Фотосалонъ

— Нет, подожди. — Мирон указал Виталику на свободное кресло, — Полагаю время пришло вам важную вещь сказать. Наш весьма нестандартный заказ Иван Игоревич исполняет как оговорено, нам же, в свою очередь, тоже не следует откладывать оплату в долгий ящик. Ваня втянул воздух носом и внутренне сжался. Не заставляй решать сейчас. Не заставляй. Не заставляй. — Как вы знаете, я обещал ему оплату деньгами или натурой на выбор, и поскольку сумма у нас набегает крупная по прейскуранту, — Фёдоров достал копию ценового листа из салона, про которую сам мастер уже и забыл, что выдал ему такую, — возможно что и комбинированно. — Часть деньгами, часть губами, — сообразил Кирилл. — Разумно. — Иначе говоря, Иван Игоревич, с этого момента мои молодые люди в вашем распоряжении, любой на ваш выбор, можно несколько. Выбирать Ване совершенно не хотелось, хотелось взглянуть прямо в эти огромные серо-голубые глаза и спросить — что же насчёт нас? Мы где-то здесь, в этих товарно-денежных обменах и прейскурантах, или мы в стихах и разговорах на крыше? На что вы позволите мне надеяться и… Евстигнеев заметил вдруг, что Джон, сидевший где-то на периферии его взгляда, выглядел что-то совсем нехорошо. Можно сказать где-то близко к тихой панике. Что-то было не так, его что-то пугало, тогда как остальные были вполне довольны жизнью. Ваня ещё раз глянул на неравные стопки купюр и попытаться сложить два и два. Не очень складывалось, но хотя бы вот… — Я никого из вас не стану заставлять, если вам не захочется идти со мной, — сразу сказал он. — Какое такое с вами да не захочется? — удивился Данечка, но вот Джон стал заметно спокойнее. Значит, догадка была верна. Ваня представить не мог почему, но отчего-то парень его опасался — причём именно в постельном плане, в общении и фотографировании его будто бы ничего не смущало. Как ни странно, мысль о том, что не у него одного в этом мире есть свои страхи и печали помогла смотреть на вещи трезво. В конце концов, он тоже может играть в эту игру. — Я благодарен вам за доверие, Мирон Янович. Часть суммы мне действительно стоит получить деньгами — хотя бы ради того, чтобы окупить материалы. Фёдорову, казалось, даже частичный отказ от услуг столь ценимых им мальчиков совсем не польстил, но он безусловно умел держать лицо. — Конечно. Думаю нам не составит труда рассчитать точную сумму затрат в этой категории. Но сколько бы не стоили плёнка и бумага, мастерство фотохудожника представляется в этой работе куда более ценным, — ответил он с улыбкой. — И нам хотелось бы оплатить его мастерством того же уровня, — подмигнул Кирилл и сделал красноречивое движение языком в щёку. — Окстись, ты хуи сосёшь, куда тебе до Ивана Игоревича, — осадил его Виталик. — Извините, — потупил очи Кир, но Мирон только фыркнул. — Справедливости ради, свои ступени профессионализма есть в каждом деле, не исключая и нашего. Но сравнивать их действительно сложновато. Тем не менее за качество услуг в этом доме я отвечаю. И я в нём уверен, кого бы вы не выбрали. Не тороплю вас, конечно, ни в коем разе. — Ой, а забавно будет, если Иван Игоревич на нас сейчас в бане посмотрит и скажет нет, давайте всё деньгами, — усмехнулся Даня. Какого-то глубинного смысла он в эти слова должно быть не вкладывал, но Мирона такая перспектива заметно напрягла. — А ты постарайся, чтоб он решил иначе. — У вас нет сейчас денег для оплаты полной суммы заказа? — поинтересовался Евстигнеев будто бы между делом. Он своими глазами сейчас видел, что средства у Мирона Яновича есть. Не исключено, впрочем, что у борделя были долги или какие-то текущие нужды, которые требовалось срочно оплатить. — Да есть, — отмахнулся от этого предположения Фёдоров. — Речь скорее о престиже заведения. Сказать, что Ваня был удивлён — просто ничего не сказать. — Позвольте, даже если б я вам сказал, что все ваши юноши страшны как черти у адского котла, какое мой личный выбор имеет значение? О нашем с вами уговоре не знает ваша клиентура, а если бы и знала, не всё ли им равно на вкус одного человека? — Это важно для меня самого, — признался Фёдоров. — Вы художник, я доверяю вашему видению, для меня это важно. — Но ведь определённо возможно считать человека или, допустим, нескольких людей эстетически прекрасными, но при том не иметь к ним непременно плотского влечения. Мирон странно заморгал, будто концепция эта была для него чем-то вроде кенгуру — вроде и рассказы про такую диковину уже слышал, но вот сейчас впервые в зверинце увидал и всё равно удивился. — Это из книжек что-то? — спросил Кирилл полушёпотом, оглядываясь на других. — Так-то да, но… — подтвердил Даня ещё тише, — Я всегда считал, что это там красивые слова для прикрытия. — Неси рубашку, Виталь, — сказал Фёдоров, не отводя глаз от Вани. — Я склоняюсь всё более к мысли предоставить вам голубей и дать волю снимать так, как видится правильным именно вам, а не мне. Мне кажется, из этого может что-то весьма интересное выйти, и даже… даже если это не будет коммерчески успешно, я готов на такие риски. — Я бы это предложение даже расширил, — сказал Влад, прежде чем Евстигнеев успел как-то отреагировать, — Я бы добавил в него вас. Ваня невольно задержал дыхание. — Ну почему бы и нет, в принципе, — протянул Мирон задумчиво. Ваня с трудом сдержал порыв объявить, что иной оплаты ему не надо, и может быть вообще ничего более в жизни не надо. — Но, знаете, едва я ли хорошая модель. Мне кажется я отвык… делать то, что мне говорят и доверять все решения кому-то другому. — Так побудьте плохой моделью, — предложил Ваня, сам себя удивив охрипшим тоном своего голоса. — Ох ты ж, — выдохнул где-то сбоку Кир. — Ну мы пойдём уже, а вы потом присоединяйтесь, — предложил Даня и живенько собрал у всех альбомы и листы, на которых они писали идеи. Джон кошкой выскользнул за дверь впереди всех, Кирилла Влад вывел чуть не за шкирку, в дверях развернув ещё и вернувшегося с бельём Виталика. Ваня наконец решился посмотреть Мирону в глаза. Тот поднялся со своего места и теперь смотрел на него снизу вверх, стоя слишком, слишком близко. — Вы, Иван Игоревич, зачем в меня так верите? Мне стыдно вас разочаровывать теперь. Он провёл рукой по стопке альбомов на столе. — Я уже не тот блистательный Мирон Фёдоров, каким был раньше, а вы, будто демон, всё внушаете мне обратное. Я хотел, чтобы вы вселили уверенность в них, принесли им распечатанные доказательства, что они прекрасны. Но… Знаете, думал себе так сначала, что буду в поезде ехать и вот описания им сочинять, а как сел за это дело, решил не решать за них. Лучше пусть пишут сами, чтобы портрет писался не снаружи, а изнутри и тем будто бы более действительности соответствовал. Я так хотел отойти в сторону, но зачем же вы?... Евстигнеев почувствовал, как беспомощно тает всё возмущение, появившееся у него от фотографии Гинтера. Мирон обжёгся собственным сиянием, вдруг отчётливо понял он. То, насколько Фёдоров был ярким, талантливым и буквально сводящим с ума, принесло ему немало страданий — и теперь он хотел быть скромнее, стоять за кулисами, скрыться в тени. С улицы донёсся колокольный перезвон. Ваня запоздало вспомнил, что это не просто воскресенье, а Tроица. И он не собирался в этот день снимать кого-либо, но работать всё равно планировал. Он не ходил в церковь уже очень давно — о чём, разумеется, ни в коем разе не должна была узнать матушка. Не то чтобы он питал к религии какое-то глубокое внутреннее отвращение, но и ничего полезного и душеспасительного также в ней не находил, предпочитая тихо игнорировать. — Мы вот потому и закрыты, — снова ответил на не озвученную мысль Мирон, — Не положено борделям работать по церковным праздникам, штрафуют. Можете сказать конечно, что вы ж и так заведение мужское и потому полулегальное, но нас всё равно проверяют, хоть и смотрят сквозь пальцы. Я предпочитаю не давать поводов для придирок. Некоторая потеря дохода не то, из-за чего стоило бы удила закусывать. Да и знаете, с настроения сбивает благочестивый аккомпанемент этот. Заставляет о карах небесных задуматься. — Мне кажется, нашлись бы и те, кому пришлась бы по вкусу нарочитая греховность похода в публичный дом в такие даты. Придало бы, должно быть, особую остроту ощущениям. Фёдоров усмехнулся и кивнул. — А вы очень хорошо угадываете извращённые фантазии, как для человека, который так аккуратно и нерешительно целуется. — Но я не знал, что это вы! — возразил Ваня, и только благодаря выразительно поползшим вверх бровям Мирона сообразил, что сейчас ляпнул. — Это мог быть… это мог быть Костя вообще. — Опасаетесь его? Правильно. А вы ведь вчера даже толком не знали, кто он, так ведь? — Сдаётся мне, я и теперь этого толком не понимаю. — О, это занимательная личность. Один из самых рисковых в нашей профессии. Проститутке гораздо опаснее в одиночку, вне борделя — а он работает именно так. И, надо сказать, талантлив невероятно и пользуется огромным спросом в среде людей с соответствующими интересами. Однако ж при всём уважении, я запретил своим его принимать, не убедившись, что в его билете свежая подпись врача, чтоб вот ещё чернила не высохли. — Погодите, это он и сам работает, и как клиент ходит? — наконец сложил картинку Ваня. Он вроде бы должен был понять это ещё раньше, когда подслушал разговор в столовой, но тогда все его мысли были заняты совсем другим. — Именно. Хотя конкретно к нам не так часто. — Рождён для любви, как сказали бы средние поэты. — Человеку нужно ровно столько, сколько нему нужно, сказал бы я, — ответил Фёдоров, убирая деньги в сейф. — Осуждать людей за постельные аппетиты уж точно не в моей компетенции. — И он, зная ваши правила, тем не менее пошёл на проверку, — Ваню всё ещё кривило от мысли насколько неловкая это должна быть процедура, — только ради того чтобы предупредить вас. — Меня он мог предупредить и так, просто поговорив или передав записку. Возможно, я тут и вовсе только повод, а вот старая любовь не ржавеет. Лишь полнеет чуть и лысеет, — Мирон подмигнул лукаво и провел рукой по бритому затылку, но тут же сменил тон на более серьёзный. — Это то, что я пытался донести чуть раньше. Мир проституток, вся любовь — как в кривых зеркалах. Сначала ради тебя человек пойдёт на дополнительные траты времени и денег, потом отлюбит так, что кровать задымится, а через несколько часов уж прыг с другим в койку. А ты спи на коврике и деньги принимай. За аренду кровати. Евстигнеева тянуло сказать «я б пошёл напился», но он почему-то промолчал. Хотелось сделать вид, что он более толстокож и вполне готов к этому самому миру проституток. — Это многое объясняет, — ответил он вместо того. Фёдоров был очень чуток к тем, кого любит, да и к людям вообще. Ваня не мог не заметить, как внимательно тот всегда выслушивал собеседников — что его самого, что своих голубей, что всех гостей вчера, даже когда те с пьяных глаз несли полнейшую ерунду. И занимательнейшим образом раскрывался сам, говоря о других. Вот кстати… — Позвольте поинтересоваться, а что такое с Джоном? Мирон застыл на мгновение. Кажется, ему не хотелось говорить на эту тему. — А, вы заметили. Полностью рассказать вам его беду не считаю себя вправе, но вы видели, должно быть, между ним и остальными некоторую разницу в заработке. — Мягко говоря. — Вследствие некоторого… инцидента, так назовём, он отказывается в моё отсутствие принимать новых незнакомых ранее клиентов. Я понял это и разрешил. Проблема в том, что те, кто заходит к нам впервые, в значительной их части именно его и желают. Думаю, вы догадываетесь почему — он здесь всё-таки самый необычный, а некоторые господа из путешествий привезли с собой ещё… — Мирон вдохнул и медленно выдохнул, — впечатление, будто представители аборигенных народностей в дальних странах более к разврату склонны, с одной стороны, и с другой стороны наивны, а потому их легко обмануть. — Но он ведь родился и вырос отнюдь не где-то там под пальмами, в абсолютно иной культуре. — Этого никто не спрашивает. Сходу воображают себе что-то своё, и свято уверены будто правы. — Допустим. Но почему он так напрягся от ваших слов, что я имею теперь право воспользоваться их услугами? Неужели я так страшен и ничем не отличаюсь от других? Мы ведь знакомы с ними не первый день. — Парни предполагают, что ваш прибор сильно больше среднего, скажем так, — ответил Мирон, очень стараясь не улыбаться и всё-таки улыбаясь. — Пардон? — уточнил Евстигнеев. — Ну, есть у них основания так считать, они всё ж немало повидали на своём веку. Джон думал, что недостачу по банку я ему предложу отработать именно на вас. И не то чтоб он сильно ошибался, вы человек чуткий и разумный, вам бы я его доверил. Другое дело, что я вас-то заставить не могу выбрать именно этого. Ваня открыл рот, закрыл рот, поморгал, посмотрел по сторонам растерянно. Из всех возможностей свой «прибор» сравнить с другими именно в рабочем состоянии было у него раз шесть до того. И вот не поспоришь, у него каждый раз оказывался больше, чем у его любовников. Но не сказать, чтоб прям значительно больше. — Кир с Даней наоборот любят повнушительнее агрегаты, если что, — по-своему интерпретировал Фёдоров эту паузу. — Да и двух других мало чем напугать можно. Пойдёмте? Ваня кивнул и открыл перед Фёдоровым дверь — он всё соблюдал с ним нормы этикета как с барышней. В коридоре обнаружился стул с накинутым на него шикарным халатом, домашние тапочки в османском стиле, две рубашки разных фасонов и какой-то ключ на шёлковой ленте. — Это от комнаты напротив, — объяснил Мирон, — можете там свою одежду оставить. Я подожду. Ваня никогда ещё так быстро не переодевался. Притормозив только, посмотрев на себя голого в зеркало. В голову пришла совершенно дурацкая мысль, что может быть имеющееся у него парней даже разочарует, раз уж они и правда повидали всякого. Во дворе обнаружилась Женечка в мужской бекеше, с невозмутимым видом ощипывавшая гуся. Никакого удивления появлением Вани она не выразила, только коротко кивнула и продолжила свое дело. — Никто здесь, видите, не ревностен в вере своей, — заметил Мирон таким тоном, будто бы даже извинялся, — Данечка может и пошёл бы в церковь, но ему запрет наложен, а запреты он блюдёт, хоть и в другой город переехал. Не во Xристе живём, ох, не во Xристе. Но вопреки его словам, когда Евстигнеев скинул халат, Джон рьяно перекрестился, глядя ему прямо на причинное место. Аж смешно стало. — Перед таким линкором можно и развести мосты, м? — подмигнул ему Мирон и разделся тоже. Ване захотелось перекреститься. — Если желаете, можем полотенца надеть, — сказал Федоров, — Но здесь мы всё одно в борделе, так что… — Нет, так вполне приемлемо, — ответил Ваня, усилием воли заставив себя отвести глаза. — А мне вот нравятся евреи и татары, — между прочим сообщил Кирилл, даже не пытаясь делать вид, будто не заметил, как и отчего господин фотограф в лице переменился, — Очень удобно и чистенько. Ничего лишнего, ну вы поняли. Не то чтоб я со своим лишним желал расстаться, впрочем. «А ещё он здоровенный даже так», подумалось Евстигнееву. И вообще не то чтоб обрезание как-то на длину влияло. Только делало всё каким-то очень явным. Хотелось прикоснуться. И сфотографировать бы тоже. Да. Ему действительно захотелось красиво сфотографировать чей-то мужской орган, и это даже не показалось хоть сколько-нибудь противоестественным. Объективно больше ничего необычного в Мироне не было. Он выглядел хорошо, но и только. Кому-то, должно быть, он мог даже и не понравиться. Физически. Ваня четко осознал в этот момент, что в этом человеке всё решал ум и характер. Он был невероятно привлекателен вовсе не от природы, а от того каким создал себя сам. — Вы устали наверное с дороги? — спросил Виталик. — Про усталость пожалуй наоборот мне спросить нужно, — возразил Мирон. Виталик и правда без одежды являл собой то ещё зрелище — синяки на шее, на талии, на запястьях, плечи покусаны, колени в ссадинах. — Это хорошая усталость! — заявил он и посмотрел на Евстигнеева с вызовом, заметив, что тот его разглядывает. — Так или иначе, лучший ёбырь в моей проклятой жизни. Ну если только кто-нибудь не перехватит это первенство. Влад недвусмысленно хмыкнул. С повязанным на голову полотенцем он был похож не иначе как на персидского падишаха, и на гостя взирал соответствующе — будто это они тут его оценивают, а не он их. — Владислав здесь вёл дела во время моего отсутствия, — сообщил зачем-то Фёдоров. Можно было подумать, что он как проститутка представляет клиенту свою мамку с видом «вот с ним о цене и договаривайтесь». Ваня вспомнил вдруг, что именно Влад сказал про скрытый бриллиант. Именно Влад предложил Мирону участие фотосессии на Ванин вкус. Что вообще это значит? — Так, давайте вы, господа, сейчас водичкой ополоснётесь, а там на полки голова к голове, и мы вас попарим как следует. Даня! — Всё готово, — тот появился в дверях предбанника, держа в руках пару липовых веников с соцветиями, — Ох и красавец же вы, Иван Игоревич! Все согласно закивали, а Фёдоров посмотрел внимательно, будто желая определить, действительно красавец Ваня или так себе средненький. — А я вам сразу это говорил, — заключил он торжествующе.