***
Чимин доделывал свой итоговый проект — современный ханбок, в условиях лихорадочной суетливости. Не спал ночами, несколько раз переделывал детали и силуэт, боялся, что не уложится в сроки и выезжал на большом количестве кофе, которое становилось активным заменителем сигарет. И которое поставлялось прямиком в аудиторию Чонгуком. Чон приносил с собой не только кофе и перекус, но и настойчивые напоминания о перерывах на небольшом диванчике за манекенами. Поначалу Чимин сопротивлялся, но уговоры были настойчивыми, а плечо Чонгука так и манило склонить к нему голову и подремать несколько минут. Такой режим в конце недели привёл к тому, что охранники академии привыкли во время осмотра помещений обнаруживать двух заспанных студентов и выпроваживать их в общежитие. Несмотря на все трудности, ханбок был закончен вовремя, руководитель проекта одобрил всё окончательно. И вот тогда возникла настоящая проблема. У многих, да практически всех, дизайнеров с курса были модели, которые продемонстрируют проекты на финальном показе — событии долгожданном и всегда интересном для всей академии. Только вот у Чимина такой модели не оказалось. Он совсем забыл об этой существенной детали. — Я просто не понимаю, как ты мог, — ворчит Тэхён. Облюбованная ими аудитория в дизайнерском крыле была заставлена манекенами, пестревшими платьями, костюмами, всевозможными комплектами. Даже чёрный с красным, лоснящийся ханбок был здесь. Пустовал только один манекен — с биркой Ким Тэхёна. Джинсовый комплект, изрисованный его рукой, красовался на стоящем неподвижно и стоически сносившем все испытания Юнги. Тэхён придирчиво кружил вокруг него, проверял и осматривал каждый стежок, каждый штрих. Нулевые очки прибавляли к его придирчивости ещё плюс сто. Чимин не разделял суетливости друга, а пассивно страдал на небольшом диванчике, закинув ноги на подлокотник. — Я сам этого не понимаю. Но вот он — я, на грани небольшой катастрофы. — Продемонстрируй ханбок сам, — подсказывает Юнги. — Нет, я должен быть по другую сторону подиума. Чимин переводит взгляд с потолка на парочку — Тэхён ерошит небесные волосы Юнги, то убирая, то возвращая чёлку на место. Размышляет о том, какая причёска больше пойдёт к комплекту. Юнги мягко улыбается, когда волосы закрывают ему обзор полностью. Улыбается тому, насколько Тэхён увлечён. — Ты довольно милый, когда серьёзный. — Довольно? — шутливо возмущается Тэхён, поражённый этой низкой оценкой. — Кот, выбирай слова, а. — Везёт тебе, — Чимин врывается в небольшую семейную перепалку. — Когда твой парень — твоя модель и твоё вдохновение. Идеально. Тэхёнов взгляд в одночасье озаряется пришедшей в голову мыслью. Он резко оборачивается к другу, так и оставив Юнги с перекрытым обзором. — Так тебе повезло в той же степени, что и мне, — Тэхён прикусывает на секунду губу, но всё же продолжает. — Глупый, решение на поверхности лежит, а ты его не видишь. Чимин непонятливо хмурит брови. Как раз в этот момент дверь аудитории мягко открывается и закрывается. — Всем привет. Чонгук широко улыбается и направляется прямиком к Чимину, держа в обеих руках по стаканчику дымящегося кофе. Ореховый раф — для него самого, классический, крепкий — для Чимина. — А вот и решение, — подхватывает Юнги. И за то время, пока Чонгук проходит небольшое расстояние от двери до диванчика, Чимин наконец понимает, почему он глупый, и почему решить эту проблему гораздо проще, чем казалось. Приходится даже вскочить с дивана, чтобы обуздать вспыхнувшее воодушевление. — Ты мне нужен. — Что? — недоумевает Чонгук, замечая радостный, практически лихорадочный блеск в глазах напротив. — Раздевайся. — Прямо сейчас? — Сейчас, маленький. Прямо сейчас. Будешь демонстрировать мой ханбок на показе. Тэхён и Юнги тогда отчаянно прятали улыбки от очевидности тайны, в которую пока их не хотели посвящать. — Я ставлю на месяц. Через месяц они нам расскажут, — шептал Юнги на ухо Тэхёну, пока Чимин в первый раз поправлял на Чонгуке чогори и поражался тому, что всё сидит как влитое. — Ты спорить на отношения наших друзей предлагаешь? — Ким сначала возмутился, но спустя время пробормотал. — «Маленький», боже. Даю им недели две от силы. На дольше их не хватит.***
Спустя неделю состоялся финальный показ в одном из залов академии, заполненном светом прожекторов, голосами студентов и преподавателей, и физически ощутимым волнением дизайнеров. Выставлять на всеобщий суд своё творение всегда волнительно, будь ты на первом курсе или на четвёртом. Намджун и ещё трое студентов с четвёртого курса фотографии были штатными фотографами на этом мероприятии, готовые поймать все необходимые моменты в объектив для сайта академии. Хосок уже занимал место на одном из первых рядов, он один выполнял роль полноценного зрителя и готов был поддерживать сразу четверых своих друзей, объятых волнением. Место рядом с Хосоком занимали небольшие букеты. Тэхёна и Чимина невозможно было задержать на одном месте дольше, чем на пять секунд. Дизайнеры метались от своих моделей, к организаторам показа и обратно, пытаясь избежать каких-либо неприятных случайностей или хотя бы свести их вероятность к минимуму. Убегая от Чонгука в который раз, Чимин ровняется с Тэхёном и вместе с ним следует к местам в зрительном зале — все подготовительные работы закончены, оставалось только наблюдать. — Давно не видел тебя таким взволнованным, — поддевает Тэхён, обращая взгляд на профиль друга, который впрочем не остаётся в долгу. — Сам-то весь в мыле от бесконечной беготни. На что Тэхён вдруг переплетает с Чимином пальцы и мягко, доверительно сжимает их. Два кольца с выгравированным годом рождения на двоих тесно соприкасаются друг с другом. — Ты хорошо поработал, Чимин. Сейчас все смогут это оценить. И Чимину вдруг становится так невыразимо тепло и спокойно на душе, так светло, будто он увидел своего лучшего друга впервые после долгой разлуки. Чимин в ответном жесте сжимает смуглые пальцы Тэхёна. — Мой ханбок лучший, это да. Но только после твоего искусства.***
Организаторы накануне днём втолковывали всем моделям необходимые положения, кто за кем следует, какой путь необходимо пройти, какую паузу стоит выждать. Чонгук присутствовал на этом инструктаже, участвовал в репетициях. Но только лишь на двух, когда их в общей сложности было четырнадцать. Поэтому неудивительно, что, ожидая начала, Чон ощущал, как подрагивают колени и немного немеют кончики пальцев на руках. Не хотелось подводить Чимина. Чонгук должен выйти в завершающем блоке, одним из последних, а непосредственно перед ним по счастливой случайности стоял Юнги. — Как хорошо, что ты здесь, — бормочет Чон, утыкаясь лбом в спину посмеивающегося Юнги. — Иначе было бы совсем плохо. — Спокойно. Я в этом участвую второй раз. Страшнее ожидать своей очереди, чем идти по подиуму. Поверь мне. Да и к тому же, — хитро хмыкает Мин. — Чимин неплохо тебя поддержал. Чонгук быстро вскидывает голову и натыкается взглядом на улыбающееся лицо хёна. Да, он точно видел этот небольшой поддерживающий поцелуй. Но Юнги только одобрительно и легко, чтобы не испортить причёску, треплет Чона по волосам. Через несколько минут подходит черёд последнего блока, Юнги исчезает в океане искусственного света под созданный им же самим микс для этого показа. Чонгук послушно отсчитывает про себя три долгих восьмёрки и, вдохнув поглубже, делает первый шаг. И, чёрт возьми, Юнги оказывается прав. Как только Чон оказывается прямиком гуще событий, на не на их периферии, от страха не остаётся и следа. Только волнительно посасывает под ложечкой, но это чувство отдаёт чем-то приятным и крайне необходимым. Чонгук даже готов улыбнуться, но вовремя натягивает на лицо маску лёгкого безразличия. Однотонный свет прожекторов освещает его всего, с головы до ног — убранные в высокий, короткий хвост витые волосы и небрежно выпущенные пряди; практически не тронутое макияжем лицо, только нижние веки подведены красным; чогори, широкие, шелестящие рукава и брюки струящиеся по ногам при каждом шаге. Да, Чонгук ощущает себя хорошо. Чонгук не видит лиц, только бесконечное море света и вспышки фотокамер. Чонгук практически не видит лиц, но одно всё-таки замечает. Восхищённое, изящное лицо Чимина на несколько секунд выступает из безликой массы, однако, тут же исчезает. И Чон только невероятным усилием воли заставляет себя смотреть вперёд для того, чтобы не свернуть с подиума прямиком в толпу зрителей. Кажется, осознание мира, происходящего и самого себя возвращается к Чонгуку только после окончания показа, когда Чимин кидается на него с объятиями и утыкается носом куда-то в изгиб шеи. Совсем рядом похожим способом Тэхён благодарит Юнги. Хотя — Чон думает об этом, ответно обхватывая Чимина за талию, это ведь они с Тэхёном проделали гораздо большую работу, их стоит благодарить. — Вы были хороши! — Да-да, прямо-таки настоящие модели. — Из Чонгука получился отличный современный самурай. — Давайте только без харакири. — А Юнги! Вы вообще видели этот взгляд? Эти фразы выделяются из разноголосого, веселого гомона и словно сливаются в одно ощущение успокоения. От недавнего напряжения не остаётся и следа. Вскоре в подсобное помещение, куда отправили переодеваться Юнги и Чонгука, заглянул Намджун, а затем и Хосок, принёсший с собой ароматы самых разных цветов — те самые букеты. — Чимин, жду от тебя линейку современных ханбоков, — в руках Пака, сидящего на заваленном какой-то материей кресле, расцветают нежные лилии. — А Тэхёну вообще можно податься в художники. Ты подумай об этом, — Ким сразу же прижимает к груди букет пионов. — Ребята, в любом случае я надеюсь быть первым покупателем. И, конечно, куда мы без наших восходящих звёзд модельного бизнеса. — Скажешь тоже, — фыркает переодевшийся Юнги, принимая букет астр, но по светящемуся лицу было всё прекрасно видно. Он доволен собой и очень горд Тэхёном — а это, пожалуй, лучшая смесь эмоций. Чон тоже заканчивает с переодеванием — надевает простые широкие чёрные джинсы и белую футболку. От самурая в его образе остаётся только причёска и красная подводка на глазах, которую Чон почему-то решил оставить. Понравилось. Чонгук прекрасно понимал хёна, потому что чувствовал то же самое. Только каждая эмоция умножалась на два, потому что всё это было для Чона в новинку, в первый раз. Он позволял себе чувствовать множество эмоций, разрешал себе чувствовать их по отношению к Чимину. Поэтому, с благодарностью получив свой букет, в котором виднелись незабудки, Чонгук вдруг метает встревоженный взгляд в сторону Чимина. Цветы. Кажется, совсем недавно Чонгук думал о том, что Чимин не будет рад каким бы то ни было цветам в своих руках по причине забитых лёгких, как и сам Чон. Но Чимин, словно чувствуя разлившуюся в воздухе тревогу, сразу вычислив её причину, наклоняется к букету и с удовольствием вдыхает его аромат. И улыбается уголком губ. Чонгук знает — эта улыбка для него.***
От банального просиживания в кафе или ресторанчике, и даже от любимой лапшичной, компания отказалась. Все предпочли этому еду на вынос и зелёный парк, согретый майским солнцем. Смех был по-особенному громким, разговоры — по-особенному душевными и лёгкими, воздух — по-особенному ароматным. Захваченный из дома Хосоком плед оказался самым удобным и подходящим для импровизированного пикника с удивительно вкусной колой и не такими, как всегда, бургерами. Чонгук, который до сих пор не мог нарадоваться своему козырному положению, казался Чимину особенно красивым. Нет, вот здесь слово «казался» уже не подходит. — Слушай, — вдруг произносит Пак, обращаясь к Чонгуку, сидящему рядом с ним. — Я тут подумал, даже выйди ты на подиум в этой простой одежде, всё равно выглядел бы невероятно. — Фто? — это всё, на что хватило Чона, набившего рот бургером до отказа, пока разговоры уступили место удивлённой тишине. В ней фраза Юнги прозвучала очень громко. — Это что, комплимент от Чимина? Вы шутите? Но Чонгук на этот комментарий не обратил особого внимания. Он во все глаза смотрел на улыбающегося Чимина и физически ощущал, как начинают алеть его уши. Наконец, с особым трудом проглотив пищу, Чон старается по максимуму скрыть своё смущение. — Может быть тогда… мне правда податься в модели? — Дерзай, — не отстаёт Чимин. — Когда я стану известным дизайнером, сделаю тебя своим амбассадором. Тэхён давится то ли бургером, то ли воздухом. Но Юнги в любом случае приходится спасать своего парня от удушья. — Они что, — сипит Ким, — флиртуют прямо перед моим бургером? Просто ужасно. — Договорились, — как ни в чём не бывало соглашается Чонгук, входя во вкус. — Ты был правда великолепен сегодня, — уже тише произносит Чимин, склонившись к Чону, когда их друзья снова заводят оживлённую беседу. — Спасибо тебе. — Я был рад помочь, — Чон в ответ двигается ближе к Чимину, хотя особой необходимости в этом нет — они прекрасно слышали друг друга. — И рад продемонстрировать твой потрясающий ханбок. Моя мечта стать самураем исполнилась, пусть только и на небольшой промежуток времени. Чонгуку кажется, что Чимин вот-вот должен что-то ответить на это, но он только таинственно улыбается и с готовностью поднимает стаканчик с колой, когда Тэхён предлагает тост за завтрашний отчётный концерт танцевального отделения. — Выпьем же этот сильногазированный напиток, — объявляет Ким, — за лучшего хореографа. Шесть стаканчиков сталкиваются с неясным, глухим звуком. — Поверить не могу, — возмущается Хосок, пока его друзья громко, поддерживающе шумят, — у меня завтра отчётный концерт, а я тут с вами объедаюсь! — Эти бургеры твоему мастерству не помеха, — хохочет Намджун, придвигая к не особо сопротивляющемуся Хосоку пачку картошки-фри. — Вы же придёте? — вдруг взволнованно спрашивает Хосок. — Конечно! — Тэхён до смешного был возмущён этим сомнением. — Что за вопросы? — Хосок, жди завтра четыре букета. Все тебе одному, — поддерживает Тэхёна Юнги. — А в пятницу, — добавляет Чонгук, ощущая, как Чимин по ходу разговора всё сильнее опирается плечом о его плечо. — Мы Джун-хёном ждём вас на нашей выставке. — О, да, — кивает Джун, поправляя на носу очки, чтобы скрыть вспыхнувшую улыбку. — Там есть очень занятные экспонаты. Чимин видел эти экспонаты. Сам для них позировал, а потому волновался, наверное, даже больше своего фотографа. Но сейчас, в данный момент, он предпочёл не думать об этом. Потому что вот так, сидя вплотную к Чону, можно упереться сзади руками в плед. А в следующую секунду можно ощутить тёплую ладонь Чонгука, лёгшую поверх своих пальцев.***
Чимин делает шаг, затем второй и останавливается. Блестящий взгляд снова замирает на афише рядом с главным входом небольшого выставочного центра. — Чимин, нет. Нет. Не смей тормозить. Мы и так тут топчемся уже пятнадцать минут, — воет Тэхён, стоящий на три ступени выше по лестнице. Он бы и рад пройти дальше, зайти наконец внутрь и посмотреть выставку. Только вот Чимина Тэхён бросить никак не может. А Чимин в свою очередь, никак не может двинуться дальше, будто он растерял по пути всю свою смелость. Хотя ещё утром горел ярким желанием поехать скорее к Чонгуку и увидеть результаты его упорного труда. Чимин так тщательно и щепетильно подбирал брюки, рубашку и украшения, что Тэхён, приглашённый для роли советника и помощника, не мог сдержать ехидной улыбки. То есть не помогал и не советовал, только лишь подвёл черту в виде искреннего «ты великолепен» и заставил Чимина расстегнуть одну пуговицу на чёрной полупрозрачной рубашке. Но вот Чимин стоит у входа, нервно трёт серебряную цепочку на шее и выглядит взволнованным. — Чимин, идём. — Мне страшно. — Боже. И чего ты боишься? — Там же мои фото. Вдруг я испортил всё и подвёл Чонгука. — Как минимум, Намджун не допустил бы сырой или недостаточный материал к выставке. Как максимум… — Тэхён выдыхает и спускается к Чимину. — Ты всё ещё серьёзно считаешь, что способен испортить фото? Ты? Чимин, мне нравится то, что я вижу сейчас. А на фото ты под фильтром того, как тебя видит Чонгук. Значит — особенно прекрасен. Чимину безумно нравится этот комплимент. Тэхён умудрился сделать приятные слова ещё более приятными. Потому что да, под фильтром Чонгука - звучит правильно. — Почему ты так сказал? — всё же спрашивает Чимин. — Потому что… — Тэхён делает вид, что искренне раздумывает над этим вопросом. Но его актёрства надолго не хватает. — Слушай, а можно встречный вопрос? Когда вы нам расскажете о своих отношениях? Гром среди ясного неба? Вопрос становится чем-то из этого разряда. Но он не слишком потрясает. В планах «скрывать от друзей отношения» ни у Чимина, ни у Чонгука не было. Тем более Тэхён видел, как они целовались в клубе в ту памятную ночь. Но в остальном Ким тактично молчал и больше не допытывался по поводу — какого вкуса был бальзам для губ у Чонгука. И всё это для того, чтобы в конце концов задать вопрос в лоб. — Мы пока не задумывались об этом, честно, — Пак пожимает плечами и немного, совсем немного, смущается. — Просто отходим от наших прошлых состояний, учимся принимать друг друга и держимся за руки, как школьники. Чонгук перебирается ко мне на кровать по ночам, а мне нравится целовать шрамик на его щеке. Нет, стоп. Говорить впервые вслух такие вещи — очень смущающе. Пока Тэхёна крошит на части от умиления, Чимин спешит прикусить язык. — Мы немного очевидные, да? — Скажу так, твоё особенное отношение к Чонгуку было заметно с тех самых пор, когда он заселился в общежитие. — Правда? — Ты всегда был чрезмерен в своих реакциях по отношению к Чонгуку. Чрезмерно нежен, чрезмерно категоричен. Я не замечал этого тогда. Но сейчас, оглядываясь назад, готов сказать — да, Чон зацепил тебя практически сразу. Ты просто уверенно цеплялся за свою влюблённость в Юнги, — просто подводит черту Тэхён. А Чимин застывает от этих слов. И от того, как эти слова были сказаны. Сочувственно, нежно, с улыбкой, тронувшей губы Тэхёна. Он знал, всегда знал. Наверняка, как и каждый в их компании. Наверняка он узнал раньше других. И именно знание Тэхёна било особенно сильно. Чимин не представляет, какие мысли роились в голове Тэхёна ночами, когда он сам культивировал свою безответность. Мысли по поводу своего парня, своего друга и чувств друга к парню. Вероятно, от этих мыслей начинала болеть голова и, возможно в большей степени — душа. Такие мысли из разряда самых тяжёлых и отравляющих. Ещё один человек вёл молчаливую борьбу и ни разу не показал своей слабости. Где-то на самом дне лёгких загорается искра сожаления. Но Чимин не позволяет ей разгореться, это значило бы снова потонуть в прошлом. Улыбка Тэхёна, бесконечно яркая, говорила о том, что он двигается дальше. — Чимин, я буду счастлив полностью только тогда, когда будешь счастлив ты. Чимин уже спешит к Чонгуку, утягивая за собой Тэхёна.***
Выставочный центр, который сотрудничал с академией, с порога встретил Чимина и Тэхёна обилием приглушённого света, пространства и людей, пришедших на выставку. Среди посетителей были как студенты академии, так и просто ценители фотографии. А потому было действительно людно. Но количество людей, снующих от одного блока выставки к другому, не создавало шума или гомона, только лишь — фоновый шёпот. Тихий, успокаивающий и приятный. — Какой размах, — сразу же констатирует Тэхён, подчиняясь общему настроению — шёпотом. Чимин кивает. Чимин правда согласен с тем, что в этом году отделение фотографии превзошло само себя; знает, сколько сил было вложено в эту выставку, какая большая работа была проведена. Чимину правда нравится и хочется рассмотреть каждый блок во всех подробностях. Но сейчас Чимина больше интересуют снимки только одного фотографа. И он сам. Поэтому Пак уверенно маневрирует между людьми, продолжает тянуть за собой Тэхёна и движется прямо по направлению к своей цели. Чимин уже её видит. У его цели витые волосы, убранные в хвост, так по классике; блёклое серебро сверкает в брови и ушах; шрамик мягко выделяется на коже. Плечи Чона в этот раз обнимает коричневый кардиган, а под ним белая футболка. Чонгук, кажется, впервые за долгое время отдал предпочтение не джинсам, а чёрным брюкам. И это уже не по классике, но Чонгуку так идёт. Чонгук стоит недалеко от своих работ, волнительно потирает руки, но адресует счастливую улыбку стоящему рядом Намджуну. Конечно же — он рядом. Чимин влетает в небольшую, но концентрированную толпу перед блоком Чонгука. И останавливается, когда до его слуха долетает несколько фраз. — О, это же… Лицо очень знакомое. — Это Пак Чимин с отделения дизайна. Второкурсник. — И правда. Я даже не сразу его узнала. Не думала, что он может выглядеть таким… Таким откровенным. — Не значит ли это то, что фотограф был очень откровенным? — Возможно, всё вместе. Чимин не знает точно, кто из посетителей произнёс это. Знает только то, что эти слова, и никакие другие, были сейчас необходимы как воздух, без труда добирающихся до лёгких. Знает ещё и то, что до Чонгука они тоже долетели. — Мы немного опоздали, — Чимин просит прощения за опоздание, оставляя на щеке Чонгука невесомый поцелуй. — Ничего страшного. Главное — вы здесь. — Мы не могли не прийти. Тэхён закатывает глаза со значением — мы стояли у входа около получаса и уже готовы были вернуться домой и забиться в угол самобичевания. Но вслух ничего едкого не произносит. Они ведь и правда здесь. И пока Чимин и Чонгук, целомудренно спрятав сцепленные руки в складках одежды, шепчутся о чём-то, Тэхён разглядывает блок фотографий Чонгука. Разглядывает Чимина с разных ракурсов, под одним конкретным фильтром; разглядывает его дымный, немного томный макияж и точно такой же взгляд; разглядывает участки кожи, оголившиеся будто совершенно случайно; разглядывает рисунки на светлой коже. Разглядывает то, как Чимин выделяется на фоне смятых, скомканных простыней и одеял, разбросанных по кровати. Тэхён, ухмыляясь, думает — он не ошибётся если назовёт конкретный день, который вдохновил фотографа на эту фотосессию. Поцелуй Чимина и Чонгука, увиденный в «Гонконге» совершенно случайно, Тэхён вряд ли когда-нибудь забудет. Именно из-за увиденного Тэхён единственный из всех не волновался по поводу их быстрого и незаметного исчезновения. — Чимин, прослушай, — серьёзно интересуется Ким, сложив руки на груди с видом умудрённого опытом эксперта. — А вы окно хотя бы открывали во время этой фотосессии? — Что? — Потому что это выглядит очень обжигающе. Да, вообще-то это так и ощущалось. Чимин вспоминает, как Чонгук маркером рисовал на его коже линии и точки, звёзды, тонкие полумесяцы и ветви растений, создавал видимость небрежных татуировок; как много и часто касался его без стеснений; как упирался коленями в кровать между его бёдрами, чтобы поймать удачный ракурс; как нависал над ним; как придавал его телу нужное положение. Действительно обжигающе. Чонгук приходит на помощь зависшему Чимину своей обезоруживающей невинной улыбкой. — У нас был кондиционер. Тэхён думает, что эти двое будут просто невыносимыми в своих чувствах. Пожалуй, в самом лучшем значении этого слова. И пусть лучше невыносимо чем так, как было раньше. Когда Чимин и Чонгук в одиночку запирались каждый в своей тёмной комнате, где существовали только разбивающие чувства и зацикленность на безответности. Пока Тэхён снова, кажется, погружается то ли в свои мысли, то ли в рассматривание фотографий, Чимин обращает внимание на одну из них. Она висит у самого края блока и, казалось бы, не должна привлекать к себе особого внимания. Но всё происходит с точностью до наоборот — к ней люди подходят в первую очередь, с неё начинают осмотр, у неё останавливаются на долгие минуты. Она при предварительном просмотре показалась Чимину неудачной. Вообще-то такой она и была. Или… Чимин смеялся громко и несдержанно потому, что Чонгук в процессе съёмки увлекся сверх меры и начал с фотоаппаратом заваливаться на кресло. Как результат — заваленный вместе с Чонгуком горизонт и тотальная размытость снимка. И всё же Чон умудрился этим снимком поймать словно бы сам звук любимого смеха, а смазанность так выгодно разметала по прядям и щекам Чимина солнечные блики. Выходит, это фото было одним из самых удачных. Ценных. Блок Чонгука был бы неполным без его городских пейзажей и статичных натюрмортов, без его любви к древностям, скрытым в современных улицах Сеула и умения находить во всём солнце. Без зоны его уверенности. Но сейчас произошло одно значимое изменение, теперь зоной тотальной уверенности Чонгука был Чимин. — Я горжусь тобой, — произносит вдруг Пак в подтверждение своих мыслей, или это были мысли Чонгука. — А я горжусь тобой, — тут же отзывается Чонгук. — Ты переступил через свой страх ради этих фото. О нет, не только ради них. — Давай-ка ты не будешь увиливать от похвалы, — стопорит Чона Чимин. — Меня воспевали вместе с Тэхёном после показа. Сегодня твоя очередь. Чимин хитро улыбается. И ох, как много хитрости и довольства в его глазах Чонгук видел за последнюю неделю. Пора бы бить тревогу. — На самом деле я подготовил подарок для лучшего фотографа, — признаётся Пак, когда замечает в глазах Чона проскользнувшее подозрение, которое впрочем тут же рассеивается. — Так вот в чём дело. А я думаю, чего ты такой масляный ходишь. — Но подарю я его тебе не сейчас. — То есть ты, — задумавшись, медленно проговаривает Чонгук, — сказал мне про подарок сейчас просто для того, чтобы подогреть интерес. Хороший ход, Пак Чимин. — Не волнуйся, долго ждать не придётся. Давай на следующих выходных сходим куда-нибудь. Куда захочешь. И подарок будет приятным бонусом. — Это будет что-то вроде свидания? — О нет, маленький. Не «что-то вроде». Я зову тебя на самое настоящее свидание. Когда-нибудь Чонгук перестанет рассыпаться на маленькие частицы из-за этого прозвища, но явно не сегодня. И день этот настанет очень нескоро.***
Зато настал черёд чего-то нового. Например, для первой ссоры в новом статусе. — Я не пойду туда! — чеканит Чимин, разрывая замок рук Чонгука на своей талии. — Что ты ко мне прицепился? Не хочу даже видеть эти бледные стены и чувствовать этот запах лекарств. — Ты должен пройти обследование. Чтобы быть окончательно уверенным в том, что в один момент снова не начнёшь задыхаться. — Я чувствую, что такого больше не повторится. Я в принципе чувствую себя иначе. — Ну что ты за упрямец такой, — хмурится Чонгук. Хмурится по многим причинам. Рукам теперь невероятно тоскливо, потому что Чимин явно не намерен и дальше проводить вечер самым приятным образом. Чону что, теперь придётся сидеть на этой скамье недалеко от скейт-парка без Чимина в своих объятиях? Чонгук на такое не подписывался. Хмурится Чон ещё и потому, что Чимин настойчиво отказывался от похода в больницу. — А ты зануда. — Это дело одного дня. Пожалуйста. — Хорошо, — Чимин внезапно соглашается и его прямой строгий взгляд не сулит Чону ничего хорошего. — Но только, если ты пройдёшь обследование вместе со мной. Чонгук не думал, что вечер пойдёт по такому сценарию после его просьбы, продиктованной закономерным волнением и заботой. С Чимином они успели поговорить обо всём: о чувствах, их возникновении, о некоторых поступках и мотивах, о том, кем они хотят быть друг для друга сейчас и в будущем. Намджун бы похвалил их за необходимое и важное умение пользоваться разговорами. Но об одном Чон умолчал — о факте его цветов в лёгких. Гардения не цвела, не душила, не шелестела за рёбрами и вообще никак не напоминала о себе. Поэтому Чонгук подумал, что его ханахаки так и растворится в прошлом. Нет нужды обсуждать ещё и это. Им хватило цветов с лихвой. Но Чимин совершенно внезапно вносит свои поправки. — И… Ты все-таки понял, да? — наконец уточняет Чонгук. С Чимина слетает его грозный вид, на губах обозначается немного печальная улыбка — такая часто сопровождает разговоры о прошлом. И она сквозит сожалением, прикрытым, но отчётливым. — Сейчас я точно знаю, что давно понимал это. Но отгораживал своё сознание от такого простого вывода. Тогда в лапшичной… — Чимин откидывается на спинку скамьи. — Я очень волновался за тебя, думал, сам начну задыхаться, и у кабинки повторял нашу мантру. Вдох. Выдох. Теперь я точно знаю, что она наша. Чонгук раскачивает свой скейт одной ногой и мизинцем цепляет мизинец Чимина. — Я слышал эту мантру тогда. Я слушал твой голос. Сейчас я дышу полной грудью. — Как и я. Чимин думал о многом по ночам, когда Чонгук уже крепко спал на его груди — кровать уже не казалась слишком тесной для двоих людей. Думал о том, что причиной всех гортензий была безответная любовь. Но Юнги здесь был не при чем. По крайней мере не на протяжении всей болезни. В какой-то момент, и Чимин не сможет сказать — когда, причина изменилась. Чимин не отвечал своей любви. Любви, которая появилась из ниоткуда, росла и крепла самостоятельно, росла и не находила выхода, росла и расцветала гортензиями в груди. И была направлена она вовсе не на Юнги. Она была направлена на Чонгука. — Я пойду в больницу с тобой, — решает между тем Чон. — Поставим точку в наших больничных картах.***
Чонгук толком и не помнит, как прошло их обследование. Как последствие — только лишь невесомый, но навязчивый больничный запах оседает на плечи. А все мысли крепятся на двух снимках лёгких. Чистых и здоровых лёгких. Лёгкие Чимина даже, кажется, не тронуло действие никотина за всё то время, пока они боролись с цветами. Это, наверное, так навсегда и останется тайной. Наверное, ни один врач не рискнёт изучить механизмы болезни, при которой люди становятся вдруг цветочным садом потому, что полюбили не того, кого нужно, или полюбили без ответа, или долгое время не могли найти сил, желания и смелости на то, чтобы по-настоящему открыть глаза на самое главное. Чонгук хотел бы, чтобы эта болезнь была изучена детально. Но уже совершенно точно не из-за ханахаки Чонгук на выходе из больницы обессиленно опускается на корточки, прижимая к груди два заветных снимка. — Чонгук? — Чимин встревоженно опускается рядом, убирает с лица Чона тёмные пряди, потому что так не разобрать — плачет он или нет, плохо ему или нет. А выражение лица Чонгука не поддаётся описанию. Он не плачет, но его глаза полны слëз. Не улыбается, но губы подрагивают будто в предчувствии улыбки. Чимин, если честно, пугается ещё сильнее и пытается обхватить ладони Чонгука своими для передачи через касание спокойного дыхания и размеренного ритма сердца. Они ведь оба умеют это делать. И пальцы Чонгука поддаются пальцам Чимина практически сразу. Они наверняка мешают людскому потоку, несколько прохожих одаривают двух парней у края тротуара не самыми тёплыми взглядами. Но извините, какое Чимину до этого дело, если Чонгук, его самый очаровательный парень, сейчас немного в расшатанных чувствах. — Ну что ты, маленький? Всё же хорошо. — Да, с тобой всё хорошо, — успокоенно выдыхает Чонгук. Так успокоенно, что Чимин сразу понимает — да, это и есть причина, по которой Чонгука так резко покинули силы. Всё самое страшное уже позади. Теперь, только теперь, и ни в какой день до этого Чонгук разрешает себе побыть слабым. — И с тобой тоже. С нами всё хорошо, — повторяет Чимин, мягко выводит бесконечности на коже Чонгука и говорит эти тёплые, важные банальности. И Чонгука вдруг прорывает. Потому что то ли душой, то ли сердцем Чон решает — зона откровенности для Пак Чимина расширена по возможному максимуму. — Знаешь, как страшно мне всегда было, когда ты задыхался у меня на глазах. Когда я понимал, что ты сам себе помочь не в состоянии. Ещё страшнее становилось, когда появлялись мысли — вдруг и я не смогу помочь. Иногда совсем опускались руки — я мог помочь тебе с приступом, но не мог сделать так, чтобы гортензии исчезли из твоих лёгких окончательно. — Смог. Вообще-то ты смог, — шёпотом напоминает Чимин и указывает взглядом на снимки. — Прости, что в моменты, когда тебе было плохо, меня не было рядом. Он решает, что это мгновение будет последней станцией в их жизни, где они оставят все тёмные и неподъемно тяжёлые мысли и чувства, чтобы не нести их дальше. — Ты справлялся со своими приступами сам и спасал меня каждый раз, — Чимин аккуратно поглаживает Чонгука по голове. — Это очень трудно. Ты самый храбрый и сильный из всех, кого я встречал. — Даже лучше Юнги? — вдруг насмешливо интересуется Чонгук. Но Чимин абсолютно серьёзно произносит. — Лучше всех вообще-то.***
Предложение Чимина касательно свидания не содержало конкретики. И оно оставляло за Чонгуком полное право выбора места официального свидания. По факту оно было первым официальным. И Чонгук выбрал, удивительным образом быстро и без раздумий. Хотя каких-нибудь пару месяцев назад он предпочёл бы обходить это место стороной, желательно за километр. Сейчас же оно манило. Своей насыщенной зеленью и обилием цветов. Чонгук выбрал сеульский ботанический парк. И на это была одна веская причина. Ведь действительно совсем недавно он страшился цветов, бесконечно боялся их внедрения в свою жизни и жизнь Чимина. Куда уж больше — цветы облюбовали их лёгкие. Само понятие «цветы» было окрашено для них тёмным, болезненным. Но теперь всё, абсолютно всё, было иначе. Чимин искренне радовался букету от Хосока, на пальце Чимина всегда так выгодно выглядела серебряная лоза с бутонами. Пора было что-то сделать с этим неприятным осадком на дне лёгких. Пора было избавиться от него окончательно. Если к цветам были прикреплены самые разбивающие моменты жизни, нужно заменить их чем-то новым. Тёплым, трепетным и щемящим. — Значит, ты выбрал ботанический парк? — на всякий случай уточняет Чимин. Хотя вот они, уже стоят перед его главным входом, впускающим и выпускающим десятки посетителей в этот тёплый, летний день. — Тебе не нравится? — несколько тревожно хмурится Чонгук. Их греет, но не припекает высокое июньское солнце, слабый ветер шевелит хлопковые, лёгкие брючины и воротник такой же лёгкой рубашки. Чимин выглядит воздушно, в особенности в тандеме с этим ветром. Чонгук выглядит уютно в любимых джинсах и чёрной футболке. Кажется, ему должно быть некомфортно без старого доброго Хару в руках или под подошвами кед. Но Чимин блокирует любое отсутствие комфорта и восполняет вообще всё. Он молчит несколько секунд, прищурившись, разглядывает красивое строение, которое и само было похоже на большой изящный цветок. — Я думаю… — О чëм? — На третьем курсе мне нужно будет сдать коллекцию. Думаю, — Чимин ярко улыбается Чонгуку, — я могу поискать здесь с тобой вдохновения. Хороший выбор. Нет, абсолютно невозможно сопротивляться этой улыбке и небольшой ямочке на щеке; тому, как крепко Чимин держит Чонгука за руку и как смело он готов превращать с ним страхи в мечты.***
— Смотри, какая красота, — Чимин указывает на скамью под сводом огромных листьев неопознанного тропического дерева недалеко от живописного искусственного водоёма, и тянет за собой Чонгука. — Давай посидим, отдохнём немного. Мои ноги просто отваливаются. Чонгук с готовностью соглашается. Они потратили около двух часов на неспешную прогулку по лесопарковой открытой зоне с долгими перерывами на совместные фото в наиболее живописных местах. Долгими эти перерывы были ещё и потому, что Чонгук, предусмотрительно захвативший с собой фотоаппарат, фотографировал красоты. То есть — Чимина. А потом пытался податься в учителя и научить самого Чимина обходиться с фотоаппаратом. Поэтому в скором времени снимков на любой вкус, удачных или не очень, набралось внушительное количество. Следующими на очереди был озёрный парк и оранжерея в тематическом парке. Как раз в Чучжевоне Чимин и обнаружил эту примечательную лавочку. — Сильно устал? А это только половина, — с тревогой спрашивает Чон, наблюдая, с каким удовольствием Чимин вытягивает ноги и сладко потягивается. — Может вернёмся домой? То есть в общежитие. Чонгук исправляется и замолкает в восхищении из-за своей оговорки. Потому что да, любое место, где есть Пак Чимин, автоматически становится домом. Или как говорят? Дом — это не место, дом — это люди? Или отдельно взятый человек, который сейчас жмурится из-за солнечных бликов, разносящихся стеклянной крышей оранжереи. А ещё Чонгук ещё совсем невесомо, где-то на периферии души, ощущает желание, порыв или только формирующееся стремление в будущем создать вместе с Чимином тот самый дом. И это уже будет место в дополнение к человеку. Место, куда можно будет возвращаться после тяжёлого дня; где можно будет собрать всех друзей или остаться только вдвоём. Где можно будет завести собаку — Чонгук бы очень хотел выбрать с Чимином маленькое пушистое чудо и потом вместе придумывать ему кличку. Где можно будет устроить ленивые выходные или совместное кулинарное шоу на кухне воскресным утром. Где можно будет обустроить личное пространство для творчества каждого. Место, где можно создать целый маленький, или не очень, мир, один на двоих. Личный мир. Чонгук понимает, что очень сильно увлёкся планированием будущего дома, когда Чимин машет перед его лицом ладонью, призывая вернуться сознанием в реальность. — Приём-приём, маленький. Ты в порядке? Чонгук помнит о том, что решил быть откровенным полностью. — Конечно. Просто думал о том, в нашем будущем доме обязательно должен быть большой плазменный телевизор и стерео-система. Я буду посвящать тебя в мир аниме в самых лучших условиях. — Ты планируешь так далеко в будущее? — хмыкает Чимин и всё же сразу подхватывает — ведь сам думал об этом не раз. — Когда у нас с тобой будет дом, хочу попробовать выращивать цветы. Намджун обещал помочь с советами. Так что у нас будет личный цветочный сад. — Ты уже разузнал всё? — А то, — гордо заявляет Пак. — Кстати, отвечая на твоё беспокойство. Я в порядке. Просто посидим немного и вперёд. Не надо так переживать за меня, вроде не хрустальный. Чонгук и сам чувствует себя немного драматичным, если дело касается Чимина. — Не хрустальный, я знаю, — Чон, будто желая проверить этот факт, мягко постукивает пальцем по ладони Чимина. — Хотя… Знаешь, больше фарфоровый. — Фарфоровый? — Я скажу тебе кое-что, и это не оправдывает моей трусости в прошлом, но зато даёт понятие о моих чувствах в настоящем. Есть китайский фарфор, самый значимый и ценный. Ты представь фарфоровую вазу, сложную по строению, изящную, но всё же уверенно стоящую на поверхности, с великолепными цветами. Ею нельзя не дорожить. А если ты не боишься её сломать или разбить; если ты не аккуратен и не бережен с ней, дорожишь ли ты ею вообще? — Маленький, ты такой драматичный, — улыбается Чимин, поражённый таким образным сравнением. — Только на будущее — меньше страхов. Хорошо? Потому что я знаю — ты эту вазу ни за что не разобьёшь. Как раз из-за тебя она и не разбилась, хотя кренилась опасно к земле. — Ты и сам такой драматичный, — парирует Чонгук. — Тебе под стать. Чимин на этих словах достаёт из сумки свёрток средних размеров, аккуратный, упакованный в крафтовую бумагу и перевязанный белой ленточкой. — Думаю, самое время для подарка. Слова, место и обстановка располагают. Чимин перекладывает свёрток на колени Чонгука и старается сохранять безмятежный вид. Хотя вид его говорил только об одном — о нетерпении. «Открывай скорее». А Чонгуку и самому крайне интересно увидеть, что же такого подготовил для него Чимин. Поэтому белые ленты быстро разлетаются под его руками, Чонгук торопливо, но аккуратно разворачивает свёрток и сразу же, буквально с первого взгляда понимает, что Чимин выбрал в качестве подарка для него. Чогори, шелестящие рукава, широкие брюки, пояс, шёлковые завязки. Тот самый ханбок, над которым так старательно трудился Чимин. И всё же он немного отличался от первоначального варианта — на воротнике теперь вышитые красной тонкой нитью красовались силуэты летящих журавлей и распустившихся цветов. — Я немного его доработал для тебя, — подтверждает Чимин, а потом, когда перехватывает улыбающийся и слегка вопросительный взгляд Чонгука, добавляет. — Просто хочу, чтобы твоя мечта, ну, та самая, про самурая, сбылась окончательно. — Правда или действие? — вдруг, кажется, совсем невпопад спрашивает Чонгук, восторженно касаясь кончиками пальцев лоснящейся шёлковой ткани ханбока. И теперь настаёт очередь Чимина вопросительно взирать на парня с витыми тёмными прядями, убранными в хвост, и блестящими, словно свежие каштаны, глазами. И вдруг Чимин понимает. Цифры на часах телефонов в замедленном темпе сменяют друг друга, будто замыкая всё время мира на этом моменте; Чимин сидит совсем рядом с Чонгуком до невесомого касания плечами; только вместо ливня потоки солнечного света и цветущий сад вне их лёгких. Чонгук хочет довести до логического завершения их игру, начатую в один дождливый вечер. И поэтому Чимин решительно отвечает. — Действие. Уже в следующую секунду Чон озвучивает желаемое, лбом касаясь лба Чимина. — Поцелуй меня. — Я могу поцеловать тебя безо всякой игры, дурачок. Ты мог бы выбрать всё что угодно. — Да. Так же, как и в тот раз. Но я всегда выберу тебя. Чимин целует Чонгука под тенью огромных листьев неопознанного тропического дерева. Целует аккуратно и медленно, успевая распробовать каждую секунду поцелуя, растягивая его до небольшой бесконечности. И, выводя большим пальцем бесконечности на колене Чонгука, Чимин выдыхает в те несколько миллиметров, что разделяют их лица: — Если я и буду страдать от нехватки кислорода в лёгких, то только из-за твоих поцелуев.