Серый мир и четыре стенки

Вы когда-нибудь шли сквозь настолько глубокий туман, что едва ли видно собственные ноги? Настолько глубокий туман, что начинает казаться, будто дальше метра от вас мир попросту стирается, утопая в молочной дымке, и его уже не нарисовать заново. И в этом тумане даже дышать становится труднее, ведь повышенная влажность окружающей среды прекрасно справляется со своей задачей. Задержать, спрятать, запутать и, наконец, задушить путников. Картину дополняет пасмурное небо, навлекающее на любого, кто поднимет взгляд вверх, какое-то невероятное уныние. Все в этом месте напоминает монохромный рисунок углем. Нет, нет… Черный — слишком яркий цвет. Все же данному месту ближе угрюмая серость простого карандаша. Однако все это не шибко удручало высокого мужчину, что быстрыми перебежками, которые явно отнимали у того слишком много сил, двигался в сторону металлических плотных врат. Ему бы так хотелось суметь однажды просто пробить их, разрушить за один мощный удар, чтобы больше не пришлось возиться с кодами и механизмами, чтобы можно было решить все обычной грубой силой. Только вот совсем не ему мечтать об этом, раз простой бег на короткую дистанцию отнимает у него столько энергии. Да, он никогда не славился выносливостью. Он никогда не славился ничем, в целом. Ничем, чем славятся обычные люди. И, скорее всего, ему всегда хотелось быть незаметным действительно во всем. Только вот судьба решила все за него, как это обычно и бывает. Но в данном месте его проклятие обратилось чуть ли не даром свыше. Туман и серость, путающие всех? Эндрю не привыкать к туманным и мрачным пейзажам, его глаза привыкли ко мгле. Он видел ее всю свою жизнь. Пасмурное небо? Для него это благодать. Он не переносит солнечного света, никогда не понимал, почему люди так веселы в ясные дни. Ему ближе спокойствие пасмурных дней. Он остановился на несколько мгновений, заметив, что проход уже открыт — отлично, ему не придется самому возиться с очередным кодом, запоминание которых давалось мужчине с крайней сложностью. Кроме того, он не слышит вокруг никаких посторонних звуков, а это значит, что бояться нечего. Пока что. Опасность осталась где-то позади, среди этого плотного тумана, съеденная сочетанием серого неба и такой же бесцветной церкви, одиноко возвышающейся в центре этого этажа. Где-то там, может, среди хрупких стен, коридоры которых складывались в запутанный лабиринт; или же у кладбища, на котором подозрительно и жутко в несколько рядов из-под земли показывались потрескавшиеся надгробия, на которых не разобрать ни имен, ни прочих надписей… Опасность осталась где-то там. Неважно, где. Важно, что сейчас безопасно именно здесь. «Он уже ушел? Нет, быть не может, он бы не ушел без меня… Так ведь? К чему эти рассуждения, Эндрю? Конечно же он не мог уйти, не убедившись, что я иду следом за ним.» Мужчина боялся оставаться один тут. Как бы сильно при прежней жизни он не дорожил моментами умиротворяющего одиночества, ныне оно пугало. Потому его глаза почти с детским восторгом засияли, когда в проходе за вратами показалась фигура. Только вот радость в тот же миг испарилась: силуэт определенно принадлежал не его дорогому товарищу. — Ох. Я уже начала волноваться, что никто больше не доберется сюда, — Девушка с опаской шла навстречу Эндрю, без имеющейся на то причины отряхивая свою юбку, как будто от грязи или пыли. Слишком сильно нервничает? — Я пыталась убедить остальных подождать, но никто не согласился. Я н-не могу винить их, но сама уйти все же не смогла. Простите, вы, должно быть, очень напуганы? Мы должны как можно скорее уходить. Она протянула руку к Эндрю, намереваясь ухватиться за него, но он неловко увернулся от нежелательного прикосновения, встревоженно оглядываясь туда, откуда только что пришел. Мужчина будто пропустил сказанное девушкой, прижав к себе лопату. Кажется, он уже встречал эту девушку раньше. Сложно не запомнить ее специфичную униформу. Бирюзовый цвет… Слишком выделяется на фоне окружающего мрака. Ничем помимо своей униформы она, однако, не запомнилась альбиносу. Он не общался с ней ранее. — Не видели ли вы мужчину, на полголовы ниже меня ростом? Он носит странную шляпу со свечой на козырьке… — Чтобы визуализировать описанное, Эндрю неуверенно приподнял обе руки над головой, очертив контуры шахтерки своего приятеля, почему-то абсолютно уверенный в том, что это действие безусловно поможет его собеседнице понять, о ком речь. — Он мог вести себя шумно. Он был здесь? Он уже ушел? Докторша подняла брови, внимательно осмотрев мужчину еще раз. Высокий, бледный, да и эта черная одежда — все верно, она не ошиблась. Именно этого человека она постоянно видит около… — Видела! Видела т-такого. У него ведь еще подтяжки, верно? — Она внезапно улыбнулась, сводя брови к переносице, будто сомневаясь в своих же словах. Затем девушка подняла ладони, покачав ими влево-вправо. — Он определенно у-уже ушел с остальными, я видела. Эндрю резко перебил ее, явно не желая дослушивать: — Понятно. Повисла гнетущая, долгая пауза. Где-то вдалеке урчали дешифрованные машинки, шуршали серая трава и сухая листва мертвых деревьев, колыхающаяся от малейшего сдвига воздушного пространства. Ветер здесь был слишком слабым, чтобы называться ветром. «Странно. Почему же я был так уверен в том, что он подождал бы меня?» Эндрю всматривался в неприветливый пейзаж, разбирая картину по деталям вновь, как будто пытаясь отыскать что-то, чего он не заметил прежде. Тишина сгущалась. «Разве это рациональное решение? Наша жизнь здесь всегда под угрозой, даже если ты открыл врата, это не гарантия того, что сможешь уйти невредимым. Даже если тебя не схватят, могут поранить… Он ведь боится смерти. Мы ведь все боимся?» По коже мужчины пробежался холодок. Нужно уходить, но ноги, нет, все тело застыло. Не желало двигаться, не желало слушать мысли. Или что-то другое не желало? «Она правильно сказала. Нам нужно двигаться дальше, пока охотник не добрался до этой части этажа. Почему ты не хочешь двигаться? Почему ты не слушаешь?» Эмили робко дотронулась до плеча Эндрю, больше не в силах выдержать затянувшегося молчания. Она хотела как можно скорее увести отсюда мужчину, ведь каждая жизнь была важна. Важна для успеха их цели, что объединяла этих людей, что повязала их, сделала братьями и сестрами по несчастью. И по их грехам. Сердце мужчины вдруг замерло. Не от прикосновения к его плечу и не от собственных удручающих и гнетущих мыслей. Эндрю резко шагнул обратно, к выходу из врат, вглядываясь туда, сквозь туман, к которому уже давно приспособились его глаза. Вот оно! Лязг. Выученный мужчиной наизусть звук, до дрожи родной и как ничто иное понятный. Лязг. Звук, который сопровождает Эндрю практически с первых этажей и вплоть до настоящего момента. Он раскрыл глаза шире, не веря своим ушам, и кинул на Эмили едва ли не свирепый взгляд, полный презрения и первосортной злобы, которая вспыхнула в сердце Эндрю за считанные секунды. Столько ему потребовалось, чтобы осознать ситуацию. Мужчина одернул руку, к которой вновь потянулась девушка. — Какого… черта? — Его голос звучал тихо, но настолько мрачно и строго, что Эмили инстинктивно отошла от него, с опаской смотря на мужчину исподлобья. — Зачем ты солгала? — П-простите! Я просто… Я посчитала, что. Мне казалось! — Она не находила нужных слов, а ее взгляд метался туда-сюда в поисках чего-нибудь, что подсказало бы хоть какую-то мысль. В конечном счете, она посмотрела на свои руки. Некогда чистые белые перчатки… Теперь все в грязи, пыли. И крови. Оправдание нашлось. — М-мы ему уже ничем не поможем! Идти туда… Это же самоубийство. Это глупо. Не правильнее ли опасаться за свою жизнь? Разве не лучше нам сейчас уйти, так будет безопаснее и логичнее! Послушайте, я понимаю, как это может звучать… Мужчина прервал ее несвязный лепет, который теперь казался ему очередной ложью, просто глупой отговоркой, оправданием, повысив тон. — Мое благосостояние — совсем не вашего ума дело. — Он выплюнул слово «ваше» с особой неприязнью. Эмили за пару минут лишилась хоть какого-то уважения Эндрю, и теперь ему было безумно тяжело держать себя в руках. Такой злости он не испытывал уже очень давно. По ее вине он мог лишиться единственного, что помогало мужчине стоять на ногах. Что вселяло в него надежду здесь, в этом полном отчаяния и скорби мире.

Мой дорогой друг, я-то тебя здесь не посмею кинуть!

Эндрю сделал шаг и сразу же сорвался на бег.

Ему казалось, что он бежал целую вечность. Возвращаясь к характеристикам данного человека, стоит еще раз упомянуть о том, что мужчина не обладает той выносливостью, которой обладают среднестатистические люди. Его организм и тело слабы, неустойчивы или даже хрупки. Дистанция в пару десятков метров для него уже большая нагрузка, потому он всегда предпочитал прятаться и скрываться. Проще не быть замеченным изначально, чем с триумфом сбежать прямо из-под носа опасности. Но сейчас его это совсем не волновало. Его переполняло чувство долга перед его другом, заставляло переставлять ноги и не обращать внимание на сбившееся дыхание, как и абстрактное, но как день ясное для Эндрю чувство вины. Он ведь действительно практически усомнился в том, что. В том, что все слова его друга были искренними. Эндрю было стыдно. И стыд обжигал сильнее, чем горечь в легких, в горле, в ногах.

Внезапно он услышал новый звук — что-то громкое, как будто нечто тяжелое упало и разлетелось на части. Пугающий шум, после которого вновь воцарилась тишина. И может Эндрю был бы рад этой тишине, если бы до этого он не слышал лязг магнитов, который и служил ему ориентиром. Мужчина, неуклюже спотыкаясь, начал тормозить, переходя с бега на быстрый шаг, хотя и тот замедлялся. Ноги как ватные, кажется, еще пара метров и колени предательски подкосятся. Но этого не произошло, а Эндрю резко замер на месте, уставившись вперед. В ушах эхом отбивало ритм собственное сердце, перемешиваясь с шумным сбитым дыханием мужчины. Металлический привкус во рту, ком в горле, в руках и ногах покалывало. Было безумно жарко, но выступал холодный пот. Он сжал черенок своей лопаты с невероятной силой. Если бы Эндрю мог сейчас сфокусироваться на своем состоянии, ему бы наверняка показалось, что он вот-вот умрет. Но его внимание было приковано к другому объекту. Он не замечал собственной изнуренности. Где-то впереди, буквально за пару метров, в тени, возвышался очередной силуэт. Но в этот раз Эндрю сразу узнал в нем фигуру друга, ради которого сюда и вернулся. Он стоял спиной к мужчине, чуть сгорбившись, держа в руке один из своих магнитов. Перед ним, под треснувшей деревянной перекладиной, валялось что-то. Кто-то. Нортон с измученным стоном выдохнул, делая пару неловких шагов назад, после чего наконец выпрямился, упирая одну руку в бок. Тыльной стороной второй ладони, все не выпуская из пальцев магнит, он вытер от пота лоб, на пару секунд прикрыв глаза. Он устал. Сколько он пробегал здесь? Крутился вокруг одних и тех же стен, все пытаясь осуществить задуманное. Ему и самому казалось это безумной идеей, однако, по мнению Нортона, кто не рискует, тот. — Какого ты все еще тут? — Усмехается, глядя на взъерошенного и запыхавшегося альбиноса, щуря глаза. Конечно же он знает, почему Эндрю все еще здесь. — Помереть собрался? Уже? Голос Нортона вывел Эндрю из ступора, заставив и его выпрямиться, встать ровно, сделать глубокий вдох и, наконец, успокоиться хоть немного. Он встретился взглядами со своим другом, после чего сразу же как будто пристыженно отводя свой в сторону. — Кхах. Ха-ха, ты совсем не думаешь головой? А если бы тебе понадобилась моя помощь? — Мне? Твоя-то? Еще что выдумаешь, Эндрю? — Совершенно беззлобно, но все же искренне съязвил старатель, подходя к приятелю. — Пошли уже. Наверняка скоро эта хтонь очнется, и тогда мы уже вряд ли отсюда выберемся. Эндрю робко улыбнулся, едва-заметно, когда пальцы Нортона скрутились вокруг его запястья, потянув альбиноса следом. Нортон был маяком для могильщика. Чем-то таким же важным и ценным, как и лопата, которая была для Эндрю единственным напоминанием о его предыдущей жизни. Пусть его прошлая жизнь была полна несправедливости и боли, пусть все обстоятельства в ней и тянули альбиноса на дно с самого его рождения… Через кровь, слезы и через вымученное «не могу» он продолжал веровать в то, что все это — цена за то, к чему он в итоге придет. Ему хотелось верить, что после смерти он наконец найдет умиротворение. Эндрю Кресс. 29 лет. Грешник. После смерти его ждало не умиротворение.

***

— Там ведь еще остался кто-то?.. Как думаешь, они успеют?

С тоской косился на проход могильщик, вновь стоя за вратами. Не то чтобы он знал всех, кто предположительно все еще мог находиться в недрах этажа. Он в принципе никогда особо и не переживал за других людей — смерть есть смерть. Человек может погибнуть в любой день, где угодно, даже самым несуразным образом. Он повидал множество как прекрасных в своей трагичности, так и ужасных в своей комедийности смертей. Он слышал немало различных историй, и поначалу они даже трогали его. Но со временем его сердце зачерствело. Профдеформация сделала свое дело. А затем свое дело сделали не самые приятные обстоятельства, в которые Эндрю загнал себя сам в погоне за своей мечтой. Все, чего он хотел тогда, это умереть достойным человеком. И насколько же иронично, что в попытке достичь этого он пошел против морали. Нортон вздохнул, задумчиво подняв взгляд в небо. — Не знаю. Да и толку от этих рассуждений? — Он обернул лицо к Эндрю, смотря с привычной ухмылкой, и в его глазах не читалось и капли тоски. — Важнее, что мы с тобой все еще живые, нет? Давай уже, проводи это свое… Ну, ты понял. Эндрю коротко кивнул и подошел ближе к вратам, складывая дрожащие руки в замок перед грудью. Он закрыл глаза и на пару мгновений застыл в этом положении, проговаривая про себя несколько строк, выученных им еще в детстве.

…прости грехи наши и не оставь нас без Твоего заступления. Аминь.

Нортон не понимал этого, но никогда не мешал, терпеливо ожидая, когда Эндрю закончит читать молитву. Он стоял позади и смотрел туда, где остались души, которым альбинос посвящал свои мольбы о спасении. Не понимая, чем обычные стихотворные слова помогут кому-либо, он старался уважать желания друга. Быть может потому, что они были чисты и искренни, и даже такому, как Нортон, человеку это казалось очень важным. Они скрылись в коридоре, оставив после себя лишь пару дешифрованных печатных машинок, несколько аккуратно или не очень опущенных деревянных перекладин, помогающих им скрыться от теперь минувшей опасности, и следы на влажной земле, которые уже никого не приведут к ним.

***

Холодная каменная стена, послужившая опорой для скрывшегося в тени и тумане наблюдателя, заставляла последнего изредка вздрагивать от холода. Но он не смел шевелиться, даже дышать вынуждал себя еще тише, чем обычно, хотя скрывать свое присутствие любым способом уже давно вошло в его привычку. Впрочем, и к холоду он практически привык, хотя всем сердцем ненавидел его. Взгляд бледно-голубых, почти серых глаз был обращен к двум фигурам, о чем-то своем переговаривающихся у спасительных врат. Нет, его взгляд впивался в них, пытаясь поглотить. Запомнить каждую деталь, которую мог заметить, отпечатать в голове стойким воспоминанием, которое не растворится со временем. Он не спешил покидать этаж даже после того, как вокруг не осталось ничего и никого, только охотник, где-то ближе, чем было бы безопасно. Его это не напрягало. Существо этого этажа казалось ему слишком медлительным и нерасторопным в отличие от других, хотя эту слабость компенсировали его резвые питомцы. Жуткие страшные кошки, которые норовили вцепиться в тебя и не отпускать до тех пор, пока их хозяйка тебя не настигнет. Все это напоминало страшную детскую сказку. Наконец он решился сойти с места, так как вокруг начали скапливаться недружелюбные птицы. Так происходило каждый раз, стоило на какое-то относительно продолжительное время замереть на одном месте. Они мешали скрываться. Возможно, твое бездействие означало для них что-то в духе: «Эй! Поглядите-ка! Он замешкался, быть может, он скоро рухнет без сил? Отличный повод понаблюдать за ним, возможно, это наша будущая еда…» Мерзость. Угнетающая мерзость. Все, что окружает тебя здесь, представляет ту или иную угрозу. Даже машинки, любезно расставленные здесь кем-то, так и норовят заискрить всякий раз, стоит тебе хоть немного ошибиться. Они издают оглушающий шум, привлекая нежелательное внимание, которое может стоить тебе жизни. Полный подобных рассуждений, он покинул этаж через тот же коридор, что и другие, так ни разу и не оглянувшись. Ему это все не интересно.