Фотосалонъ

Мирон Янович пришел забирать готовые фотокарточки сам, даже не прислал никого. Собственно сниматься в «Фотосалон Евстигнеева» он приходил неделю назад, так же во вторник ближе к полудню, и привел с собою шестерых молодых человек: сообщил коротко, что все они работают у него в учреждении и им нужны фото на документы. Молодые люди все были одеты с иголочки и вели себя прилично, несмотря на то что от одного из них даже в столь ранний час отчётливо пахло алкоголем. Он, впрочем, был очень мил, с интересом разглядывал фотопортреты на стенах салона, задавал много вопросов мастеру, раз пять извинившись за то, что необразован и не смыслит в искусстве. Нить беседы держал прекрасно и даже будто бы вовсе и не был пьян. Ваня в итоге слегка пожалел о том, каким вышло фото — технически безупречное, оно всё же не передавало и половины неловкого обаяния парня. Да, на документы, но Евстигнеев всегда гордился своим умением передавать в своих снимках характеры. — Данечка сказал мне, что в альбомах у вас пикантная тематика встречается. В галерею вот не вывешено, — продолжил Мирон Янович ровным деловым тоном, — а в альбомах, говорит, есть. Позволите ли взглянуть мне? Данечку — Даниила — Ваня помнил тоже. Светловолосый и голубоглазый юноша с акварельным румянцем и красивым низким голосом, он действительно по большей части сидел в кресле у витрины и листал многочисленные альбомы, разложенные на столиках для ожидающих посетителей. — Да, конечно, — Ваня принёс нужные и разложил перед клиентом, старательно скрывая свое удивление, — пожалуйста. Правду сказать, Мирон Янович своей манерой держаться скорее был похож на сдержанного и расчетливого дельца, чем на разгульного любителя игривых хористок. Тем не менее он листал альбом внимательно, подолгу разглядывая каждый снимок, даже слегка улыбался приятной, не сальной улыбкой. Будучи фотографом и просто ценителем мужской красоты, Ваня отметил для себя его впечатляющий профиль и невольно залюбовался светом, будто бы застревающим в огромных пушистых ресницах гостя. Странное сочетание мужественности и хрупкости в его чертах притягивало взгляд и вызывало немалое любопытство. Чем же занимается этот человек? Возможно, конечно, рассуждал Ваня, что это лишь представитель кого-то более богатого и скрытного, и сейчас господина фотографа пригласят на разнузданную вечеринку на загородную дачу какого-нибудь графа, снимать определенный сорт барышень гостям на долгую память. Такое бывало уже, такое Ваня проходил — а потому с вопросами не лез и терпеливо ждал, пока собеседник заговорит сам. Но Мирон Янович все же выглядел как человек, который сам принимает окончательное решение, хотя образ его и был ой как далек от слегка заплывших отставных генералов, которые обычно подобные «пикантные альбомы» заказывали. Гость остановился на развороте с четырьмя фотографиями весьма смазливых юношей в античных туниках и лавровых венках, снятых, правда, давно — в путешествии по северу Италии. — Что ж, не будем тянуть кота за хвост, я вижу, что вам не чужды чувственные аспекты нашей жизни и вы не прочь воспеть в своих работах плотские радости — сколь бы предосудительно ни относилась к этому некоторая, хм, часть нашего общества. Мне нравятся ваш вкус и ваше видение. «Он человек искусства», — вдруг отчётливо понял Ваня. — И у меня к вам деловое предложение. — Слушаю. — «Фасад с голубями» на Троицкой вам знаком? — Говорят, там публичный дом, — осторожно ответил Ваня, не вдаваясь в подробности. По слухам, дошедшим до него от знакомых знакомых через трёх других знакомых, публичный дом тот был мужской, — Сам я не захаживал, знать не могу. — Мужской причем, — сообщил сам заказчик. — Осуждаете подобное? Ваня усмехнулся. — А я вправе? Человек, что снимает в том числе и портреты как девиц, так и юношей вполне определенной профессии, ко многим вещам начинает относиться проще. Хотя, конечно, де-юре это незаконно — именно мужчинам свое тело продавать, я имею ввиду, женщинам-то дозволено по желтому билету жить. Но место известное, так что полагаю, что если бы властям было угодно его закрыть, так все бы давно уже звенели кандалами где-нибудь на Ангаре. — Верно мыслите, Иван Игоревич. Вам известно, как оформляется подобное занятие в России нынче? — Не интересовался. Мирон Янович криво улыбнулся. — Записывают по тому самому желтому билету. Паспорт сжигают, билет выдают с таким же фото, но уже с женским именем. Очень, знаете ли, удобно, когда куда-то сильно не хочется. На каторгу, например. Был человек, допустим, Мирон Янович Фёдоров, а стал Фёдорова. Оксана Яновна. Приятно познакомиться. «Голуби» — это мой бордель. Я его, видите ли, мамка. Ваня буквально уронил челюсть, чувствуя себя тупым деревенским остолопом. Если это и проститутка, то высшего класса. Костюм дорогой, часы швейцарские, правильная речь, с таким достоинством держится. Объяснял тогда парням своим про швейцарские кантоны, Лаго Маджоре и роскошный дворец на Изола Белла. И сам хоть не стандартно-смазливый, но красивый по-своему, завораживающий просто. — А эти молодые люди?.. Ваши... «девочки», да? — Я их всё-таки мальчиками называю, но в документах — на которые вы их, собственно, и фотографировали — да, все они барышнями записаны. — И Владислав тоже? — зачем-то уточнил Ваня. Владислав, крупный молодой человек с нечитаемым выражением лица, выглядел так, будто спалил бы взглядом любого, кто посмел бы назвать его барышней. — Да, и притом раньше прочих, — кивнул Мирон Янович. Даже мысленно не получалось именовать его Оксаной. Почему, кстати, именно Оксана, а не Мария там, например? Загадка. — И судя по тому, как вы меня еще не выставили прочь из салона, могу перейти к предложению. — Да. — «Голуби» — это не дешевая забегаловка для пьяных служивых. Вы видели моих парней, они для тех, кто имеет и вкус и кошелек, и я не согласен вести свое дело на каком-либо ином уровне. Наше заведение предоставляет, соответственно, высокий уровень конфиденциальности. Я хочу иметь возможность отправить потенциальным клиентам распечатанный каталог. Только «товар» там должен быть изображен не в формальных анфасах и профилях, а в должном аппетитном виде. Чтобы покупателю захотелось. Думаю, вы понимаете меня. Ваня кивнул. — Действительно хороший каталог — это несколько фото на каждого. Чтобы выбрать лучшие, нужно будет отснять еще больше. На это уйдет много материала и около дня на съемку. Студию нужно будет приготовить. — Студия не потребуется, снимать можно у нас. Есть возможность хорошего дневного освещения, если нужно. Вас не смутит заходить в наше заведение? Возможно, вы связаны с кем-нибудь, кого это может скомпрометировать? — Я не женат. К тому же, право слово, у нас и самые высшие чины при живых супругах по борделям ходят, и никто на такое ни слова против не говорит, ни свет ни церковь. — Никто потому ничего и не говорит, что чины самые высшие, — резонно возразил Фёдоров. — Оплата не проблема. По вашему предпочтению деньгами или натурой. Вам вроде бы Кирилл приглянулся? — А? Эээ, нет, то есть, он прекрасный юноша, да, но... «Но я бы предпочёл вас лично», — с поразительной ясностью понял Ваня. Вслух сказать не решился, хотя казалось бы, их отношения чисто товарный обмен, ничего личного. И всё же Мирон Янович был точно старше его самого, и такой, если можно так говорить про человека, «породистый», что ночь с ним явно стоила заоблачных сумм. Дороже, чем вся фотосессия на шесть человек, в костюмах и с выездом. — У вас есть время подумать о форме оплаты. Как придете к нам, я вам как раз больше о них расскажу. У Виталика, например, руки золотые, а Джон... ну, вы видели Джона. Джона трудно было не заметить, да — мулат, но на удивление без акцента, элегантный юноша из тех, кому подойдёт любая вещь, что на них ни надень. Вот Виталика Ваня практически не помнил, хотя вроде помнил, что какой-то Виталий был. Но это было вообще не важно. Ужасно хотелось Мирона-Оксану, именно его. — А самого вас нужно снимать, или вы достаточно... широко известны в узких кругах? — Известен, — ответил Мирон Янович спокойно. — Впрочем, я уже почти не работаю сам. И здесь уже мне самому нужно будет подумать. — Для меня будет честью вас фотографировать, — Ваня был совершенно искренен. Гость эффектно изогнул бровь, не скрывая удивления. — Вы говорите это проститутке, Иван Игоревич. — Уж позвольте мне тут сказать как профессионалу. Людям кажется, будто портрет отражает только наружность. Но если человек внутри пустой, то и портрет его выйдет негодным и скучным, будто бы снимок детали от паровоза для технического справочника. Я вижу в вас больше, чем профиль и анфас — вас можно заснять так, что смотрящему на фото захочется разгадать вашу тайну. И с такой моделью работать — всегда превеликая удача и удовольствие. Фёдоров посмотрел Ване прямо в глаза, словно проверял, что тот не лукавит; слегка покраснел, вдохнул глубоко — кажется, собирался было возразить, но передумал. — Подходите ко мне на следующей неделе часам к трем пополудни. Выберем подходящее помещение в доме, обсудим детали съемки. Они пожали друг другу руки, Мирон Янович коротко попрощался и вышел. Некоторое время Ваня смотрел сквозь стекло салонной витрины, как тот пересекает улицу лёгкой, чуть пружинящей походкой, и, одной рукой прижимая к груди конверт с готовыми фото, другой машет извозчику, чтоб остановился. В памяти всплыла вдруг шутка про кающуюся Марию Магдалину, сказанная одним из «голубей», когда Ваня его фотографировал. Вот оно. Теперь он вспомнил Виталика.