превосходящая Седну, отрезала ей пальцы. Один за другим… Один… за другим. — выразительные его глаза раскрывались всё больше и больше. — Они стали первыми моржами. Тюленями… Люциус напрягся. — Морскими котиками… Белухами… Нерпами… Дельфинами афалинами… Люциус почувствовал нехватку воздуха, но не подал и малейшего виду. Он вспомнил, что просить Баттонса в такой момент притормозить — бессмысленно. Помещение начало уменьшаться в размерах. Он увидел — на тумбе рядом с бутылкой лежал его шейный платок — тотчас взял его, налил на него немножко воды из бутылки и промокнул себе лоб. — За что, за что её так? — с опаской показаться неучтивым, но всё же перебил Люциус. Баттонс был остановлен. — За чрезмерный аппетит. — И всё?! — Создателю не нравилась её нерешительность… в сердечных делах. — А-а, ну да, конечно. — на высоких тонах сказал Люциус, потирая себе глаз и щёку, и добавил в сторону, — Как я сразу не догадался. Всё как всегда… Чайка спрыгнула с головы Баттонса ему на плечо и полувыпустила одно крыло для баланса. Он прислонил к ней ухо. — Карл — идёт к тебе. — сказал он, после чего белоснежная птица перелетела на кровать к полулежащему на боку Люциусу; сделала несколько шагов, остановилась в районе его рук, потопала, укладывая крылья, ногами, после чего замерла. — О боже мой… — Люциус занёс над ней ладонь. — Второй палец не оттяпает? — спросил он с откровенно глупым смешком и тут же скривил рот от стыда. — Карл владеет своими рефлексами. — серьёзно сказал Баттонс. Карл наклонил голову на бок, чтобы лучше видеть человека своим хищным светло-голубым глазом. Люциус осторожно провёл двумя пальцами ему по спинке. — Я за Седну, Карл. Какой ты хорошенький... В каюте стояла глухая, спокойная тишина, какая бывает в небольших деревянных помещениях — не давящая, склоняющая в праздную дневную дрёму; лишь отдалённо доносились иногда приглушённые голоса и звуки шагов с первой палубы. — Я в команде этой девчонки. Что, если она просто не хотела торопить события? Просто хотела покайфовать. Да-а… Или, может, у неё были причины никого не подпускать близко… на расстояние плевка. — он говорил на улыбке, почти сюсюкаясь, так, как разговаривают с ручными животными или детьми. — Кто знает, может, когда-то ей пришлось разочароваться в природе отношений? Имел место не слишком приятный, но показательный эпизод, которому она, впрочем, благодарна? Зачем приближать кого-то, если и издалека всё видно? А, Карл? Помурчи, если согласен… — он взглянул на Баттонса, улыбаясь, — Всё понимает, только сказать не умеет. Иногда не может быть ничего оздоровительнее, чем состояние неопределённости. Надеюсь, в конце истории она всем им вломила моржей. — На море на этом и том свете она главная. — сказал Баттонс. — И за моржей она тоже отвеча… — На том свет... Боже, что с капитаном Боннетом? Как он? — В порядке и в боевом настроении, наш безрассудный капитан. Люциус облегчённо выдохнул. — Я ничего не помню… — он в бессилии потёр себе лоб. — Завтра будет вечеринка в честь изгнания первого помощника Чёрной бороды. — Вечеринка? Игги изгнали! А-а-а… — он взмахнул рукой, вспоминая, и прижал её к темечку. — Он чуть не убил мистера Боннета!.. Какой опасный оказался мудак, я думал, он блефовал… Слава богу. Штурман тихо сидел, со своей вечно прямой спиной, с лицом пророка. Из-за верхне-бокового света эмоции на его лице читались смазанно — всё казалось, что он излишне строг. Друид, пришедший на самом деле для того, чтобы за что-то отчитать непоследовательного по юности члена племени. — Карл передаёт, что ты можешь задать ему любой один вопрос, если имеешь таковой. — Мой мозг ещё не до конца проснулся для такого… Баттонс и птица оба, в три глаза смотрели на Люциуса с серьёзным, спокойным ожиданием. — Зачем мне что-то спрашивать у чайки? — театральным шёпотом спросил Люциус у Баттонса. — Без обид, Карл. — Это редкая возможность. Последний раз он предлагал подобное декаду годов тому назад. — Я не знал, что они столько живут. — Торнак меняет множество тел на протяжении жизни хозяина. — в пояснении Баттонса был слышен оттенок искреннего недоумения. Выражение несоразмерного с задачей умственного усилия на лице Люциуса было оборванно и сдуто на самом этапе зарождения: он решил не напрягаться. — Кажется, я понимаю… — сказал он. — Хорошо. Всегда хотел быть готовым к такому заранее. Вопрос такой. Какая… М-м-м… Что… сегодня будет на ужин? — с расстановкой спросил он. — Маниока или опять несносные бобы? На лице ничего не ответившего Баттонса не дрогнул ни мускул. Посмотреть на Карла Люциусу не дал какой-то сработавший, откуда-то из глубин коллективного бессознательного, тумблер. Он увёл глаза на потолок и спустил их по стене. — Хорошо, хорошо. Прости… — Люциус откинулся на спину. — Один вопрос. Хм-м-м… Ладно. — он собрался. — Скажи мне, милый Карл. Серьёзны ли… Серьёзны ли отношения между… Между капитаном Боннетом и капитаном Чёрная борода? Я, наверное, не так составил вопрос… Ну, в общем, сойдёт. Почему он молчит? — с видом, что действительно сделал что-то не так, посмотрел он на штурмана. — Создаёшь видимость, что тебя интересует всё, кроме себя. — сказал Баттонс. — Надеюсь, я не покажусь грубым, если скажу, что ты не можешь знать, что я чувствую. — Я — нет. Ты — тоже можешь не понимать. Карл знает. Он передаёт ветру. Ветер бежит течению против шерсти, поднимая мелкие волны — теперь и море знает. В море отражается лунный диск — теперь знает и Луна. Потому человеку, скрывающему на душе ожоги от плевков, некомфортно смотреть на неё. Ещё Карл знает, что ты считаешь себя умным. — Ну вот, начались оскорбления. — Новый день уже давно начался, парень. Не отлёживайся долго в каморке, как будто у тебя бог весть какая травма, и ты всё ещё не пришёл в себя. — Что? — Я говорю, день давно начался. — сердито повторил Баттонс. — Мне нужно принять смену у Клыка. Баттонс слез с рундука, подошёл к койке Люциуса, двумя руками взял птицу и вышел.

***

Люциус не бежал. Он спокойно шёл по коридорным потёмкам; поднимался по скрипучей лестнице. Он зажмурился от ударивших в глаза лучей выглядывающего из-за паруса светила и поставил руку козырьком. Потянулся. Гулял по шканцам, мерил шагами шкафут, провёл рукой по баллеру шпиля — не заметил взглядов играющих за ним Олуанде и Фрэнча. Отвечал лёгкой, рассеянной улыбкой на приветствия и шутки. Получил от кого-то подсказку, что Пит — в камбузе. Профланировал до носа — там всегда сильная качка, сделал круг по баку — за рулём всё ещё стоял разморенный от жары Клык, подмигивал и попыхивал трубкой. Посмотрел на Клыка, щурясь, улыбнулся только ему, потрепал по плечу; и только потом — пошёл к лестнице. Пит сидел за столом под масляной, чуть покачивающейся лампой и чистил маниоку. На столе рядом с ним по правую руку стояло несколько тазов с маниокой, по левую — кадки с водой, куда отправлялись очищенные овощи. Люциус приблизился, положил ладонь на стол, переведя вес на одну ногу. — Привет. — Привет. — дружелюбно ответил Пит, не отрываясь от чистки. Люциус молча озирал горы «одетых» корнеплодов — они трепетали перед грядущим снятием шкуры. — Я бы хотел возобновить занятия по плаванию. — сказал он, разглядывая очистки. — Если ты ещё принимаешь.