Красивое
Ничего красивого в Лимбе не осталось. Прежде тут полыхали Огненные сады, от вод Ахерона поднимался лиловый, делающий адскую столицу нарядной пар, а здания-гнёзда, выточенные прямо в скалах, добраться до которых можно было лишь по узким мосткам или на крыльях, чёрным виноградом свисали прямиком в море. Но по окончании войны Властелин потратил не один день, чтобы изменить погоду целого измерения. И теперь в Цитадели навечно обосновалось солнце, а в Лимбе – лишь безжизненный пепел. В очередной раз глядя на эти хлопья, падающие сверху, Агора поцокала языком – у неё всего пара рабочих платьев, которые можно назвать парадными, их нельзя угвоздать. Трудиться леттой стыдно и позорно, но Агора привыкла утешать себя тем, что кормит целых две семьи, прислуживая Ордену. Во-первых, тянет своих стариков, потому что отец так и не оправился в череде боёв за Ад и теперь прикован к постели. Во-вторых, помогает мужу скрываться от принудительной каторги и растит сына. Своих мужчин она любит всем своим пышным телом, поэтому когда другие мужеподобные твари любят это тело по несколько раз за день, Агора старается помнить, для чего это всё. Такие мысли помогают не тронуться рассудком и не сойти с ума от боли.Обычное
Обычно она занимает дальние кабинеты в коридорах Ордена, тешась надеждой, что так до неё дойдёт наименьшее число клиентов. Рабочий день всё равно будет оплачен продуктами, независимо от количества посетителей, главное не забыть отметиться у экзатора на входе. Место экзатора хлебное, и каждая летта на него метит. Нужно лишь прослыть общительной, лояльной к власти, ну и непригодной для удовлетворения всяческих, низменных потребностей. Агору уже не раз калечили там, между ног: это всегда случается, когда прислуживаешь водяному каппе, они же сплошь из бугров и отростков и размеров достигают невиданных. Но заживало всё, как на собаке. Поэтому маман привыкла нахваливать её за хорошую регенерацию. Маман работницы Ордена не любят, но только за глаза. В глаза ей такого не скажут, потому что маман – одна из тех, кто перешёл на сторону Властелина с самого начала, от того и поставлена главой столичного Ордена. Правда сейчас Лимб уже никакая не столица, потому что море отсюда ушло, а Ахерон иссушился от бесконечных осадков. И «без воды – ни туды, ни сюды» вздыхает маман, когда они пьют противорвотное перед началом работы под её надзором. В эти моменты демоница кажется Агоре вполне обычной женщиной, угодившей в такой же замкнутый круг кошмара, как все они.Опасное
Поначалу за безопасностью летт следили. Та же маман взыскивала двойную дань с клиентов, когда творились бесчинства. Но там, наверху, в Цитадели, быстро смекнули, если Ад загнил и больше не способен обеспечивать себя провиантом, рано или поздно все голодные рты ринутся на восток, к вратам Рая. Вот и решили, что сократить число этих ртов будет полезно. Начали с реформы «Скопцы», призывающей мужчин променять свои причиндалы на золото, а закончили принудительной каторгой на шахтах где-то глубоко в ледниках – ни один демон, отправленный туда, домой так и не вернулся. По ночам, в собственной кровати, под которой спит её изувеченный ужасом супруг, Агора любит утешать себя мыслью, что если пришло быстро, то и уйдёт быстро, как уходит пена Глифта. Главное, перетерпеть сейчас и не стать случайной жертвой этого месяца. Раз в квартал маман приводит новых летт, а когда уходит, они считают друг друга, чтобы понимать, сколько девчонок убыло.Страшное
Страха у Агоры нет. Он пропал, когда она пыталась помочь своей сотоварке остановить кровотечение. Да как его остановишь, когда ей не только промежность порвали, но и откусили часть плоти с боков. Маман где-то затерялась, а, может, специально исчезла, чтобы летта побыстрее отмучалась, а Агора не смогла терпеть вой в соседнем кабинете. До войны они с мужем держали портновскую лавку, поэтому она стала делать то, что умела – орудовать иглой и ниткой. И остановилась только тогда, когда её от уже мёртвой женщины оттащил экзатор – старый, безносый дед, - по слухам один из тех, кто тоже служил Властелину, но в чём-то провинился. Вот в тот момент она весь страх и растеряла, даже угрозы бросить её в острог к бесам из уст маман не помогли. Поэтому Агора осторожничает, но всё больше из чувства долга, не из опасений. У неё старики, муж, ребёнок – без неё они не протянут. Но Агора ещё не знает, что сегодняшний, утренний поцелуй в сыновью макушку был последним.***
Восемь тысяч лет назад древним перуанцам показалось неплохой идеей выдернуть из земли клубни картофеля и попробовать на зуб. К тому времени они уже не раз смертельно травились ягодами, щедро усыпáвшими растение в период цветения, но жизнь их ни чему не научила. – Ты это будешь? – Нет. – Зачем брать картошку фри и не есть её? – Я съела. – Две штуки. – Ты следишь? – Я просто внимателен. – Не люблю тратить время на еду. – Тем не менее, ты её заказала. – Не люблю тратить время на еду, но люблю знать, что еда есть. – Тебя что, голодом морили, Уокер? – Эхо студенческой общаги, - она не отрывала глаз от последнего по счёту дела, - иногда там бывали такие понедельники, что впервые поесть удавалось лишь к вечеру. К вечеру среды. Периферическим зрением Вики фиксирует, как мужские пальцы выхватывают картофельные палочки из тарелки, презрев кетчуп, и находит это милым. Смит такой чванливый и надменный, но плебейскую жрачку хрумкает только в путь. – Ужасное блюдо, - он словно подслушал, о чём она думает. – Поэтому ты трескаешь его за обе щёки? – Голову Виктория вскинула, успевая заметить, как он резко проглотил очередной кусок. Из-за барной стойки они переместились к столу, окружённому чудовищными, дерматиновыми монстрами, и до сих пор оставались в кофейне тет-а-тет. Лишь раз за минувшие полтора часа внутрь вбегал патрульный, заказавший кофе и пончики, да и те – на вынос. – Трескаю?.. За обе?!.. Я?! Что?! – Ясно-понятно. – Что тебе ясно-понятно? – Что в твой адрес редко говорят такие слова. – Какие? – Леонард! – Она вызверилась не на шутку. – Я пытаюсь изучить целую папку документов, а ты… - аж привстала от возмущения, - …меня отвлекаешь! – Я молчал. – Ты смотрел. – Скажи ещё, что дышал. – Тут не уверена, ты какой-то бесшумный. – Зато ты сопишь, как хорёк. – Так важно, чтобы последнее слово всегда оставалось за тобой?! – Боже, до чего упёртый! В его возрасте уже о душé стоит подумать, а тут сама непоколебимость. Истинный баран! – Цыц! – Уокер не успела опомниться, как в приоткрытый рот ей воткнули картофелину фри. – Дурак что ли?! – Она тут же выплюнула снедь, угодив ему в одежду. – Вот ни о чём не жалею! Тебе пять или пятьдесят?.. Перестань так пялиться! Леонард! Смит!! АГЕНТ СМИТ!!! Но было поздно, с абсолютно мальчишеским, сияющим безуминкой лицом мужчина легко вскочил со своего места, смял пригоршню картошки в кулаке и налетел на неё, неизбежно повалив на диван. – Давай, Уокер, - ладонь угождает в рот быстрее, чем она успевает увернуться, - за маму, за папу, за всех своих родственничков, за… помолвку. У тебя уже была помолвка? От нелепости чужой реакции, её разбирает хохотом, поэтому, прижавшись к боковой стенке, Вики способна лишь смеяться и отфыркиваться – может с полминуты, а может все пять, - пока картофельный бой не заканчивается в связи с нехваткой снарядов: те разбросаны по её платью или дезертировали на пол. – Я осознала! Я исправлюсь! – В пораженческом жесте девушка вскинула руки перед собой, - твой возраст – твой главный секрет. Первые пятьдесят лет детства у мужчин, обычно, самые… - и вдруг сообразила, что она все ещё полулежит, а Смит нависает над ней, одной ладонью упираясь в спинку дивана, а другой держась за столешницу, и на физиономии нет ни намёка на баловство. А если есть, то совсем иного рода. – Отпустишь меня? – Нет. – У него серьёзный лоб, словно судорогой свело. – Я не отпущу тебя, Непризнанн…ый пожиратель картошки. Мне с тобой ещё ночь не спать. – Тогда дай встать и отряхнуться. – Радуйся, что не заставлю стирать свою водолазку, - он резво поднялся сам и, внезапно, дёрнул девушку следом. Удивительно сильно для своего телосложения и как-то… по-молодецки что ли. Она успела набрать в лёгкие воздуха, чтобы как следует разгневаться, но вышел жалкий писк. На всех парáх Виктория врезалась ему в торс своим откровенным декольте, и крошки с платья посыпались под ноги. Что ж, Леонард не оставил ей выбора, поэтому Уокер хватается за него, лишь бы сохранить равновесие. – И что всё это… - глаз она не поднимает, но уверена, сверху вниз он смотрит сейчас на её грудь, сплющенную между ними. У неё большая, высокая грудь той формы, которая всегда вызывала у подружек зависть и которую не требуется стягивать лифчиком. Впрочем, сегодня она в белье, о чем свидетельствует кромка проклюнувшаяся в вырезе кружева. – Грязная девчонка. – хриплым голосом. Вики не знает, почему так легко поддаётся на провокацию. Ей не впервой, когда мужчина её хочет. Она – сексуальная и умеет этим пользоваться, но без всяких глупостей. Однако институтские романы давно в прошлом, а после аварии был целый год воздержания, который она завершила встречей с Уильямом, поэтому случайных рабочих интрижек в мир Виктории Уокер не завозили. Но это именно она сейчас замерла, прижимаясь к человеку, которого знает несколько часов, и загипнотизировано смотрела на его ладонь. Та по-хозяйски проделала путь от её бедра на талию, потом прошлась по рёбрам, чуть замедлилась на одной из грудей, будто раздумывая, сжать ту или не стоит, и пальцами вползла в ложбинку. Там, между двух округлостей, застряла картофелина. – Смит… – Просто хотел помочь. – Голос у него бодрый, даже весёлый, но тот кажется Уокер фальшивкой. Леонард отшатывается от неё, как от проклятой, хоть и демонстрируют развязность, хрустя добы́тым трофеем. – Дочитывай давай. Она едва смогла кивнуть и плюхнуться на диван, зарываясь в записи: «Неправильно, неправильно, неправильно! Он точно подметил, ты – грязная девчонка, которую ведёт от опытного ловеласа, вот и всё… Вот и всё!». Древние перуанцы, впервые открывшие вкусовые свойства картофельных клубней, даже не догадывались, какими проклятьями их наследие будет осыпать уроженка Окленда Виктория Уокер 1994-го года выпуска.***
У него стадия безудержного восторга, от которого нет спасения. Сам себя Люций сравнивает с человеком, который захлебнулся, уходя под воду, но на самом дне вдруг выяснил, он всё ещё умеет дышать. Чувство в груди такое, словно вот только сейчас, спустя несколько часов, демон поверил – не галлюцинирует он, не грезится ему она, сидит прямо напротив, живая, даже слишком, и бегает по строкам расширенным взглядом. Иногда он ловит тот на себе. Ощущения на грани рыцарских, хотя Люцифер ненавидит геройские побасенки о прекрасных дамах и храбрецах. Никакой он не храбрый, и даже на поле боя явился только потому, что она туда почесала с этой своей тупой, непризнанной уверенностью, что всё обязательно закончится хорошо. «Я – за тобой, а ты – от меня. И так всегда, такая у нас правда и такая история», - но ведь права оказалась, потом завопит Мими, битвы не было. Едва орды субантр и всех тех мразей, что нашли себе прибежище под знамёнами Мальбонте, двинулись на них, небо озарилось и появился сам зачинщик кровавого пиршества. – Ликуйте же! – Он спускался в красном зареве, многократно усилив голос, и все взгляды были обращены вверх. Все, кроме одного. Потому что Люцию плевать на эту заварушку с самого начала, с самых папашиных экивóков в сторону безродной собаки, да и занят демон – он выискивает среди толпы Уокер. – Я победил Свет Тьмой, Шепфа повержен! – С гулким, пушечным звуком на побережье рушится чёрная глыба, в которой не трудно различить заточённого бога. – Но это ещё не всё. Ведь я победил Тьму Светом, и Шепфамалум повержен! – По другую руку от Маля падает аналогичная статуя невозможных размеров: внутри навечно упрятан бесноватый брат-близнец Шепфы, его оковы похожи на белоснежное стекло. – И нет теперь ни Света, ни Тьмы! И остался лишь я, что принёс вам Равновесие. Я езмь новый Бог! Преклоните колени! Война окончена, не начавшись, моими стараниями мы уберегли наши стороны от ненужных жертв и теперь построим новый, счастливый мир! Спустя четверть часа, когда гвалт спадёт и офицеры смогут организовать подобие порядка, Непризнанную будут искать уже десятки знакомых, которые успели заразиться от Люцифера паникой. Ему даже объяснять не требовалось, почему так лихорадочно блестят глаза и от чего он расталкивает в толпе всех и каждого. Его соратники сами поймут и бросятся помогать, пока дочь Мамона не шепнёт, что надо бы спросить Маля, он может знать. – Поздравляю. – У него огромные трудности в общении с новоявленным божком ещё со времён плена в лагере, когда Люцию пришлось забалтывать гибрида, аккуратно поджаривая энергией путы на руках. Поэтому поздравление звучит неубедительно. – Ты видел Уокер? – О, мой будущий, потенциальный главнокомандующий Инферно! – Маль, наоборот, источает благость. И даже пытается покровительственно хлопнуть демона по плечу. – Мы обязательно обсудим с тобой и другими претендентами то, кому должен принадлежать Ад, через… м-м, думаю… через пару-тройку дней. Как тебе идея? – Потрясающе, - нет. – Ты видел Уокер? – Вики Уокер? – Мальбонте лучится и искрится от яркого рассвета над берегом. – Ребекка Уокер стоит в трёх метрах за моей спиной, вопрос очевиден. – Виктория отправилась туда, куда хотела. – Что?.. Что ты сказал?! – Первая мысль была ужасной: он её убил. Она ведь раньше других сюда добралась, когда Люцифер совершил ошибку всех влюблённых мужиков – не спал с ней до глубокой ночи, а потом попытался не смыкать глаз до рассвета, чтобы Непризнанная не упорхнула без его ведома. И вырубился напрочь. – Вики Уокер отправилась в то место, в которое пожелала, - Маль дёргает плечами и смотрит якобы с недоумением: «Мы же одном языке разговариваем, так что тебе неясно?». От этой мерзкой, довольной хари у сына Сатаны холодный пот повсюду – ладони, как у рептилии, ледяные и липкие. Впрочем, ими всё равно хочется вцепиться в короткую шею и трясти, пока грязнокровная башка не отлетит. – Ладно-ладно, не кипятись, - Мальбонте приподнял ладони, будто готов сдаться, - на Земле она. Это её решение. Она так захотела. – И как она могла этого захотеть? – Ребекка вступает в игру, повышая голос. – Как вы вообще оказались с ней вместе? – Она прибыла едва ли не первой и, каюсь, была нужна мне, чтобы открыть врата. В мире Шепфы, - он выплюнул это слово с ненавистью, - и в мире Шепфамалума мы побывали вместе. После всего, что она там увидела, она решила, что не хочет жить вечность среди ангелов и демонов, а мечтает о простой, человеческой доле. – Я тебе не верю. – Люций слышит себя со стороны и тон ему мерещится покойницким. – Мне нечего скрывать, - неловко вскинув голову, Маль пытается напустить на себя гордости и важности, которых у него не было, - посмотрите сами. – И пучит чёрные глаза, приглашая в воспоминания. Там всего три слайда, Люцифер их в деталях запомнил. Сначала Вики утирает слёзы, потом жмёт протянутую ей мужскую ладонь, а на последнем говорит пожухлым, но решительным голосом «Лиши меня крыльев и отправь на Землю, у нас был уговор». А больше демон ничего не запомнил, потому что скрутило его так, что по телу кости затрещали и в голове молнии стали бить. В себя он придёт лишь пару часов спустя и узнает, что обрёл вторую, демоническую ипостась, пытаясь грохнуть Мальбонте, пока на нём не повисло с полсотни воинов. А Мими ещё огня добавит, сообщая, что Люцию почти удалось. Вероятно, так показалось не только дочери Мамона, но и самому гибриду, потому что ни через день, ни через неделю Люцифера не пригласили в Цитадель к столу переговоров, но он – не чванливый и прибыл туда сам. – Решил соблюсти традицию и поклянчить у меня Ад? – Совет в полном сборе, но кроме уокерской матери и ещё одного серафима сын Сатаны никого не узнаёт. Новые лица, среди которых появились демоны. Даже те ему незнакомы. – Ад не принадлежит тебе, его цирковыми номерами со статуями не проймёшь, и я его сам заберу, хочешь ты того или нет. – Здесь всё принадлежит мне! – Лицо у Маля вытянулось, а сам он вдавил ладони в столешницу и затрясся. – Это мой мир, я теперь тут повелеваю. – А Люций – не иллюзорная угроза его власти, один из немногих, за кем могут пойти обитатели Преисподней. – Будешь вставлять палки в колёса реформ, пожалеешь! – Верни её, - лишать крыльев и даровать крылья – привилегия богов, а Мальбонте, увы, теперь единственный Бессмертный на небесах, кто напялил на себя одежды Всевышнего, - и мы договоримся. Они ни о чём не договорились ни в тот день, ни на протяжении следующего месяца. А когда стало понятно, что гибрид просто тянет время, готовясь вторгнуться в Лимб, Люцифер вернулся домой и даже вошёл в замок под рукоплескания толпы. Никто ему не мешал, никто не претендовал на престол и подавляющее большинство подданных встречало демона, как законного наследника. Отчасти заслуга отца, отчасти – его собственная, но, в основном конечно, Мамона – тот ещё в Школе дал понять, что хочет спонсировать «президентскую кампанию» Люция. Не по одной, конечно, доброте душевной. И не в память о былой дружбе с Сатаной. Ему, как промышленнику, потом светила бы куча привилегий, но оценить их как следует Мамон не успел. Потому что, спустя год, все они проснулись в городе, устланном белой, вязкой пеленой. В Аду, затянутом в кокон пепла, сыпавшего с неба без остановки. Впервые посмотрев на этот белый саван, Люцифер решит, что тот похож на паутину. Гигантский паук метит территорию, затапливая ту экскрементами. Он станет ненавидеть пауков. В народе пепел назовут поэтичнее – белой смертью. Всё, на что тот ложился, постепенно хирело и гибло. Сначала пал скот, потом пришла очередь урожая, последним настал черёд пересыхать руслам рек и озёр. Хотя у них, у них у всех, почти получилось наладить очистку отдельных участков с помощью воздушных тентов, но в планы Мальбонте, который к тому моменту успел выпустить указ называть себя ни кем иным, как Властелином, не входила чужая инициатива. «На дворец нападут в ночь на Полнолуние. Будет атака с неба. Твои войска на границах убиты. Адский Легион в Танцующем лесу пал», - коротко телеграфирует Ребекка Уокер, замаливая былые прегрешения. Это письмо будет стоить серафиму отрубленной кисти, гораздо позднее узнает Люций. Он успеет увести за собой не только придворных, но и всю центральную часть города. А ещё накроет столицу такой плотной сферой, что пробить её получится лишь через двенадцать часов после начала атаки. За эти часы король без трона научится молиться, видя при отступлении, какая прорва нечисти идёт на Лимб. – Как ты? – Они разбивают лагерь в заброшенной шахте Мамона, здесь целые переплетения комнат, жилые этажи, ветхая, но крепкая мебель. И в ту, которую занял Люцифер, скребётся Ости. – Как ничтожество, который сдал столицу. – Последнее, что демон видел, это выжженные деревни близ Лимба. Не привычно красные, в вулканических прожилках, а чёрные, лишённые любых контуров. Не осталось ни домов, ни полей, стёрлись холмы, исчезли колодцы. Абсолютное ничего, которое накрывает пепел. В этой пустоте уже не найти останков жителей и не проводить тех с достоинством. – Ты спас десятки тысяч. – И убил ещё больше. – Но останься ты в городе, твоя смерть была бы самой тупой жертвой на свете. И наши смерти – тоже. Поэтому соберись и прекрати ныть! – Что? – Прекрати ныть, Люций! Мир не крутится вокруг разъединственного тебя. Мальбонте вторгся бы в Ад в любом случае. – Она упёрла руки в бока и посмотрела с вызовом. А ещё она здорово похудела за минувший год, становясь похожей на свою мать. – Раньше или позже, но он всё равно явился бы. Ему наша часть мира, как кость в горле. И ты к этой кости всего лишь приправа, от которой щиплет глазки. – Не ты ли подумывала метнуться на его сторону, когда мы были в Школе? – Может, и подумывала, но не метнулась ведь. А о других и такого не скажешь. – Я… Ости? – Он вдруг посмотрел вопросительно и по-детски. – Я не знаю, что мне делать. – Как что? Ты – король, избранный своим народом, к которому пришёл захватчик. Делай то, что должен! – «Штампуй указы»? – Смешок, полный злой обиды. – Правь, Люцифер! – Демоница присела на край походной койки и переплела свои пальцы с мужскими. – Куча людей будет мечтать вернуться к привычному укладу жизни, потому что ничего хорошего это чучело Аду не уготовало. Собирай войска из разных регионов, стягивай их, создавай сеть информаторов, корми и пои партизанское подполье, налаживай доставки провианта, находи лояльных к тебе толстосумов, которые будут пытаться устроить быт при узурпаторе… и хотя бы попытайся выкинуть из головы девицу, которая смыла нас всех в унитаз! – Это не правда! – Зарычал дьявол. – Его память – такая же подделка, как сам Маль. – И теперь ты намерен страдать до конца своей вечности, пока она живёт, рожает детей и нянчится с внуками?! – Что-что она делает?! – Дьявольские рога, да успокойся ты, это всего лишь фигура речи! – Его ладонь она подняла и положила себе на грудь. – Тебе нужно отпустить прошлое и двигаться дальше, судьба половины мира в твоих руках. А ещё тебе нужно прекратить свой целибат, Люций, на тебя смотреть страшно! – Я люблю её и не знаю, когда это закончится и закончится ли. – Он не двигает рукой: не убирает с груди, но и сжимать не спешит. – Люби кого хочешь, спи со мной. Это по дружбе и от безысходности: мы оба демоны и оба хотим секса, тебе нужен ясный мозг, мне нужна иллюзия, что ты можешь быть моим. А ещё мы из тех любовников, кому вместе всегда было неплохо. Сидеть с Уокер за одним столом, чувствовать в опасной близости жар её коленок и вспоминать всё это показалось Люциферу кощунством: «Если бы только она помнила, она бы тебя ждала, - рокочет в голове чужой, взрослый голос. – Но она не помнит! И трахается с каким-то смертным! – Истошно орёт маленький, истеричный ребёнок, ревнующий так, что, окажись хéров женишок рядом, его бы выноси́ли из кофейни в двенадцати чёрных, полиэтиленовых мешках. – Посмотри на меня!», - наконец в мыслях его собственные слова, которые он бросает в никуда, без цели. Но Вики неожиданно вскидывает лицо. – Ты что-то сказал? – А ты что-то услышала? – Эм-м… - она прикусила губу, чувствуя дискомфорт, - по-моему ты произнёс «Посмотри на меня». – Может тебе просто нравится на меня смотреть, Виктория? – Да, - на его ленивую ухмылочку она ответила тем же, - напоминаешь мне моего отца. – И как поживает сей достойный муж? – Казалось, намёк на возраст пролетел мимо смитовских ушей. – Уже никак. – Рубанула криминалист, вновь утыкаясь в чтиво. – Скончался от рака в прошлом году. Всем своим видом Вики дала понять, что тема закрыта, и отвечать на вопросы об отце она не намерена. Леонард, может, не отличается деликатностью, но от чего-то женщина полагает, он – чуткий. – Мне жаль. – Коротко донеслось в ответ тем тоном, который не требует продолжения. «Неплохой был мужик, хоть и лысый. – Значение её сумрачного лица демону понятно. Он сам носил этот невидимый траур и отлично знает, что такое потерять родителя, будь тот хоть трижды с придурью. – Значит теперь ты совсем одна на всём белом свете? – Друзья, дальняя родня, коллеги не в счёт. Особенно рьяно Люцифер не учитывает потенциального супруга, потому что, - я не дам тебе выйти замуж, родная. Вот возьму и не дам. И если нет никакого способа вернуть тебя самому, значит надо заставить его – того, кто сидит в высокой башне». В месте нахождении Маля на сегодняшний день демон находил тёмное, зверское удовольствие: паранойя урода всего за несколько лет достигла фантастических масштабов, и, по личному распоряжению «властелина», к замку Цитадели пристроили фаллический небоскрёб очень в духе Детройта, а народная шутка «большая башня – маленькая писька» навсегда осела в тавернах и кабаках. Тех из них, которые ещё работали: кто подпольно, а кто вполне легально, чехля Ордену подати. Виктория зашелестела страницами и тут же стрельнула глазами на спутника: – Получается, везде химикаты? – Да. Где-то он использовал отбеливатель, где-то чистящее средство, где-то растворитель. – Сера и химия – то, что превратило убийства в серию, это понятно. Но почему Интерпол, когда тут пять городов США, включая наш? – Будем считать это государственной тайной. Не думать о том, что всё это знак судьбы, Люций не может. На Земле семь миллиардов человек, без малого двести государств, бессчётное число поселений, а его засосало в Детройт, который похож на душевой слив – среди гнили, спермы и чужих волос здесь застрял бриллиант, чёртово кольцо с идеально чистым камнем вроде того, что сияет на её ладони. «Богов нет. Лже-пророк, захвативший небеса, всего лишь жалкая фикция. Но если я ошибаюсь, если какие-то неведомые силы ещё существуют, если они согласны помочь моему королевскому убожеству без трона, я им ботинки вылизывать готов, на коленях выпрашивать, молиться и умолять, чтобы это не было насмешкой судьбы. Потому что лучше тогда никак, чем снова вспомнить и снова потерять… Я за эти сутки с тобой всё готов отдать, я за них… - не получается домыслить, рассматривая её, вновь уткнувшийся в бумаги профиль, потому что так сильно хочет прикоснуться прямо сейчас, что тянет руку. – Я, Уокер, на минуточку… с того света… к тебе… погостить». – Ой! – Вики подпрыгнула, когда её погладили за ушком. – У тебя крошки в волосах, я убрал. – Спасибо, конечно, - она ехидно сощурилась, - но не от всего сердца. Это ты меня ими обсыпал. – Ты дочитала? – Наконец-то да. Но я не смотрела фотографии. – Тогда подвинься. Тебе не понравится увиденное. – А в твоём обществе фотки преобразятся в мемы с котиками? – Моё общество – оберег от завтрака, выблеванного на стол. – Но если это случится, для меня что, закроются лучшие дома Европы? – В притворном ахе она прижала ладони к груди. – Если это случится, я вытру тебе рот.***
Джорджина открывает дверь незнакомцу, потому что в замусоленном дверном глазке тот вызывает доверие. Он ведь даже не чёрный – редкость для такого района. Сутенёр? Барыга? А, может, новый клиент? Когда у неё появилась эта комнатушка, она пообещала себе никогда не приводить работу на дом. Но клятвы существуют, чтобы их нарушать, и проститутка уже не раз это делала. Джорджина узнаёт причину визита и, поломавшись для видимости, соглашается обслужить мужчину в обмен на тройной тариф. Но она – не дура и просит бабки заранее. Наслышана уже про таких вот, вечерних посетителей. Сначала уговаривают на отсос на лестничной клетке, а потом сбегáют, не заплатив ни шишá. Но гость любезен и тянет ей даже больше, чем нужно. Сильно больше, чем она называла. Джорджина не раздумывает, когда тот просит разрешения вымыть её в ванной. Это не самый странный фетиш, с которым она сталкивалась. Даже миленько, если представить картинку, как в кино: худенькая «девчонка», которую заботливо купают, мылят и пенят в разных местечках. Дверь в квартиру она запирает, чтобы им не помешал Тайгер. Это кличка одного из парней-джáггало – самой отбитой группировки Детройта, у него клоунский грим, который похож на тигра, отсюда и прозвище. Джорджина нежится в ванной, щебеча с клиентом: у него непонятная манера речи, но та ей нравится. Словами «миледи» и обращением на «вы» работа её не баловала. Поэтому женщина быстро начинает фантазировать, из каких мест мог приехать её гость и что забыл в их клоáке. Наверняка он – застройщик из Пенсильвании, в конце концов решает она, вспоминая то немногое, что знает про штат. В её представлении филадельфийские богачи с древними фамилиями должны разговаривать именно так. Джорджина давит улыбку, когда замечает, что клиент напевает себе под нос. Нос у того знатный, про такой её мамаша любила говорить «клюв пророс», но сама проститутка исподволь рассматривает глаза – у тех непомерно яркие радужки. Мотив песенки кажется детским, но от текста пробирает внезапная дрожь. – Получай свою награду: Тебе врали с ранних лет, Заставляли верить в правду, Что чудовищ в мире нет. Джорджина ползёт к выходу спустя полчаса, оставляя огромный, красный шлейф своим тщедушным тельцем. «Чудовище» отвлеклось, исчезло в комнате, что принято называть гостиной, которой женщина не пользуется – хранит в той коробки с вещами для другой, новой жизни в Канаде, заходя туда раз, иногда два раза в неделю, чтобы напомнить себе, для чего она старается. Джорджине не пригодится ни одна из коробок, потому что в мире есть чудовища.***
В 2006-м году учёные выяснили, что в человеческой слюне содержится вещество энкефалин, которое может служить альтернативой опиатам. Так же, как и морфий, энкефалин выступает обезболивающим, но, в отличии от наркотика, он самого что ни на есть естественного происхождения. – Блять! – Ничего этого про слюну Джейкоб не знал, иначе бы не расходовал ту попусту, оставляя плевки на лестничной клетке многоквартирного «Гарлема». – Ну ты видел?.. Видел?! – Он ни к кому конкретно не обращался, потому что Айк не слепой, всё он видел, даже в гостиную зашёл, пока Макграт бодро склонился над красным кругом у дверей. Он-то решил, что это кровь, а это… - матка!.. Блять, это матка! – Эксперт сложнее выразился: там и матка, и яичники, и трубы эти женские, и вся репродуктивная система, напоминавшая дверной коврик какого-нибудь Ганнибала Лектера. – Солдат Джей! – Голос Уокер пролётом ниже заставил ирландца треснуть себя по щеке, пока не пришла коллега: «Соберись, херов пэдди!». – Дай угадаю! – Он выкрутил свой хабальский прононс на максимум, - ты явилась в этот дом без уважения, зато с кучкой английского чванства. «Кучка английского чванства» просто сдвинул Джейкоба с места, первым заходя в квартиру. – Нет. – Обстановку Смит оценил молниеносно и быстро развернулся к Виктории, которая попробовала втиснуться следом. – Спустись вниз, женщина, и опроси зевак, кто-то из них вызвал копов. – Я не пойму, сегодня Международный День Сексизма? – Она, было, подпрыгнула, чтобы посмотреть Леонарду через плечо, но тот – не низкорослый Джейкоб, и обзор заслонял полностью. – Я – специалист, которого ты, мужчина, сам привлёк к расследованию. Так дай расследовать. Никакого признания её правоты не последовало. Вместо этого «британец» вдруг развернул Уокер на месте, чтобы даже соблазна не возникало взглянуть на место преступления, а потом перехватил под талию одной рукой и просто перенёс на пролёт ниже так, словно ни черта она не весит. Не человек, а мешок с картошкой! – Ещё раз повторяю, а повторять я не люблю: внутрь ты не зайдёшь. – Я тебе что, шутка какая-то?! – Там, где ещё недавно была его рука, продолжало печь. Собственная задница, впечатанная в торс этого Мистера Загадочность и графа Монте-Кристо в одном флаконе, внезапно стала гиперчувствительной и с осознанием дела нашёптывала: «Эй, мать, там корабль! У него в кармане корабль, клянусь! Потому что если это не корабль, тогда он о-о-очень рад тебя видеть!». – Ты – женщина. – Которая живёт в двадцать первом веке! – Вики надулась от возмущения и собиралась как следует забрызгать Смиту его затейливую кожанку и домостроевские выводы феминизмом, но… – Ты – женщина, а у женщин есть память, - он пресёк её спич на корню. – Мужчина не помнит, что делал вчера, женщина помнит, что ей сказали семнадцать лет назад, во что она была одета и как грозно и низко в тот день висели облака. – Ещё и посмотрел так, что у неё ноги расплавились. – Не хочу, чтобы двадцать четыре часа со мной остались в твоей памяти, как кровавая жатва. Ты – не детектив, ты – художник. Выполняй свою работу.***
Рислинг был дешёвым, в целлюлозном пакете. В самый раз, чтобы хлестать тот без изящества фужеров. Виктория просто сорвала верхний край и теперь вливала в себя мутную жидкость, рассчитывая, что это поможет забыть услышанное. Увидеть ей так и не дали, но Джорджину Эстер Кромби убили тем зверским способом, когда хватает шепотков и намёков. – Тебе будет нехорошо. – Мне уже нехорошо! – Как пожелаешь, - Смит посмотрел с явным осуждением. – Когда закончишь тренировать свой взгляд аскета-отшельника, загляни в планшет. Фоторобот уходящего мужчины совпадает с тем, что мы составили у миссис Вуд. Ему понравилось это «мы». Это было одно из тех «мы», от которого за версту разит грехопавшими прутьями школьной камеры и озером, опороченным их наготой. И это вдохновляет, потому что они-мы удачно сидят на заднем сидении такси и едут к ней. Ведь «в твоей гостинице наверняка картонные стены и еле живой Интернет». – Предсказуемо. – Почему же? Ты говорил, он меняет внешность каждый раз, когда… – Он ускорился, его поджимает время. Согласно отчёту по вчерашнему трупу, того убили около восемнадцати часов вечера. А шлюха так орала, что твои ослы приехали к ещё тёплому телу, и это было сегодня, около пяти вечера. – Погоди-погоди! – Она булькнула, подавившись рислингом, - я поаплодирую граням твоего сочувствия, а потом спрошу, какую роль в происходящем играет тайминг. – Всех не пережалеешь. Зато мы можем уберечь новую жертву, если она запланирована, - спокойно пожал плечами «британец», почти цитируя мысли самой Виктории. – Скажем так, он меняет внешность, потому что других вариантов у него нет. Правило суток. – Правило… че-его? – Вики качнуло влево, и она уставилась на своего спутника. – Если ты так и будешь говорить загадками, они останутся без разгадок. – Тогда прими за факт, что раз в сутки преступник вынужден демонтировать свой «грим». – Ну и ладно, - ей надоело пить ослиную мочу, в каком бы винограднике ту не купажировали. Она вообще стала равнодушна к алкоголю с тех пор, как выписалась из больницы. – Ну и сиди тогда! – Криминалист резко отвернулась в сторону. – Что, не берёт? – Хмыкнули в голос. – Не берёт? – Твоё пойло. Не торкает, да? – Слишком дешёвое для такой дорогой женщины, как я, - рука театрально взлетела ко лбу, выступая пародией на любую уездную актрисульку. – Или ты предпочитаешь покрепче. – Не люблю я ни джин, ни виски. На вкус – гадость, а заливать колой – портить колу. – Может быть я о чём-то, ещё более крепком, Непризнанн…ый сомелье полицейского управления. – Лем? Или, о-о-о!.. – Она хлопнула себя по лбу, становясь смешной в отражении темнеющего окна, - Леопольд?! – Ты выбрала свадебное платье, Уокер? – Это новая игра? – И счёт пока равный. – Если тебе так интересно, не-Леонард, то я до сих пор в поисках идеального платья для идеальной свадьбы с идеальным мужчиной, - зря она чехвостила некачественный рислинг, трезвая Виктория такого не ляпнула бы. – Понятно. Его «понятно» оказалось удивительно снобистским, и она не удержалась: – Хоть кому-то этот мир давно понятен! – Ты его не любишь. – Да с чего ты вбил себе это в голову?! – Ты даже на вопрос ответить не смогла, Вики Уокер. И платье не ждёт своего звёздного часа, потому что никакой свадьбы ты не хочешь и откладываешь хлопоты в дальний ящик. – Сказал человек, знающий меня часов шесть! – Иногда достаточно меньшего. Это прозвучало чёрство, а ещё грустно. И Виктория неожиданно решила, что Смит кого-то терял. Там, в своей европейской жизни, полной Интерпола, невидимого фронта и самых секретных секретов. Кого-то очень важного. – Блин, - молчание продлилось недолго. Спустя минут пять Вики стала ощупывать шею и не обнаружила там украшения. – Я, кажется, крестик посеяла. – Ты – христианка? – Нет, отец как-то сдулся с верой во Всевышнего, когда мать погибла. Но это был её крестик, и он дорог мне, как память. – Поиски по сиденью не принесли результата. Так, может, не теряла вовсе? И цацка спокойно себе лежит на комоде на блюдечке, лишь голубой каёмочки не хватает? – Что ж сама в лоно церкви не явилась? – В вопросе была даже не доля сарказма, там всё им сочилось, не оставляя места другим эмоциям. – У тебя проблемы с Богом? – Вики повторила манёвр и резко мотнула головой в сторону мужчины, да так, что волосы прилетели тому в лицо. – Ох, прости-прости! – Она дёрнулась и поняла, прядь угодила в дужку чужих очков. – Ты не мог бы?.. – Ей пришлось наклониться ближе, чтобы не снять с себя малость скальпа. – Не мог бы что? – Вместо помощи Леонард лишь придерживал свои модные окуляры. – Придвинься, попробую вынуть. «Да ты мне и не засовывал, чтобы вынимать!», - хохотнул нетрезвый голос в её голове, от которого Уокер стало неловко даже больше, чем от самой ситуации. Думать о мужчине… о малознакомом и взрослом мужчине в категориях, что он привлекает её куда сильнее, чем просто интересный специалист, казалось святотатством, если продолжать эти дурацкие параллели с религией. – Ай! – Она взвизгнула, отъезжая к своей двери, едва таксист забрал на повороте. – Да дай ты мне сюда свои очки, и я сама разберусь! – Ближе, Уокер! – Прорычали в ответ. А потом женщина просто почувствовала его ладонь, которая лихо скользнула через ноги и буквально притянула к себе. – Это неуместно! – Только и смогла проблеять Виктория, понимая, что теперь она сидит на чужих коленях, макушкой упираясь в крышу авто, и постукивает в ту темечком на каждой колдобине. – Не уместно, если бы я тебя трахнул. – «Прямо тут». Шелестящим, раздражённым шёпотом выдали в ответ. Рука его никуда не делась, оставаясь лежать сухой и раскалённой на обтянутом тканью бедре. Второй ладонью агент поочерёдно выдёргивал волосок за волоском, для удобства повернув физиономию в сторону спутницы. «Он же мне в подмышку уткнулся», - сконфуженная ситуацией, Вики подумала, что после целого рабочего дня пахнет там отнюдь не лавандой с розами. – Леонард, мне дико неудобно… - она окончательно оробела: «Вот поэтому не надо было пить, у твоего тела странные реакции на этого дядьку, милочка!». – Всё. – Плен побеждён, а вопрос, почему он не снял очки, Уокер проглотила, не подавилась. Может у Смита правда заболевание? Только какое-то не эстетичное. Косоглазие, к примеру: оно хорошо лечится сейчас, но её новый знакомый достаточно немолод, чтобы родиться в те времена, когда проблему не решали, с ней мирились. – Ты решила ехать на ручках? – А-а… В смысле? Ты же держишь… - Виктория опустила взгляд и поняла, что никакой руки нет. – Да что за чёрт?! У меня ощущение, что ты меня трогаешь! – Она тут же сползла на сидение, коря себя, что не сдержала брошенных слов. – А ты хочешь, чтобы я тебя трогал? – Вдруг тихо, но отчётливо разлилось у кромки ушка. – Тебя послушать, так я только и делаю, что хочу, чтобы ты меня щупал! Хочу на тебя смотреть! Может, я и тебя хо… - и вдруг замолкла и жалобно промычала, - перестань пожалуйста! Я зря выпила, у меня так всегда! – Как? – Хриплый, прекрасный голос. Он совсем не похож на тот, каким Смит обсуждал с ней дело. – Просто скажи, что ты делаешь. – Что я делаю? – Я не знаю! – Не знаешь ты, но делаю я… Сотканная из противоречий женщина. – Ладно. – Она шумно вздохнула, соображая, - хорошо. Положи руку мне на колено. Я закрою глаза. – Это ваша часть посвящения в офицеры Детройта? – Это моё желание понять, что не так. Когда пальцы пробежались по капрону и обхватили всю чашечку, зажмурившейся Уокер захотелось умереть от счастья. Она не знала, как это бывает, но если оно бывает, выглядеть оно должно ровно так. – Что чувствуешь? – Горячее дыхание в ушной хрящик. Наверное расстояния там на дюйм, может на два, а дальше только губы, что издают подобные звуки. – Жар. – Ей нехорошо. Вернее, ей так хорошо, что это уже нехорошо. – Открой глаза. – Зачем? – Чтобы посмотреть. – Тогда магия исчезнет. – Вики поняла правильно, Леонард давно убрал руку, но мириться с этим её воображение не желает. – Прости, я обычно не такая. – Не какая? – Не такая доступная. – Я не считаю тебя доступной. – Кажется теперь мужчина говорил это вблизи её лица, и, не устояв, Уокер распахнула ресницы. – Я считаю тебя той, кто хочет разобраться со своей головой. – Ох! – Слишком растерянно. – Что-то не так? – Нет, всё так, - она моргнула, - мерещится всякое. Говорю же, нельзя мне пить. Никакого сладкого хмеля, лишь ощущения, словно ты – Алиса, которая вот-вот прыгнет в кроличью нору. – Увидела не меня? – Линзы его очков прямо напротив, и сейчас всё в порядке, в них Виктория наблюдает собственное отражение. – Да, мне показалось, что передо мной другой человек. – Твой жених? – Леонард ядовито оскалился. – Нет, просто кто-то помоложе, покрепче и побрюнетистее! – Ответным уколом. Странно, но Смита не задело. Наоборот, лицо стало довольным, собственническим, будто этому человеку услышанное по кайфу. – Мы в пробке. – Он констатирует, всмотревшись в грязное окно. На улице темно, лишь фонари и фары раскачиваются от порывов ветра, напоминая мистический хор. Одни хрипят, другие сигналят, третьи рвут ручник, не в силах справиться со старой механикой, которая клепáлась здесь в лучшие времена. – Это минут на сорок. – Хочешь, поспи, пока добираемся. – Леонард сел ровно, откидываясь на сиденье, и подвигал плечами так, будто за спиной у него рюкзак для недельного похода. – Обсуждать дело при посторонних мы не станем. – А ты? – Она бы с удовольствием поспала и переспала этот коматоз, будто рогипнолом опоили, но ведь обещала, что будет бдеть вместе с «напарником». – А я медленно поморгаю, - хмыкнули одними губами. – Спи давай, мне нужен адекватный криминалист, а не похотливая Лолита. – Я не похо… - Вики уснула раньше, чем закончила мысль, полагая, что ей даже не стыдно.***
Сначала потребовалось справиться с руками, потому что они дрожали так, что Люцифер готов думать, что пила она, а пьянел он. Он слишком поздно сообразил, что делает. Попытался закрыть глаза, а спустя секунды осознал, что гладит уокерскую коленку. Наглаживает. Расписывает. Нежно мнёт, будто глину на гончарном круге. А когда решил прекратить эту экзекуцию над собственным, сдающимся рядом с ней телом, её макушка расслабленно и безвольно скатилась с подголовника и уткнулась в его плечо. «А ты даже не знаешь, что твои волосы сейчас размётаны по моему крылу…», - да не справиться ему с рукой, когда он, блять, даже не пытается. Она у него гудит и скользит вверх, вдоль чулок Непризнанной. Четыре мили до её квартиры. Тринадцать сантиметров до кромки подола. «Я не могу больше, Виктория. Я физически больше не могу. Я психически не могу. Никак не могу. Меня об колено сломали, и вот оно – колено это, - я его трогаю и мечтаю растянуть сутки на вечность». Четыре мили до её квартиры. Восемь сантиметров до кромки подола. «Ты слишком много помнишь, хотя сама не понимаешь, что это воспоминания. А значит ты мне не снилась, всем нам не мерещилась, а была там, в Стране Чудес, «Алиса». Прости меня, родная, прости. Я не в силах убрать руку». Четыре мили до её квартиры. Три сантиметра до кромки подола. «Знаешь, как круто нам было вместе?.. Нет, «круто» - плохое слово, неподходящее. Нам было правильно, так охуительно правильно… что я бы всё отдал за это «было»… я бы отдал всё, Уокер. Я бы отдал ему на съедение Рай, Ад, Школу, каждого Бессмертного. Пусть останемся только мы с тобой и он. Пускай. Бля, пускай уже так, чем никак». Четыре мили до её квартиры. Никаких сантиметров до кромки платья. Во сне она сопит. Ничего прекраснее за последние три с лишним года с Люцием не случалось. Прекрасное в его мире убито – изрублено в рамках «Ночи наказаний», изнасиловано в Орденах, согнано на каторгу в рабские лепрозории. Мысли об этом не раз приводили демона к поганой покорности: «Даже хорошо, что Вики на Земле, по крайней мере она этого не видит, по крайней мере ты не стал тем, кто, предложив всё, может дать примерно нихуя». Детройт за пределами автомобильного чрева умывается ливнем, капли жирные, похожи на масло – они скользят по стёклам, не делая те чище, и не доползают до конца, зависают личинками и становятся свидетелями, которые будут выступать в его защиту – она сама раздвинула свои ноги, не просыпаясь, но горя каждым сантиметром кожи. Ещё и вниз приспустилась, словно согласна на всё, словно можно и не спрашивать. – Непризнанная… - беззвучно, одними губами, Люцифер склонился к уху, пока пальцы перебирали край чулка, - я буду жалеть, если прикоснусь к тебе, и буду ненавидеть, если не прикоснусь. Что мне делать? Что мне делать со всей этой тобой? Но ответа не было, а горячие ляжки были – вели, теснясь под платьем, пока ладонь не уткнулась в полоску трусов. Он сдвинул их быстрее, чем решил, а не остаться ли ему джентльменом. Нетерпеливый. Эгоистичный. Ублюдок. Один палец, одно движение, просто вспомнить вкус. Хорошо, что он с самого начала поездки наложил на водителя чары, и теперь тот, даже если захочет, не разберёт ни картинок, ни звуков.***
– Давай их разложим… – Уокер осмотрела свою квартирку и поняла, что доской зацепок в ней выступить нечему, - …прямо на полу. «Давай разложим тебя», - у него на языке до сих пор терпкий привкус с пальцев, и Люций планирует не чистить зубы до конца времён. Но вслух произносит другое: – Хм. Допустим. – Он кинул папку, недовольно посмотрел себе под ноги и сверкнул глазами в сторону Вики. – Ты так себе это представляешь? – Нет, Леонард, - девушке удалось подавить смешок от его высокомерного вида: «Ну, звиняйте, к вашему прилёту я не успела переехать во дворец!». – Мы, разумеется, разденемся, возьмём из каждого дела ключевой материал и разложим тот в хронологическом порядке. – Не знал, что вы, девчонки из Детройта, предпочитаете работать голышом, - он протянул это так елейно, что Виктории захотелось стукнуть спутника чем-то решительным и твёрдым. «Собой!», - тут же подсказало подсознание. – Шутка даже не за триста. – Может я не шутил. – Хорошо, я разденусь! – Неожиданно кивнула Уокер, вызывая жгучее желание не дать ей самостоятельно расстегнуть ни одного крючка бюстгальтера, когда он здесь, в той же комнате. – Но в ванной, потому что мне не помешает душ. Ты можешь располагаться. Кухня справа от входа, в холодильнике точно есть пиво, вода и кола. А если вы найдёте общий язык с морозилкой, там прятались остатки воскресной роскоши. – Свой плащ она повесила в угловой шкаф, который сейчас, на фоне её тонкой фигурки, показался мужчине ужасно крохотным. – У меня жарко, но окна не открываются, это сороковой этаж. Ещё и кондей сломан, - Вики каждое утро, просыпаясь в ещё большем, чем обычно, поту кляла себя на чём свет, что опять не вызвала ремонтника, и каждый вечер успешно об этом забывала, - но в комоде сыщутся майки, подходящие по размеру. – Она махнула рукой, дескать, чувствуй себя как дома, и тут же юркнула в ванную, не замечая, как потемнело лицо гостя. «Я не надену тряпки твоего ёбаря! – К горлу подступил удушливый ком, который требовал сломать хоть что-то, раз хребет некого Уильяма в недосягаемости. – Потому что я – твой ёбарь, Непризнанная. Только я. Только у меня это право», - он нашёл, что сломать, тупо вцепившись пальцами в подлокотник кресла. Ну и вырвал деревяшку с мясом, а потом стыдливо вставлял в пазы обратно, словно ему лет четыреста, и любимая отцовская гравюра - «сама, отец, я клянусь!» - упала со стены. В соседней комнате раздался шум воды, но Люциферу показалось, что это райская, блядская музыка. Он посчитал шаги от окна до двери ванной, объясняя себе, что это просто интереса ради, потому что спросить, сколько она платит за такую крысиную дыру, где даже кровать достойных размеров не поставить, входило в его планы. Потом, руководствуясь тем же интересом, приложил ухо к фанерной перегородке, гул душа за ней сливался с пением. Что-то американское, определённо. Наконец, исключительно в целях проводимого исследования, Люций невесомо надавил на ручку двери и та поддалась. Шах и мат. Инь и янь. Альфа и Омега. Сочные эпитеты у него закончились, когда в образовавшейся щели мелькнула уокерская нога, которую та, опёршись на бортик ванной, щедро намыливала. Нет, была, конечно, и треклятая штора, заслонившая остальной обзор, но ему сейчас хватит голой, непризнанной пятки, хватит мокрых следов на паркете, хватит остатков даже не запаха её, а того послевкусия, что остаётся, когда запах давно выветрился. «Я безумен. И безумно тебя хочу», - в джинсах всё встало колом, и демон поблагодарил рандомную выборку, наградившую его обликом Смита. «Дед» вполне профпригоден и с размерами повезло. И если Люциферу суждено сломаться окончательно, позволяя себе затащить её в постель, сладкой Вики Уокер будет приятно смотреть. Про «чувствовать» он старается не думать: секс с Бессмертным для Виктории – грёбанная лотерея, ощущать она будет его, настоящего, и тут, как с Глифтом, всё просто – смертные не выдерживают подобного марафона. Ладно, допустим он уверен, в её случае это не убьёт с первого раза, потому что Вики – не совсем человек. Она – Непризнанная, сосланная обратно, и остатки её энергии до сих пор плещутся вокруг. Чёртов уникум с сияющей от мыла розовой кожей на лодыжке – настолько хрупкой, что своими пальцами Люций способен обхватить ту полностью. В Школе они трахались в каждой из ванн – в его, в её, в душевых стадиона, однажды, даже в директорской, когда шкура Кроули куда-то свалил. А теперь-то что? А теперь он замер, не дыша, и не может отвести взгляда от силуэта за шторой, отлично представляя каждый изгиб. «Отодвинь её, Уокер. Сдвинь её. Давай, родная, оттолкни эту дрянь, которая вздумала тебя скрывать. Дай мне хоть глазком на тебя посмотреть. Я, бля, налюбоваться не могу, словно ты – шедевр», - и услышала ведь, почувствовала, куда ветер дует, в какую сторону скачут мысли. Заскрипела металлом колец по штанге, не замечая постороннего взора, и смывала остатки пены с тела и волос в свете софитов. Те красные, как ýгли. Надёжно скрытые линзами очков. Он себя здоровым не чувствует и больным тоже не чувствует, он чувствует себя абсолютно, до восторженности счастливым, как бывало только с ней, когда мозг уплывал от одного вида голой женщины. Этой женщины. Необъяснимая магия с неисправной логикой, но всегда, стоило Непризнанной раздеться, у Люцифера закладывало уши, как при взлёте вертикально вверх и на полных скоростях – там грохот, вой, утробное рычание. Он закрывает дверь по одной простой причине: ему нельзя окончательно ёбнуться. – Не скучал? – Она что, сдурела, выходить в полотенце?! Ладно, это длинное и большое полотенце, куда длиннее её платья, снятого ранее, задранного в такси, помеченного пальцами, но о чём Уокер думает, когда бубнит «Я фыфофу фамуф, у фефя еффь фефих!»? – Искал следы жизни молодой девушки, которая работает в полиции и собирается стать счастливой новобрачной. – Смит смотрел в окно. За окном была темень. Окно оказалось отличным «зеркалом», чтобы замечать капли воды на её ключицах. – И как успехи? – Либо ты врёшь, что обитаешь здесь, либо ты врёшь, что счастлива. – Ты прав, Леонард, - она закопалась в ящике комода, - я живу на работе. А здесь обо мне психологического портрета… - Вики хихикнула, - …даже коллеги не составят. Выводы будут в духе «ну-у, иногда, она ела, но это неточно». – Что у тебя на спине? – Уокер почти вернулась в ванную, чтобы сменить полотенце на сарафан из тех, что следует носить летом, но лето старательно обходит Детройт стороной, боясь подцепить нечто трудноизлечимое, когда Леонард окликнул её. – Ты про шрамы? – Да. – Мои стикеры-напоминалки, - она легкомысленно мотнула мокрой головой. – У кого-то татуировки, а у меня шрамы. Помни не зря первый день сентября и аварию, и минивен! – Ты говорила, ты стукнулась бампером. – Ну да, бампером. Мне лобовое стекло всё лицо порезало, ладони, плечи, ещё бедро торпедой зажало. Я, когда выбиралась из машины, видимо кожу содрала. – За рассказом Виктория не сразу заметила, что Смит подошёл и теперь, не стесняясь, рассматривал её лопатки. – Но кожа зажила быстро, без последствий, врачи даже удивились, особенно насчёт ноги. – Там не было целого лоскута? – Э-э-э… отку…с чего ты взял?! – Просто предположил, что могло удивить лекарей. – Лекарей?! – Не сдержавшись, Уокер распахнула огромный, блестящий рот и захохотала. – Простите, сэр Леонард, что не встречаю вас в ливрее и мы сюда не на карете приехали. «Сэр Леонард» чопорно кивнул: – Ты прощена. – Вот спасибо, так спасибо! – Она хлопнула дверью у него перед носом. Наглым, иноземным носом. Ишь, выскочка выискался! – В общем, про шрамы, - но спустя минуту завопила прямо через стенку, - у меня же были сломаны позвонки, и шрамы остались как раз от операции. Я – полицейский в стиле Детройт. Самую малость «Робокоп». С титаном в позвоночнике. – Хрена-с два, - тихо прогундосил Люций: «Тебя лишили крыльев, и шрамы появились из-за этого». – Целых два? – Она выскочила так же быстро, как заходила. – Глухая тетеря, - «В прекрасном-красном платье», - я спросил «Почему два?». – А-а, врачи объяснили, что так им удобнее вживлять протез, потому что сам позвоночник не вскры… – Шрамы были сразу? – Слишком проницательный взгляд из-за очков. – Да. – Он раскусил её маленькую ложь, и Виктория решила сознаться. – Странная история. Никто так и не понял, от чего они. Я же в водительском кресле сидела, внутри у того ни пружин, ни каркаса. Кресло – буфер, своего рода подушка безопасности. Оно почти не пострадало, лишь с направляющих сдвинулось. – И у тебя не возникало желания выяснить, откуда шрамы? – Сто раз, но безрезультатно. – Блондинка уселась на пол, скидывая папки в одну кучу-малу. – В любом случае, хирургу вышло меньше работы, он воспользовался уже готовыми отверстиями моего тела. – Она приглашающе хлопнула по соседству, не замечая двусмысленности сказанного. – Одно условие. – Красная дорожка? Шелка и подушки? Трон, ваше величество? – Пока нет, но посмотрим. – Пф. Так какое условие? Очередное, обрати внимание. – Никаких личных звонков. – Ты – человек-условие. – Вики зыркнула на электронные часы. Те замерли на отметке восемнадцать сорок четыре. – Мне будет звонить мой… – …жених. Да-да-да, я угадаю эту мелодию с первой ноты. – Леонард приземлился рядом, обдавая ароматами – перец, кожа, морозные простыни, лёгкое амбре мужского пота. И она сама от себя не ожидала, что внизу живота мигом возникнет это тянущее, сосущее чувство, которое не спутать ни с чем. «Фу, Уокер, фу! Выплюнь гадость! Брось фантазировать!», - она согласна, что он чертовски привлекателен, согласна, что порочен, согласна, что у него хищные, диковатые повадки, с которыми не приходилось сталкиваться, а, может, она просто подобных мужиков не встречала… Но ещё Виктория знает, что желать кого-то – не беда, она влюблена и выходит замуж, а не фригидность заработала. Её и Джейкоб иногда заводит, однако ж в его супружескую койку она не мчится и волосы назад. – А твоя женщина? – Что с моей женщиной? – Он сглотнул. – Она не будет звонить? – Моя женщина не будет звонить. – Отрезал «Леонард»: его женщина в этой комнате – вот такой оксюморон. – Ладно, но я напишу сообщение, что ложусь спать. – Договорились. «Отлично. Блять. Действуй. – Люций фанатично уткнулся в её экран, Уокер всё равно не замечала. – Я как раз рассмотрю его фотку. Хотя бы в ватсапе она у тебя найдётся? Или как там называется ваша программка… - в левом верхнем углу засветился кругляшок изображения, но слишком мелкий, чтобы оценить. И обосрать. Зато имя контакта демон прочитал со всей внимательностью и возненавидел со всей душой, - «Boo-Boo»? Ты серьёзно? «Бойфренд-бойфренд»? Какое слащавое дерьмо, Непризнанная!», - что-то внутри нашёптывало, он мечтает быть слащавым дерьмом вместо этого парня. Её слащавым дерьмом. – Кстати, смотри! – Вики отправила месседж и вдруг сама развернула фото перед Смитом. – Это Уильям. – Рад за него. – В некрологе пусть так и напишут. Ладно, что-то похожее правда сыщется: «Но это дешёвая подделка на фоне великолепного оригинала, милая». – Мы сдвинемся с этой точки и начнём работать или полистать с тобой свадебные журналы? – А ты ревнуешь! – Её внезапно осенило. – Но не в романтическом смысле, а в профессиональном. Наш Сандерс, шеф, он такой же. – Она спародировала гнусавый голос начальника, - ничто не должно отвлекать тебя от дела, Уокер, здесь и сейчас ты только моя! – Ничто не должно отвлекать тебя от дела, Уокер, - это зазвучало бархатом, очень близко от её лица, и тоном, меньше всего походившим на майора Сандерса. Виктория вспыхнула и залилась краской, потому что картинки перед глазами стали рисоваться совсем нерабочие. - Здесь и сейчас ты только моя. – Джером! – Она нервно полезла в первую попавшуюся папку под рукой. – Всё началось в городе Джероме. – Вики, - его пальцы якобы случайно заскользили по её локтям, вынимая следующее из стопки дело, - вот Джером. – Да?! – С ней даже в шестнадцать не случалось подобного, хотя гормоны тогда буянили не хуже соседских дочек. – Ты уверен? Он же был… – Абсолютно. – Хорошо, там труп. – Виктория отчеканила это, как студентка, которой не повезло с билетом, вот и приходится городить, что «история живописи – это наука, изучающая фундаментальное влияние художников прошлых лет на творчество современников». – Уокер. – М-м? – Тут везде трупы. Восемь дел на руках, девятое в уме. Помнишь? – Джером – два. Сентрейлия – один. – Загибая пальцы, она почувствовала, что вновь обретает контроль, - ещё два на Аляске, в Кеннекоте. Потом Гэри в Индиане, там тоже даббл. И, наконец, Детройт – два убийства. – Пока два, - поправил Смит, но в голосе никакой уверенности. Он знает, какое должно быть число, но молчит? Или это всего лишь догадки? – Я разложил, - рукой мужчина обвёл пол, где замелькали кадры и описания. В первые Вики старалась не всматриваться: она, конечно, из полиции, но не оперативник с канатами вместо нервов. – Минуту. – Привстав, девушка потянулась за маркером на комоде и почувствовала, как на уровне подола её сжирают глазами. – Я подпишу! – Села она очень быстро. – Подпишу города для наглядности. Он отмывается с паркета! – Словно в оправдание уведомила Уокер. – Кеннекот… Вот это Джером… Тут у нас Сентрей… Погоди-ка, Смит! – Маркер выпал из пальцев и медленно, чересчур зловеще покатился по доскам. – Это же города-призраки! – О чём ты? – Своими потягушками Непризнанная дёрнула стоп-кран в его голове, и последние слова долетали чехардой разрозненных букв. – Города-призраки США! – Она запальчиво повернулась к «британцу». – Старый, туристический буклет! До пандемии ещё! Клянусь, у меня был такой же! – Список изменился? – Да, думаю да. С Аляской сейчас получше стало и… Дьявол! – Что? – Не отзывайся на это, ты меня пугаешь. – Что «и», Виктория? – Пальцем он демонстративно поправил очки, сдвинув те к носу. – Я просто вспомнила, когда видела этот буклет. – Никакой подозрительной истории, у института часто раздавали листовки. Но свои мысли, что, отчего-то, это кажется ей важным, Уокер находит странными. – Дело было в день аварии. Промоутер протянула по бумажке мне и моей соседке, когда мы покидали кампус. И пока я топала с Милой до парковки, мы шутили: если станем великими живописцами, надо не забыть приправить биографию тайнами и загадками. Построить себе дома-музеи удивительных форм, завести глухого помощника, уехать жить в мистическое место. Такое как… – …Сентрейлия и Детройт?.. – Кеннекот, а, может, Джером! – Или Гэри. – Да! – Громким ультразвуком. – То есть эта брошюра была с тобой, когда ты ум…чала навстречу своей судьбе? – Ага, но это неважно. Не конкретно же той листовкой убийца пользуется, как маршрутным листом. «Ошибаешься, моя девочка», - захотелось сгрести её в охапку и зацеловать: нос, глаза, скулы – до румянца на щеках. Кожу на подбородке прикусить, вжаться лбом в лоб, перейти к губам. В те засунуть язык, трахая каждый шумный, гортанный выдох. Непризнанная не успеет опомниться, как он сдёрнет с неё сарафан. – В этом твоё очевидное преимущество перед коллегами-идиотами. – В том, что я не говорю тебе, что эту информацию можно найти в Гугле, в котором тебя точно банили? – Она поморщилась от чужого нахальства. – В том, что ты – не идиотка. – Смит! – Уокер. – Что происходит? Почему опять свет?! И снова с тобой! – О чём ты? – Ты ослеп? – Она зашумела, вскакивая с пола и срываясь к тумблеру. – Электричество вырубилось. – Не сразу заметил. – Демонам свет не нужен. – Светоч твоего разума ослепил меня. В темноте Вики закатила глаза и скривила губы уточкой: – Сволочь. – Правильно говорить не «сволочь», а «светоч». – Правильно говорить… - она уныло добрела до мансардного окна, наблюдая, как дом напротив, а за ним и весь квартал тухнут во мраке, - …мы в заднице. «Ещё нет. – Очень порочная скотина где-то внутри него издаёт голодный рык. – Но я близок к тому, чтобы исправить ситуацию, как, однажды, мы это уже делали». – Свечи у тебя есть? – Извините, ваше величество, наши погреба разорены! – Полагая, что её не видят, Виктория изобразила книксен. – Сначала мыши подъели окорока, потом перешли на перепёлок, а закончили свечным воском. Надеюсь… - она снова опустилась рядом, включая фонарик на телефоне, - …это не проблема?! Вместо ответа на талию легла рука и плотно сдвинула девушку к себе. – Так – вполне. – Теперь бедро гостя прижималось к её собственному. – Иначе мне слишком темно, Уокер. Почему-то Вики почудилось, что это самая откровенная ложь, какую только можно было придумать. – Что мы должны найти? – Что угодно. – Ощущение ладони всё не пропадало, но Вики решила помалкивать. И так уже пропозорилась в такси с этим своим пьяным бредом «Потрогай меня! А теперь не трогай! Да в смысле, ты и не трогаешь?!». – Любую дополнительную взаимосвязь. Логику. Или детали, что покажутся нелогичным. То, что не заметили остальные. – Тогда давай с простого. Внешность, пол, возраст и даже раса у жертв – разная. – И профессии тоже. – У нас есть раввин, юрист, рейдер. – Сегодняшняя шлюха, инвестор и наркоман. – Охранник, воспитательница детского сада и утренний знакомый – продавец в салоне интим-товаров. – Их всех надо перевезти через реку? – Хмыком из темноты. Какая прелесть, она не видит ничего, а Люцифер видит каждый штрих – например, её, вмиг заполыхавшие при слове «интим» щёки: «Обо мне думаешь, маленькая потаскушка?». – Раввина оставили без ног. Они отрублены топором. – Когда обитаешь в частном доме и на несколько миль вокруг никаких соседей, убийце и топору сплошное раздолье. – Тем более на Аляске! – Ладонь, которой на ней не было, продолжала припекать, и от этого Виктория периодически впадала в ступор. – В свидетельских показаниях прихожане ребе Шамона описывают, как человека исключительно доброго и трудолюбивого. – А ещё одинокого. – Поэтому возьмём кого-то, кого не так жалко! – Выбирай. – Рейдер Флинт Хальден. Ему ещё повезло! – Всего лишь черепушку проломили. – Ну да, - она поёжилась, сама себе удивляясь – ведь только что ляпнула, что кому-то повезло стать жертвой. Будто меньшее число смертельных мук делает тебя счастливчиком. – У этого типа целая куча врагов – особенности профессии вкупе с «низкими моральными качествами», - Уокер буквально зачитала ориентировку, написанную на покойного. – Хальден занимался тем, что скупал банкротящиеся компании, а потом распродавал их по частям, что всегда выгоднее. – Видишь, что его последней сделкой была некая Medical Carter Group? – Вижу. Он выкупил её у основателя и бессменного владельца – самого Картера. – А теперь посмотри, кто был супругой Хальдена. – Ого! – Брови удивлённо взлетели вверх. – Это бывшая жена Картера, да? – Да. – Теперь Люций мог лицезреть, как она встаёт на корточки и сгибается над бумагами. И, по полноте обзора, это был даже не первый ряд, это была чёртова королевская ложа! – Я нашла, это здесь, - Вики потянула собеседника за рукав, мол, иди сюда, - Мелисса Картер, в девичестве Бассул. Развелась с владельцем медицинской компании буквально за пару месяцев до его банкротства, и тут же выскочила замуж за Хальдена. – То есть покойник не только компанию увёл, но и бабу. – Ещё не всё! – Палец вонзился в строчку. – При разводе Мелисса захапала дом, прислугу, приличную сумму на содержание ребёнка и – ну только оцени старания её адвоката! – раритетную тачку мужа! – Рад за неё, но нам это что даёт? – Не знаю, - она села на пол, и он повторил движение, снова вжимая ногу в её бедро. Касаться хотелось люто. И ладно бы только касаться… – Давай, может, про свежее убийство. Что ты там видел? – Всё то же самое, Уокер. – Она занималась проституцией, - девушка нахмурила лоб, и там тут же пролегла умная морщинка, - это всегда опасно. – Шлюх так не убивают. – Не на Земле. – Согласна. – Короткий кивок в его сторону. – Чаще всего они становятся случайными жертвами – передозировка, бандитские разборки, лихая пуля. Покалечить могут, исполосовав лицо или отрезав соски́, но это в целях устрашения. – А здесь словно ритуал, да? – Он и без неё уверен, что ритуал. Но хочется натолкнуть Вики на мысли, которые взбудоражат память. – Ритуал? Почему бы и нет. Ритуал и, возможно, месть. Ей же как будто мстили за то, что она… – Прелюбодействует. – «Не прелюбодействуй». – Нет, извини, у меня другие планы. – Ты – идиот? Это одна из заповедей. – Заповедей? – Леонард, десять заповедей Христианства. – А, ну да, конечно. – Конечно он не в курсе. Земные религии всё переврали, и сыну Сатаны такое не по вкусу. – Минуточку! – Виктория присвистнула, - а что, если это и есть десять заповедей?! Раввин работал по субботам, потому что жить в доме на Аляске настоящим бобылём – это ежедневный труд. Джорджина? Тут всё понятно. Рейдер этот… сейчас… как же там было… - она не крещённая, но в её детстве была поездка в католический лагерь скаутов, там и нахваталась, - «Не возжелай жены и дома, и вола, и раба ближнего твоего…». – А характер травм – намёк. – Да, Леонард! Точно! Работа в частном доме – это работа на ногах. А фантазировать о чужих имуществе и женщине – то, за что отвечает голова! – Ощутив себя Пинкертоном, Вики всплеснула руками в темноте и почувствовала, как что-то хрустнуло. – Я тебе что, НОС СЛОМАЛА?! – Всего. Лишь. Очки. – Спектакль окончен. Он распахнул глаза. – О Господи! – Женщина выронила мгновенно потухший мобильник, отшатнулась к стене и начала подниматься, хватаясь за ту ладонями. – Что… с ними?! – Редкий вид гетерохромии. – Вот не зря ведь гуглил диагноз, оспаривая свой «бан» в Гугле. – Это… это как? – Это когда цвет радужек разный. Или странный. Как у меня. – Судя по голосу и расположению двух горящих красными кострами точек, Смит не сдвинулся с места. – Не зараз-зное? – От страха Виктория икнула: и дело не в гетерохромии, а в том, что девушка знала, перед ней не болезнь. – Нет. – Короткое такое «нет», после которого радужки пропадают. Ни одному его слову она не поверила, это видно. Ровно поэтому Люций закрывает глаза и исчезает для Вики, потому что на небе ни луны, ни звёзд, и весь район обесточен. Оружие Уокер хранит в верхнем ящике комода, а до того два шага, это меньше секунды. Открыть и достать – ещё пять. Она успеет. Должна успеть. – Ни с места! – Лишь в развороте художница понимает, он прямо за спиной и пистолетное дуло утыкается в широкую грудь. – Даже не собирался уходить. – Полыхающие глаза очень близко, и избежать сравнений с адским пламенем Вики не в силах. – Кто ты? – Рука у неё предательски дрожит, но сама тяжесть Глока придаёт уверенности. – Кто ты, мать твою?! – Ты. Знаешь. Кто. Я. – Он сосредоточено проговаривает каждое слово. – Смит? Британец? Человек из Интерпола? Агент ноль-ноль-съем? – Криминалист перехватила пушку поудобнее. – Лжец! Каждое слово – ложь. От твоего места рождения до гетерохромии. – Ты знаешь, кто я, Виктория. – Шаг вперёд оказался молниеносным, не человеческим, но она успела изменить положение ладони и приставила дуло к плечу. – Я прострелю тебе лучевую кость, если ты не скажешь, кто ты! – Ты можешь даже убить меня. Но не пройдёт и минуты, как я войду в твою дверь. – КТО ТЫ?! – У меня будет другое лицо… – ОТВЕЧАЙ! – И, скорей всего, другой возраст… – КЛЯНУСЬ! – Послышался шум взводимого курка, - Я СДЕЛАЮ ЭТО! – Но ты всё равно узнаешь меня. Ты узнаешь меня по глазам. И по этим своим ощущениям под кожей. Словно щекочут изнутри, да? – Бесноватым, бегущим по её венам шёпотом. – СКАЖИ МНЕ, КТО ТЫ! – Либо стреляй, либо признавай – ты знаешь, кто я! – СМИТ! – Нет! – ЛЕОНАРД! – Нет! – НЕЗНАКОМЕЦ! – Нет, Непризнанная! – Как ты… - она подавилась всхлипом. – Я… откуда я тебя знаю?.. Твоё имя?.. Чёрт… твоё имя… – Немогубольше. – Он выдохнул это скороговоркой, чтобы тут же выкрутить ей руку, сжимавшую пистолет. С отчаянным, пораженческим стуком металл полетел на пол. – Я так больше не могу, прости. Не могу, понимаешь?!.. – Пожалуйста! – Вики всхлипнула, прижатая горячим торсом к комоду, зачем-то повторила ещё раз своё «Пожалуйста!», дёрнулась на цыпочках и… впилась ему в губы, выдыхая точно в рот, - пожалуйста, поцелуй меня, Люцифер!