Солнечный Питер

      Последние дни было непривычно солнечно, сквозь вечные питерские тучи, обычно застилающие серое небо сплошной простынёй, пробивались неяркие лучи. Тонкими, едва заметными нитями они ложились на фасады, терялись где-то в тёмных переулках, слепили случайных прохожих. Под подошвой уже старых, заношенных кроссовок хлюпал ещё не до конца высохший — будто он вообще высыхал когда-то — асфальт. Всю свою жизнь Давид терпеть не мог этот противный хлюп, и как же было хорошо, что музыка в полуработающих аирподсах останавливала звук на полпути. И пусть в воздухе продолжало пахнуть сыростью и какими-то совсем дешёвыми сигаретами, всей душой и телом ощущалось скорое приближение лета. Прекрасная пора, вдохновляющая — сложно пока сказать на что, но уже не удивляло даже, что именно здесь, в Питере, родилось так много всякой литературы — Давид книг практически не читал, лишь изредка вылавливал что-то на уроках, когда надоедало чирикать что-то в тетради, и не оставалось ничего, чем можно было себя занять. Но это было давно, а после школы стало как-то не до этого. Последние дни было непривычно тихо: сложно было заметить косым взглядом хотя бы сжатый в кармане баллончик, даже когда Давид возвращался со смены поздно вечером — глаз был намётан ещё лет с четырнадцати, когда костяшки сбивались гораздо чаще: татуировок ещё не было и в планах, как и опасений, что снова придётся уговаривать Влада подправить рисунок за пару пачек сигарет. Давид щёлкнул пальцами, разминая суставы — до встречи оставалось десять минут и половина квартала. Мыслей в голове не было вовсе: сложно было ожидать что-то — возможно, этот малолетка не явится вовсе и будет шкериться от него ещё с месяц, возможно, притащит с собой таких же недалёких дружков, которые не понимают, кому лучше всего не переходить дорогу. Драться сегодня не было совершенно никакого желания: не хотелось прийти вечером к Джесси с разбитой губой или ещё чем похуже. Джесси. Давид всегда находил это имя глупой прихотью его богатых родителей — как собака, или игрушка, или как девчонка, на крайний. Возможно, пару лет назад он бы иронично сказал, что имя Джесси шло: вечно одетый «по последнему воплю моды», ухоженный, неприлично симпатичный для мужика, который должен быть чуть красивее обезьяны. Тогда у Давида не было тормозов, он бы и не посмотрел, что едва ли Джесси уступал ему по силе — и как только раскачался так на этих гейских танцах. Вот только у юного принца в голове были какие-то свои установки, многие Давид не мог понять, как ни старался, но одну сам выучил ещё с пелёнок: «если драка неизбежна, бить надо первым». И как же Давид любил припоминать Джесси ту неловкую встречу, когда парню пришлось бежать в аптеку за ватой и перекисью, чтобы хоть как-то загладить свою вину, пусть Давид и не просил. Ну, а потом… Много чего было потом.       Вдалеке, почти у самого торца немного обшарпанного дома, появилась знакомая фигура в вечно натянутом на лоб капюшоне — стереотипно донельзя. Давид рефлекторно ускорился, едва не поскользнувшись на перемешанной со слоем пыли воде. Шаги были тяжёлые и громкие, по ним парень, скорее всего, и узнал его — бросил короткий испуганный взгляд, будто бы вот-вот собираясь броситься бежать подальше от этого места, но лишь прислонился острым плечом к стене, слишком уж вальяжно для того, кого Давид мог бы вырубить одним ударом. — Ну, привет, Славик, — голос был слегка хриплый от недавно выкуренной сигареты, или двух — едва ли тут вспомнишь, да и в целом было сейчас не важно. — Деньги принёс? — Принёс, — он судорожно похлопал по карманам куртки, доставая откуда-то несколько мятых купюр, воровато всучив те Давиду, который тут же принялся отсчитывать всю сумму. Три тысячи из пяти положенных. Занятно, особенно то, что парень явно ожидал, что Давид не станет пересчитывать и просто уйдёт. — Ты меня наебать решил? Так не пойдёт, — татуированные пальцы грубо схватили его за грудки, едва не порвав по шву ткань, ударом прижимая к стене. Кажется, задолжать Владу сигареты всё-таки придётся. — Где ещё два косаря, падла? — Да блядь, Давид, откуда у меня столько денег? Дай ещё недельки две, — глаза Славы постоянно нервно бегали, щурились, как от солнца, то и дело переводя взгляд куда-то в сторону главной дороги, будто бы ища поддержку за спиной Давида, случайного неравнодушного прохожего. Но на этот раз Джесси здесь не было, а кроме этого парня с обострённым чувством справедливости едва ли кто-то захотел бы ввязываться во всё это. — Нахуя тогда занимал? Или тебе по кайфу, когда тебя пиздят? Сходи к психиатру тогда, — голос начал срываться на крик. Давид мог контролировать свой гнев, но сейчас не считал нужным сдерживаться, ни в словах, ни в ударах. Самый первый из них пришёлся в живот, кулаком, размашисто, совершенно не жалея парня, который тут же хрипло закряхтел, скрючился, пытаясь как-то закрыться — обычно хватало всего пару минут, чтобы деньги тут же находились, только вот Славик даже не собирался остановливать Давида, не кричал, умоляя прекратить, только ещё более зло смотрел куда-то сквозь нападавшего. Давид нахмурился — каким бы он ни казался на первый взгляд, но дураком Давид не был, и потому начал смутно догадываться, к чему всё идёт, да и много ума было не нужно, чтобы сложить этот несложный пазл. Последний раз ударив несопротивляющегося парня, он резко обернулся, вздрогнув от того, что практически прямо перед ним уже стоял второй парень, чуть крупнее и массивнее. Громко проматерившись, Давид едва успел увернуться от сильного, размашистого удара — не заметь он этого парня сейчас, и его точно приложили бы лбом о стену с местами потрескавшимся бетоном — трещин стало бы в разы больше, как на стене, так и, возможно, в черепе. Но стоять, как Славик, в ожидании того, как его всё-таки побьют, Давид не стал, практически сразу отвечая парню точным ударом в скулу. Тот резко отшатнулся, не ожидая, что Давид действительно будет сопротивляться, схватился за смуглую, как и у Давида, щёку, открываясь для очередной атаки: парень явно не привык драться на улице, что играло только на руку — каким сильным ты ни был, опыт всегда был важнее. И потому Давид даже не стал заморачиваться с тем, чтобы защищаться — бил быстро, механически, наугад, без лишней техники и мыслей — тренер по борьбе точно не одобрил бы подобное поведение, но на улице не было, ни тренеров, ни судей. Он ведь не хотел доводить до крайностей, это был не его выбор. Где-то в стороне послышалось хлюпанье воды в ботинках и быстро-быстро удаляющиеся шаги. Сбежал, надо же, видимо, решил не дожидаться, когда Дава закончит с его другом. Славик оказался крысой, но не дураком. — Всё, закончили? Съебался он, — Давид с лёгкой ухмылкой посмотрел на скулу, на которой уже начал появляться крупный синяк, прошёлся взглядом ниже, заметив на взмыленной шее блестящую цепочку. — А это за моральный ущерб, с дружка своего спросишь. Цепочка до боли впилась в кожу — смуглый парень громко зашипел, дёрнулся, звякнув зубами в момент, когда цепь всё-таки порвалась от резкого рывка. Несколько звеньев упало на асфальт, прямо в грязную воду, пачкая брызгами и без того замызганную одежду. Парень всё ещё пытался сопротивляться, крутился в руках, как уж, успокоившись только, когда Давид замахнулся ещё раз, целясь прямо в лицо, скорее просто шугнуть, нежели разбить ему нос. Оставалось только надеяться, что все эти телодвижения смогут окупиться — если цепочка была серебряная, то её удастся скинуть в каком-нибудь ломбарде по цене слома, а не продать на металлолом за две копейки — связываться же с крысёнышем больше не хотелось, наверняка ему ещё успеет прилететь, карма она такая, долго себя ждать не заставляет. Оставив своего «обидчика» одного в переулке, он снова выкрутил музыку погромче, засовывая подранную цепочку в карман штанов. Но не успел Давид отойти и на квартал от места импровизированного рандеву со Славиком, как в наушниках заиграла совсем другая музыка, прерывая заученный наизусть плейлист спокойной, тёплой мелодией. Джесси не любил такие песни, предпочитая им что-то из хип-хопа, но всё равно она ассоциировалась с ним гораздо больше того чёрного рэпа, что обычно играл в его мерседесе. — Ты приедешь сегодня? — с порога спросил парень, стоило Давиду ответить на звонок. И пусть в голосе угадывалась лёгкая тревога, он всё равно звучал крайне довольно — даже сквозь трубку было понятно, что парень улыбался сейчас. Давид невольно улыбнулся в ответ, пусть и зная, что Джес не увидит сейчас его улыбку. Да и не нужно было — костяшки всё ещё ныли, слегка покраснев после недавней драки — он обработает их, чуть позже, чтобы не так бросалось в глаза то, чем Давид занимался сегодня. — Конечно, приеду. Мы же договорились.       Район был знакомый, почти родной: многочисленные жилые многоэтажки, не похожие на роскошные старые здания в центре, тёмные переулки, полупустые дороги; было так уютно прогуливаться по залитым солнечным светом кварталам, когда город отдавал непривычными оттенками жёлтого. Как-то, ещё в школе, они с классом ходили в одну из многочисленных картинных галерей, и пусть Давид большую часть времени провёл, носясь как угорелый по залам, сшибая на пути людей, которые пришли насладиться прекрасным, он был уверен, что там были картины, посвящённые солнечному Питеру, их просто не могло там не быть. Давид ухмыльнулся про себя: после знакомства с Джесси он начал замечать то, на что раньше никогда и не обратил бы внимание. Джесси умел находить красоту в привычных вещах, наслаждаться простой прогулкой пешком вдоль немноголюдного проспекта, видом с изрисованной граффити крыши, что было так странно для того, кто с самого детства видел в окно роскошные дворцы и дорогие автомобили. Они многому учились друг у друга, показывали другие стороны жизни. Давид небыстро подходил к красивому жилому комплексу, одна квартира в котором наверняка стоила не меньше, чем всё имущество семьи Давида, что здесь, что в Грузии. Когда-то, совсем недавно, его злило, что какие-то золотые детишки получают всё, просто выиграв эту лотерею при рождении, в то время как остальным приходилось выгрызать себе право на жизнь с самых низов: жить в грязных общежитиях и собирать копейки, чтобы хватало на что-то кроме базовых вещей. Сейчас же становилось как-то всё равно: единожды испачкавшись в этой роскоши, начинаешь немного по-другому смотреть на привычные тебе вещи. В конце концов, Давиду тоже всего лишь повезло пересечься с Джесси в том переулке, который был абсолютно точно не предназначен для золотых мальчиков. Джесси жил на последнем, шестом, этаже, под самой крышей, откуда открывался прекрасный вид на сад недалеко от дома, минут пять ходьбы. Они часто прогуливались там, когда Давид встречал парня с университета, шли в метре друг от друга, общались. Иногда, по привычке, хотелось взять его за руку — как своих бывших девушек, но едва ли их бы поняли даже в настолько прогрессивном городе — приходилось каждый раз одёргивать себя, легко пихая Джесси в плечо, чтобы его тянущийся к нему жест не выглядел совсем глупо. Вернувшись в реальность, Давид зашёл в парадную, мгновенно пересекаясь с каким-то местным пижоном, который бросил на Давида настолько косой и пренебрежительный взгляд, что появилось желание харкнуть на его уродливые брюки со стрелочкой. Такое отношение его всегда злило, хотя, в глубине души, Давид и сам понимал, что выглядел чужеродно в окружении светлых стен и чистого лифта — он так и не успел переодеться во что-то чуть более приличное. Наверное, стоило бы, но опаздывать как-то не хотелось. Стоять у большой железной двери было неловко — создавалось неприятное ощущение, что в руках не хватало чего-то, цветов или конфет. Серенады под окнами были уделом Санька, да и пел Давид крайне паршиво, не говоря уже о бренчании на гитаре. И как же было хорошо, что Джес открыл дверь достаточно быстро, чтобы Давид не успел пересечься с очередным его соседом — настроение после первого оставалось хорошим, но это не значит, что Давид позволил бы вытереть о себя ноги ещё раз. Раньше Джесси не улыбался, всё время оставаясь холодно-спокойным, позволяя себе лишь изредка довольно прищуривать голубые глаза. Сейчас же каждая их встреча сопровождалась мягкой улыбкой, от которой становилось теплее на сердце. Джесси коротко кивнул в сторону квартиры, приглашая зайти. Свет был приглушен, и не то, чтобы Давид не привык сидеть в полумраке — подъездное освещение всегда оставляло желать лучшего, но обычно здесь было светло даже во время майских гроз. Джесси, заметив лёгкое смятение, взял его за руку, потащив в сторону дивана, стоящего чуть дальше, чем обычно, в большой студии, даже не дав скинуть у двери грязные после улицы кроссовки, в то время как он сам был совершенно босой — отчего-то это сразу бросилось в глаза в сравнении с его привычной брендовой одеждой. — Привет, — слишком поздно поздоровался Давид, плюхаясь на светлый диван прямо в испачканных штанах — извиняться сейчас за это было бы совсем неуместно. — Привет, — прозвучало в ответ с негромким смехом. — Подожди пока здесь, хорошо? Джесси наклонился к нему, коротко касаясь губами его губ, смазано, немного нервно, но не отводя взгляд от карих глаз Давида. Было видно, что парень нервничает, едва заметно хмурится, закусывает щёку. Давид окинул взглядом помещение, стоило парню отстраниться, и если непривычная атмосфера бросилась в глаза изначально, то некоторые детали начинали проявляться только сейчас. И чем дольше сидел Давид, тем больше вопросов у него появлялось. Джес всегда умел интриговать, но сегодня это достигло своего апогея — ничего толком не объяснив, тот ушёл к себе в спальню, единственную комнату, которая была отделена перегородкой от общей студии, даже не позвав Давида с собой, как в те моменты, когда Джесси хотелось больше дела, а не слов. И от этой неопределённости неприятно потели ладони — приходилось раз за разом вытирать их о и без того заляпанные штаны. В один момент практически гробовая тишина сменилась шумом какой-то большой чёрной коробки в углу комнаты, из которой постепенно начал выходить белый тяжёлый дым; Давид видел такие пару раз на мероприятиях, но ещё никогда у кого-то дома — навряд ли кто-то ещё стал бы тратить такие огромные деньги на что-то настолько бесполезное. А Давид был уверен в том, что деньги были действительно огромные — Джесси любил покупать всё то, что ему нравится, самое лучшее, не смотря на ценник, и потому иногда Давид думал о том, смог бы он сам позволить себе хоть что-то из этого дома — казалось, что самые простые базовые вещи стоили столько, что ему пришлось бы работать на них не один месяц. Мысли прервала музыка, зазвучавшая будто отовсюду, совершенно не похожая на то, под что обычно Джесси репетировал — гораздо нежнее, спокойнее, и от этого в голове наконец-то начало рождаться осознание происходящего, пусть ещё смутное, но заставляющее Давида крепко сжать ткань штанов пальцами. Закончился проигрыш, и в дверном пролёте появился Джесси. Чуть более растерянный, чем до этого, он бросил короткий взгляд на Давида, прежде чем медленно, по-кошачьи пройтись до середины комнаты. И это было совсем не похоже на привычную походку в хип-хопе — ещё никогда Давид не видел от парня таких плавных движений бёдрами, подчёркивающие изгибы сильного тела. И это было… завораживающе, интригующе — едва ли Дава смог бы вспомнить другие красивые слова, чтобы описать то, что видел сейчас. Да и в голове застыл рушащий всю атмосферу вопрос: «Ты что ли стриптиз танцевать собрался?» — так и не сказанный вслух. Ладонь скользнула по бедру, всё ещё скрытому светло-голубыми джинсами, Джесси изящно прогнулся в пояснице в такт музыке, всё это время не теряя зрительного контакта. Все вопросы отпали сами собой, Давид невольно облизнул пересохшие от участившегося дыхания губы, проследив глазами путь второй руки, по груди, задевающей пуговицы нежно-розовой рубашки. Не прекращая вести бёдрами, Джесси взялся тонкими пальцами за верхнюю, дразняще подёргав её. Давид всё ещё хорошо помнил тот момент, когда он случайно оторвал пару пуговиц от его дорогущей рубашки, кажется, от Armani — о брендах он тогда думал в последнюю очередь, как и сейчас. Становилось абсолютно всё равно на чужие деньги, когда открывался такой вид на гибкую бледную шею с несколькими крупными родинками. И пусть Давид был бы не против сейчас, отбросив все прелюдии, посчитать каждую из них губами, чисто человеческий интерес всё равно приковывал к дивану, заставляя сидеть, едва ли дыша. Джесси плавно опустился на колени, продолжая расстёгивать рубашку, сейчас, когда парень был так близко к полу, белый плотный туман охватывал его полностью, будто бы запуская свои нити под чужую одежду, и платиновые волосы в холодном приглушённом свете сияли, переливаясь серебром. Не до конца расстёгнутая рубашка соскользнула с плеч, ограничивая движения, но парень, казалось, и не заметил этого, одним слитным движением вновь возвращаясь на ноги, потянув туман за собой, поведя открытыми плечами, будто почувствовав на них фантомное прикосновение от тяжёлого взгляда Давида. Джесси напряжённо, но довольно прикрыл глаза; его губы шевельнулись, беззвучно произнеся что-то непонятное, адресованное самому себе, да и музыка играла так громко, что едва ли Давид услышал сказанное. Какое счастье, что в квартире была хорошая звукоизоляция — меньше всего хотелось бы разбираться с полицией после настолько приятного вечера. Ладонь снова огладила грудь сквозь несколько слоёв ткани, плавно скользя ниже, к ширинке, как бы невзначай касаясь паха, на котором Давид задержал свой взгляд, пытаясь увидеть хоть намёк на чужое возбуждение — собственное уже начинало овладевать телом, и только остатки совести не позволяли трогать себя, когда перед глазами разворачивалась настолько откровенная картина. Джесси никогда не танцевал для него — лишь изредка удавалось застать его за репетицией, а смотреть на него из зрительного зала пусть и было волнительно, но даже близко не могло сравниться с тем, что чувствовал Давид сейчас. Рубашка с тихим звоном пуговиц упала на пол, потонув в белых облаках, отчего это резкое движение, разрывающее общий ритм, не смотрелось вульгарно и пошло — будто так и было необходимо, с самого начала. И снова этот откровенный взгляд в самые глаза, уверенный, зовущий — Джесси явно чувствовал себя хозяином положения сейчас, так ловко заставляя Давида следить за каждым своим движением. Он развернулся спиной к парню, который был готов уже проклинать майку на чужом теле, мешающую сейчас рассматривать движение мышц под кожей; глаза прошлись по всей фигуре, пытаясь зацепиться за открытые участки, от гибкой шеи, которую приходилось часто покрывать несколькими слоями тонального крема, до носочков, на которые парень всё это время опирался — было сложно сказать, каких усилий стоило это Джесси, который совсем не привык двигаться так. В такт чуть ускорившейся музыке он откинулся назад, прогибаясь в спине настолько сильно, будто собирался встать в мостик, но вместо этого вновь медленно, практически невесомо встал на колени, очертив руками путь вдоль всего тела, плавно соскальзывая ими на пол между раздвинутых ног, потянулся дальше. Давид тяжело сглотнул, сдерживая свои порывы потрогать, приласкать, чтобы Джесси в полной мере ощутил, что его старания не были зря. Джесси лёг на пол полностью, практически исчезая в белом пушистом дыме, перекатился на спину, пластично взмахнув ногами в воздухе, и так хотелось остановить одну, плотно обхватив пальцами тонкую щиколотку, пробежаться ими выше, по стройным красивым ногам, стянуть с него, наконец, эти мешающиеся сейчас джинсы. И парень, будто услышав чужие мысли, провёл вдоль своих боков, цепляя одной ладонью ещё застёгнутый ремень, спуская его чуть ниже, продолжая дразнить, но не переходить эту тонкую грань. Вторая рука прошлась ниже, по бедру, притягивая вытянутую ногу к голове. Давид едва не присвистнул, довольно помотав головой — конечно, у танцоров всегда была хорошая растяжка, да и на пластичность Джесси он никогда не жаловался, но никогда не видел, насколько хорошая. Медленным, затянутым движением он расстегнул ремень, заметно выдыхая — Давид был уверен, что на коже остался мятый след от того, как сильно Джесси, по глупости, затянул его. Нога, сделав круг в воздухе, плавно опустилась на паркет, Джесси вытянулся, снова перевернувшись, выставив бёдра, которые всё ещё были обтянуты джинсами, пусть и не так плотно, как раньше — было достаточно всего лишь потянуть их вниз, без лишних усилий, чтобы стянуть с него, но, даже вставая, Джесси не позволил им сползти слишком сильно — лишь немного мелькнул у самого пояса чёрный край белья, подозрительно странно блестящий в приглушённом свете. Парень кокетливо взъерошил уложенные волосы, свободной рукой медленно, интригующе поднимая майку. Давид на секунду потерял дар речи, не сумев ничего ответить, даже если бы Джесси подошёл бы к нему поговорить, прямо сейчас: в голове были разные мысли, начиная от обычной классики и заканчивая тем, что Джесси станцует для него полностью обнажённый, но было неловко даже думать о чём-то подобном — чёрный латекс совершенно не вязался с тем образом, который Джес всё ещё сохранял даже для Давида. Сохранял, до этого момента. Корсет красиво обхватывал талию, и пусть он был затянут крепкой шнуровкой, было заметно, что он практически не стеснял движений, позволяя выделывать всё то, что парень творил до этого — неизвестно, сколько он заплатил за это, но выглядело весьма откровенно: никогда Давид не видел ни на ком ничего подобного, уж точно не вживую. Джес, игриво покрутившись, стянул майку через голову, коротко улыбнувшись застывшему Давиду: парень явно наслаждался чужой реакцией, впитывал в себя каждую из мыслей, которые так явно проявлялись на лице одна за другой — Давид никогда не умел скрывать свои чувства. Взгляд Джесси был устремлён прямо в чужие глаза, отчего становилось ещё более неловко так откровенно рассматривать его, стараясь запомнить каждую часть этого вечера. Джинсы всё же сползли, как бы парень не старался сохранить их на себе последней линией обороны, продолжая интриговать своего неискушённого зрителя. И потому, чуть наклонившись, он всё-таки стащил их с красивых ягодиц, изгибы которых подчёркивал всё тот же чёрный латекс. Руки скользнули вдоль подкаченных ног, неспешно оглаживая натянутые мышцы, сантиметр за сантиметром снимая джинсы, задержавшиеся на теле слишком долго. Его слегка качнуло от неустойчивого положения — решившись отказаться от классических для таких танцев каблуков, Джесси не мог не придумать альтернативу, потому всё ещё продолжал стоять на носочках. И стоило только джинсам упасть на прохладный паркет, растворившись в тяжёлых клубах дыма, как вдруг всё вокруг залило красным, отражаясь кровавыми пятнами от чёрного латекса. Музыка сменилась на другую, гораздо громче, динамичнее, заставляя вздрогнуть от неожиданности. Джесси грубо откинул ногой штаны, куда импульсивнее проведя руками по своим бокам, изгибаясь так, что Давид всё-таки не смог сдержать слов, выдохнув негромкое: «Охуеть», — теряющееся в нарастающей музыке. Расставив ноги чуть шире, парень двинул бёдрами, плавными переливами опираясь то на одну, то на другую, маняще водя руками перед собой, будто бы приглашая присоединиться к его танцу, прикоснуться к себе. Но вместо того, чтобы подойти ближе, позволив Давиду всё это, он повернулся боком, будто подталкивая тело поглаживающими движениями. Так было видно гораздо больше, абсолютно каждый шаг, каждую плавную волну телом, которое почти не скрывал латексный костюм — он лишь добавлял образу долю разврата, интриги, совершенно не мешая наслаждаться открывающимся видом. Джесси вскинул вверх одну ногу, сгибая её в колене, будто бы демонстрируя зрителю обнажённое бедро, бледная кожа которого в красном свете выглядела ещё более маняще, будто шёлковая. Давид напряжённо щёлкнул суставами пальцев, обводя взглядом крепкие мышцы, тяжело вздохнув, когда парень повернулся к нему спиной, двигая бёдрами из стороны в сторону в такт быстрой музыке, явно наслаждаясь тем, что он делает, не меньше самого Давида. Резкое падение заставило слегка дёрнуться — Джесси уже не раз опускался на колени за этот вечер, но ещё ни разу не бился ими о паркет настолько отчаянно, наверняка оставляя на них синяки. Джесси повёл плечами, взмахнув головой так, что даже уложенные лаком волосы растрепались ещё сильнее, и несколько раз присел на широко раздвинутых ногах, будто был уже верхом на ком-то — первое настолько вульгарное движение за весь вечер, и как же было жалко, что всё ещё наполняющий комнату дым не позволил насладиться им в полной мере — однозначно нужно будет восполнить эту потерю, чуть позже. Явно больше не в состоянии сдерживать своё любопытство, Джес бросил взгляд на Давида через плечо, чтобы посмотреть на его реакцию на подобное шоу. Даже сквозь кроваво-красный свет можно было заметить, настолько сильно у парня горели обычно бледные щёки; жаркий румянец сползал по шее практически до самой груди. Давид улыбнулся, махнув на себя рукой, не ожидая того, что тот действительно развернётся, и, вновь войдя в образ, от бедра, подойдёт к нему. По-мужски тяжёлая ладонь надавила на плечо, заставляя откинуться на спинку дивана. Давид довольно вздохнул, когда на коленях появилась долгожданная приятная тяжесть. Теперь он мог, не присматриваясь сквозь ярко-красный свет, рассмотреть всё, начиная от смущённого лица, и заканчивая корсетом на шнуровке. Руки сами потянулись к нему, но не успел он нащупать завязки, как руки бесцеремонно скинули с талии. «Смотри, но не трогай,» — вспомнил Давид у себя в голове закон любого приличного стриптиз-клуба, принимая правила этой незамысловатой игры, лишь изредка позволяя себе прикоснуться к ногам по обе стороны от себя, пока Джесси продолжал гладить себя и ёрзать на его бёдрах под музыку, начиная немного сбиваться с ритма под настолько близким пристальным взглядом. Музыка становилась всё тише, уже почти не заглушая шумящий генератор дыма, и прежде чем она прекратилась вовсе, Джесси, напоследок, волной потёрся о парня, плотно прижимаясь грудью. Наконец-то всё затихло, не ударяя по ушам громкими басами, парень положил руки Давиду на плечи, тяжело дыша. Давид ошарашенно посмотрел ему прямо в глаза, не в состоянии что-то произнести сейчас. — Понравилось хотя бы? — с лёгкой иронией в голосе спросил Джесси, скорее желая услышать это от самого Давида, нежели сомневаясь в собственном таланте. Тот тут же нахмурился, на секунду открыв рот, чтобы тут же его закрыть, мотнув головой под долгий шумный выдох. — Это да? — Блядство. Конечно, это да. Дай сообразить, — Давид задумчиво провёл вдоль чужих ног ещё раз, сдерживая себя, чтобы не сжать их так же, как сжимал ткань своих штанов до этого. — Джес, я… Хуй знает, что тут говорить. Было охуенно. Ты сам наверно чувствуешь. Джесси поджал губы, чтобы в этот же момент довольно облизнуть их самым кончиком языка, его глаза устремились в сторону ширинки, которая уже была оттянута прилично вставшим членом. Давид едва не поперхнулся воздухом — в голове в момент исчезли все слова, кроме матерных. И появлению мыслей вовсе не способствовало то, что парень снова прижался ближе, вплотную, настойчиво поцеловав в губы, и этот поцелуй не был похож на то короткое приветствие при встрече. Но стоило Давиду положить ладони прямо на обтянутую латексом задницу, как Джесси отстранился, заинтересованно смотря прямо в глаза. Из-за красного освещения этот взгляд казался более зловещим, чем, наверное, должен был. — Угу. А ещё чувствую, что у тебя что-то в кармане. Я чуть бедро не натёр, пока тут крутился. Давид сконфуженно моргнул, не сразу поняв, что именно было у него в кармане — сейчас было явно не до утренних разборок. И пусть он знал, что Джесси скорее всего закроет глаза на его очередные выходки, как и обычно, но всё равно не хотелось лишний раз тревожить парня — они уже пережили период беспокойства и недоверия, и повторять его не было никакого желания. Давид достал из кармана порванную цепочку, надеясь, что не придётся давать лишних пояснений, что это и откуда взялась. Джесси дёрнул уголком губ, практически невесомо накрывая руку Давида своей, коротко покрутив край украшения — не нужны были слова, чтобы понять этот жест. — Тот еблан сам виноват. Я бы не стал лезть первый, — он пожал плечами, убирая цепочку обратно в карман — едва ли Джес стал бы рассматривать её. — Я надеюсь ты не злишься. — Ты дурак, — беззлобно ответил парень, снова целуя. На этот раз Давид не дал Джесси отстраниться: схватил крепко под бёдра, прижимая к себе настолько плотно, что даже сквозь олимпийку чувствовал биение его сердца. Чужие пальцы слегка царапнули бритый затылок с какой-то незамысловатой татуировкой — прямое доказательство, что Джесси устраивал такой напор. И когда Давид сам, первый, разорвал поцелуй, то тот резко схватил ртом воздух, откидывая голову чуть назад. Не принять такое откровенное приглашение было просто невозможно. Губы коснулись всё ещё покрасневшей от усталости и смущения шеи, так, как Давид хотел с самого начала — поцеловал родинки, несильно прикусил под кадыком, пока ещё не оставляя видимых следов. Поцелуи медленно переходили на грудь, заставляя Джесси сильнее откинуться спиной на чужие руки, цепляясь за плечи. Парень заёрзал, что-то невнятно промычав, привлекая к себе внимание; Давид сразу же поднял на него глаза и нахально улыбнулся. — Поможешь мне всю эту красоту снять? — на выдохе спросил Джесси, потянувшись к плотной шнуровке на талии. Сложно было представить, насколько сильно латекс прижимал его далеко не маленький член к телу, чтобы тот не елозил по ткани во время движений. Но даже это не могло скрыть чужого возбуждения — было безумно приятно видеть, что даже будучи уставшим Джесси хотел его. Давид кивнул, проскользив вдоль всего тела руками, остановившись прямо на уровне корсета, пытаясь не глядя подцепить завязки. Его пальцы сталкивались с пальцами Джесси, скорее мешая друг другу, нежели помогая справиться с уже немного раздражающей одеждой — пусть парню безумно шли настолько откровенные наряды, Давид был убеждён, что одежда должна быть удобной, ну, и хорошо сниматься, конечно. От этой возни Джесси покраснел сильнее, настойчивее дёргая кончики чёрных верёвок, явно желая не меньше Давида наконец-то снять весь этот латекс. Сам Давид же только нагло улыбался, чувствуя, как собственное возбуждение волнами накатывает на тело с каждым неосторожным движением Джесси на его бёдрах. Так хотелось поскорее раздеть его полностью, прижать к дивану, наслаждаясь видом возбуждённого парня под собой. И когда шнуровка всё-таки поддалась, они оба не смогли сдержать довольного вздоха. Джесси уткнулся лицом в шею Давиду, целуя её так, что ему пришлось откинуть голову на спинку дивана. Смуглая ладонь зарылась в платиновые волосы, перебирая их пальцами — Давида всегда безумно заводил этот контраст: большинство его девушек были светловолосые, но рядом с Джесси эта любовь вышла на совершенно новый уровень. Давид зашипел, когда парень сильнее вцепился в шею, оставляя на ней засос — сложно сказать, кто из них был большим собственником. И в ответ на это он опустил свободную руку на чужой пах, сжимая вставший член через скользкую ткань. — Сходишь в ванную? Или ты уже готов? — голос был немного севший от сигарет и возбуждения, едва не дрогнув, когда Джесси оторвался от его шеи, посмотрев прямо в глаза. И сложно сказать, что же было заложено в этот взгляд, но Давид сразу понял, что его предложение не найдёт отклика. — У меня и так болит всё, что только может болеть. К тому же я устал, так что давай сегодня без этого, — в подтверждении его догадок сказал Джесси, явно не терпя никаких возражений. И каким бы парень не казался мягким и податливым, поменять его мнение о чём-то было сложно, очень сложно, если и не вовсе невозможно — такой же упёртый баран, как и сам Давид. Нужно было придумать какую-то альтернативу, что-то, что понравится им обоим и без непосредственного проникновения — после такого шоу банальное «подрочить» казалось совсем скучным. Давид задумчиво водил руками вдоль бёдер, задевая большими пальцами нежную кожу на внутренней их стороне, чувствуя подушечками как бархатная кожа покрывается мелкими частыми мурашками. Он чуть сильнее сжал крепкие мышцы, пробегая губами от ключиц до шеи. Джесси едва слышно застонал, плавно двигаясь на его коленях, притирался, нежась в чужих объятиях. Вдруг практически пустую голову посетила мысль, которая сразу же показалась Давиду отличной — пусть они не занимались таким раньше, но во всём этом не было ничего, что могло бы не понравиться Джесси, а значит, стоит попробовать воплотить задуманное в жизнь. Давид, сняв его со своих коленей, опрокинул на диван, куда более нагло и настойчиво целуя, активнее шаря руками по телу. И пусть он пока не делал ничего особенного, этот жест парень расценил по-своему, задёргавшись, упираясь руками в грудь Давида в попытке оттолкнуть его. — Я же сказал, что не хочу. Ты меня вообще слушаешь? По силе Джесси практически не уступал Давиду — годы выступлений на танцах и занятий в тренажёрном зале пусть и были не такими эффективными, как время, проведённое в уличных драках, но всё-таки позволили набрать неплохую мышечную массу, который парень никогда не стеснялся пользоваться. И потому вся эта возня, все попытки выкрутиться и возмущения были не более чем обычной для них обоих игрой — если бы Давид, случайно или специально, переступил через черту дозволенного, то Джесси тут же скинул бы его с себя, не давая ни шанса. — Да не трогаю я тебя, видишь, — он засмеялся, показательно поднимая раскрытые ладони, сразу же возвращая их на чужое тело, сжимая мышцы на часто вздымающейся груди. — У меня есть идея получше. Джесси с лёгкой ноткой недоверия посмотрел на него, всё же переставая упираться, с явным интересом ожидая узнать, что же такое придумал Давид. И когда парень полностью расслабился, он подцепил край костюма пальцами, стаскивая его с нагретого тёмной тканью тела — в некоторых местах бледная кожа покраснела и смялась, привлекая внимание нежно-розовыми разводами. Тяжело вздохнув, Давид резким движением расстегнул потрёпанную олимпийку, отбросив её куда-то в сторону, в остатки почти осевшего дыма — и пусть его оставалось немного, но даже так всё ещё казалось, что они парят где-то в воздухе. Джесси улыбнулся, притягивая парня к себе ближе, залезая руками под тёмную футболку, царапая кожу короткими аккуратными ногтями — Давиду всегда нравились его руки, ухоженные, изящные, они были совершенно не похожи на его грубые ладони, изрисованные почти полностью разнообразными татуировками, и пусть Давид никогда не понимал, зачем мужчине нужно было настолько заморачиваться уходом за собой, трогать их всегда было безумно приятно. Вскоре футболка отправилась вслед за остальной одеждой, открывая ещё больше рисунков на коже. Джесси часто рассматривал их, будто силясь отпечатать в памяти каждую, обвести пальцами чёрный контур, вызывая лёгкую щекотку, особенно на рёбрах. Некоторые из татуировок, набитые ещё до отношений, слегка выцвели, другие же были совсем свежими — часто они их выбирали вместе, и было странно, что у самого Джесси не было ни одной. От ярко-красного света начинала кружиться голова, и вид лежащего под ним, полностью довольного парня никак не помогал ситуации — член в штанах крепко стоял, болезненно упираясь в ширинку, намекая на то, что пора бы уже раздеться. Джесси погладил его по груди, улыбаясь, когда Давид провёл рукой по его щеке и выше, убирая со лба растрёпанные волосы — такой Джесси нравился ему гораздо больше, без всего этого лоска и золота. — Ты просто охуенный. Такой красивый, талантливый, и танцуешь настолько горячо, что я чуть не спустил в штаны, — спустя столько времени получилось подобрать хоть какие-то слова, простые, без лишних метафор, но искренние. Парень смущённо отвёл взгляд, ласкаясь к подставленной ладони. — Долго ты думал, конечно. Видимо, мне всё же удалось тебя впечатлить, — в шутку сказал он, не желая как-то задеть Давида этим. — Ну, не каждый день мне танцуют такой классный приват. Сколько берёшь? — в том же тоне спросил Давид, словив ощутимый тычок под рёбра, от которого он резко дёрнулся, едва не потеряв равновесие — было бы как-то совсем глупо навернуться с дивана сейчас, ещё более глупо, чем его небольшая заторможенность. — Ладно-ладно, я знаю, что на твою задницу у меня точно не хватит денег. — Сегодня не хватит, так что выкладывай, что ты там придумал, — глаза у парня блестели, щурясь от красного света, но вместо того, чтобы снова коснуться его, Давид резко поднялся с дивана, разгоняя ногами остатки дыма — судя по взгляду, уже это сильно удивило Джесси, который явно не был готов к тому, что он останется без внимания даже на секунду. Давид приглашающе похлопал по широкому подлокотнику, уставившись на парня в немом ожидании. Внутри уже всё болезненно сводило от возбуждения, и явно не ему думать сейчас о сохранности чужих вещей, но… — У меня кроссы грязные, не хочу пачкать твой дорогущий диван. Так что давай, ложись сюда жопой, — он стащил свои штаны с бёдер, прямо так, не расстёгивая — Джесси уже было достаточно прелюдий: он почти не двигался, почти не дышал, кидая взгляд, то на свой возбуждённый член, то на Давида, будто бы ожидая, что тот передумает и вернётся. — Эй, я тут не молодею. Джесси показательно закатил глаза, нехотя подчиняясь повелительному, чуть грубому тону — Давид давно заметил, насколько парня возбуждает подобное общение, без словесных изысков и подлизывания, как есть, не стесняясь в словах и выражениях. Подобной речи Джесси никогда, наверное, и не слышал раньше — что взять с питерской интеллигенции. Давид же на «интеллигенцию» не тянул, даже нарядись он в выпускной костюм, который сидел ещё хуже на подкачанных с того времени мышцах. Да и Джесси это всё было не нужно: каким бы ухоженным и вылизанным тот ни выглядел, всё равно душа тянулась к чему-то совершенно другому — быстрому сексу на стройке, поцелуям на крыше, коротким взглядам друг на друга, когда их могли заметить, и, наверное, это была одна из тех вещей, которые заставляли раз за разом восхищаться им. Давид ещё раз погладил его по бёдрам, прежде чем закинуть его ноги себе на плечи, плотно скрестив чужие колени. Джесси испугано посмотрел на него, собираясь уже снова начать вырываться, опершись ладонью в подлокотник — глаза нервно бегали вдоль тела Давида, внимательно следя за малейшим движением. — В общем, смотри. Скажешь, как ощущения, — он плотнее прижал его ноги друг к другу, аккуратно проталкивая свой член между ними. Влажная головка тут же оставила на коже заметный след, отчего скользить было гораздо проще, чем Давид предполагал до этого. Он смотрел, не отрываясь, как Джесси сводит брови, прикрыв голубые глаза, прислушивается к ощущениям, чувствовал, как вздрогнули его ноги, когда он двинул бёдрами, проезжаясь своим членом по чужому. И это было приятно, пусть немного странно, непривычно — не хватало того напора, с каким перевозбуждённый парень обычно насаживался на него, желая получить больше, не хватало громких стонов, но музыка уже давно стихла, и можно было неспеша насладиться чужим сбитым дыханием и уставшим, разморённым телом. Давид толкнулся ещё раз, позволив Джесси расслабить ноги, обхватывая рукой сразу оба члена, плотно-плотно прижимая их друг к другу, отчего ещё сильнее ощущалась разница в размере — Джесси не жаловался, Давид пытался не жаловаться, пусть частичка мужской гордости и была задета. Но нельзя было не признать, что член у парня был красивый — большой, ровный, он просто потрясающе смотрелся в руке, его или Джесси — не важно. Давид двигал только бёдрами, отчего парень начал ёрзать, пытаясь хоть немного сдвинуть, казалось бы, застывшую ладонь, полузадушено простонав, когда грубые пальцы погладили под головкой. Он прижался горящей щекой к светлой обивке дивана, раздвигая колени, давая больше пространства для действий. Свободной рукой Давид пробежался по нежной коже на бедре, сжал расслабленные мышцы, сильно, почти до синяков — он любил оставлять следы на теле Джесси, которые могли бы случайно заметить в раздевалке университета или на танцах, если бы дорогой тональный крем неожиданно стёрся с очередного засоса. — Перестань так смотреть на меня, двигайся, — не выдержал Джесси очередной затянувшейся паузы, сопровождаемой пытливым, беззастенчивым взглядом. Смазанным, ленивым движением он пихнул Давида в плечо, чтобы расшевелить, зашипев, когда помимо пальцев в бедро впились пусть короткие, но острые ногти. И это шипение плавно переросло в длинный стон, когда Давид всё-таки переместил руку, потерев ладонью чувствительную сейчас головку, которая была уже заметно мокрая от естественной смазки. — Ты всю мою идею испортил, — негромко, на выходе, намекая на слегка раздвинутые сейчас ноги. Глаза начинали закрываться от накатывающего с каждым новым движением удовольствия и от того, чтобы всё же опустить веки, сконцентрировавшись на собственных ощущениях, отделяла лишь раскрывающаяся перед ним картина. Джесси был совершенно разморён, лениво скрёб пальцами по грубой обивке дивана, возился, ещё сильнее растрёпывая волосы, ещё сильнее приподнимал вскинутые бёдра, кидая на Давида короткий, красноречивый взгляд. — Ты мою тоже, не дал мне дотанцевать, — звучало как-то слишком мягко для укора, Джесси улыбался, не сдержав свой голос, когда Давид, будто специально, толкнулся, словно стараясь этим движением выбить из парня любые недовольства. — Там был шпагат по плану? Настрой Джесси мгновенно сменился, он нахмурился, собираясь сказать что-то в ответ, но не успел он открыть рот, как Давид наклонился к нему ближе, вынуждая парня притянуть колени чуть ближе к груди, едва не соскользнув с подлокотника, на котором катастрофически не хватало места. Шутки про шпагат уже давно заняли в их жизни особое место с того самого момента, как Давид узнал, что парень уже много лет занимается танцами, и если Джесси они невозможно злили с самого начала, то сам Давид находил как минимум забавным подобную реакцию на безобидные подколы. — А ты как думаешь? — несмотря на иронию в голосе, он не прекращал ёрзать и крутиться, стараясь хоть как-то подстроиться под хаотичный темп. И всё-таки терпение было не безграничным — рука сама собой двигалась быстрее, вопреки внутреннему желанию подразнить Джесси ещё немного, оттянуть их общий оргазм. Дыхание сбилось в унисон с дыханием парня, который спустя столько времени бездействия попытался добавить к чужой ладони свою. Давид усмехнулся, оттолкнув чужие пальцы, которые наверняка сбили бы сейчас с какого-никакого ритма — точно так же, как и мешали ему развязывать шнуровку на костюме сегодня. Его член приятно тёрся о член Джесси, добавляя ещё больше удовольствия в процесс — это не было ни капли похоже на обычное самоудовлетворение, гораздо ближе, гораздо чувственнее. Парень негромко застонал, импульсивно приподняв бёдра, насколько вообще позволяла поза, пачкая ладонь Давида в сперме. Рука сделала пару рывков, прежде чем он догнал Джесси, рефлекторно двигая ей ещё несколько секунд, почти до дискомфорта. — Ты такой красивый, пиздец. Как солнечный Питер, — Давид нехотя отпустил парня, позволяя расположиться поудобнее на диване, полулёжа, чтобы сперма не стекла на обивку — клининг удовольствие дорогое, и оттого Давида каждый раз раздражало, что в их с Джесси квартиру приходили какие-то люди, ещё и требуя за это какие-то запредельные по меркам обычного человека суммы. — «Солнечный Питер»? С каких пор ты такой романтик? — каким-то слишком интимным шепотом спросил парень, вызвав у Давида довольную улыбку. — Ну, иногда припирает, особенно после секса. К слову, тебе понравилось хотя бы? Джесси казался совсем вымотанным, смотрел расфокусировано, будто сквозь, но улыбался, тут же приобняв Давида, когда тот сел рядом с ним, отчего стало очень тепло на всё ещё бешено бьющемся после оргазма сердце. — Понравилось, — немногословно ответил парень и, немного задумавшись добавил: — Хотя, было бы приятнее, если бы ты вошёл. — В следующий раз обязательно. А будешь говняться — сам тебя в ванну оттащу, — Давид поцеловал Джесси в губы, ненастойчиво и коротко, смотря прямо в голубые глаза. Они оба любили такие моменты, сидеть, ни о чём не думая, обниматься. После полугода постоянных ссор и скандалов эта передышка казалась просто невероятной — Давиду было ужасно стыдно за тот период, когда любовь к Джесси перекрывали совершенно глупые мысли: «А что скажут люди?». Пацанские установки в голове разрушались одна за другой, иногда легко, иногда болезненно, и Давид, наверное, никогда не поймёт, почему Джесси терпел всё это от него столько времени, почему не смог просто встать и уйти — и именно из-за этого непонимания, он ещё больше ценил его поступок и выдержку. — От красного уже глаза щиплет, — прозрачно намекнул Давид, погладив парня чистой рукой по всё ещё горящей щеке, которая казалась почти алой под ярко-красным освещением. Тот выдохнул, дважды громко хлопнув, включая привычный холодный свет, заставляя вздрогнуть. — Сука, я никогда к этой херне не привыкну. Давид ещё раз скользнул глазами вдоль чужого тела, скорее с любовью, чем с возбуждением, погладил по слегка испачканной груди. Сложно было сказать что-то ему сейчас, да и навряд ли нужны были слова — взгляд был куда красноречивее его попыток связать в единую мысль обрывки всплывающих в голове фраз. — Слушай, а ты не мог бы отдать мне эту цепочку, — неожиданно прервал Джесси молчание, плотнее прижимаясь к Давиду. — Что? Зачем? — тут же вырвалось у того, скорее от удивления, чем от интереса — отказывать парню в таких мелочах он не привык, пусть даже просьбы порой казались странными. — Плетение красивое, думаю, можно сходить и восстановить её. Давид пару секунд посмотрел в открытый, просящий взгляд, и громко засмеялся, мотнув головой. — Хорошо. Но я никогда не думал, что ты будешь отжимать у меня что-то. — Ну, раз сегодня ты у нас романтик, я должен занять твоё «пацанское» место.