Ветер и одуванчик

Некоторые раны, полученные в детстве, не заживают никогда. Они забываются на какое-то время, позволяя нам вырасти и повзрослеть — с тем, чтобы вернуться позже и лишь больнее напомнить о себе. «Где ты?» Марк Леви

      Сяо не знает, что такое материнская любовь. Он не помнит ни имени, ни взгляда. Всё, что осталось от неё — образ, который он смог запечатлеть в младенчестве. Но и то с годами стало постепенно от него ускользать, превращаясь в разноцветную дымку. Каждый раз, когда закрывал глаза, он видел перед собой её в нескольких метров от себя. Она держит что-то в руках, но он не может разглядеть что. Всё как сквозь старую камеру с замыленным изображением. Мягкая улыбка, нежный взгляд и лучистые глаза пробирали его тело до дрожи, заставляя покрыться мурашками. Он протягивал ей руку если не сотни, то тысячи раз. Она же молчаливо отворачивалась и уходила громкими шагами в ослепляющий белый свет. Сяо старался догнать, но всегда встречался лицом со стеной. Тупик. Такой же тупик он видел, когда перед ним закрылась дверь в операционную. В отличие от внешности матери, Сяо отлично помнит, как отец передает спящее тело врачам. Тогда мальчишка ещё думал, как сильно его мама устала, что спит таким крепким сном, а сама ему запрещала засыпать в машине — говорила, что потом из-за неправильной позы сна будет болеть спина и шея. Сяо думал, что позже упрекнет в этом женщину, но… Упрекать оказалось уже больше некого. Спустя несколько просиженных на кресле скучных часов, (за время которого Сяо успел послушать немало историй у престарелых людей в колясках, понадоедать с глупыми вопросами к медсёстрам и сосчитать количество палат на втором этаже) открывается дверь и выходит мужчина в белом халате и смешных очках. Он говорит замудрённые слова, которые Сяо не то чтобы понять не мог, не мог выговорить и половины. Но выражение лица его отца начинает пугать. Со словами сожаления врач уходит. В коридоре остаются только они двое. Тишину разрывает звук тиканья настенных часов. Отец, ссутулившись, громко вбирает воздух носом, закрыв лицо руками. Никто не начинает разговор первым. Мужчина просто встает и идёт в сторону выхода. — Пап, а как же мама? Мы её тут оставляем? — спрашивает Сяо в надежде наконец-то получить ответы. Отец останавливается, но не поворачивается к сыну. Он выдает хриплым голосом: — Мамы больше нет, Алатус. Теперь только мы. Сяо не понимает. Он полагает, что это просто розыгрыш. Мама с папой сговорились и решили напугать его, как в прошлый раз, когда они прятались вместе в шкафу, оставив записку, что они ушли и Сяо теперь живет один. Однако раскрывать карты пришлось практически сразу, потому что не прошло и пяти минут, как на всю квартиру раздался громкий плач испуганного самостоятельностью мальчишки. Сяо представляет, как сейчас выходит мама, они вместе смеются и едут домой готовить долгожданный тофу. Вот только мама не выходит, а папа продолжил уходить. Сяо смотрит на дверь в комнату, в которую унесли его мать. Тупик. Он никуда не приводит, и поэтому Сяо открывает глаза и бежит к заготовленной бумажке и карандашу. Мальчик хочет нарисовать то, что успел запомнить. Однако как только кончик грифеля касается папируса, то Сяо останавливается в немом ужасе. То, что он видел, снова стало обрывками воспоминаний. И всё идёт по новой. Он закрывает глаза, хмурит брови и хватает себя за голову, желая вновь почувствовать теплоту от маминой улыбки.       Сяо не знает, что значит отцовская забота. Со дня Х проходит несколько месяцев. События разворачиваются слишком быстро: не так, как любит Сяо. Вот они хоронят маму, кладут продолговатый ящик из тёмного дерева в большую яму. Кто-то в углу тихо вытирает мокрые от слёз щеки, а другие перешёптывались и косились на Сяо в черном костюмчике. «Сколько ему лет? 6? Такой маленький, а уже такое горе…» «Говорила я ей, не выходи ты за него, гони за шею прочь, но нет! Решила, что он тот самый. Это он её убил, он виноват.» «Как мальчишке удается держаться так стойко?» Странные люди окружают его, треплют волосы на голове, говорят, чтобы он был сильным, а одна женщина даже разрыдалась ему в плечо! Сяо не знает, как ему нужно реагировать и что говорить. Он просто кивает и задумывается, почему люди проявляют к нему столько сочувствия и зачем. Он не видел в их словах смысла. Неужели, если просто сказать, что тебе жаль, можно заглушить чью-то боль? Почему эти незнакомцы лелеют его, словно знали всю жизнь, когда сам Сяо видит их в первых раз? Эти же люди им никогда даже не звонили… Сяо пытают вопросы, почему отец на него даже не смотрит. Когда они возвращаются домой, то на всё, что хватает сил у Сяо — это разуться и повесить куртку. Он останавливает свой взгляд на нижней полке, на которой вместо трёх пар обуви стоит только две. Он продвигается в глубь гостиной, в которой уже успел усесться папа, включив телевизор. Больше это коробка не показывала любимые ситкомы мальчишки, только новости и спортивные каналы. В комнате темно, но даже так Сяо мог заметить на потолке несколько паучков. На высоких шкафах осела густым слоем пыль. Там, куда мог дотянуться Сяо, грязи, естественно, не было. Холодильник практически пустой. Из лакомств — суп или пицца быстрого приготовления, но на это мальчишка не жаловался. Спасибо, что в принципе еда есть. Правда, вкусовые рецепторы скучали по маминому фирменному тофу. Сяо, в принципе, скучал по тем временам, когда их было трое. Как они проводили время вместе, играли на площадке и готовили вместе ужин. Тогда отец был добрым и много смеялся. Сейчас же мальчик видел родителя только с заплаканными глазами и без лукавой улыбки. С недавних пор их общение свелось на нет. Изредка вбрасывалась фраза: «Если голоден — еда в холодильнике». И всё. Ни больше, ни меньше. И смотреть на своего сына отец не набирался сил. Если и держал взгляд, то не дольше пяти секунд. И ведь даже обедали они порознь! Мужчина то на работе, то у телевизора, а Сяо в компании тарелки с фруктами. Сидение за большим столом в одиночестве угнетало его. Стены, казалось, возвышались над ним и готовы были раздавить своей тяжестью. На паркете под стулом Сяо можно заметить слегка поцарапанный паркет из-за ножек стула, чей скрип раздавался неистово громко, но не так, как звук капающей воды из подтекающего крана. Кап. Кап. Кап. Под другими двумя стульями таких царапин нет. И Сяо не понимает, почему всё происходит именно так. Кап. Кап. Кап. Их жизнь напоминала отношения квартиранта и арендатора. Как вынужденные люди проживать в одной квартире вместе. Такой расклад расстраивал Сяо ещё больше. Единственный близкий человек, в котором он нуждается, уходит от него, оставляя на растерзание своим собственным мыслям. Несмотря на отстранённость, отец продолжает интересоваться состоянием сына: не голоден ли он или заболел, ибо знал, что тот отрицательно помотает головой и скажет, что ему ничего не нужно. Иными словами — солжёт. Понимал ли его отец это? Наверное. Пытался ли он исправить положение? Определенно нет. Дни тянулись своей чередой один за другим. Пока Сяо не решил добавить красок в их серые будни. А именно еду, разнообразив её новыми деликатесами. Тогда мальчишка старался вложить все свои силы, чтобы успеть к возвращению отца с работы. Он специально берёт табуретку из коридора, становится на неё и начинает резать овощи, как показано в кулинарной книге. Нож вверх, вниз и повторить! Полная сосредоточенность, и ничто не может его отвлечь! В свой маленький возраст он довольно хорошо умел читать. Литература его интересует уже давно. Всё началось одной ночью, когда Сяо, наполненный энергией, протестовал о раннем походе в кровать. И ни в какую он не желал успокаиваться. Бегал, прыгал, словно ужом ужаленный. Тогда-то его матери и пришло на ум рассказать сказку про ветерок с одуванчиком, которую Сяо помнит до сих пор с точностью в каждое слово. И с тех пор пошло-поехало. Ребёнок требовал различного рода чтива. Сначала сказки, позже пошли книги про природу и легенды. Возвращаясь к готовке… Из того, что было, удалось приготовить салат и пасту. «Для первого раза порядком неплохо», — думает Сяо, разглядывая блюда под всеми углами. Порции были маленькие и на вид мало презентабельны, но Сяо собой гордился и лелеял надежду на похвалу со стороны отца. Глаза светились детским счастьем. Руки чесались от того, что хотелось попробовать приготовленное. Живот урчал, и слюна скопилась в его рту. Есть хотелось очень. Но он держался и даже отвернулся, чтобы не поддаваться искушению. Раздаётся щелчок. Дверь в коридоре открывается. Сяо быстро достает приборы, ставит тарелки на стол и улыбается во все зубы. Проходит несколько минут, когда папа появляется в дверном проёме. Спустя ещё минуту он чувствует слегка подгорелый запах. Сяо пытается проанализировать реакцию, вглядываясь в изменения на лице пришедшего. Глаза отца расширяются, когда он видит, что стол не пустует как обычно было. Брови поднимаются вверх, образуя несколько складочек на лбу. Но, возможно, удивление было не из-за приятного поступка, а из-за количества грязной посуды в раковине и грязных кухонных тумб. И чем испачкана рубашка Сяо? Кетчупом? Хоть бы… — Ты сам всё это сделал? — Сяо кивает. Мужчина подходит к столу и берёт полную ложку салата. Сразу бросаются неаккуратно нарезанные овощи. Их покромсали так, словно Сяо был бессердечным убийцей, а помидор — его самым страшным врагом. Взяв пробу, лицо мужчины исказилось в кислую гримасу. Сяо панически пискнул и сразу начал объясняться: — Я-я… кажется, добавил много с-соли, — заламывая руки, съёживается мальчишка. — Поэтому добавил сахара. Я д-думал он перебьёт вкус! В ответ лишь громкий вдох и выдох. Мужчина свободной рукой трёт переносицу, когда второй сжимает ложку до побелевших костяшек. Сию минуту ложка сломается напополам от напряжения и силы. Но не раньше, чем сломается Сяо и наконец-то заплачет. Они стоят посреди маленькой кухни и оба молчат. Один боится сказать слово, другой пытается собраться, но вздувшаяся венка на шее его выдаёт с потрохами. — Почему ты снова всё портишь, Алатус? — голос тихо разрезает тишину, что становится вестником чего-то плохого. О чём Сяо еще не знает, но чувствует. — Зачем ты это сделал? — Я хотел сделать тебе приятно, помочь и!.. Ложка летит в раковину и звонко ударяется о посуду, что находилась там. Сяо обнимает себя за плечи и начинает дрожать. Отец смотрит на него исподлобья. Взгляд его пронизывающий и отчуждённый. Но главное держится на Сяо дольше нескольких секунд. Теперь время для него прятать свои глаза. Смотреть на всё, но не на фигуру впереди. Мальчик ощущает на своей коже холод, и ему хочется убежать из этой комнаты как можно скорее. Однако папа делает это первым. Тяжелыми шагами мужчина уходит в гостиную, оставляя парня стоять на ватных ногах одного. В этот вечер Сяо решил, что больше готовить не будет. Подобную злость отца он видел впервые. Отстранённость была не самой худшей эмоцией, - выяснил мальчик. Сяо хотел, чтобы такое больше не повторялось. Но, видимо, его желание было слишком большим, чтобы стать реальностью. Сяо видел, что отец пьёт что-то из бутылки при просмотре телевизора, но никогда не спрашивал, что и почему. На подсознательном уровне понимал, что дело не его. Но неожиданно что-то на него наплывает. Что-то за что ему придется расплатиться. Вечер субботы и по старой, никем не принятой традиции, отец сидит на диване перед маленькой телевизионной коробкой среди крошек от чипсов, в обнимку с бутылкой. И снова показывают, как одна футбольная команда нагибает вторую (чтобы такую формулировку выдавить из себя самостоятельно, Сяо ещё не дорос, и потому он цитирует слова отца). Сяо сидит на кухне, доедая остатки супа, и сквозь щель приоткрытой двери наблюдает, как отец, путая некоторые буквы и невнятно выговаривая плохие слова, машет пультом в воздухе, стараясь отогнать от себя надоедливую муху, что так несносно жужжала у него под ухом. Когда у того лопается терпение, отец встаёт с места и громко стукает пультом о деревянный столик. — Ала-а-атус! Разъярённый рык мужчины заставляет Сяо, как по команде, встать по стойке смирно и шагом марш пойти в гостиную, молясь о скором своём уходе без каких-либо происшествий. — Я здесь. — Сделай что-то с этой сраной мухи! Все нервы мне съела. Клянусь, минутой дольше её пребывания здесь — запущу в неё этой аппаратурой, — он тыкает пальцем в телевизор. — Всё равно, кроме чертовой ахинеи, ничего не показывает! Мужчина уходит в сторону туалета в то время, когда Сяо с полной серьёзностью размахивает маленькими ручками, следуя попятам за мошкой. И когда им обоим надоели бессмысленные догонялки, муха всё-таки вылетела из комнаты. Дело было сделано довольно быстро. Но Сяо почему-то не уходит. Его взгляд прикован к той самой бутылке на деревянном столике. И всё-таки зачем отец распивает эту жидкость? Почему от неё всегда речь становится невнятной? Сяо подходит ближе и берётся маленькими ручками за горлышко бутылки. Поднося к лицу, бросается резкий и неприятный запах содержимого. Инстинктивно одёргивая себя подальше, Сяо спрашивает, почему воду с таким неприятным запахом его отец пьёт каждый вечер. Не получив желанного ответа, Сяо хочет поставить бутылку на место, но жилистая рука разворачивает его, не давая опомниться. — Что это мы здесь делаем? Отец смотрит на него покрасневшими от злобы округлёнными глазами, подобно бешеному псу, что вот-вот готов вгрызться в глотку своей жертве. — Пап, я объясню! — Сяо пытается отойти, но рука на его плече сжимается ещё крепче. — Здесь и так всё ясно! Мой сын решил стать алкоголиком, да? Мужчина начинает срываться на крик, показывая пожелтевшие зубы и острые клыки. Он говорил медленно и нечётко, брызгая слюной. — Чт-, нет! Всё не так! — Ах, «не так»?! Значит мне показалось?! - на фоне продолжает играть телевизор, но всем сейчас было не до него. - Тогда что это у тебя в руке? — Я просто, просто… — Просто решил выпить, пока отец не смотрит, да? Может ты ещё за гаражами куришь, а я не знаю. Мужчина придвигается чуть ли не вплотную и начинает нюхать своего сына. Да, пахнет палёным дымом. Но не от сына, а его самого. Но родитель этого не осознаёт. Со страху Сяо роняет бутылку и жидкость растекается маленькой лужицей по серому ковру. — Пап! — От тебя перегаром вовсю воняет! Да что ты за создание такое неблагодарное? Тебя кормят, одевают и крышу над головой обеспечивают, а ты так меня подводишь! — П-прости, я больше так не буду! - Сяо мало понимал, за что извиняется. Он просто хочет, чтобы всё закончилось. Юное любопытство испаряется, словно его и не было. Голос дрожит, как хрупкий осенний лепесток на ветру. Лицо покраснело, брови выстроились домиком, и в глазах стоит влага. Впервые он начинает молиться Богам. — Конечно не будешь! Теперь-то я возьмусь за твоё воспитание! Думаешь, не пороли тебя в детстве и сейчас не будут? Мужчина швыряет своего отпрыска на диван. Мальчик больше не может сдерживать слёзы. Ему страшно, он хочет к себе в комнату и запереться там, но Сяо не может сделать и движения. Он смотрит на высокое тело впереди и слышит негромкий лязг метала. Дальше, что Алатус успевает понять, так это то, как по его боку проходит жгучая боль, из-за которой мальчик вскрикивает. — Неприятно? А представь, какого мне! Удар. — У всех что не сыновья, так гордость! А что мой? — Сяо не может собрать мысли воедино. — Мой приносит лишь беды и разочарование! Сяо зажмуривает глаза, сворачивается в комочек и выставляет в защиту руки. Хлёсткий удар проходится по ладошкам. — Ты проблема! Запомни это, Алатус!       Сяо не знает, что такое любовь к себе. Начинается всё с имени. Ближе к восьми годам он начинает испытывать странное чувство. При упоминании тех нескольких букв он инстинктивно морщил нос и вздрагивал, словно хочет сбросить с себя этот ярлык, указывающий, что он владелец этого имени. Три слога не вызывают радости, скорее большое отвращение.       Алатус «Как кличка для собаки», — думал Сяо. В голове он совершенно не помнит моменты, когда мама называла его по имени. Она дала ему маленькое прозвище, которое приелось и, кажется, стало ему роднее, чем имя. Он хранит его в своей памяти, как частичку того, что осталось от его мамы. Каждый раз, произнося его вслух, он чувствовал, как рука ласково треплет его по голове.       Сяо. Неосознанно он начал представляться этим именем. Некоторые знакомые даже и не догадывались о настоящем имени парня. Быть может, Сяо и было его настоящим именем всегда? Есть ли большая дилемма - представляться именем, которое не прописано в документах? Было ли это преступлением? Нет. Но даже если да, Алатуса… нет, Сяо это не остановило бы. Только когда отец объяснил значение, Алатус понял, что прозвище пошло из-за его роста и телосложения в целом. Но дальше и это становится странным в его глазах. Когда все в твоём классе выше тебя на две головы, то становится не по себе. Порою это вызывает стыд и неловкость, когда в коридоре останавливает учитель и насильно заводит в класс к второклассникам. А ты учишься уже в четвертом. М-да… Он недостаточно быстр и ловок, как его друзья. Он помнит, как в игре в догонялки всегда был пойман первым, либо в роли ловца ни до кого не дотрагивался. На школьных эстафетах его всегда берут последним и неохотно, поэтому физкультуру он начал прогуливать, чтобы лишний раз не доставлять неудобство. Чтобы снова не принести раздражение своей компанией. Сяо считал себя недостаточным для любви. Сяо практически не имеет понятия о мире, а если и есть у него что-то в уме, то это только верхушка всего айсберга. Мальчик не знает, что такое дружба и семья, радость и смех, сострадание и поддержка. Сложно знать о том, чего нет в твоей жизни, что разрушено годами. Единственное, в чем Сяо уверен, так это то, что всему этому причина он сам.