А ты научи!

— Блядь!!! — Арсений матерится сквозь зубы. Указательный палец прорезает болью — так же, как секунду назад прорезал его общажный ножик. Порез неглубокий, но кровь никак не прекращает течь, йода и пластыря в комнате нет, поэтому приходится отыскать почти чистый бумажный носовой платок. Арсений кривится, но выбирать не приходится. Аппетит от вида крови и в целом от ситуации совсем пропадает, а в животе голодно урчит. Арсений с грустью смотрит на оставшийся лежать на столе огурец. А ведь он так готовился, он в магазин сходил, купил наконец не что-то готовое типа сэндвича или йогурта, а овощей, яиц, макароны, сосиски — примерно то, что обычно видел в холодильнике их блока. «Нормальная человеческая еда», по мнению его соседа по комнате. «Человеческой едой» по мнению Арсения были мамины котлеты, пюрешечка и борщ, но на такие кулинарные изыски он не решился бы точно. Готовить — это не его. Это он понял, как только заехал в университетское общежитие и решил, что он ничем не хуже мамы и бабушки и решил сварить себе суп. Сгоревшая в угольки курица воняла на весь этаж еще несколько дней. После того инцидента его сосед — второкурсник Антон — строго-настрого запретил приближаться к плите. Да Арсений и сам не рвался. Обеда в вузовской столовой хватало на полдня, ночью есть не хочется, а утром он выпивал йогурт, иногда добавляя к нему яблоко или банан, и плелся на пары. Даже варить яйца Арсений опасался — потому что вареные вкрутую не любил, а сварить так, чтобы желток был жидкий, не умел, и рисковать не хотел — вдруг оно тоже подгорит, или вылупится, или плита сломается в самый нужный момент… Выселения Арсений боялся еще больше, чем ошибаться. Выселение грозило проблемами с учебной частью, из-за несовершеннолетия — с матерью, и вероятным насильным отчислением и возвращением обратно в Омск, откуда он еле-еле смог уехать учиться. И дело тут было совсем не в интернет-мемах, а во все тех же бабушке и маме, которые всеми правдами и неправдами пытались уговорить его остаться учиться в родном городе. Переубедить их в конце концов Арсений смог, вырваться из Омска удалось, но чего он не знал — так это того, что одному жить сложнее гораздо. Еще сложнее жить одному, когда ты, как оказывается, не умеешь делать буквально ничего. Ну как ничего. Арсений умеет учиться — этим он занимается исправно с шести до шестнадцати лет, причем начинает не как все — с первого класса, а со второго. Поэтому и не дотягивает до всем привычных семнадцати-восемнадцати в одиннадцатом классе. Этим каким-то образом гордятся его родственники, ему же хочется поскорее уже начать покупать сигареты по паспорту — и не потому что он курит или хочет начать — а потому что тогда-то он точно будет взрослым. Но до совершеннолетия еще полтора года, и пока Арсений постепенно понимает, что показатель взрослости это не способность купить что-то «запрещенное», а умение себя хотя бы минимально прокормить. В прокормке Арсения кроме поварих в столовой и готовой еды иногда участвовал и Антон, который еще в первые пару дней до начала учебы, видя, что Арсений пьет третью кружку чая без ничего (карточку для стипендии должны были сделать только через неделю, а наличные полторы тысячи успешно потрачены на новенький чайник в блок и еще по мелочам всякого еще в первые дни), сжалился и поделился сковородкой с жареными макаронами. Таким счастливым и благодарным Арсений, кажется, не чувствовал себя раньше никогда — даже при получении ненавистного аттестата, баллов ЕГЭ и озвучивании списков поступивших — да, не стобалльник, но на бюджет прошел не последним, а в крепкой середине. Антон, по мнению Арсения, человек просто замечательный. Даже несмотря на то, что просыпает пары, до середины ночи во что-то играет на ноутбуке, курит в форточку, строго-настрого запрещает водить к ним в блок девчонок и иногда залипает в одну точку долго-долго с приоткрытым ртом, даже если эта точка — Арсений. Зато он добрый, на третий день обучения дает Арсению ценные указания про то, как нужно вести себя на посвяте, с какими преподавателями можно сдружиться, а каких лучше обходить стороной, и не зовет его Сеней. А еще Антон умеет готовить. Да, его стряпня часто по виду напоминает то, что в кулинарных обзорах умудренные опытом стримеры зовут «хрючевом», но зато на вкус эти блюда почти как домашние, и если у Антона бывает настроение, то он своей стряпней безвозмездно с Арсением делится. Происходит это, впрочем, по уже сложенному сценарию. Антон начинает готовить, Арсений пытается учиться, Антон продолжает готовить, Арсению учиться всё сложнее (и да, он бы мог после пар остаться в библиотеке, но в блоке куда удобнее, даже если в одной с тобой комнате туда-сюда-обратно мечется двухметровый «челочный прикол»). Антон готовить заканчивает, у Арсения урчит в желудке, Антон ставит перед ним тарелку, Арсений отнекивается, так проходит минут пятнадцать, но в итоге Арсений съедает всё до крошки, пока Антон со своей кровати с довольным видом за этим наблюдает. Арсению неловко, он идёт мыть тарелку — Антон тарелку забирает и моет сам. Тоже уже проходили — первый раз, когда Арсений решил вымыть посуду, пришлось её перемывать, на второй мыльная тарелка полетела на пол, разбившись вдребезги — пока Арсений собирал осколки, успел порезаться, и громко сопел, пока Антон прижигал ему ладони перекисью — у него она, в отличие от Арсения, была всегда с собой. Нельзя сказать, что Арсений был совсем неумёхой. Он отлично ориентировался в незнакомых местах, быстро сходился с новыми людьми, умел структурировать информацию — однокурсники уже через месяц обучения поняли, что списывать конспекты лекций лучше всего у него. Но с бытовыми вопросами у него откровенно не ладилось, хотя он искренне хотел их решать. Но все детские школьные годы чудесные ему не то чтобы не разрешали — не давали делать домашние дела — и кто же мог подумать, что эти навыки так нужны в жизни, и им тоже нужно учиться. Но учиться еще чему-то кроме университетской программы даже на первом курсе у Арсения не было ни сил, ни времени. В первый день «генеральной уборки» он честно взялся подметать пол — в итоге вся пыль оказалась в воздухе, а когда начавший чихать Антон сказал провести и влажную уборку, то пол оказался залит водой, вытирали которую потом всем блоком, чтобы не залить комнату этажом ниже. Все эти инциденты Антоном постоянно обшучивались — Арсений краснел, но молчал. Последнее из прозвищ, которым стал окрещен Арсений — «Безруков», а он лишь всего-то и обмолвился, что в начальной школе ходил в театральный кружок. Он не обижался — сам знал, что не умеет ничего, но злился — в основном на себя же самого. Как-никак уже шестнадцать лет человеку, а таких элементарных вещей делать не умеет. Где бы он вообще был, если бы не Антон? Хотя тому как будто бы и не в тягость — да, иногда он не только шутит, но и ворчит, когда Арсений, не зная, запихивает в стиральную машинку свои красные трусы с белыми футболками, но никогда даже и не заикался, чтобы Арсений съезжал со своими руками-крюками. Так проходит месяца три — и каждый раз с Арсением что-то случается при попытке что-нибудь убрать, помыть, сделать или приготовить. Вот и сейчас он сидит, насупившись, и продолжает сверлить взглядом злосчастный огурец. Конечно, чтобы его съесть, резать не обязательно, но Арсений принципиальный — он хотел сделать салат, а ещё Арсений не любит боль, поэтому продолжать взаимодействие с ножом по крайней мере сейчас ему ой как не хочется. На улице темнеет — Антон задерживается, обычно в это время он уже как пару часов тусуется если не в блоке, то на этаже у друзей, но сегодня у него какая-то тусовка вне общежития. Арсению скучно. Палец продолжает побаливать, пластыря в импровизированной аптечке ожидаемо не оказывается, и приходится отвлечь себя домашкой — благо её всегда достаточно. Арсений мог бы, конечно, заглянуть к девочкам или к парням из группы, но всё, что касалось его неумения что-либо делать, он предпочитал скрывать от всех, кто волею судьбы не жил с ним в одной комнате. Как минимум, лишние разговоры про себя и свою неловкость ему были ни к чему. Арсений заканчивает оформлять список литературы к реферату, когда в двери щелкает звонок. — Арсюх, спишь? — Антон непривычно расслаблен. Арсений из комнаты видит, как тот стягивает ботинки и, покачиваясь, вешает куртку на крючок. — Нет, но собирался уже. — он закрывает ноутбук и выходит встречать гуляку. — А. А я тут роллы притащил — ребята в баре заказали, но не доели и разделили. Я не буду, я картохи наелся, и рис мне нельзя, но тебе я взял, опять же голодный сидел, да? А ты… А, блин, тебе ж рано ещё пить, малявка. Арсений этот комментарий мимо ушей пропускает — сам знает, что правда. Да и всё ещё нарушать закон не хочется, и в целом желания нет, даже если Антон предложит. А вот роллы это хорошо. — Я рыбу не ем, но есть хочу, спасибо. — он принимает вкусно пахнущий пакет и нетерпеливо его разворачивает — там целых шесть небольших маки и даже одна филадельфия — Арсений ел однажды, и хоть рыба была так себе, но сочетание сливочного сыра с огурцом и рисом ему нравилось. С огурцом. Он кидает взгляд на стол, где пытался порезать салат — естественно он забыл за собой убрать. — Норм, ешь. — Антон уходит в туалет, не позаботившись о том, чтобы надеть домашние шорты, просто стянув джинсы и оставшись в боксерах. Возвращается он, когда голодный Арсений пытается прожевать третий ролл, не удосужившись проглотить полностью предыдущие два и давится. — Тебя не учили есть нормально, Арс, ну ты чё как удав, блин? Или ты уже и есть разучился? Арсений супится и ищет взглядом, нельзя ли ему куда-нибудь сплюнуть излишки еды, но в конце концов умудряется проглотить всё, и закашливается — ролловый комок неприятно растягивает пищевод. — Н-не разучился… — он тянется за чашкой, в которой остались остатки воды. — И спасибо, да, я не ел. Пытался сделать салат, но порезался… — Опять? — Антон вскакивает с кровати, на которую только-только улёгся. — Покажи, где. — Да палец, там неглубоко, — Арсений протягивает усевшемуся у его ног Антону ладонь. — Ага, неглубоко, залепить-то всё равно надо. А у нас пластырь есть? — Не знаю. Ну, я искал, но не нашел. — Арсений косится на аптечку, опасаясь, что это он пластыри не увидел, а Антон сейчас возьмет и достанет оттуда целую упаковку. Опасения сбываются. Антон долго смотрит на Арсения с упреком, но вскрывает полоску, и обматывает поврежденный палец, склонившись к руке чуть ближе, чем нужно. Арсений чувствует антоново дыхание кожей, и отчего-то краснеет. Антон продолжает сидеть на полу и держать чужую руку — Арсений ждёт, привыкший к тому, что Антон может залипать так минуты по две-три — разве что раньше между ними было больше расстояния. Антон же вдруг поднимает голову, ловит взгляд Арсения и, не отводя глаз, касается губами раскрытой Арсовой ладони. — Ой, — вырывается у Арсения. — Ты чего? — Ничего? — просто отвечает Антон, встает, поправляя трусы — Арсений краем глаза видит выпуклость на пахе, но никак не комментирует ситуацию. Антон не комментирует тоже, будто бы делая вид, что ничего не произошло, ложится к себе, желает спокойной ночи и судя по мерному похрапыванию уже через минут пять действительно засыпает, оставляя Арсения в состоянии тихого ахуя.

***

Так проходит полгода. Ни Арсений, ни Антон с того вечера не говорили о внезапном антоновом хмельном порыве, но что-то меняется. Антон ставит себе целью научить Арсения готовить, и через кучу проб и ошибок, шуточных ссор и подколок к своему семнадцатому дню рождения Арсений уже может без опаски чистить картошку, резать овощи, не пересаливать овсянку и делать омлет — то есть может выжить не только на хлебе и воде, когда Антону требуется уехать на пару дней или сам Антон болеет. Хотя и второй эксперимент с куриным бульоном (потому что лучшее средство от простуды это говяжий доширак на курином бульоне) оказывается неудачным. Приходится Антону есть просто доширак, хлюпая носом то ли из-за насморка, то ли от смеха. Тем не менее, из-за продолжающихся косяков и кулинарно-бытовых неудач Арсения их отношения не портятся. В то время как одногруппники порой жалуются на своих соседей, Арсений с Антоном живут душа в душу, хоть и пересекаются только в блоке — компании у них не пересекаются — сказывается разница курсов и направлений. Арсению семнадцать исполняется в марте и он с удовольствием отмечает, что под конец учебного года он стал куда взрослее, чем в его начале. Практически всё свободное время занимает учёба и Антон с его обучениями — но эти уроки Арсению нравятся сильнее профильных пар. Антон его буквально направляет — не только словами, но и руками — стоит сзади, прижимаясь тепло, дышит в затылок, и следит, накрыв своими ладонями руки Арсения, чтобы тот резал не толсто и не тонко, и не резался — в первые разы получается плоховато, но Арсений умеет учиться и учится. Постепенно он перестает бояться ножа, и хоть до быстрой шинковки ему как до луны, но Антону как лучшему преподавателю он выражает благодарность искреннюю — не словами, правда, а купив тому с помощью одногруппника Димы, которому уже исполнилось восемнадцать, блок Антоновых любимых сигарет. Арсению семнадцать и он чувствует себя почти самым счастливым человеком если не в мире, то в университете. Почти — потому что руки из задницы хоть и возвращаются постепенно на своё установленное природой место, но иногда инциденты случаются посерьезнее, чем переваренные в кашу макароны. Он до сих пор неловкий, если дело касается посуды — и если себе в итоге завёл металлическую походную кружку, то Антон за свою разбитую не на шутку однажды обиделся — благо разбилась она ровнёхонько пополам и склеить её не составило особого труда. Занимался этим сам же Антон — потому что сразу понял — если Арсений возьмет в руки клей, то склеит скорее коменданта, и то — в лучшем случае. Так или иначе, съезжать никто из них не собирается. Потому что Арсению Антон всё так же нравится, а Антон всё так же подолгу сверлит Арсения взглядом, когда тот выдает что-то умное или смеется над Антоновыми шутками в голос. Или не только поэтому, но видимо ему нормально. Арсений не уточняет.

***

— Арс, ну вот скажи, как ты со своей ловкостью рук дрочишь? В жизни не поверю, что ты себе пипиську лет в одиннадцать не оторвал. Ты умеешь вообще? — Антон собирает в совок землю из горшка, который Арсений парой минут ранее уронил, в попытке полить, уносит мусор на кухню, где еще некоторое время шумит водой. — А ты научи! — со злостью выпаливает Арсений, когда тот возвращается. Антону совсем необязательно знать, что первый опыт детской мастурбации у Арсения был примерно таким, каким его сейчас описали. С тех пор он не особенно часто прибегал к дрочке, разве что по крайней надобности и очень аккуратно, из-за чего процесс растягивался на полчаса и не приносил должного удовлетворения. Гораздо больше Арсению из-за этого нравилось тереться членом о простыни — так стимуляция была сильнее — но не нравилось стирать трусы и простыни лишний раз, поэтому и этим занимался он нечасто. — Серьезно? — Антон очевидно ожидал любой реакции, кроме такой. Арсений тушуется тоже. Но идти до конца так идти до конца. — Да. Ты же меня готовить кое-как научил. Может, и тут получится. — Он пытается пошутить, но Антону, судя по внешнему виду, не до смеха. Он подсаживается к Арсению на кровать и бегает взглядом то на его пах, то на губы, то смотрит в глаза несмело, то на свои руки. — Ок… Ээээ. Покажи, как ты это делаешь? Арсений усаживается удобнее, вытягивает ноги, мнет член через трусы. Тот быстро наливается кровью, увеличиваясь — Арсений смотрит на Антона, Антон облизывается. Приходится слегка привстать, чтобы стянуть белье. Двумя пальцами Арсений обхватывает член, медленно ведет кистью вверх и вниз, обнажая головку. Размазывает скупую каплю смазки по ней и, поморщившись, снова спускается кольцом из пальцев к основанию. — Только так? — на щеках у Антона яркий румянец, губы все влажные — всё еще привычка их облизывать. — А ну… Сильнее? — Я, ну… Мне не нравится, — краснеет Арсений. — Блин, ну конечно не нравится, ты же насухую дрочишь. Подожди, я смазку принесу. Арсений прикусывает губу и продолжает мягко себе дрочить, что со стороны действительно может казаться лёгкими наглаживаниями. Со смазкой он никогда не пробовал — во-первых, она дорогая, а денег на такое необязательное не было. Во-вторых, использовать какой-нибудь крем для рук по дешёвке Арсений боялся, потому что однажды наткнулся на статью, где расписывались все ужасы возможной реакции активных веществ на нежную кожу пениса — рисковать не хотелось. — А что по эрогенным зонам? Типа ты только хуй дергаешь же, ну… как дергаешь, — Антон возвращается на кровать с небольшим тюбиком. — А там ну, соски, шея, бедра может? Ну, трогал? — А зачем? — хмыкает Арсений. — Не пробовал. От этого же не кончают. — Откуда ты знаешь, если не пробовал? — хитро улыбается Антон. — Может ты ещё и порно не смотрел? — Смотрел. Такое. — Какое? — не унимается с расспросами Антон и откручивает крышку тюбика. — Дай ладонь. Арсений послушно вытягивает руку, пока в ладонь тягуче капает прозрачная смазка. — Ну никакое. Типа, не люблю вот это всё. В студийных видео наигранность, а в домашнем всё так… ещё хуже, короче. — И на что ты дрочил тогда? — удивляется Антон. — Ты давай-давай, пока смазка не потекла совсем, размазывай, пробуй. — Ну… — Арсений следует указаниям и почти сразу ощущает разницу. Двигать рукой становится легче, трение получается не таким сильным — и не из-за силы нажима, а из-за скольжения. Даже с мокрой рукой таких ощущений не бывало. — Просто? Я так-то не особо часто этим занимался, ну и… Когда уже совсем припрёт, ну, ты понимаешь, организм иногда сам… — А, утром-то? — Угу, — движения кисти становятся всё быстрее, Арсений чувствует, что уже скоро, и убирает руку, вытирает её о бедро. — Ты чего? — Антон всё ещё смотрит, хищно, внимательно, но Арсению от этого не стыдно и не неловко — ему уже поскорее хочется кончить, но интересно, что там Антон говорил про эрогенные зоны. — А ты… — Арсений сглатывает. — А ты можешь показать, где ещё себя можно трогать? И как? — М-могу, — чуть помявшись, Антон поправляет влажную от пота челку — в общежитии до сих пор работает отопление, но жарко отнюдь не от этого. — Ты хочешь посмотреть или… Или я могу трогать тебя? Арсений отвечает не сразу. Он прекрасно понимает, что если Антон будет касаться его, это выйдет далеко за рамки «приятельской» мастурбации. С другой стороны, с Антоном ему комфортно, и если его первый раз будет таким и с ним, то… — Можешь меня? — он даже мысль не успевает додумать, как выпаливает согласие, боясь струсить и остановить их обоих. — Если хочешь. Но ты сам предложил… — Тогда… Тогда ещё один вопрос, просто ну. Мне так проще будет. — Антон выглядит совсем уж растерянным, из-за чего Арсению на секунду кажется, что не стоило вообще начинать всё это. — Я тебе хоть немного нравлюсь? — Ага. А я тебе? — Тоже. Круто. Здорово. — Тебе была нужна эта информация, чтобы меня потрогать? — Арсений подбирается, и дергает край футболки, не понимая, снимать её или оставить. — Ну, я просто хотел прояснить пару моментов. Это же, получается, хорошо? Ну, лучше, если бы ты такой: «нет, Антон, ты мне не нравишься, я тут перед тобой просто так наяриваю», — копировать голос Арсения у Антона получается неплохо, несмотря на сбившееся снова дыхание. — Мы будем обсуждать это всё сейчас или может быть ты мне всё же покажешь, что обещал? Мне без штанов не очень прикольно сидеть так-то, — отвечает Арсений, слегка супясь, и наконец снимает футболку. Антон следует его примеру, скидывая всю одежду на соседнюю кровать. Слегка медлит, думает, перед тем как коснуться. Они сидят друг напротив друга, Антон ведёт, подсказывая, как лучше усесться, а Арсения ведёт от всей ситуации. Он усаживается ближе — теперь находясь между расставленных ног Антона, свои скрестив у того за спиной. Ощущает членом чужой — такой же напряженный и горячий, опускает взгляд вниз — у Антона предсказуемо больше. Арсению всё равно. — Начнём с… шеи? Можно? Арсений кивает и прикрывает глаза. Шеи касаются пальцы, оглаживают, спускаясь к ключицам — прикосновения приятны, но не настолько, чтобы эту часть тела можно было назвать эрогенной зоной. Он качает головой, не открывая глаз, ловит руку Антона и ведет ниже, к груди. Тоже ничего особенного. Антон спускается еще ниже — к ребрам — Арсений дергается от щекотки. — Нет, точно нет! — он убирает Антоновы руки от себя и немного отодвигается. — Ты вообще уверен, что они у всех есть? Или я один такой? — Да не торопись, — успокаивает Антон, и возвращает руки, но чуть ниже, на бока. Щиплет легонько и спускается ладонями к бедрам. — И не волнуйся, найдем мы, что тебе приятно, у тебя еще целые ноги. В смысле, ну, там тоже может быть приятно, когда трогают. Улыбнись, ты красивый такой, когда улыбаешься, не представляешь… — Повтори? — Арсений смотрит исподлобья, недоверчиво. В груди расползается теплое, по-приятному щекотное чувство, стекающее в пах — член, успевший уже немного обмякнуть, снова напрягается, дернувшись вверх. Антон, всё это время оглаживающий внутреннюю сторону Арсовых бедер, не доходя до мошонки и члена, понимает не сразу, и давит ладонью сильнее, вызывая у Арсения неровный вздох и сдавленное «н-нет, скажи, что ты сказал, пожалуйста». — Ты красивый. — Антон понятливо улыбается и сдвигает ладонь выше, обхватывая свой и Арсов члены, добавляет смазки и начинает размеренно дрочить. — Нравится, когда тебя хвалят, да? Или когда делают комплименты? Или может быть грязные словечки тебя заводят? Течешь, когда говорят, какой ты… какой ты развратный, ты же ни капли при мне не постеснялся себя трогать, такой хороший, нежный… — Продолжай, всё продолжай, пожалуйста, — практически скулит Арсений, притираясь ближе и утыкаясь влажным лбом Антону в плечо — он не может и не хочет пытаться понять, что из того, что ему сказал Антон действует сильнее — а может быть это его голос, ставший вдруг из высокого юношеского хриплым, низким, обволакивающим. — Ты мне сразу понравился, я же с твоего подселения на тебя смотрю, какой ты охуенный, хоть и неумёха полная, — уже почти шепчет Антон, ускоряя движения кистью, насколько это возможно в их позе, — Глаза у тебя невероятные, залипаю постоянно, а родинки эти твои, ты вообще видел свою спину, это же искусство целое… А ноги, а задница, а ты… Последнее Арсений уже не слышит — в ушах звенит, когда он кончает, вцепившись в Антона, — оргазм самый продолжительный и сильный из всех, которые случались за все семнадцать лет Арсеньевой жизни. Он не знает, сколько времени проходит, и приходит в себя от легких поглаживаний по спине. — Это что сейчас было? — Это называется оргазм, Арсений, — тихо смеется Антон и выпускает того из объятий, — познакомься, теперь вы будете часто видеться. — Я знаю, что такое оргазм, — ерничает Арсений и оглядывается, в поисках, чем бы вытереться, но решает сходить помыться. — Я спрашивал, это всё правда, что ты там мне говорил? — Ну да. — Антон тупит взгляд. — И тебе же понравилось. Или не надо было? — Надо было, — Арсений поднимается и идёт в ванную, — Ты тоже. Красивый. Спасибо. Уже на следующий день Антон под чутким руководством Арсения, которому сам же и запретил себе помогать во избежание новых инцидентов, сдвигает их кровати.