надо мною, кроме твоего взгляда, не властно
лезвие
ни одного ножа.
Владимир Маяковский "Лиличка".
Просыпаться после тяжелого дня, очевидно, не самая простая задача, особенно когда не помнишь, почему день выдался тяжелым. Начинаешь вспоминать только тогда, когда тихонько откроешь глаза, когда оглядишься вокруг себя, когда почувствуешь на себе чью-то руку, и почувствуешь противный запах духов, где спирта больше, чем аромата. ДМ с ужасно тяжелой головой принял положение сидя на своей кровати, оглядывая собственную квартиру. Точно его? Да, вроде бы да. Он с трудом восстанавливал события вчерашнего дня (ночи), но голова так и гудела, будто крича о том, что лучше бы Джозеф не пытался ни о чем вспомнить. Но потихоньку, фрагментарно, он восстановил день по крупицам. Оглядевшись, первое, что он видит на полу — его бант, которым он перевязывает волосы. Это не простая лента, это бордовый бант на тугой резинке. Он тут же чувствует волосы на своих плечах, тяжело вздыхая. Джозеф видит буквально сразу же женский кружевной черный бюстгальтер, заостряя на нем взгляд ненадолго. Оу. Мелоди поворачивает голову направо, сдерживая рвотный рефлекс. Нет, девушка рядом с ним, определенно красива, но сегодня же она уйдет в кровать к другому. Это не его женщина. Но почему-то она разделила с ним постель ночью. И почему-то он был даже этому рад. Первые полчаса. Мужчина неспешно встал с кровати, поймав глазами свое отражение в двухметровом зеркале. Ни стыда ни совести. А у него и правда не было ни того, ни другого. Джозеф оглядел состояние своей спальни: много вещей, которые принадлежали не только ему, но и даме по его правую руку, его пальто, которое валялось в проходе, на столе два пустых бокала вина, а рядом такая же пустая бутылка. Разумеется он помнил все то, что произошло в этих стенах, но старался сделать вид, хотя бы для себя самого, что ничего он не знает. Для приличия бы одеться. Подхватывает с пола резинку-бант, собирая волосы. Ненавидит их, но и срезать не может. С распущенными патлами выглядит как девушка, которая встретилась не с очень хорошим парикмахером. А с учетом общей его жеманности — Джозефу оставалось только надеть платье и выходить в свет, очаровывать мужчин. Он подбирает с пола свои боксеры, спешно ищет брюки, находит их весьма быстро, желая собраться до того, как женщина проснется. Сам не знает, почему, просто ему так будет спокойнее. Благо, ремень валялся там же, где и брюки. Одеваться, как и раздеваться, ДМ умеет быстро. Уж пришлось научиться, ведь в случае чего — нужно уметь быстро делать ноги куда подальше, снова менять номера, паспорта, красить волосы.. Как хорошо, что последние пару лет этого всего, за исключением, наверное, контактного номера, менять не пришлось. Джозефу уж слишком приелась так называемая зебра. Приведя себя в “порядок” он пялит в телефон, заглядывая в свое расписание. Он сам себе начальник, но плох тот начальник, который не может организовать даже сам себя. Ночью — дамы, а днем — великие преступные планы. Он слышит, как женщина в кровати уже проснулась, потихоньку вставая с кровати. Не поднимая глаз на нее, ДМ без интереса спрашивает: — Такси до дома? — Будьте добры, — сонно отвечает брюнетка, зевая. Он знал куда ей вызвать такси, ведь она не раз приезжает в эту квартиру по той же причине, что и вчера, и точно так же уезжает под утра. Два клика — такси в пути. ДМ на нее не смотрит, пока та собирает свое убранство, вещи и прочее. Он понимает, что теперь она не кажется ему такой, как вчера. По правде, Джозеф и не понял, чем она ему так понравилась если за все это время он не узнал ее имени. Что он не знал о девичьем теле? И его вид никак не тревожил ДМ сейчас. Черт. Мелоди в спешке старается найти сигареты, хотя сам не знает, зачем они ему с утра. Мужчина слышит, как она отправляется в сторону двери, после чего щелкает пальцами. — Деньги? — наконец-то обращает взгляд на брюнетку, которая показала ему небольшую пачку денег. Он только кивнул ей, проронив тихое: “До свидания”. Опять по новой, бесконечный цикл. Опять она пришла, провела с ним ночь и ушла. Больше он ей не позвонит, он в этом уверен. Он чувствовал себя паршиво. И даже не понимал почему. Потому что он перепил вчера? Потому что переспал с очередной женщиной, которую в жизни более не увидит? Потому что снова изменил самому себе? Надо собираться на работу. Для Джозефа утренняя рутина одновременно и самая приятная, и самая противная часть дня. С одной стороны это время, которое он может провести сам с собой, никого не обманывая, но, к сожалению, это и есть его проблема. Оставаться самому с собой. Завтрак его всегда был чем-то посредственным. Как правило кофе и что-то из холодильника. Возможно, именно такие неплотные приемы пищи и были залогом почти белой кожи и стройного телосложения. Джозеф придерживался так называемых правил аристократии. Не знал для кого, не знал почему: так нужно было, вот и все. Кухня у него крайне просторная и белая: мраморная столешница, аккуратный белый гарнитур, такого же цвета плитка. Были какие-то цветовые акценты на предметах декора: красная ваза по центру стола, такого же цвета салфетки для посуды и абажур люстры. Это выглядело весьма неуютно, но отсутствие жизни ему и нравилось. Две кнопки на кофемашине — и утренний кофе готов. Не может представить свой день без американо натощак. Джозеф кидает хлеб в тостер, лезет в холодильник за ветчиной и сыром, дабы хоть немного перекусить перед основным блюдом. Вишневой сигаретой. Он буквально пропихивает еду в себя, проглатывая ее как удав, почти не жует. Он смотрит на время. Без пятнадцати десять. Он успеет еще принять душ и уложить волосы. Редко бывало когда он успевал выполнить все пункты из своей рутины. Дезолье присел на стул, открыв новости в телефоне. Еще вчера обещал себе, что не полезет туда и узнает все из первых уст, но ему не впервой себе врать и нарушать слова, которые он сам себе дал. Пока ничего интересного, кроме как “Всех неравнодушных к смерти Трейси Резник …” и дальше он не читал. Много слов о Леди Правде, о том, как она себя повела при сложившихся обстоятельствах, но ДМ и одной десятой части не верил. О каком героизме и славе идет речь, когда мы говорим об Эмме, которая стояла и пыталась сохранить человеческие жизни? Она всего лишь хотела минимизировать жертвы, а не самоутвердиться за счет них. Еще одно слово о тщеславной Правде и этот блядский телефон полетит в стену. А кому нужна правда? Не та, что расследует преступления, а та простая истина, которая есть? Проблема не в том, что она никому не нужна, а в том, что ее никто не знает. Даже он толком не знает, что тогда произошло. Услышал, что убийство, услышал, что она и сразу ринулся на Бейкер стрит, бросив все. Его напрягает такой повышенный интерес к ее персоне до сих пор. Еще пару минут бесполезных скитаний в интернете и он убирает телефон в сторону. Ничего. Ничего того, что как-то бы сказало о Правде. Разумеется, он ознакомлен с неким контекстом, но толку? Ему не важно, что там произошло, важно то, как она туда попала и что с ней сейчас. Он заходит в мессенджер и меняет аккаунт, переходя на тот, где есть лишь один диалог: “Миледи”. Заблокирован. Она сама это сделала? Сама заблокировала его? Хотя чего еще он от нее хотел. ДМ не был сильным фанатом табака, потому каждая сигарета — весьма обдуманное решение. Мелоди тянется за сигаретами, которые лежали в кармане брюк. Он купил их вчера по дороге домой. Скорее в виде исключения. Поджигает он кончик сигары там самым огнивом с гравировкой, которое он когда-то протягивал ей, которым она когда-то поджигала свой вишневый стик. Сигарка недолго тлеет в его руке, пока он не затягивается, опрокинув голову. Он долго вдыхает в себя тяжелый дым с закрытыми глазами. Перед глазами плывет, значит все идет по плану. Чувствует этот приторный запах, который еле напоминает ему о чем-то таком далеком. Джозеф хочет привести себя в порядок, создать видимость того, что он выспался сегодня, наконец-то скрыть за слоем косметики себя. Он тушит сигарету о пепельницу и направляется в ванную комнату. Ванная у него небольшая, но с огромным зеркалом над раковиной. Нужно для того, чтобы не забывать свое лицо. ДМ много времени уделял внешнему виду, не мог явиться на “рабочее место” будучи неопрятным. Он бы даже опоздал на встречу с королем, лишь бы выглядеть подобающе. И не то чтобы Дезолье не нравилось, как он выглядит, нет, отнюдь, он себя обожал, просто вырядиться красиво ему хотелось. Он осматривает себя в зеркало. Алые следы ныли до сих пор и были особенно заметны на коже аристократишки, так что это все пришлось исправлять. Ему не впервой. Они выглядели уродливо. Джозеф тянется рукой к полке с косметикой, чтобы взять с нее тональное средство. Такое же практически белое. Он точечно проходит по проблемным местам, вздыхая. Теперь будто ничего и не было. Шрамы, синяки, метки, царапины скрыть легко, пройдясь нежным средством по коже. Тело не душа — все стерпит, все раны затянутся, все шрамы можно удалить с помощью косметического вмешательства, да что там, даже кости срастаются. А как там дела с душой? Глаза. “Глаза — зеркало души” — так сказал кто-то однажды. А его глаза, в таком случае, самое уродливое зеркало. Поэтому он пытался как-то это исправить. Подводкой, черным каялом, еще реже — голубыми линзами, чтобы его и без того яркие глаза смотрелись больше. Но сейчас ни на что не хватало сил. Он еле поднял с полки лайнер, нарисовав небольшие стрелочки, которые лишь визуально увеличивали его глаза. В целом, больше ни на что у него не хватало настроения. Хотелось запереться в четырех стенах и никуда не выходить. В руках его плойка, которой он аккуратно завивает хаотично лежащие волосы. Снова приходится распускать их, чтобы расчесать. Аккуратно завязывает их после ритуала и смотрится в зеркало. Идеальный сосуд. Он возвращается в спальню, по пути подбирая черное пальто, которое валялось в проходе. ДМ подходит к шкафу, вытаскивая из него вискозную рубашку и жилет. Снова смотрится в то двухметровое зеркало, оценивая внешний вид. Как всегда превосходно. Он подходит к столу, взяв монокль, который нужен для образа. В углу комнаты стоял небольшой террариум, где жила его питомица. Кассандра. Его змея. Маисовый полоз пальметто. Она была полностью белой и лишь два красных камушка в глазных впадинах напоминали ему о том, что она не игрушка какого-то искусного мастера. В самих маисовых полозах нет ничего особенного, но мы говорим об альбиносе, верно? Она живет с ним уже долго, а потому знает о своем хозяине все и даже больше. Ах, если бы животные умели разговаривать. Он отпускает руку в террариум, ожидая свою подругу дней суровых. Она выбирается из своего укрытия, аккуратно оглядывая руку хозяина. Опознав в нем сердечного друга аккуратно заползает ему на ладонь, обвивая его руку, вздымается по ней вверх. ДМ нежно улыбнулся. — Моя девочка, — Говорит он, когда змейка оказывается на его руке. Он гладит ее по голове, — Я буду сегодня, вероятно, поздно. Расскажи мне лучше, как ты живешь? — Он говорил с ней исключительно на французском, отчего звучал как мурлыкающий кот, — Ты то меня понимаешь. Понимаешь, каково сидеть в четырех стенах и сбрасывать в нужное время кожу, — ДМ аккуратно касается губами ее макушки, невесомо и аккуратно, а после отпускает в террариум обратно. Она нехотя отправляется домой, но перед тем как слезть с него, открывает рот широко, резко нападая на хозяина. Кассандра оставляет укус на его большом пальце, но он был совершенно безболезненным для Джозефа, да и тот уже привык. Он только смеется, поднимая руку из змеиной обители, — Ну-ну, не стоит быть такой жестокой со мной. Я же не навсегда ухожу. ДМ кивает ей, посмотрев на часы. Кажется, его авто должно было припарковаться у его дома. Путь до места работы не занимал много времени по меркам мегаполиса. Он всегда располагался на заднем кресле. Главное условие его личного водителя — молчаливость. Ни слова, ни звука, ни громкого вздоха. Джозефу было важно хоть какое-то время находиться в тишине. Правда бесконечный поток мыслей его все же тревожил. Он часто думал обо всем, что происходит вокруг него, реже — продумывал план какого-то преступления или думал о рабочих вопросах. Сейчас он пытался поговорить с Джозефом, не с ДМом, но что-то ему мешало. Наверное, головная боль. Джозеф подъезжает к своему месту работы. А работает он в весьма специфическом месте. Это небольшой двухэтажный дом, но оформленный действительно под стать этому молодому господину. Разумеется, это не единственная его недвижимость (забавно, что только одна из них была оформлена на его паспорт), но большую часть своих дел он выполнял здесь. Здесь же живут и те работники, которые могли понадобиться ему в любое время дня и ночи, да и его комната, хоть и небольшая, присутствовала. Имелся и кабинет, куда Джозеф собирался первым делом, дабы разгрести все свои долги. Он выходит из авто, дверь которого любезно открывает водитель, проходит внутрь своеобразного поместья, где жизнь не переставала кипеть даже на ночь. Стоит ему зайти за порог, он слышит громкое, четкое и многоголосое: — Доброго дня, граф Мелоди. Он не просил такого отношения к себе. Лишь уважения, но эти люди думают, что относись они к нему лучше — он заметит их. Как жаль, что для Джозефа все его работники не более чем пешки, которые будут ходить как ему вздумается. И графом Мелоди его называли лишь формально. Никакой Джозеф не граф, по крайней мере, сейчас, здесь, в Англии. Он проходит прямо к главной лестнице, как к нему подлетает девушка в черном строгом платье, карандашом за ушами и небольшим планшетом в руках. Дезолье знал ее — его секретарша. Главная секретарша, которая знала все, вплоть до его графика и тех дел, что запланированы у него на день. — Доброе утро, ваше сиятельство, — тараторит она. — Да, здравствуй, Ша́рлотт, — говорит он без интереса, не замечая как она на секунду изменилась в лице. Кажется, он снова назвал ее другим именем. Как хорошо, что люди, работающие на него, готовы быть хоть безымянными, лишь бы получать те деньги, которые платит им ДМ, — Напомни, что у меня сегодня по плану. — Разумеется, — Она заглядывает в планшет, вынимая карандаш из-за уха, — Сейчас вы свободны до .. — Девушка мешкается, — До часу после полудня. После этого у вас встреча с господином Орфеем, он желал Вас видеть. — В самом деле? — Честно сказать, ему вообще не хотелось куда-то идти и кого-то видеть. А если сказать еще более откровенно — он силой заставил себя сюда приехать, — А я могу отменить встречу сегодня? Давай, Марго, перенесем встречу на.. — Не сочтите за резкость, Милорд, но, — Она снова листает страницы, — Вы уже перенесли встречу со среды, потому что снова поехали на Бейкер стрит сразу после встречи в театре, — При упоминании этой улицы ДМ заметно замедляет шаг, задумавшись. Да. Слишком многое он оставил в тех стенах. Но он хотел оставить там всё. — … И, разумеется, Ваше Сиятельство, мне никакого дела, зачем поездки туда стали настолько частыми, что стали происходить даже вне вашего графика, но если это никак не вынужденная мера — я бы порекомендовала.. — Я бы порекомендовал тебе закрыть рот, — отрезал он грубо, ведь это его ранило. Во-первых, какое ей дело, куда и зачем ездит ее глубокоуважаемый граф, а во-вторых он все равно никогда туда не поедет более, — Прощу прощения. Так, ладно, я тебя услышал, — вздыхает ДМ, оглядев уже успевшую испугаться от его резкости девушку, — В час я встречаюсь с Орфеем, а после? — После Вам нужно созвониться с коллегами из Вегаха на счет покупки двух картин из вашей личной галереи, — Уточняет она, — И вы попросили напомнить вам разобрать почту и те бумаги, что скопились за это время. К тому же, моим коллегам весьма интересно, когда Вы явитесь на очередное место преступления. С тех пор, как он обещал Эмме ничего не делать, пока они работают вместе, Джозеф ни разу не появлялся на преступлениях, которые творит “Desire Melody”. С того момента ни один его план не был изменен кроме двух обязательных вещей, которые его люди всегда соблюдали. Первое — он не появлялся лично нигде, а второе — никто не должен был оставлять записок и отличительных улик семьи Мелоди. Преступности не стало меньше, просто его имя ушло на второй план. Выходит, он ей соврал. С преступностью он не завязал. — Мое состояние от этого не страдает, не беспокойся, — отрезает он, вздыхая. Ему надоело, что за его действиями так дотошно смотрят мошки, но без этих мошек.. стоит ли он чего-то? — Я у себя. Попроси без острой важности не беспокоить. Всех, кто явится с отчетностями, посылай к Тр.. А черт, уволены, — Тяжело роняет ДМ, — Ни к кому, просто скажи, чтобы зашли позже. Спасибо, Меган. Девушка кивает, убирая писало за ухо, и покидает его. Джозеф поднимается на второй этаж, как и планировал до этого. Он вздыхает, открывая свой кабинет ключом. Ключ от его офиса есть только у него, а Мелоди всегда закрывал его. Слишком много он здесь оставлял из раза в раз. Опасно. Проходит в относительно большую залу по сравнению со всеми остальными здесь. По правую его руку на стене висит та самая картина с аукциона Андре Дерена, которая сейчас для него была не более чем простым холстом. Он не замечает ничего вокруг себя, проходя за свой рабочий стол. Стоит ему сесть — его мобильный зазвонил. ДМ берет телефон из кармана, смотря, кто звонит и на какой из пяти номеров. Звонят на его французский номер, его ученик. Граф тут же снимает трубку, приложив телефон к уху. — Да, Эдгар, приветствую, — Он театрально улыбается. — Здравствуйте, мистер Де.. — Джозеф, — Отсекает он, не меняя выражения лица. — Прошу прощения, — извинился он, — По поводу новой картины.. — Новой? Да ты превзошел себя, быстро в этот раз, — хмыкает Джозеф. — Нет, это я добил старую.. Посмотрите, пожалуйста, я отправил вам на почту. — Я уже беру ее. Кажется, я уверен, что знаю, кого она заинтересует, — уверенно заявил учитель Уолдена, попутно открывая почту. — Вы всегда согласны купить мои картины. Вопрос в том, что вы никогда на них не смотрите, прежде чем соглашаться. — Да, это верно. Потому что я уверен в тебе, Уолден, — Кивает он, открыв файл, который пришел ему на почту, — Я в тебе никогда не сомневался. — Фотография, это, конечно, не то, но в связи с вашим отъездом.. — Вздыхает Уолден. — Да, прости, у меня тут.. Семья, — выговаривает это слово он с особой горечью, — Франция — моя Родина, мой друг. Обязательно переберусь обратно в Лондон при возможности. — Буду ждать новой встречи. Куда мне отправить картину? Вашему другу на тот же адрес? — Да, верно, — Знал бы бедный полицейский-художник, что адрес, который все это время был у него на руках — адрес одной из квартир ДМа в Лондоне, — Я попрошу его передать ее нужному человеку. — Я бы мог сам? — Нет, нет, я же говорил, что все процессы, которые происходят после того, как ты звонишь мне — я беру на себя. Так что не переживай. — Хорошо, как скажете, — ДМ слышит, как парень на другом конце провода успокаивается. — Поговорим о другом. Как ты в последнее время? — А будто ты не знаешь, Джозеф? — Я на выходном сегодня, — он мнется, задумываясь, стоит ли просвещать в это дело Джозефа, но тот как никто другой “просвещен”, — Вы совсем не следите за новостями в Лондоне? — С тех пор как уехал — почти нет. А что там интересного? — вздыхает ДМ. — Вчера произошел инцидент, связанный с тем делом. С делом ДМа, о котором я говорил ещё несколько месяцев назад, — Джозеф делает вид, что слышит об этом впервые, попутно открывая браузер, — Моя коллега умерла в ходе дела, сегодня мы идём прощаться с ней, а на работу я не выйду до понедельника. — Так что там произошло? — ДМу хотелось знать, что произошло внутри, потому что он все знает обзорно и лишь из слухов. Он отвлекается от своего почтового ящика, вникая в то, что говорит Эдгар. Уолден описал, как он пошел по своим будничным делам и стоило ему отойти от дома завернуть куда-то, как его сзади захватил неизвестный. Он очнулся когда уже Леди Правда сидела на стуле в отключке. Их всех предупредили, что любая попытка к сопротивлению — мгновенная смерть. Задним числом Уолден понимает, что эта угроза была безосновательна, но от того, что об этом их предупредил Эзоп, на котором он разглядел взрывчатку — он заткнулся, послушно выполнив инструкции. — То есть.. Ничего не понимаю, это был этот юноша или..? — ДМ имел ввиду Эзопа. — Он такой же заложник, как и мы. Просто, по его словам, был доставлен раньше нас и всю эту информацию ему огласили по телефону. Он сам ничего не понял. — Это очень странно, — Джозеф начинает анализировать рассказанное, — В такой хронологии, сначала туда привозят этого парня, который, по твоим словам, проснулся за столом, там ему означают фронт работы а потом..? Как он передал это вам? — Поставив телефон на громкую связь. — Тогда это многое меняет. Ты говоришь, — продолжает Джозеф, — О какой-то Леди Правде из раза в раз, — Ему совершенно просто говорить о таком по телефону, хотя в жизни от одного упоминания этого имени лицо ДМа менялось, — Кто она? Я понимаю, что детектив, но..? — Странно задавать подобные вопросы о человеке, который буквально спал на твоём плече, ДМ. — А вы вообще не следите за ситуацией в Англии, — Вздыхает Уолден, — Это детектив, она вместе со своим коллегой Инфернсом случайно появились на нашей бренной земле, им поручила дело ДМ сама Эмили Дайер, — он проговорил это имя с особым уважением, — И теперь она, глупая выскочка, делает вид, что ей все можно. — А если честно? — Спрашивает ДМ, откинувшись на спинку кресла. Эдгар замялся, замолчав на какое-то время, а после только вздохнул: — Она вчера сохранила мне жизнь, — Он прикусил губу, понимая, что с ним он может быть откровенным почти до конца, — Я следил за ходом партии, и первый исход, который мне пришел — жертва моей фигурой. Но она.. выбрала минимизировать жертвы, чтобы сохранить большую часть людских жизней. Сказать честно, — Эдгару тяжело это признавать, — Я не знаю, что забыл в полиции, когда она справляется лучше, чем все мы. — Она на то и гений, — вздыхает ДМ мечтательно, почти влюбленно, позже осекаясь, — По твоим рассказам, разумеется. — Просто я в очередной раз разочаровывался в себе, когда увидел ее, — Он тяжело вздыхает, — Я закончил университет с отличием, устроился, куда хочу, а эта .. отчислилась и живет лучше меня. — Ты хорош во всем, за что возьмешься, но я тебе сразу говорил, что не стоит тебе идти по стопам родителей, — ДМ вздохнул. Он не уверен в том, что Правда живет лучше него. Он ведь совершенно не знает, как действительно живет Леди Правда, — Ты мне всегда говорил, что дела ментовские тебя не так сильно тревожат, как искусство. — Говорил, — кивает Уолден, — И я все больше думаю над вашими словами. — Ты никогда не останешься без хлеба, Уолден, — улыбается ДМ, — А что говоря о Правде.. Я уверен, что ей сейчас так же плохо, как и тебе, — Если не хуже. Боже, как же Джозефу хотелось бросить все и уехать туда, к ней, даже если не разговаривать, то просто наблюдать, как она покинет квартиру, как пойдет к Резник. Но, он уверен, она сдаст его при первой возможности как только увидит. — Да мне казалось, что ей всегда все равно на людей, — Весьма справедливое заявление, — Но то, что я видел вчера до сих пор не укладывается у меня в голове. Я думал, что она пойдет на все, лишь бы заполучить желаемое, но то, как она переживала за всех погибших, ее разговор с Трейси.. Не могу. Я не думал, что она способна на такое, — Да, Эдгар, я сам не думал, что у этой железной леди есть сердце. Он кашлянул, — Ладно, чего уж это мы все обо мне. Давайте о вас. Как вы живете? Как ваша семья? — Все в порядке, спасибо, Эдгар, — Улыбается ДМ, снова натягивая на себя уродскую маску “Джозефа”, — Я себя чувствую тут намного лучше, чем в Англии, — Наглое вранье. Ему весь свет не мил сейчас, не важно где он — в Ницце или Лондоне, Уэльсе или Милане, ничего не уймет его тоски, — Не знаю, когда смогу вернуться. — Вы говорили о какой-то девушке, — Джозеф замолчал, не понимая, как он вообще запомнил о ней. Зачем ты снова хочешь говорить о Эмме, урод? Не трогай, не тревожь, не лей спирт на открытую рану, — Как у вас с ней? Вы все говорите, что у вас никак и ничего не складывается.. — Да и вряд ли сложится, — с горечью произносит он. Кроме этой любви ему нету солнца. — Прошу прощения, — Эдгар понял, что залез не туда, куда нужно, — В таком случае я.. Кхм. Пожалуй, пойду. Мне нужно доехать до Резник. — Как вам угодно, — Джозеф, прощаясь, кладет трубку. Он откидывается на спинку стула, посмотрев на свой дартс. Все дротики, кроме одного, были на мишени и ее фотографии. Каждый раз, с каждым новым дротиком, он пытался попасть в голову девушки на фотографии. И почти каждый раз получалось. ДМ берет оставшийся красный дротик, кидая его не глядя. С первого раза попадает в сердце. — Да пошла ты, — вздыхает он. Он тяжело вздыхает, ненароком кинув взгляд на кипу бумаг. Так неохота это все просматривать. ДМ прекрасно знает, что половину из этих резюме он отклонит. Ему нужны люди, которые подобно тому же Нортону, будут простым оружием в его руках. Да и сейчас он никого не ищет. Джозеф ищет на столе свою печать, а когда находит, то кидает пачку каких-то резюме перед собой. Он ставит на каждой в специально отведенном месте печать и расписку “Отклонено”. На двух все же ставит “Принято”, после чего нажимает кнопку на стационарном телефоне на столе, строго проговаривая: — Перезвони двум людям, остальные отклонил. Резюме можешь забрать чуть позже в кабинете. Он слышит глухое “Есть!” из аппарата и отпускает кнопку. Время до встречи с Орфеем у него есть, значит можно проверить почту. Там он не находит ничего интересного, кроме официального ответа представителя одного камерного оркестра на счет выступления на его приватном мероприятии. Они смогут, чудно. ДМ любил живую музыку, а потому на своем званом балу она обязательно должна быть. Пир во время чумы. У ДМа была своеобразная традиция собирать сливки общества у себя в поместье раз в какое-то время, чтобы обсудить какие-то слухи, посплетничать о том, что происходит в Лондоне или, как в этом случае, увидеть кто чем занят. Это был традиционный вечер, а потому как бы ему не хотелось, он бы не смог его отменить. Да и он не против наконец отвлечься. Что ему остаётся сейчас делать? Его график стал вдвое свободнее, ведь теперь ему не приходилось более ездить на Бейкер Стрит. Называй вещи своими именами, Джозеф, тебе больше не придется ездить на эти бесконечные свидание со своей Леди. Он, хоть и пытался помочь ей с делом, наслаждался больше моментами, когда оставался с ней наедине, когда она вслух размышляла о чем-то, когда она просто молчала и пялилась в пустоту. Почему он о ней так часто думает? Тревога, которая охватывала его временами была невыносима. Поэтому, чтобы ее унять он или опрокидывал пару бокалов красного полусладкого, или вопросами пытался дойти до причины тревоги. Сейчас спиртного под рукой не оказалось, а потому он встал с кресла, расхаживая из угла в угол. Медленно, останавливая свой взгляд на разных предметах интерьера. А ведь действительно. С каких пор его она волнует? Да ты будто сам не знаешь. Его стационарный телефон пищит. Он отрывается от себя, спешно подходя к столу. — Да? — Господин ДеРосс прибыл, милорд, — говорит его секретарша, на что Джозеф сказал, что ждет его у себя. ДМ снова присаживается на кресло, создавая иллюзию того, что чем-то занят. Орфей проходит в кабинет в своей привычной вороньей маске. Он никогда ее не снимал. Каждый скрывается как может. ДМ его даже понимает. Правда ему его лицо дороже, чем конспирация. В руках у ворона был небольшой чемоданчик который Джозеф, собственно, и ждал. А еще он предвещал не самый приятный разговор. Он мало того, что сбежал с мероприятия, на которое так долго и упорно звал своего коллегу, так еще и в последнее время чересчур часто отклонял все его приглашения увидеться. Ему не хотелось видеться ни с кем из своего окружения, потому что все они казались ему чрезмерно глупыми и тому подобное. На самом деле, он просто не хотел ни с кем говорить. — Приветствую вас, ДеРосс, — кивает ДМ, оторвавшись от своих мыслей. Когда Орфей подходит достаточно близко к столу, он оставляет на нем чемоданчик. Это была коробка с теми шахматами, о которых он говорил Эмме. Вчера он оставил их Орфею, когда спешно покинул место встречи. — И Вам того же, — кивнул владелец казино, — Принес вам то, что просили. Почему так скоро покинули театр вчера? “А тебя ебать не должно” — хочет выпалить он, но все таки он этичен в этом вопросе. Не хочется терять коллег из-за собственного неумения держать язык за зубами. — Появились дела. В любом случае, я пропустил только фуршет после. Как партия с Лучино? — Победа была за ним, — с досадой обронил вороний гость. — У вас ещё что-то ко мне есть, — это был не вопрос, это было утверждение. Его лица видно не было, но он суетливо переступает с ноги на ногу, очевидно, желая что-то сказать. — Что на счёт моей доли за .. — О ней речи быть не может, — отрезает ДМ, серьезно оглядывая своего ‘’коллегу”. — Почему? Мы договаривались, что ты помогаешь мне с делом, а полученную сумму делим 50 на 50, это же… — Во-первых, — Мелоди поднял руку, показав ДеРоссу указательный палец правой руки, — Тот взлом с проникновением в квартиру.. Боже.. Как его.. В резеденцию заместителя главы британской разведки был куда сложнее, чем ты полагал, — он поднимает средний палец, — Во-вторых. Я не помню, чтобы видел Ваших людей на месте. Все, что мне сообщили: как работает примитивная система безопасности. Подытожу: 10 на 90 в мою пользу. Все, на что я согласен. — Да это безумие! — он упирается руками в стол, наклонившись почти к лицу графа. Движения его губ, разъяренный взгляд и недовольно сдвинутые брови скрывала воронья маска, — безумие! Ты слишком много о себе возомнил, ДМ. Слишком! Думаешь вокруг тебя вертится весь преступный мир? — Я не думаю, ДеРосс, — Джозефа голос не дрожал, — Я знаю. — Даже если так, то что с того? Променяешь несколько лет нашего сотрудничества на бумажки? Эти бумажки ему нравились куда больше людей. Их шелест не надоедает, их звон не враньё, а звук снятия наличных — куда более приятен, чем стон проклятой эскортницы. Они единственные были рядом, когда он покинул родной дом. Только вот, к сожалению, они интересовали не только ДМа. Грустно осознавать что все, что в тебе видят — цифры, состояние и недвижимость. Л учше бы за эти деньги он вернул время, когда каждый с ним был честен. Только вот такое не купишь. — Могу пойти на уступку, — роняет ДМ, — 30 на 70 в Вашу пользу. Но с небольшой оговоркой, — вздыхает Мелоди, а Орфей только вопросительно кивает головой, — Мой адвокат больше не будет прикрывать твою тощую задницу. В таком случае, не знаю, что может вскрыться в ходе одного из скорых твоих судебных заседаний. — Паскуда, — Орфей понимал, что суд без этого специалиста он не выиграет. У ДМа все лучшее: недвижимость, охрана и проститутки. Если бы Мелоди и хотели в чем-то обвинить, то он бы даже не был приглашен в здание Суда. До такого бы просто не дошло. У него всегда есть доказательства “против” своей вины. Только вот твои компетентные органы вчера сработали плохо. — Что с тобой происходит? — спросил Орфей куда более серьезно, чем заинтересовал графа, — С вечеров сбегаешь, всем нашим отказываешь в помощи, а потом что? Из преступного мира уйдешь? Опять да что-то тебе не даётся, а может кто-то, — он отходит от стола, надавливая на больное место, — так ты и бесишься? — он обернулся, ДМ выглядел уже не так радушно. Он испепелял взглядом своего коллегу. Правда глаза колит. И душу тоже, — Что? Разве не так? Мы работаем уже почти 7 лет, ты думаешь я не знаю, что может тебя так бесить, что ты аж сидеть на месте не можешь? — Мелоди молчал. — Я тебя лезть не просил вроде бы, — отрезает Мелоди, развернувшись на кресле спиной к нему, — Мое состояние тебя волновать не должно. До свидания. — Но.. — Я сказал: “Проваливай”. К счастью, трижды повторять не надо. ДМ мимолётно посмотрел на измученный портрет Леди Правды. А ведь все, что сказал этот тип — истина. Кто-то ему не даётся, вот он и бесится. Кто-то настолько же умный, как и он сам, если не умнее. Кто-то настолько же завравшийся сам себе.. Кто-то Эмма Вудс. … — Напомните, по какому поводу вы здесь? — спросил мужчина у человека напротив. Знакомая нам с вами улица. Двое мужчин стояли перед домом, один из них — курил сигару. У него же в руках небольшой чемодан, сразу видно — приезжий. И по его одежде видно, и по внешнему виду. По мнению мужчины, который ранее задал вопрос, его собеседник выглядел чересчур вычурно. Хотя весьма стильно. Белые, как пудра, волосы, собранные в низкий белый хвост желтой лентой, строгое темно-синее пальто и.. весьма странная обувь. Ценителей моджари в Британии не сыщешь. Иностранец вздыхает, выкидывая сигарету в ближайшую мусорку. Но этому сэру все равно кто он, зачем приехал и с какими целями. Просто важно знать, что с квартирой, которую он сдает, этот юноша ничего не сделает. — Разумеется! — мужчина говорил с ужасным французским акцентом, — Я здесь по рабочим вопросам, у меня должна быть фотосессия для одного бренда, — арендатор поправляет челку за ухо, вздохнув. — В таком случае — удачи вам, — кивает мужчина, протягивая связку ключей французу, — мистер Д.. Де.. — видимо, фамилия столь витиеватая была проблемой для бедного британца, что замешкался перед гостем. — Можно просто Клод, — кивнул француз, взяв из рук связку ключей. Попрощавшись, новый жилец проходит в квартиру, поднимаясь сразу на второй этаж. Стоит ему переступить порог своего нового жилища, как тут же закрывает дверь с обратной стороны. Юноша проходит чуть дальше в прихожую, а после случайно бросает взгляд на зеркало на двери. Сам себя не узнает. Видимо, перелет на нем все таки сказался, хотя его не назвать длинным. Тяжело вздыхает, видимо, погрузившись в воспоминания ненадолго, ведь начни он думать об этом больше — точно бы прямо сейчас отправился в ресторан, дабы испробовать новую винную карту. — И не надоело? — говорит он сам себе на французском. Парень резко хватает себя за волосы, вырывая их со скальпом. И одним движением руки, он стягивает с себя противный парик. Белые волосы с желтой лентой теперь валяются на полу. Мужчина снова поднимает глаза на зеркало, отряхнув руки друг о друга. Привычная белая челка, его фирменный хвост убран в небольшую гульку на затылке, которую он тут же распускает. — Надоело, — отвечает он сам себе, — А что мне еще делать? Я лишь невольный актер этого спектакля в несколько актов, где залы пустуют. Джозеф вздыхает, пытаясь понять, куда ему пристроить свое пальто. Очевидно, куда-то в шкаф. Мужчина тяжело оглядывается, его очень раздосадовала планировка этой квартиры. Дома на Бейкер стрит все одинаковые что ли? ДМ прошел в залу с чемоданом, аккуратно его открыв. Здесь не было почти ничего кроме трех комплектов чистого белья, одной чистой рубашки, небольшой косметички, его привычного черного пальто и бутылки полусладкого из Испании. Не выдержал. Но взял все самое необходимое! Вещи раскладывать не стал, а только убедился в своей догадке. Да, окна выходят прямо на окна ее квартиры. Он снял эту небольшую квартиру на две недели, чтобы присматривать за ней. Теперь это так называется? Да признай же ты. Признайся хоть самому себе, почему ты тут, почему ты сейчас подходишь к окну и смотришь, что происходит в квартире, что ещё вчера была n-ым домом. Он сказал ей все ещё тогда, когда они в последний раз курили вместе. Только что она сама не поняла его. Джозеф оглядывает бедную квартиру, ремонт в которой делали ещё при Елизавете. Старые потолки, будто потрескавшаяся кожа, фиолетово-синие обои, напоминающие ДМу цвет варикозных вен. Ему неуютно, но.. Боже, вот и она. Здравствуй, Эмма. Спасибо, что пришла со мной на свидание. Он внимательно смотрит, как она носится по квартире туда сюда, видит, как она бросает взгляд на кресла, потом проходит мимо. Наиб уходит, он видит, как тот выходит из подъезда. Джозефа отпускает странное чувство, и теперь он наблюдает только за ней. Что ты в ней нашел? ДМ спрашивал себя об этом много раз, но даже не смог ответить. Он считал, что она выше какой-то там любви, но даже зная, что у них ничего не может быть, он бы не оставил идею осчастливить ее. Наверное, это и смущало Джозефа. Он абсолютно ничего не хотел этой милой девушке, кроме ее личного счастья. Вот если бы он мог оставить всю преступность, а денег бы по определению не было — он бы точно поселился где-то тут, просто чтобы смотреть на нее. Для Джозефа любовь всегда была чем-то далеким. Только если минутное увлечение, страсть могли овладеть им, но он редко чувствовал что-то иное. С тех самых пор, он думал о словах Вудс, которые она проговорила без какого либо понимания: “Ничего не чувствуешь? Ну.. Вот тут.. И холодно и горячо одновременно”. Он понимал, о чем Эмма пыталась ему сказать. Потому что он впервые чувствовал тоже самое. ДМ улыбается, завидев ее в окно. Разумеется, совершенно не тоже самое, что разглядывать ее на своих руках или пока она мирно дремлет на его плече. Далеко, но все еще она. Все те же светлые волосы, ее большие зеленые глазки, и.. Она всегда в его отсутствие ходит по дому полуголой? Весьма занятно, хотя он желал бы лицезреть это вблизи. Боже. Он закрывает глаза, отходит в сторону. Определись, что ты чувствуешь: тоже, что и обычно или что-то совершенно другое. Эмма действительно совершенно другая. А все ведь началось с того, что ему стало скучно. Скучно, что его преступления никто никогда не доводил до конца, да и честно сказать, даже не пытался. А зачем? Следы заканчивались и заметались снегом на полпути, а потому дела так и оставались нерешенными. А потом он слышит о какой-то там Леди Правде. Кто она? Почему о ней так много говорят? И после одного дела он понимает почему. Тогда же решает немного привнести в свое преступление новшества. Он действительно хотел поговорить с ней, узнать ближе, узнать, на что она способна ради того, чтобы дойти до истины. А то, что случилось дальше — никак в его планы не входило. Он невиновен в смерти Резник. Он знал это. Но не знал, как сказать об этом Эмме. ДМ снова стоит у окна, не обращая внимания ни на что, кроме Эммы. А потом видит новую фигуру в ее квартире. Эзоп Карл. Он знает об этом человеке то, что нужно. Ну разумеется, он ведь работает с Эммой, а он уже успел ознакомиться со всем ее окружением еще тогда, давно. Джозефу казалось, что этот человек всегда был слишком близко к ней. Он уже умел здраво отсеивать каких-то людей из ее окружения, хотя сам не понимал, зачем он об этом думает. Эмили точно не ее вариант, Майк слишком занят работой, чтобы обращать внимание на Вудс, про Наиба даже говорить не стоит, Лука, очевидно, был заинтересован другой, а Эдгар мало интересовался девушками в принципе. Но Эзоп всегда его напрягал. И ДМ даже иногда не мог понять почему. Он не отрывал от Эммы взгляда, не заботясь о том, что его могут заметить. Он чуть ли не прилип к стеклу, пытаясь разглядеть все лучше. Что-то не нравилось ему то, что происходит за стеклами. ДМ долго пытался связать то, что видит. На какое-то время Карл пропадает с его поля зрения, а когда возвращается, то определенно что-то держит в руках. Мелоди не мог разглядеть что. Эмма принимает его дар, и вот тут ему все становится ясно. Когда она подносит предмет к руке. Знал ли он о зависимости Эммы? Подозревал. У нее буквально все написано на лице. Джозеф знаком с наркоманами, а потому знал куда это может привести и с какими последствиями. В наше время зависимости это не диковинка, однако любая разрушает человека медленно изнутри, а только после вылезает наружу.. Напрямую они об этом никогда не говорили. ДМ просто не хотел спрашивать. Он знал о ней все, что хотел, но уверен, что и Вудс успела за это время прочитать его как открытую книгу. Как забавно. Незнакомцы, знающие друг о друге все. Им не требовалось говорить, чтобы узнать что-то друг о друге. Это ведь Эмма узнала о его росте и комплекции по длине стопы, это ведь Джозеф узнал о ее зависимости по одному взгляду на пальто. ДМ следил внимательно. Как она отдергивает руку, как, очевидно, кричит. Брыкается, он видит это, уже действительно готов бежать в дом напротив. Она не хочет. Но.. Джозеф не уверен, что правильно разглядел последующие действия. Эмма, так вышло, встала спиной к окну, а Эзоп.. Вот он то и напрягал Джозефа. Все еще. — Что ж ты делаешь с ней? — шипит Джозеф, понимая, что его не услышат. Когда до него доходит, Джозеф только отпрянул от стекла, желая разбить его к чертям. Это не правильно. Это не должно происходить с его леди. Он действует против ее же воли, зачем он это делает? Джозеф снова подходит к окну, когда тот ублюдок крепко обнимает ее. Только попробуй. Только попробуй ее, блять, тронуть пальцем, подонок, только попробуй с ней что-то сделать. Эта девушка и полногтя твоего не заслуживает, эта девушка была бы в моих объятиях, если бы не обстоятельства. Вудс практически предстала перед ним на блюдечке полностью голая, однако и это кануло в Лету. Это совершенно не то, на что он рассчитывал, когда арендовал тут жилье. Он не хотел смотреть, как ей же против ее воли вкалывают что-то в вену. Не хотел видеть ее с другим. И сейчас это его тревожило куда больше, чем что либо. Да ты блятский эгоист, Д*****. Все тебе и все для тебя. Ты настолько любишь себя, что готов класть фигу на чувства девушки, в которую влюблен. Ты хоть помнишь, как оказался в кровати с очередной проституткой? Нет, не помнишь и не хочешь вспоминать. Ты понимаешь, что твои слова о любви ничего не стоят? А когда ты поступал иначе? Когда ты в последний раз проводил ночи с девушкой, ради которой ты действительно готов на все? Никогда. Потому что прямо сейчас эта девушка в доме напротив снова невменяема. И, он подозревает, по его вине. И ему так больно от таких ее мыслей. Да я первый человек во всей Англии, который переживает о тебе и ты думаешь, что я мог тебя оставить да еще и в такой момент. Джозеф никогда не любил. Он понял это сейчас. Все то, что было до нее стало для него таким незначительным. Тогда почему? Почему ты определенно будучи влюбленным в одну спишь с другой? Ты монстр, Джозеф. И он об этом знает. Он может быть чудовище, но искренне старается быть хорошим. — Вот же блять, — вздыхает он тяжело, оглядывая Эмму, которая осталась одна. Он задергивает шторы, чтобы хоть на мгновение отвлечься от Леди Правды. Где его чертово бухло? У Джозефа действительно есть с этим проблемы. С алкоголем. Вино заменило ему воду в какой-то момент. И он даже не помнит в какой. И не то чтобы ему это не нравилось. Пьянеет он не быстро, ему не сложно опрокинуть бокал-другой, а потом пойти на какую-то встречу без страха сказать что-то лишнее в пьяном угаре. Однако его это успокаивает. А ты в себе разберись, каждый от чего-то зависим. Мелоди возвращается к своему небольшому чемодану, взяв то, что ему сейчас нужно. Приличных бокалов в этой квартире нет. На его ключнице всегда висела небольшая открывашка, а потому пробка не стала для него проблемой. Он садиться на диван в зале и тяжело вздыхает, пальцами помассировав переносицу. Как же ему все это надоело. Надоело каждый день менять костюм, роли, образ. А когда он сможет быть собой? Иногда ему казалось что никогда, ведь, признаться честно, он и забыл кем является на самом деле. Когда Джозеф последний раз не был шутом? Когда он в последний раз говорил с кем-то откровенно? Когда Граф Мелоди в последний раз называл свои имя и фамилию, а не в очередной раз придумывал новые? Он уже и не знал. Да и к чертям все это. Он подносит бутылку к губам, пьет прямо из горла, совершенно не боясь замарать новую рубашку в спиртном. Пей со мной, паршивая сука. Лейся через край, блядское вино. В съемных квартирах была своя прелесть. То, что происходило в их стенах никогда бы не вылезло наружу. Ему противно находиться у себя в квартире, потому что там было слишком много людей. Разных. От коллег до подружек на вечер. И всех их он презирал и ненавидел. И каждый раз тот или иной предмет в его квартире напоминал ему о чем-то. Его спальня была местом, где он хотел находиться меньше всего. А вот съёмные квартиры.. Он никогда не снимал одну и ту же квартиру дважды. То, что осталось в этих стенах дома на Бейкер стрит — останется тут навсегда. И его алкоголь, и его мысли, и его терзания. Но только не любовь к девушке за соседним окном. Любовь к ней будет жить вечно. Пока жив он. Пока он может дышать он будет ее любить, даже если эта девушка его ненавидит. Скажи, что я великий грешник, скажи, что я самая редкостная тварь, я все приму. Все, только будь довольна, пожалуйста. Милая моя, звучит абсурдно, но я желаю тебе только счастья. Простого человеческого. Он всегда считал ее выше сантиментов. Но когда она расплакалась из-за сижек, когда она рассказала ему о своих переживаниях на счёт своей “семьи”, когда она пыталась защитить Наиба от очевидного приговора — ДМ понял, что это не так. Эмма может сострадать, сочувствовать или даже любить, она просто себе не разрешает быть счастливой в мире, где несчастлив никто. Что-то заставляет ее отрекаться от того, что она любит. И ему хотелось узнать почему она лично душит свое счастье в зародыше и убивает его изо дня в день. Он и себя считал выше любви. ДМ думал, что ему важна исключительно оболочка. О нет, эту правду он готов раздеть догола, раздеть и не оставить от нее и мышцы, артерии, сухожилия. Он готов обглодать каждую ее кость, съесть ее сердце без ножа и вилки и посмотреть на то что лежит внутри черепной коробки. Все сделает, чтобы увидеть то, что называют душой. Где-то же она у тебя есть, Правда. Или Эмма? Или как мне тебя называть? Кто же ты такая? Кто же ты, блять, такая? Что у тебя внутри? Ты же не такая. То, что Джозеф видел на публике, в интервью, да даже в ее собственной квартире — это все не настоящая Эмма. Это все Леди Правда, борец за справедливость и наркоша-детектив, но никак не Эмма Вудс. Она была искренна с ним лишь однажды. Мелоди прекрасно понимал, что она притворщица и лгунья. Почему? Потому что он точно такой же. Я хочу познать тебя. Узнать. Хочу понять, что у тебя на душе, что заставляет тебя упарываться наркотиками и постоянно вдыхать тяжёлый дым, почему ты такая? Если бы ты могла знать, как я хочу тебя завоевать заново. Втаптывай меня в грязь, унижай меня, да что угодно, но почему? Ответь на вопрос, почему ты тревожишь меня, мою израненную и пошлую душу? Ты, такая невыразимая и далёкая? Не идеальная, нет, далеко нет. Она не идеальная, она не безгрешная. Они оба будут гореть в аду и вариться в котле, если тот существует. Только одна за ложь, а другой за блуд. Ему надо так, чтоб как под препаратами, да так чтобы таращило всеми цветами радуги. Его телефон звонит. А он думал, это его голова трещит настолько, что уже звенит. Он тяжело тянется к карману, нажимает две кнопки, кладет телефон себе на колено и достаточно громко говорит: — Слушаю. — Мистер ДМ, милорд, — он узнает голос безымянной секретарши, — Звонили наши потенциальные партнеры из Лас-Вегаса. —Так?.. — тяжело говорит дм, делая очередной глоток спиртного. — Они просят перенести ваш телефонный звонок на восемь часов по местному времени. — Погоди, что? — ДМ аж опешил, поставив бутылку на столик перед собой, — Надеюсь, по нашему местному. — Нет, граф Мелоди, по Гринвичу это четыре утра. — А ничего, что это семья Мелоди предоставляет условия сделки? — злится Джозеф. Он ненавидит, когда что-то идет не по плану, а особенно когда в его планы вмешиваются какие-то другие посторонние люди. Нет, когда Эмма вмешивалась в его планы, умоляя срочно приехать, — это совершенно другое. Она, во-первых, не посторонняя. — Именно так они и аргументировали это. Если Вы хотите, чтобы сделка купли-продажи части Вашей личной коллекции прошла успешно, Вы должны идти на уступки. А ему нужна была эта сделка. ДМ частенько продавал часть своей немыслимой коллекции картин и прочего искусства просто потому что ее некуда деть. Да и на вырученные деньги он сможет организовать бал куда пышнее и помпезнее, чем может сейчас. Миллиарды миллиардами, но какой от них толк, когда деньги стоят на месте, а не растут в геометрической прогрессии, пока он спит? — Хорошо, я приду к четырем в поместье, пожалуйста, останься там сегодня и попроси каких-нибудь людей, умеющих думать, остаться тоже. Остальные свободны, вам заплачу сверхурочные. — Есть! И она бросила трубку. ДМ посмотрел на часы. Время близилось к восьми вечера, а значит пора бы лечь спать. Завтра ночью ему снова нужно выглядеть безупречно. Если бы он еще знал, зачем теперь он все это делает. Он прошел в комнату, которая напоминала ему комнату Эммы. Она тоже маленькая, без окон, со странными трещинами на потолке, старыми обоями. Эта комната волей не волей заставляла его почувствовать себя в ее квартире. Что, возможно, она просто ушла куда-то, а он так бесцеремонно ввалился в ее комнату. Все напоминало о ней. И он старался себя ей окружить. Ему без нее грустно, тоскливо и одиноко. Просто грустно. Просто тоскливо. Просто одиноко. Эмма заставляла его мозг работать, а сердце биться. В этом и была ее особенность. И как же ему хотелось, чтобы эту холодную кровать он разделил с ней, или чтобы она тихо и мирно спала тут, пока его мертвое и бездыханное тело валялось прямо у лестницы на второй этаж в ее квартире. Если бы он был настойчивее, то она бы действительно выстрелила? Смогла бы? Или все это блеф? ДМ не знал, да и никогда не узнает. Он отмахнулся, будто от назойливой мухи. Упал на кровать. Не стал расстилать. Уснул. Ему снился какой-то бред. В целом, ему редко снились какие-то сны, потому что он безумно уставал, работая, но сегодняшний день тяжело назвать “рабочим”. Скорее “создавший видимость работы”. ДМ видел какую-то сюрреалистическую чушь, он точно видел какой-то женский образ, много крови и, на удивление, себя. Обычно сны были от первого лица, но сейчас он будто в ретроспективе смотрел на события прошедших дней. ДМ проснулся раньше, чем его будильник на телефоне. Намного раньше. Его голова гудела от короткого и беспокойного сна. Что ж, видимо, сегодня он доберется до работы пешком. Ему не хотелось ехать в душной машине, лучше просто пройтись и немного полюбоваться на слякоть и снег. Время было немного за полночь, а значит у него было время и собраться, и прогуляться. ДМ любил ночь. Он мог гулять по улицам без привычной тревоги, мог улыбаться, как дурак и не прослыть сумасшедшим в узких кругах. В ночи его никто бы не узнал и не увидел. Улыбаться сейчас, конечно, повода не было, но и грустить сил не осталось. Он просто смирился с тем, что вряд ли все будет так, как раньше. Даже если он действительно не виноват. У него есть доказательства невиновности, но будет ли она их слушать? Едва ли. Джозеф все больше задумывается над тем, насколько серым стало его мирное существование. Что он будет делать? А он не хотел думать об этом сейчас. Одно он знал точно, сейчас он вряд ли что-то поменяет, а потому сквозь отрицание и депрессию, ДМ пришел к смирению Джозеф и смириться с поражением? Никогда. Но сегодня случай исключительный. Он минует Британский музей, пытаясь сообразить, что находится рядом с ним. Кажется, в относительной близости то место, где они оба все поняли, но не смогли сказать. А может Эмма действительно ничего не хотела ему сказать? Может, она и не чувствует ничего к Джозефу и его чувства безответны? А это имеет значение? Если она будет счастлива без него — ДМ только рад В доме на Адлер стрит в свое время он оставил все. Первое дело, первых подчиненных, первую симпатию и первых врагов. А теперь еще и Эмма была неразрывно с ним связана. Да сука! Почему он не может перестать о ней думать? Она кто? Почему ты меня вынуждаешь о себе размышлять? Ответы на эти вопросы даны были еще шестью часами ранее, но он все равно их себе задавал. До последнего не верил, что запутался в этом снова. Не хочет с одной стороны, но с другой.. Ничего ему больше не надо, кроме как увидеть ее. Снова. Бойся своих желаний. Он подходит к тому самому месту, однако он следует по улице перпендикулярной Адлер стрит, но проходит мимо. Не хочет сворачивать к самому дому, а просто вызвать такси, ибо время поджимало. Однако, ДМ вдруг услышал громкий и пронзительный женский крик. В Лондоне и не такое встретишь, он действительно не удивился такому. Мужчина развернулся и даже пошевелиться не мог, потому что не знал, что он сейчас видел: какой-то очередной глюк или это действительно она. Джозеф заметил, как девушка на голом асфальте сидящая, пытается посмотреть на него. ДМ резко поворачивается спиной, не зная, для кого и зачем этот спектакль. Не мог позволить себе смотреть на нее больше, чем минуту, иначе ему точно снесет голову. Как же много всего хотелось сказать! Даже не сказать, а прокричать! Но, вероятно, он тут совершенно не к месту. Не сейчас. Она разбита. Джозеф никогда не видел ее такой .. мертвой. Эмма была мокрая, вся ее одежда была в воде, волосы такие же. Она давно гуляет в такой ливень? ДМ слышал что она кричит, однако не разобрал ни слова кроме отчаяния и агонии в ее голосе. Эмма.. Боже, хватит, я знаю, что ты все это делаешь из-за меня, знаю, что я и только я виноват в том, что ты здесь сейчас, вероятно, не в здравом уме, но не делай из меня монстра. Не делай из меня человека, который тебя ненавидит. Даже если это правда. Сейчас она была необходима ему как воздух, который окружал его, как вода, которая так противно падает ему на лицо и пальто, как еда, которую он, подобно собаке, съест не раздумывая. Джозеф стоял от нее в шести сотнях футов, однако все еще тщетно проглатывал эти мгновения совместной встречи. ДМ смог разобрать, что конкретно она говорит, когда она говорит, когда Леди Правда крикнула яркое и пронзительное: “Ненавижу”, идущее от всей души. Однако после этого громкого крика, он вслушивается в слова, обращенные к нему. Блеф. Разумеется это все блеф. Двойной блеф. Почему все так обернулось? Почему они сейчас не дома, а на этой ебаной улице, под косым дождем стоят и не могут друг другу ничего сказать? Вероятно, Эмма вообще не понимает, что несет, но для Джозефа все ее слова были ни больше ни меньше как исповедь. Только вот он не священник. Я обязательно что-то придумаю. Что-то соображу, сделаю так, что-то, чтобы ты не кричала от отчаяния. Но не сейчас. Сейчас мы друг другу не рады и только убьем самих себя. Время для встречи не пришло, тогда почему он так хочет развернуться в другую сторону и бежать, бежать к ней невзирая на слякоть и снег, несмотря на то, что сейчас она ненавидит его больше, чем себя, вопреки тому, что Эмма вряд ли сможет его сейчас услышать? Придет время и мы все друг другу расскажем. А пока мы друг другу не обязаны. Тогда почему он чувствует себя разбитым и грязным? ДМ скрывается за поворотом так же быстро, как и появился. Не смей говорить о любви к ней, пока сам не разберешься в том, что ты думаешь. Хотя бы потому что тебе не хочется иметь ее тело в числе растерзанных тобой. Может, ты и монстр, но сдержи себя хотя бы сейчас, чтобы потом не жалеть. ДМ уходит, и стоя к ней спиной, шепчет себе под нос горькое и искренне, впервые искренне за несколько лет: “Извини.” …. — Клара, — вздыхает он, произнеся уже сотое имя одной и той же девушки. Через неделю, он как ни в чем не бывало шел в сторону своего кабинета. Проспав до добрых двух часов после полудня, причем весьма беспокойно, он удосужился приехать в поместье. Девушка бегала за ним с планшетом и ручкой, щелкая ей, — Скажи, чтобы в ближайшие часа два меня не трогали. — Что мне сказать коллегам? — спрашивает секретарша, делаю пометку на листах бумаги. — Я играю на скрипке. Девушка поспешно кивнула и убежала, слегка дрожа. Услышать в поместье фразу “Я играю на скрипке” куда страшнее, чем услышать весть об увольнении. Все его сотрудники знали, что за свою дорогую музыкальную подругу граф берется в двух случаях: в моменты страшной и неконтролируемой агрессии, которая может обрушиться на любого, кто ему помешает, да так, что потом человек не только будет уволен, но и будет долго работать над своей душевной травмой; или когда их чудный милорд чем-то расстроен и лучше уж точно не донимать его глупыми вопросами. Никто не хотел злить своего начальника, а потому лучше его не трогать. ДМ зашел в кабинет, закрыл дверь, а замок щелкнул. Он услышал, как в коридорах устаканилась тишина. Правильно, ведь никто не знал, чем ДМ будет недоволен в этот раз: шумом, лишним бубнежом или мухой, которая пролетала мимо него. Он аккуратно берет футляр со скрипкой, который стоял у него в стеклянном шкафу. ДМ всегда бережен со своими вещицами, а к тому же если они так же дороги как эта скрипка. Она бесценна, как и любая скрипка Страдивари. Он заимел такой уникальный экземпляр не просто так. Эта скрипка старше чем человечество, она звучит уникально, хотя и обошлась ему дорого. Но это же ДМ — фанат антиквариата и дорогих вещей. Я же говорил, что у него должно быть все самое лучшее. Скрипка тоже его подруга, точно такая же как и его милая Кассандра. Всегда выслушает, ничего не скажет против. ДМ бережно берет ее из чехла вместе со смычком, с нежностью оглядывая. Его любимая. Она была исключительной. Звучала, не как все остальные, но вместе с этим была очень капризной: малейшая ошибка в хранении — пиши пропало. Джозеф всегда был с ней бережен, даже когда она скрипела, будто дверь в его старом поместье. Она терпела его любым, сама кричала, но никогда не отворачивалась от него. Была верной спутницей. Всегда. ДМ не в силах иногда оторваться от нее. Каждая скрипка Страдивари уникальна, такой точно такой же никогда не было и не будет. И одна из них у него. Удивительно. Он всегда получает то, что хочет. Джозеф аккуратно укладывает ее на свое плечо, придерживая подбородком. Она была идеальна. Требовалось минимум усилий, чтобы держать ее в руках. Раньше ему тяжело было обуздать новый инструмент, потребовалось время, чтобы играть на произведении искусства, но это того определенно стоило. Смычок рассекает воздух и замирает. Джозеф каждый раз думает, а стоит ли его импульсивная игра того, чтобы насиловать инструмент. Держать в руках достояние мировой культуры и так бездумно растрачивать его ресурс на свои глупые желания? А когда он так не делал? Графа Мелоди можно назвать виртуозом. Он играет на скрипке с детства, никогда не прерывая свои занятия после того, как засел в Англии. Возможно, он лукавит, но его пальцы скользят по грифу, как по телу молодой девушки: быстро, почти бездумно и легко. Он помнит каждую нотку здесь, может играть с закрытыми глазами и без нот, но все равно все выйдет так, как нужно. Если бы ДМ пользовался нотной грамотой.. Даже тут ему закон не писан. Смычок касается струн, и он медленно протягивает одну ноту. Звук выходит из под пальцев и тут же улетает. Поместье молчит, ведь их маэстро на сцене. Если вы никогда не играли на скрипке, вы не поймете всю интимность исполнения. Джозеф начинает медленно, протяжно, растягивая звуки. Это лишь разминка. Он хочет снова слиться с инструментом, прочувствовать каждый миллиметр струны, от колков и грифа до эфы и пуговки. Медленно, да, так. Благо, его чудной маникюр ему не мешал. ДМ никогда не отращивал ногти на левой руке. Мешает играть. Сегодня что-то не так. Скрипка ревниво не давалась ему, ломая каждый звук. Что с тобой сегодня? Неужели Джозеф так резок и бесцеремонен со своей подругой? Его это бесит. ДеРосс был прав — он ужасно злится, когда ему что-то не дается. ДМ на секунду останавливается, хмурится, и начинает действительно и з д е в а т ь с я. Он резко, отрывисто играет какие-то три ноты, которые взял с потолка. Грубо, тяжело, совершенно несвязно. Почему ты не звучишь так, как мне нужно? Я же все для тебя делаю. Я с тобой бережен, я аккуратен, я всегда делаю то, что ты хочешь, нажимаю на твои струны, как велит лучший учебник по грамоте. А. Тебе. Ничего. Не. Нравится. Его потуги продолжались достаточно. Это нельзя было назвать музыкой, но, будем честны, его душа сейчас тоже не поет. Ладно. Хорошо. Твоя взяла. Джозеф клянется себе, что будет терпеливее, нежнее и аккуратнее, однако только сегодня он делает ей такое одолжение. Он старается начать с начала.. Раз, два, три. Он старается нежно тянуть ноты, которые так послушно уже подчиняются ему. Джозеф старался думать о двух вещах сейчас: его скрипке и той музыке, что он пишет на ходу. Лирично, плавно и будто бы любя он переставляет пальцы по грифу, гладит струны, пока его снова не захлестнет злость. Чертовка! Он начинает играть быстрее, бросая вызов самому себе. Джозеф пытается бежать. Снова. Опять. Бежит, бежит прямо по струнам, бежит от самого себя, громкой игрой заглушая свои мысли. Ему не хочется снова оставаться один на один со своими демонами. Когда они покидают его черепную коробку, то обязательно вылезут на свободу через ноты. ДМ дергает водит смычок активно, быстро, создавая некое вибрато. Да, сейчас было к месту, а не как два такта назад. Зациклив пару нот, он создает небольшое нагнетание, похожее на сгущающиеся тучи. Их все больше и больше, Джозеф все бесцеремоннее и бесцеремоннее. Он играет ноты высокие, почти пищащие, а после резко уходит куда-то вниз, срывается, падает, однако долго это не продлилось. Снова идет по грифу вверх, на долю секунды останавливаясь. Мелодия сама по себе становится трагичнее, Он старается играть выразительно, пропуская каждый звук через себя. Как жаль, что он никуда не записывает то, что пишет, а воспроизвести точь в точь он никогда не смог бы. Смычок, будто тупой клинок, режет и режет одно и тоже место, никак не дойдя до плоти. Скрипка, будто очередная жертва кукловода, красивая, но безликая кукла, которой ничего не осталось, кроме как считать свои последние дни, пока она совсем не зачахнет в его шкафу от скуки и одиночества. Ах, если бы только она была не такой безвольной! Будь у нее воля и голос, она бы точно высказала ему пару ласковых, но пока она только послушно лежит на его руке и принимает все возможные надругательства от него. Джозеф подходит к кульминации, а после заканчивает так же резко, как и начал. ДМ тяжело дышит, сегодня ему это далось нелегко. Не знает почему. Может потому, что сегодня ему не удалось сконцентрироваться или потому, что мысли преследовали его, будто тень преследует тебя самого, но сегодня все определенно не было так безупречно. Мелоди оглядывает свою подружку, смотрит на орудие убийства, а потом на изрезанное тело, которое сам же и изувечил. Он морщится, на секунду застыв. Как же ему хотелось разбить эту блядскую Страдивари об пол.