Фотосалонъ

В общей сложности Кирилл извинился уже раз шесть или семь. Видно было, что он действительно мучился совестью. Но в этот раз, личного без присутствия Мирона Яновича, раскрыл наконец свои мотивы. — Можете что угодно обо мне думать, что я трус или что тревожусь сверх меры. Кабы речь шла обо мне самом, так и чёрт бы со мною, жил как дурень, дурнем и помереть могу, но Мирон Янович же… Беспокоюсь я за всю историю эту. Я хочу чтоб вы были с нами там на вечеринке, уж вы-то его точно из виду не упустите и сразу углядите, если к нему этот хмырь приблизится. — Ах ты ж маленький засранец! — умилился господин Тимарцев. Господин Тимарцев — Александр Сергеевич — был тем самым совладельцем ресторана на Лиговской, которого Кир обещал к Евстигнееву привести в случае его проигрыша в споре. Вопреки ожиданиям, тот был совсем не стар — на вид и вовсе Ванин ровесник, очень высокий и очень улыбчивый мужчина. Лицо и манеры его казались простоватыми, но одежда, обувь, часы, роскошный выезд — всё выдавало в нём человека весьма и весьма обеспеченного. Они сидели у Вани в салоне за чашкой чаю по случаю знакомства. Говорил в основном Кир — рассказывал причём всё как есть без утайки — а Ваня только старался не слишком нервно дёргать глазом от того, насколько этот сторонний вроде бы человек был посвящён в дела голубиного борделя. — Да, это я виноват. Иван Игоревич очень проницательный, он троих остальных чётко угадал, только нас двоих перепутал. Я постарался просто… подумал, как сделать так чтоб он решил будто я это кто-то другой? Ну и в глотку прям, как Виталик, ну вы знаете, при такой-то шее клиенты от него того и ждут первым делом. Но не из злого, поверьте, умысла! Просто в присутствие господина фотографа за маман спокойнее будет. Мы решили, что важно его заманить на мероприятие. — Так и пригласили бы просто, — чуть не в один голос сказали Евстигнеев с ресторатором. — А как мы это Янычу объяснили бы? Вы ж его знаете, он и чёрта не боится, заботу о себе не приемлет. А Иван Игоревич, вы уж извините, нам там нужен непременно трезвым и внимательным. Вот вам повод не пить — работа же. И уж он-то гада узнает и под париком. Ваня вовсе не был так уверен, но доверие ему крайне льстило. К тому же теперь он понимал суть хитрого замысла парней и в душе согласен был, что за Фёдоровым стоит приглядывать. Тем более на мероприятии, про которое в среде людей посвящённых точно было известно, что он там будет, и куда при желании можно было пройти неузнанным. — Более того, он ведь мог и выиграть. Мне даже немножко хотелось чтоб он выиграл. Ух какие снимки были бы, весь свет ладошки б стёр, дрочимши. Евстигнеев, правду сказать, не знал вовсе, захотел бы он делиться с миром таким сокровищем, или оставил бы себе и чах над ним, как Кощей над златом. — А даже если б решили они результат не показывать никому, — продолжил Кирилл, — так всё одно хорошо. Мирону с ним нравится, он спокойнее становится, это все заметили. Александр Сергеевич впечатлённо покивал. — Я обязан Мирону Яновичу своим достатком, — сказал он. — Я ему вообще всем обязан! — с чувством добавил Кир. — …он звезда моих вечеров, даже когда не играет там главную роль. И я пекусь о нём не менее других. Но вы должны понимать, что абы кого я не мог допустить в свое заведение в такой вечер, тем более с фотоаппаратом. Снимать можно будет только тех, кто даст на то внятное и трезвое согласие. Перед распространением карточек оговорить с каждым условия дополнительно. И со мной тоже. Пока под нас вроде бы никто не роет, но, знаете ли, все под богом ходим. — Не вопрос, я понимаю секретность. — Это риск в том числе и для вас. Снимать такие порочные вещи. — Мне кажется, поздновато меня об этом предупреждать, — ухмыльнулся Евстигнеев. — То, что происходит у меня, заработает вам дополнительный круг ада. — И в нём будет приятная компания. Ресторатор искренне рассмеялся. — Однако расстроились же, что не выиграли? — поинтересовался он. — Конечно, — честно ответил Ваня и решил добавить щепотку лести: — Но я не расстроился, что проиграл. Как бы я ещё попал на что-то подобное. — Ну-ну. И какой вам больше всех понравился? — О чём вы? — О том, что эти юноши умеют разыграть карту своего таланта в нужный момент. — Извините уж, мы шлюхи, — возмущённо встрял Кирилл. — И действуем методами, которые доступны шлюхам. Вы тоже могли бы, знаете, нежеланного гостя на входе отловить, дать раза и чтоб впредь носа не казал за целый квартал от заведения вашего. Но всё ж такого не планируете, а почему? Потому что Мирон Янович не велит, так ведь? — Он считает подобное проявлением слабости. Сказал, что готов встретиться с Гинтером лицом к лицу и если нужно, прилюдно выслушать всё, что у того найдётся ему сказать. — «Выслушать»! — презрительно фыркнул Кир. — Отчего он так уверен, будто тот с ним разговоры говорить желает, а не ножик булатный в грудь вонзить? — Видимо, из предыдущего с ним общения. Насколько разумею, тот и раньше ему грозился всеми карами небесными, но стоило глаза в глаза посмотреть, робел, немел и заикался. — С тех пор прошло время. Может тот умом двинулся пуще прежнего. Из того что слышали, никаких там признаков отрезвления. Поэтому простите нас, Иван Игоревич, я признаюсь, что манипулировали вами, но… — Господи, да я понял вас, — не выдержал Евстигнеев. — Понял и прощаю. Вы хотите в меру сил маман обезопасить, приставив к нему кого-то, кто под красивым предлогом не будет занят самой вечеринкою. Я согласен и даже методом вашим не возмущён, с учётом что требовалось перед ним всё достоверно разыграть. Да и не то чтобы я пострадал ужасно оттого что меня пятеро ублажали. Переживу как-нибудь эту невыносимую муку. — Вот я и спрашиваю, — снова разулыбался Александр Сергеевич, — который из мучителей вам более всех пришёлся по вкусу. Ваня не знал, кто. Не думал над этим даже. Ему действительно это было не важно. Более того, если бы выяснилось вдруг, что сам Мирон оный экзерсис проделывает хуже всех, это ничего не поменяло бы для Евстигнеева. Его влечение не было плотским. Чёрт. Чёрт, чёрт! Он заставил себя вдохнуть поглубже и вспомнить говоренную Фёдоровым мудрую мысль: не всё в этом мире вертится вокруг тебя. Ваня посмотрел на гостей внимательнее. Почему именно Кирилл взялся убеждать Тимарцева? — Сдаётся мне, я знаю, какой ответ вас бы порадовал. — Ха! — Кир щёлкнул пальцами. — Вот я ж вам рассказывал, мсье фотограф людей как книжки читает. «Но в некоторых, правду сказать, я половину из прочитанного не понял», — подумал Евстигнеев. — Господин Фёдоров ведь его сначала в бордель и брать-то не хотел. Уж больно забавно у него выходило, всё чересчур как-то. Но я настоял, и, как видите, оказался прав. Кир выразительно двинул бровями, как бы предлагая запомнить, что с помощью этого человека можно повлиять на Фёдорова, если тот на что-то не решался. Ваня кивнул и сообщил что чертовки рад знакомству. Ресторатор в ответ улыбнулся до ушей и протянул карточку с указанием адреса, даты и времени, но без малейшего намёка на суть мероприятия. Когда гости вышли, Евстигнеев откинулся на кресле, прикрыл глаза, и вновь позволил себе окунуться в приятнейшее воспоминание о взгляде Мирона, когда тот понял, что Ваня проиграл пари. Сожаление. Это было сожаление. Он хотел эту съёмку тет-а-тет. Может, ему нужен был формальный повод, может, он стеснялся или опасался попросить сам, но он хотел. Пришедшая в фотосалон почти через час клиентка даже спросила каким это своим мыслям он так улыбается. Будучи хорошим дельцом и просто хорошо воспитанным человеком, Евстигнеев похвалил прекрасно подобранные фасон и цвет её туалета. Первым, кого Ваня заметил на приёме, был Кирилл. Он стоял в центре зала в алом шёлковом платье и сиял будто рубин в императорской короне, так сильно притягивая взгляд, что Лёнечку возле него и не сразу заметно было. А Лёнечке, надо сказать, очень к лицу был парик, и даже платье каких-то слишком взрослых, чёрно-зелёно-охряных цветов его никак не старило. — Оксана Яновна чуть позже будет, — сообщил он. — У них, видите ли, закрытый экипаж много людей сразу не вмещает, а плюс к тому Владичка столь велик, что всегда занимает второе место. Владичка тут же возник из толпы у Евстигнеева за плечом и шлёпнул наглеца по лбу сложенным веером. Впрочем, они сразу же отвлеклись на представление многочисленных гостей друг другу. Присутствующие в массе своей были мужчины, переодетые в женщин, реже наоборот — барышни переодетые в мужчин. Кто-то выглядел весьма потешно, другие весьма даже привлекательно, а некоторых было и не отличить с первого взгляда от настоящих дам. Ещё человек пять-шесть, включая самого хозяина заведения и обслугу, разносившую на подносах напитки и закуски, были одеты соответственно своему полу. — Чего это вы, Александр Сергеевич, сам не решаетесь влится в вихрь общего безумства? — полюбопытствовал Ваня. Господин ресторатор неожиданно покраснел и чуть с запинкой ответил: — С каблуков падаю. Даже с низеньких. Но вам-то чего жаловаться — я б при таком раскладе и вас самого б нарядиться пригласил. — Не сделал бы из того трагедии, скажу вам честно. На студенческих вечеринках всякое проворачивать доводилось. Ваня заметил в уголку Костю в пышном кринолине с развесёлыми бантиками, очень не по этикету, но при том очаровательно поездавшего виноград прямо с ветки, и решил что пора уже доставать аппарат и начинать. Он поснимал с полчаса, раздавая комплименты направо-налево — большую часть в общем-то вполне заслуженно. Желающих запечатлеть свое образ оказалось немало. Молчаливая официанточка уже дважды подносила Ване лимонад, будто кто-то её инструктировал не давать месье фотографу алкоголя. Все представлялись явно не теми именами которыми крещены были, мило щебетали друг с другом и явно ждали начала какого-то главного действа. Евстигнеев обратил внимание, что Кирилл даже не пил ничего крепкого и заметно волновался. Влад — Эмма, оказывается — тоже был серьёзен и сосредоточен, что-то повторял себе под нос, то и дело нервно разглаживал богато расшитые орнаментом складки своего тёмно-бордового платья и поправлял на груди ожерелье с тем же орнаментом. Но в остальном всё было чинно-мирно, так что Ваня задумался даже, чего это все были так уверены, что сюда непременно заявится один конкретный нежеланный гость. — Как вам атмосфера, Иван Игоревич? — спросили из-за спины. Евстигнеев повернулся сию секунду, узнав голос. И сразу узнал глаза, но всё остальное… — Атмосфера прекрасная, — ответил он и постарался что-то сделать с лицом, потому что… — Прекраснее сегодня только вы. Он не удержался и поцеловал Фёдорову руку, понимая уже, что сморозил косноязычную чушь, но даже об этом не беспокоясь. Мирон действительно выглядел восхитительно. Ему шли волосы — не какие-то блондинистые кудельки или блестящие косы воронова крыла, нет — парик был естественного русого цвета, тон-в-тон с собственными бровями. И платье хоть и было пошито из дорогого струящегося шёлка, но довольно скромное, светло-голубое с белым — вовсе не то, чего ожидаешь от дамочки лёгкого поведения. И шея в этом сапфировом колье была столь соблазнительна, что её хотелось бесконечно осыпать поцелуями, прерываясь только на благоговейный шёпот о любви, как в самых глупых дамских романах. — Благодарю вас. Очень хотелось бы с вами поболтать, но у меня девочка волнуется — с вашего позволения, отойдём с ней ненадолго. Он взял Кира под локоток и увлёк куда-то к стеночке. — Смотрятся как лебедь с павлином, — сказал Влад им вслед. — Я в Кирюхе души не чаю, но такой дивой как Мирон он никогда не станет. Хотя оно, пожалуй, и к лучшему. Как бы ни был хорош чей-то образец, всегда предпочтительнее быть собой… Эй, Иван Игоревич, вы дышите давайте, что ли. Говорят, для здоровья полезно. — Угу, — только и смог выдать Евстигнеев, не отрывая глаз от затянутой в корсет спины Фёдорова. — Хватайте Витальку за мягкое место и тащите вон за колонны, будто тискать собрались, — вдруг быстро зашептал Влад Ване на ухо. — Зачем это? — ни черта не понял Евстигнеев. — Так нужно, — сквозь зубы прошипел тот. — Срочно уйдите из-под света люстр, пожалуйста. — А… а где он? — Господи, да вот же, — закатил глаза Влад и указал на ту самую «официанточку» в форменном чёрном платье с передником. — Мадемуазель, я вижу вам немного скучно? — дурацки подкатил Ваня и взял фотоаппарат с треногой подмышку, не совсем понимая что вообще делает и с какой целью. — Идёмте расскажу вам об игре теней. Взял всё-таки только за талию — ниже хватать постеснялся. За колоннами было на порядок темнее, и народу практически никого. Виталик перехватил руку и сам протащил Ваню шагов на тридцать дальше. — Смотрите через отражение в зеркале, — сказал он, — только тихо. Вон та, в оранжевом. Та, а точнее тот, был именно из тех кто в женском выглядит нелепо. И Ваня узнал его. Узнал моментально, несмотря на криво сидевший дешёвый парик. Сразу же стал выискивать в толпе Фёдорова и не нашёл, хотя они стояли на ступень выше и помещение хорошо просматривалось. Господин Тимарцев стоял чуть поодаль от центра зала и с кем-то непринуждённо беседовал. — Что делать? — спросил он, внутренне готовый абсолютно к любому повороту. — Следить пока, — развёл руками Виталик. Чуть помолчал и добавил: — Джон сегодня в экипаж рысака запряг. Серого в яблоках. В гриве сиреневые ленты. — Вы предлагаете бегство? — уточнил Евстигнеев. Макаров закатил глаза, явно устав от всех этих господских понятий о чести. — Нет, давайте я ему подсыплю кой-чего, чтоб его пропоносило и вовсе не до Мирона Яновича стало. — Серьёзно? Ответить Виталик не успел, потому что Гинтера заметили уже не только они, и реагировали не столь деликатно. — Ой-ёй-ёй! — заголосил Костя на весь зал. — Какие к нам люди пожаловали! Леди Гинтep собственной персоной! А что случилось? А чем обязаны? Обнимемся, дружище! Теперь на них смотрели, кажется, вообще все. — К чертям катись, пьянчуга обоссаный, — ответил тот. — Вот как, значит? Ваня заметил в первом ряду расступившейся толпы Кирилла, но Мирона рядом с ним не было. — Я не на твою рожу смотреть приехал. — Ой, правда? — осклабился Костя. — А на чью же? Подскажите, любезный, а то никак не приходит на ум. Это такая загадка для всех нас. Вокруг раздались смешки. Кажется, все были прекрасно осведомлены об отношениях действующих лиц. — Это трус сюда даже не выйдет. Боится смотреть в глаза мне… Где ты, блядь подзаборная? Я тебя, суку, видел, да и все видели! Гинтер вышел в центр, словно борец на арене, и огляделся вокруг. К Ваниному удивлению, больше половины присутствующих принялись скандировать «Ок-са-на, Ок-са-на!» будто вызывали на бис артистку-приму после спектакля. — Сбежала Оксанка? Она всегда сбегает, да. Мне дела нет до неё совершенно! — Ну-ну, ну да, мы так и поняли, — флегматично покивал парень с огромными серьгами и в цыганском платье. — Мне до неё дела нет! А она ссыт поговорить всегда. Завела себе цирк из этих вон зверюшек, ими прикрывается. Кир нехорошо изменился в лице и дёрнулся вперёд, но его удержал за руку откуда-то появившийся Джон. — Если не важна она тебе, так и не устраивай тут сцены. Мы на самом деле собрались здесь совсем с другой целью. — Ты пасть бананом заткни, макака заморская! Твоё место на плантации, блядь, в Америке. — Тварь, — отчётливо сказал сбоку от Вани Виталик и пошёл в толпу. Евстигнеев двинул за ним и даже обогнал, чувствуя как закипает внутри гнев и всеми силами стараясь держать голову холодной. — Твои претензии ко мне не дают тебе права оскорблять моих работников, — раздался спокойный голос. Мирон вышел в образовавшийся круг. — И я не думаю, что нам есть, о чём с тобой беседовать. Я простил твои выходки, точка поставлена. На лице его не было ни страха, ни отвращения. Можно было подумать, что и вообще никаких сильных эмоций, но Ваня знал человеческую мимику слишком хорошо. Фёдоров злился, хотя и держал себя в руках. — А я тебя никогда не прощу, ни за что! Можешь тут ползать передо мной на коленях и в слезах умолять вернуться — нет тебе, дряни, прощения! Эта истеричная манера речи начинала уже надоедать. — Не прощать — твоё решение, тебе с этим жить. Но оставь моих ребят в покое. — С твоих сосунков надо со всех шкуру спустить на площади. Доложить бы о них куда следует. Кажется этот хам всё же был не так уж беспросветно туп — он догадался, где у Мирона слабое место. — Тогда придётся рассказать, откуда вам это известно, герр Гинтер, — елейным голосом напомнил Александр Сергеевич, — могут всплыть весьма занятные факты вашей биографии. — Ты вообще заткнись, шут гороховый. Оксанка тебе не принадлежит, она моя! Кирилл громко и презрительно фыркнул. — А что ещё тебе принадлежит, слышь ты, владычица морская? — Он мне, выпиздыш, клялся в любви! Стихи писал, как весь мир у наших ног будет! Всему свету говорил, что я лучший из поэтов! Или скажешь, что не было? Скажешь, не водил речей таких, а, птичка? — Ты всё ещё прекрасный поэт, Дим, — ответил Мирон, впервые называя его по имени, — ты мастер слова. Но я предпочитаю тех, у кого слова не расходятся с делом. — Я никогда не врал! Ни-ког-да! Да я тебя, мразь, характеру учил! — и он ударил кулаком в ладонь для наглядности. — Я тебя королевой своей считал, всё для тебя делал. — В пизду такую коронацию, — сказал Виталик. Гинтер резко повернулся в его сторону, но не заметил невзрачного невысокого парня и вместо того грозно уставился на Евстигнеева. Снизу вверх. Ване почему-то стало весело. — Что ты вякнул? — В пизду. Такую. Коронацию, — чётко и разборчиво повторил он даже не свои слова и улыбнулся в лицо. Вблизи этот агрессор выглядел отнюдь не страшно, а скорее смешно в своей нелогичной истерике. Как Мирон мог такого злобного лепрекона когда-то полюбить, ей-богу? — Иван Игоревич… — начал Фёдоров. — Ага, ага, полюбовник твой новый? — взвизгнул Гинтер, и резко влепил пощёчину. Но вопреки Ваниному ожиданию, не ему, а Мирону. В зале все разом ахнули. Потом ахнули второй раз, и Евстигнеев даже не сразу осознал, что уже держит хама левой рукой за воротник, приподняв так, что тот аж стоит на цыпочках, чуть не в воздухе висит. А ещё он осознал что теперь чем-то странно запахло. Чем-то… испражнениями? — Однааако, — всё так же расслабленно протянул парень в цыганском. — Красноречивая картина.