Фотосалонъ

— Вы вчера, наверное, совсем не то планировали, что вышло у нас? — спросил Влад. — Я привёз готовые альбомы, — сообщил Ваня, — Не окончательный вариант, но вполне осязаемый пример того, какими они будут в итоге. Мне нужны ваши замечания, чтоб исправить все недостатки. Весьма вероятно, что есть тонкости, которые для меня не очевидны. А ещё Мирон Янович желает туда краткие тексты добавить. Джон, Кир и Даня смотрели на него как дети на рождественскую ель. У Влада энтузиазма было заметно меньше, будто бы даже тревога какая-то читалась на лице. Мирон, кажется, такой их реакцией был вполне доволен. — Давайте-ка вот как, — предложил он, — на десять минут ко мне Леонида, будет нашим подопытным кроликом. А потом приходите деньги сдавать, и заодно посмотрите да оцените. А потом и париться. — Пойду дрова наколю, — сказал Виталик и сразу встал. — Cдай за меня, Джон, ты знаешь, где лежат. — А как же?.. — Баня сама себя не натопит, господа хорошие. Фёдоров кивнул, разрешая. — Хорошо, а мы Лёнечку в приличный вид приведём и тотчас в ваше распоряжение предоставим. — Можно и в неприличном предоставить, — улыбнулся Мирон, — всяко уже видели. Идёмте, Иван Игоревич. — Знаете, я Виталика бы тоже выслушал, — возразил Ваня по пути в кабинет. — У него, конечно, образования ноль, но на поверку у большинства высоких чинов художественного вкуса столько же, сколько у крестьян моего папеньки, а порой и того меньше. — Оставьте его, у человека нервы. С утра уж всю гостиную намыл, вы разве не заметили? Евстигнеев захлопал глазами. В гостиной и в уборной, и правда, не было и следа от вчерашнего пиршества. — Я думал, это Женечка. — Ну Женечка-то умеет паркет без разводов вытирать. И шесть цветков бы в вазу не поставила. Ваня хмыкнул против воли. А потом повисла неловкая пауза. Было совершенно очевидно, что человек, разглядевший на утро после бурной ночки разводы на полу и пересчитавший нарциссы в вазе, никаким похмельем не страдает и всё, что было вчера, должен прекрасно помнить. И надо было сказать об этом что-то. Но что, Евстигнеев никак не знал. Желание признаться мешалось в нём со страхом отказа, а раскрывшаяся карта больше не давала ему видеть Мирона столь же идеальным, каким тот казался ему ранее. Удивительно, но только когда он увидел фото живого человека, всё ранее сказанное Фёдоровым об этой его ошибке наконец обрело форму и предстало во всей своей неприглядности. Может, Мирона вообще никогда не привлекали такие нерешительные белорукие мямли, как Ваня? Может ему нравились грубые, наглые мужчины, которые не разговоры о высоком с ним разговаривали, а валили сразу на кровать и приходовали? — Человеку свойственно ошибаться, Иван Игоревич, и думать, что его собственная драма — это пуп земли и основа мирозданья. В книгах оно может и так, а в реальности развиваются сотни и тысячи историй, взаимно влияющих друг на друга. Здесь будто все себе вбили в голову, что я главный герой в этой пьесе, и вся трагедия у меня с этим… даже говорить не хочу. Мирон закутался в халат поплотнее, напоминая нахохлившегося голубя на парапете, и продолжил. — Но жизнь не книжка, и в ней не второстепенных персонажей. Всё переплетено: одно горькое слово, одна обида, одно выбитое звено — и спектакль даже не начнётся. Милейший Лёнечка узнает, что его любовь не просто поблядушка, а способен на серьёзные чувства, да — но только не к нему. И что тогда? Джон выдержит ещё сотню оскорблений от клиентов, а сто первое нет, и что тогда? Что бы не творилось у вас самого, не переставайте быть внимательны к людям. Если чтоб отвлечься от своих печалей парень идёт дрова колоть, вместо чтоб перед людьми пытаться делать вид, что всё в порядке, так пусть. Ване стало чуть спокойнее на душе оттого, что Фёдоров не сосредоточен на том, что они вчера вытворяли у всех на виду. И в то же время он был разочарован тем, что всё это, казалось, не произвело на Мирона столь же сильного впечатления как на него самого. Подобное, впрочем, было вполне объяснимо — то, что для самого Евстигнеева было взаимодействием откровенным и интимным, для проститутки со стажем, должно быть, ощущалось не более волнующе, чем обычное рукопожатие. Хотя был в этом доме и человек, который Ваню полностью понимал. — Доброе послеполуденное утро, мадам и месье, — притворно-галантно возвестил Лёня и плюхнулся в кресло у рабочего стола, дерзко перекинув ноги через один подлокотник и откинувшись спиной на другой. Полы халата разъехались, и стало видно что он лишь накинул его на голое тело, будто указание Мирона про неприличный вид ему передали слово в слово. — Я закурю? — спросил он и тут же достал из кармана портсигар, хотя Фёдоров едва успел кивнуть. — Вы много курите, — не удержался Евстигнеев и открыл форточку, надеясь, что холодный воздух заставит наглеца скрыть свою наготу всё-таки. — Совсем себя не берегу, — вздохнул Лёнечка. На Мирона, однако, весь этот перфоманс не произвёл ни малейшего впечатления. Он срезал бечёвку, которой были перевязаны альбомы, развернул плотную бумагу и, ничего не объясняя, протянул гостю один из них. — Ну-ка, ну-ка, — деловито начал тот, открыл первую страницу и… сразу сел нормально, затушил только что зажжённую сигарету и положил альбом на стол перед собой на стол, будто прилежный студент учебник. — Вы сделали их… Я думал это прикрытие всё. — Прикрытие для чего? — не понял Ваня. — Что у мадам Оксаны новый клиент. Думал, вы хотите опять начать работать, может просто на приятном человеке силы пробуете. — Что? — Ой бросьте, ей-богу, вашего возвращения весь свет ждёт, будто сами не знаете. Без вас сплетничать не о ком, всё в сравнении такими мелочами неинтересными кажется… По Мирону было видно, что он знал, но такое положение вещей ему отнюдь не льстило. — Данечка, — Лёня провёл пальцами по фотографии, — напускное здесь, конечно. Он в жизни вовсе такого высокомерного лица не делает. Но это я его знаю. А поверит ли кто-то, кто его вживую не видел? Ох ты ж, а… прямо так, значит? Ва-банк идёте, Мирон Янович! Киря, вот же штучка, тут поначалу так прикидывается будто стесняется, а тут эх понеслась залётная… Это теперь-то я со всеми его трюками знаком, раньше б тоже купился на такое представление. Артист всегда остаётся артистом… И так, страница за страницей и фото за фото, Лёнечка выдал искреннюю и весьма толковую реакцию с некоторыми даже неожиданными замечаниями. На вид существо беззаботное и легкомысленное, он неожиданно удачно подбирал слова и давал весьма точные характеристики, а сам процесс доставлял ему видимое удовольствие. Второй раз за сутки Ваня подумал, что Мирон не просто так что-то просил от человека. — Ну, а последний? — протянул руку Лёня. — Где? — Что «где»? — Про вас альбом. — Про меня не снимали. — Или вы не хотите мне показывать. Понимаю, понимаю. Издание для узкого круга избранных, — он подмигнул и подобрал под себя замёрзшие босые ноги, явно чувствуя себя как дома. Мирон не стал его разубеждать. — Оставлю вас на секундочку, — сказал он и вышел в коридор. Только сейчас Евстигнеев заметил, что халат на мальчишке был Данин, и из-за разницы размеров всё сползал с худого плеча, отчего тот поправлял и кутался обратно — и это неловкое очарование шло ему куда более напускной развязности. — Я так понимаю, вы его уже в самом откровенном виде лицезрели, — продолжил гнуть своё Лёнечка. — Мои вам поздравления, видать вы баловень судьбы. Только повторюсь, Иван Игоревич, держите голову холодной. А форточку закройте всё же, здесь вам внешние силы не помогут, только собственная выдержка. — Ах, да, простите. Думал будете курить. Вошедший первым Влад при виде Лёни закатил глаза, тяжко вздохнул и наконец выдал: — Иди обуйся хотя бы. Простынешь — сопливого ебать не буду. — Весомый аргумент, — принял юноша и лёгкой походкой отправился приводить себя в порядок, в дверях не забыв встать на цыпочки и одарить недовольного поцелуем в щёку. — Но я побегу уже, должно к завтрашнему готовиться. Вы знаете, к чему. Парни выложили перед Мироном внушительные пачки купюр, так что весь натюрморт напоминал ставки за карточным столом. Оформление у всех было занимательное — у Джона деньги были скручены в рулончик и перевязаны сафьяновым шнурком, у Кирилла скреплены бельевой прищепкой, у Дани вложены в накрахмаленный шёлковый саше, у Влада в конверт с вензелем, у Виталика просто в жёлтый билет, поверх которого Джон озадаченно добавил шесть рублей в бумажке с надписью «за оренду кровати». — Это что? — умилился Мирон. — Слово не знал. — Ну «кровать»-то уже правильно пишет, всему свое время, — заступился Даня. — А проверочное не подобрать тут, твоя правда. Так а кому он оную кровать в аренду-то сдал? Что вы тут творили без меня? Все дружно пожали плечами, но тут Ваню осенило. — Это с нынешней ночи должно быть, у него там в комнате его двое гостей между собой… заночевали, — закончил он скромно. — От взгляда мсье фотографа ничего не укроется! — сказал Кирилл с какой-то гордостью в голосе, хотя по Ваниному мнению дела обстояли совсем иначе, и заглядывание буквально в чужие постели его никак не красило. — Там с утра дверь была нараспашку, — оправдался он, чувствуя что слегка краснеет. — Ммм, так Костя в укрощении строптивого от слов к делу перешёл, — безошибочно определил действующих лиц Мирон, — Лаской усмирит там, где у других не получалось силой. Выигрышная стратегия, моё почтение. Он ловко пересчитал все суммы, одну за другой, на листе бумаги вычислил проценты и вернул каждому его долю. — Папенька мой всегда расстраивался, что сын так и не научился большие числа в уме считать. Стыдновато, не скрою, но работников обсчитывать — себя не уважать, — пояснил он и в нерешительности повертел в руках деньги от «оренды». — Видите как по-разному все мыслят. Кому шесть рублей мелочь, а кому два дня не голодный, — заметил эту заминку Влад. — Потому не мог просто взять да себе забрать. — Это на неделю растянуть можно, если не больше, — поправил Джон и тут же уставился в окно, будто это не он сказал. Хоть Фёдоров никого ни с кем не сравнивал и не осуждал, Джон всё же выглядел расстроенно. Денег от него было значительно меньше, чем от других — теперь, когда купюры не были скручены в трубочку, это стало куда заметнее. Ване вспомнились слова Кира о том, что тому не все экзерсисы давались так легко как прочим. Даже захотелось как-то приободрить и утешить. — Так, юноши-барышни, давайте-ка альбомы смотреть. — Сыграем в игру, — предложил Мирон. — Я даю вам альбом не ваш. Каждый говорит три комплимента и три замечания. Нам нужны идеи для кратких текстов под фото. Потом альбом по кругу передаёте. — У кого комментарий совпал с Лёнькиным, получает звание «университетский умник»! — объявил Кирилл. — Эх, жаль тут Максимки нет, ужо я б по нему проехался. — Кир! — возмутился Данечка, — Кто прошлое помянет… — Ах, да-да, приличия, мискузи-сорри-мильпардон. Энтшульдигунг зи битте, - Кир, хоть он видок с утра имел чуть помятый, явно был в творческом настроении. К Ваниному удивлению, никто и не подумал от «игры» отлынивать, все послушно похватали карандаши из стаканчика на столе и принялись строчить каждый в своей бумажке, будто студенты на занятии у профессора, а не проститутки в борделе. Это было даже забавно. Евстигнеев ждал вердиктов и старался не постукивать пальцами по столу от нетерпения, и тут взгляд его упал на раскрытый билет Виталика. «Макарова Настасья Константиновна» «Константиновна» — Во времена моей лихой молодости, — сказал Мирон, проследив за его взглядом и будто читая мысли, — в профессию вписывали с отчеством, естественно, от кровного папеньки, ну или кто таковым числился. А потом один любопытнейший скандал случился. У богатого и уважаемого горожанина попала дочь в проститутки — так уж вышло. Не в дешёвые, сказать надобно, а вполне себе экстра-класса. Выдали ей билет, всё чин-чином как положено. Да только у папаши имя очень редкое и приметное было, сразу понятно становилось, от какой яблоньки яблоко. Оскорблённый родитель в суд подал с таким разъяснением, что блядью она вышла никак не от наследственности и не от воспитания, а от бесовщины проклятой да дурного окружения. Свидетелей из дворни предоставил, что старательно пытался вразумить кровиночку розгами, причём неоднократно, но всё безуспешно. — Удивительно, как же так, — фыркнул Ваня. — В общем, судья решил что отцовской вины в грехопадении не найдено, а потому писать в документ следует не его, а того, кто своротил бедняжку с пути истинного. — По таковой логике я знаете с каким отчеством должен был бы записан быть? — подмигнул Даня. — От своего собственно имени. Совершил, так сказать, саморастление, поганец этакий. — Саморастление, — повторил Кирилл, будто пробуя слово на вкус, и даже записал себе в листочке зачем-то, — саморастление. Само растление. Запишем. Но надо получше как-то выкрутить… — А как вы в итоге-то значитесь? — Четверо на меня записаны, — развёл руками Мирон. — Трое, — уточнил Кир. — Четверо, — возразил Влад. — Нравится тебе это или нет, и хоть он и ушёл, но четверо. — Что-то у вас прям зуб на Максима этого, не так ли? — поинтересовался Евстигнеев. — Да не обращайте на нас внимания, Иван Игоревич, то лишь склоки блядей в борделе. Лучше… Мирон Янович, а можно нам… ну… платить же ж мы должны как-то за всю красоту эту. Посмотреть бы. Виталька там уже и натопил поди… Можно посмотреть? — Ну ты, Кирюш, прямой как оглобля. Не возьмут тебя в шпионы, — покачал головой Данечка. Ваня удивлённо заморгал, так как из этого запроса не понял ничего ровным счётом, но заметил, что все отвлеклись от своих сочинений и уставились на Фёдорова в ожидании какого-то решения. — Не знаю, есть ли у вас планы на сегодня, Иван Игоревич... — начал тот осторожно. — Я планировал заниматься вашим заказом. Мирон победно улыбнулся. — Если желаете, приглашаю вас присоединиться к нам сегодня в бане. Рассмотреть, возможно, новые перспективные ракурсы. Парни тут же подхватили, словно миманс в опере. — Женя к Мирон Яныча приезду шикарных веников купила, всяких разных! — Банька у нас хороша, липой обшитая! — Своя собственная, чужих никого, красота! — Погодка-то мерзейшая, самое то прогреться! Желание посмотреть на Мирона без лишних покровов боролось в Ваниной душе с опасением, что тело его выдаст, и свалить это на присутствие красивых парней вряд ли получится — их он уже видел раздетыми. — Но Кирилл же вроде посмотреть хотел… на что-то? — спросил он, пытаясь выиграть время и унять свои мятущихся демонов. Лица у парней сделались такие, будто он не понял чего-то ну совсем очевидного и элементарного. — Посмотреть эээ… не прошёл ли уже нынешний раунд тоски по волжским просторам, — сообщил Кирилл, невинно хлопая ресницами и кивая куда-то в сторону внутреннего двора. — Да не в этом же дело, господи, — закатил глаза Джон. — Бывает, ебёт клиент и на ушко про любовь рассказывает, слушаешь и знаешь, что чушь собачья. Но бывает иначе, поддаёшься мыслями этим, думаешь «а что если». Скользкая дорожка. Тут даже девицам лучше не мечтать мечтанья, а нам-то уж и подавно. И оттого херово на душе становится. Лежишь и думаешь — уж лучше б он молчал, просто молчал, ей-богу. — Но ведь кто-то на самом деле может влюбиться в проститутку и искренне желать пусть не жениться, но хоть вытащить из этой среды, — отметил Евстигнеев, отчаянно пытаясь сделать вид, будто речь идёт о примерах из мировой литературы и истории, а вовсе не об экземпляре прямо перед ними. — Более того, такое сотни раз бывало. Не обязательно это лицемерие. — Вы правы, — ответил Мирон, выложив три с полтиной поверх основной доли Виталика. — Но любовь здесь — совсем не то, что любовь в книгах и даже не то, что она за стенами публичных домов. В бордельном деле она принимает формы столь уродливые, что вам может и вообразить такое не получится до того как вы сами упадёте в это болото и будете хвататься за скользкие кочки, пытаясь выбраться. Но вылезти из него таким как был прежде не получается никогда. Ваня вспомнил оторванную половинку фотокарточки, встретился взглядом с Владом. — Соглашайтесь на баньку, Иван Игоревич. Вы много работаете в последнее время, пора и расслабиться, — сказал тот. «Вчера расслабился уже», подумал Ваня. — Это потому, что ты его всем клиентам нарекомендовал, а те поди ещё своим знакомым, — вставил Кирилл. А вот это было неожиданно. И очень лестно. — А что поделать, качество снимка в билете само вас рекомендует. Скрипнула дверь, все обернулись на звук — на пороге стоял Виталик с кипой белоснежных полотенец в руках. — Лёньку проводил, парадное запер. Баня вот полчаса и будет готова. Взгляд его заскользил по деньгам на столе, задержался на меньшей в сравнении с остальными получке Джона, на нём самом — тот всё ещё выглядел нервно — потом на альбоме в его руках. — Неси-ка седьмое полотенце, и хорошую рубашку сменную Ивану Игоревичу, чтоб не хуже его собственной, — распорядился Мирон. — О, вы с нами? Эт хорошо. У финнов есть поверье такое, что пока с человеком в баню не сходишь, нельзя ему полностью доверять. И ещё что если человеку полностью не доверяешь, то нельзя с ним в баню ходить. Евстигнеев нахмурился, пытаясь понять, подозревают ли его в чём-то дурном или ему только кажется. — На что это ты, братец, намекаешь? — с нажимом спросил он. Виталик в ответ лишь пожал плечами, но за него сказал Влад. — Если есть у человека большие богатства, он на всевозможных светских приёмах будет щеголять украшениями с драгоценными камнями. Но самый крупный и редкий свой бриллиант будет за семью замками хранить. Одно дело, если Мирон Янович вам своих элитных блядей показал, а другое дело если мы вам его покажем. Другой уровень доверия, знаете ли. — Так что пройдёмте мериться бушпритами, — подытожил Виталик.