Владыка

Алёша пошёл в сарай и развинтил двигатель. Теперь стало понятно, что нас так странно встряхнуло. Из-за спины раздался тихий стон. Любава стояла на четвереньках и придерживала руками грудь, которую задели железные пальцы Алёши. Выглядела она смущённой. Он хотел сказать, что ничего страшного не произошло, и уйти, но Любава вдруг всхлипнула и почти беззвучно прошептала: — Алёша… ты… не хочешь… когда всё кончится… в койку со мной? Алёша опешил. Он и не подозревал, что она догадывается о том, что он чувствует к ней. — Что за глупости, — сказал он. — Конечно, хочу. — Тогда поцелуй меня. — Она, не переставая дрожать, встала на ноги и толкнула Алёшу на сеновал. Тот послушно присел на коленки. Любава быстро прижалась к нему и повела губами вверх-вниз по его шее. Она явно волновалась и путалась в словах. — Ты давно знаешь? — спросил Алёша, задыхаясь от волнения. — Я? С детства. Это во мне уже с рожденья. — Значит, ты всегда хотела… меня? — Не всегда, — прошептала Любава. — До тебя, ты знаешь, я вообще никого не хотела. Ни парня, ни соседского кота. Даже конь в огороде мне ни разу не понравился. Она принялась торопливо расстегивать верхнюю пуговицу на его рубашке. Но Алёша удержал её и нежно положил ладонь на её напряжённое плечо. — Не надо, Любаня. Не сейчас. Ты разве не видишь, что я весь дрожу? Придётся тебе меня как следует отшлёпать. — Д-да, — с готовностью согласилась Любава и, не разжимая руки, которой сжимала его плечо, мягко потянула его к себе. Сквозь ворох еловых ветвей в низком прямоугольном окне сарая был виден двор, старый, мрачный и заснеженный, с дорожкой, ведущей к дому, и сугробами, похожими на нанесённые ветром сугробы. Алёша взял в ладонь чуть влажную прядь волос Любавы и нежно провёл по ней кончиками пальцев. К его радости, Любава не сопротивлялась. Она широко улыбнулась и подставила ему свои розовые губы. Алёша закрыл глаза, втянул в себя воздух и наклонился к ней. Любава снова послушно изогнула спину, и её тело послушно последовало за его движением — и всё замерло в предвкушении. Но вдруг она отстранилась. Если бы кто-нибудь из сидящих во дворе сказал Алёше, что через несколько мгновений случится это самое, он не поверил бы. А произошло следующее. Внезапно Любава приподнялась, оттолкнула его и села. Подбородок её задрожал, а из глаз хлынули слёзы. Она тряхнула головой и принялась со свистом вдыхать и выдыхать воздух. Видимо, ей трудно было дышать через сведённые судорогой пальцы. Наконец она выпустила стиснутую в кулак руку и открыла глаза. Алёша растерянно глядел на неё. В полной тишине прошло несколько минут. Любава прижала руку к груди, подняла взгляд и посмотрела Алёше прямо в глаза. — Встань, — сказала она. Алёша поднялся. Любава сжала губы и опустила глаза. Алёша уставился в пол. — Любавушка… — тихо прошептал он. Внезапно она подняла руку и поцеловала его в щёку. Он обмер. — Ступай, — сказала она. — И не греши. Ты не заблудишься, иди прямо. Там недалече. А то дорожка очень крутая. Вершина, видишь, откуда виднеется? — Вершина… — повторил Алёша, сделал ещё шаг и повернулся, чтобы идти. И в тот же момент Любава коротко ударила его в живот. Алёша сначала не почувствовал боли. А когда заметил — удивился. Ему даже показалось, что удар был несильным. Любава по-прежнему не смотрела на него. И вдруг Алёша учуял грохот приближающихся ног, обернулся и увидел огромные чёрные тени, мчащиеся к нему по поляне. Бежать было некуда. Алёша сунул руку в карман, нащупал завернутые в тряпку свёртки, развернул их, поднёс к глазам и увидел наколотые на свёртки монеты. Алёша взял все шесть монет, зажал их в кулаке и замер. Вокруг него стало совсем темно. Стало слышно, как во мраке что-то шуршит, попискивает и посвистывает. Потом к этому звуку прибавилось гулкое гудение, словно прямо в уши поставили огромный орган. Алёша стоял и ждал. Сначала был слышен только этот гул. А потом Алёша почувствовал, что из темноты к нему несётся что-то очень большое и мохнатое. Он поднял глаза. Это было так странно — смотреть в темноту и видеть огромную мохнатую чёрную голову, склонившуюся над ним в полуметре. Чёрные глаза быстро мигали. Ещё миг — и Алёша почувствовал, что одна из чёрных косищ больно упёрлась ему в бок. Через секунду гул в ушах стал почти нестерпимым. Свет в глазах померк. Алёша попытался сделать шаг, но не смог: ноги не держали. Он хотел закричать, но у него ничего не вышло. — Ну вот, — подумал он, — теперь и помирать можно. Он зажмурился и сделал глубокий вдох. Что-то огромное наклонилось над ним, и изо рта у него вырвался тихий булькающий звук. — Ну что, петушок? — спросило чудовище — Помирать ещё не хочешь? Алёша открыл глаза и увидел огромную оскаленную морду, нависшую над ним. Голова была старой и лохматой, а морда — совсем взрослой. Вскоре из угла избы послышались всхлипывания. Алёша увидел Тихона и Бабулю, прижавшихся к печке. Они кутались в серые кроличьи шкуры, но Алёша хорошо знал, что это очень старое и никому не нужное тряпьё. Они будто ходили вокруг и искали, чем бы ещё помучить несчастного Алёшу. Алёша попытался улыбнуться, но сразу понял, что улыбка получилась жалкой и вымученной — во рту пересохло и сделалось очень страшно. А лицо надвигающегося на него монстра было совсем рядом — он уже ощущал вонь, исходящую от этой оскаленной морды. Изо рта пахнуло псиной. Алёша поднял руку и нащупал на стене лучину. Руки сильно дрожали, а пламя обжигало пальцы. Вдруг он почувствовал толчок в спину и упал навзничь. Чудовище издало оглушительный рёв, заслонилось лапами и перепрыгнуло через него, завалив на пол. Оно навалилось на Алёшу, и его зелёная туша стала медленно перекатываться с боку на бок. Алёша изо всех сил сжимал горящую лучину, пока огонь не угас. Но боли он не чувствовал — она уже прошла, и на её месте остался только ледяной страх. Ничего уже не видя, кроме ночного неба, Алёша приподнялся на руках, потянулся рукой к лучине и вдруг почувствовал резкую боль в плече. От неожиданности он выпустил лучину, и она полетела куда-то в темноту, а он сам вдруг тяжело рухнул на пол, прямо на голову нависшему над ним чудовищу. У него перехватило дыхание от удара. Несколько секунд они неподвижно лежали друг на друге. Потом чудовище перестало ворочаться и затихло. Лёжа на боку, Алёша приподнял голову и посмотрел на него. Чудовище тихонько храпело, навалившись грудью на его ноги и задрав вверх короткую согнутую лапу с торчащим из ладони сапогом. С некоторых пор Алёша перестал бояться чудовищ. Он поднялся, и ему в лицо пахнуло едкой вонью — так воняло из открытой пасти чудовища, когда оно храпело. Он стащил чудовище со спины, задрал ему морду и крепко зажал ему ладонью пасть. Теперь он мог управляться с ним только одной рукой. Через минуту рука у него была вся в крови, а самое страшное, что у чудовища, которое он держал, не было видно ни глаз, ни ушей — только большой розовый бугристый живот с тугим комком в центре. Он поднял его и бросил в угол — опять обожгло плечо, и он со всего размаху ударился о стену. Спина не слушалась, но это не помешало ему вынести чудовище в коридор, где оно упало у самого выхода, изрыгнув при этом длинную струю пара. Алёша вернулся за двумя табуретами. Он долго возился, наводя в коридоре чистоту, и только потом вспомнил про дверь. Она была закрыта, но её уже невозможно было запереть — потому что ручка держалась только на одной петле. Он пнул дверь ногой, и она с жалобным скрипом открылась. Алёша закрыл за собой дверь. Он вернулся в комнату, сел на пол и устало прислонился к стене. Ему было дурно от боли в руке — она всё ещё горела, как от ожога, — но голова работала ясно и чётко. Отведя рукав, он увидел глубокий белый шрам, похожий на след кнута. Больше всего его поразило то, что по коридору не тянуло сквозняком, как это бывало всегда, когда в коридоре никого не было. Наоборот, его обдавало жаром, как в бане. Там воздух был холодным и влажным — а здесь он был горяч и сух. Но каким образом у Алёши было такое ощущение, что в коридоре жарко и влажно? Этого он никогда не мог понять.  — Так, — подумал он, закрывая глаза, — теперь будет вот что. Насыплю хлеб в корзину, а рядом — пакет с яблоками. Возьму топор, и буду крошить их на верёвке, каждый раз высыпая в корзину хлеб. Так всё время будет расти эта груда. Несколько суток. А потом я умру…' И Алёша заснул.