Край земли. Полоска дыма
Тянет в небо, не спеша.
Одинока, нелюдима
Вьется ласточкой душа.
Георгий Иванов
«Я тебя не вспоминаю.»
«Я до сих пор не понимаю, с чего начать. Вероятно, это одна из самых сумбурных и неструктурированных заметок в этом дневнике со времен армии. Не знаю, что гложет меня больше: то, что я не уследил за сестрой или то, что умер человек. Я до сих пор чувствую себя виноватым за то, что не смог ей помочь. А мог ли я? Не знаю. Вряд ли. Будто бы не смог. Хотя не могу говорить наверняка.. Когда Эмма ушла, я решил, что нечего терять время и, раз уж я свободен, направился к психотерапевту. Мне нужны были таблетки и очередная сессия. Это все заняло около двух часов вместе с дорогой. Освободившись, я тут же набрал Вудс, но она не ответила. Эмма обычно сразу отвечает. Майк тоже молчал. Это меня напрягло, и я предположил, что она снова у Эмили, или просто не видит и не слышит звонка.. Первый вариант мне нравился больше. Возможно, я искал повод, чтобы ей позвонить.. Не буду об этом. Я набрал ей, но и Эмили подумала, что такое долгое отсутствие Правды весьма ей не свойственно, а уж тем более, когда она не берет трубку. Я снова набрал Эмме, но ничего не получил в ответ. Написав об этом Эмили, она попросила узнать, где Вудс находится. Я, честно, растерялся. Откуда мне знать, где Эмма? В театре у Майка, наверное. Я решил позвонить в сам театр, раз Майк не берет, но попросив его к телефону мне, разумеется, отказали, а так же сказали, что Майка не было на работе уже день-два по семейным обстоятельствам. Насколько мне было известно — у Мортона .. Он не выглядит как человек, который был бы занят семьей, да и Эмма, судя по их разговору, направлялась именно в театр. Но и на мой вопрос о детективе девушка ответила отрицательно. Это меня напрягло. Очень. Я чуть волосы на голове не выдрал, но вспомнил, причем, крайне случайно, что у меня есть ее геолокация. Я постоянно забываю о том, что мы ей обменялись. Мало того, что я мог отследить ее местоположение, так ещё и посмотреть, как она двигалась. "Точка" была где-то в.. заброшенном здании? Театр? В любом случае, далеко от Апполо Виктории. Очень далеко. Чтобы Эмме и Майку там делать. И я увидел, что она действительно была у театра Майка, но потом что-то заставило ее направиться в абсолютно другую сторону. Я не мог посмотреть, встретила ли она Майка по дороге, или каким путем она двигала с Бейкер стрит, но.. Это напрягло меня больше. Майка же нет на работе, но почему они двигаются в сторону.. почти окраины? Я вообще ничего не понимал, снова набрал Эмили, ей тоже показалось, что это дурной знак. Я набрал Луке, объяснил причину беспокойства (и, честно сказать, надеялся, что Эмма у него или Резник). Но он сказал, что с утра сегодня, у Трейси был патруль, но на момент нашего разговора она ещё не вернулась, так что прийти именно к ней она не могла. Да и в участке кроме него всего пару человек. Я спросил, были ли ещё заявления, что кто-то исчез, почему-то эта закономерность показалась мне странной. Лука быстро отмониторил информацию с других участков и .. да. Эзоп не вышел на работу сегодня. Он узнал это от коллеги. Вскрытие жертвы по его делу было на Карле, но.. На его месте был другой? Это объяснили тем, что Эзоп ушел на больничный. После случая с ДМом я уже перестал верить в совпадения. Лука вскользь упомянул, что Эдгар на выходных, но он тоже не ответил Резник, когда та была еще в участке. Люди не вышли на работы, не отвечали на сообщения. Я не раздумывая попросил Луку направить его людей на место, где была Эмма. В такие моменты у меня.. обостряется интуиция. Или просто начинаю быстрее думать. Не знаю, ещё с армии так. Когда мой сослуживец не вернулся с операции, я подумал, что это не то, на что стоит закрывать глаза. Но все решили, что он просто.. что? Не знаю, но мне ничего не сказали на этот счет. Тогда же пропали солдаты с другого взвода. Их не было долго, а потом уже было поздно. Мы нашли их, когда трупы уже разлагались. И так было часто. Эмма недооценивает это чувство, говоря, что нужно сохранять холод ума, но, на мой взгляд, интуиция — это обработка данных настолько быстрая, что мозг не успевает ее правильно подать, кроме как: "Мне так кажется." Короче, я тоже двинулся и приехал одновременно с полицией. Это действительно был заброшенный театр. Старое аварийное здание, которое никто не выкупил. Мы достаточно быстро зашли внутрь, а дальше.. Не могу. Когда я увидел Эмму, то был одновременно рад видеть ее живой, но вместе с этим.. Тогда я не осознал масштаба проблемы. Спустя мгновение я понял, что тело на ее коленях — Трейси. И что она мертва. В такие моменты я цепенею на секунду, а потом, пропуская первые стадии принятия, перехожу к торгу. Начинаю думать, что этот человек не играл никакой роли в моей жизни, начинаю торговаться сам с собой, что ничего не изменится спустя время, что.. нужно идти дальше. Защитная реакция. А потом я увидел лицо Луки. То, что между ними что-то есть, я понял давно, ещё когда мы приходили и узнали о картине Уолдена. Сейчас, я смог увидеть кольцо, до которого Бальса тут же машинально дотронулся, стоило ему тоже все понять. Боже, я только понял, они..? Они были женаты?" Наиб на пару минут зависает, опрокинувшись на спинку стула. Черта с два. А ведь правда. Он почему-то не понял этого раньше, только спустя этот небольшой анализ, который провел в дневнике, Субедар смог все расставить по местам. Детектив приходит в себя, когда его перьевая ручка от долгого нахождения в одном месте капнула на лист. Он недовольно шикнул. Писать такими ручками ему нравилось, просто с точки зрения эстетики. Не мог он писать коряво и криво, даже если его записи никто не прочитает. Какая-то привычка. Наверное, осталась с уроков каллиграфии в приюте. Он пропускает пару строчек от кляксы и продолжает: "Потом я, собственно, пытался узнать, что такое. Когда был получен минимум информации, я заметил Эзопа. Он выглядел.. как обычно. Даже Ада была куда более напуганной, а он был.. будто в норме. Но когда его пытались о чем-то спросить, он долго пялился в никуда. Когда я ринулся за Вудс, то кинологи уже прочесали театр. И вот.. Ладно бомбы на теле Эзопа, здесь все было быстро и спокойно, к этому были готовы, но когда я из его же уст услышал, что бомба где-то в здании (насколько я знал, никому, даже тем, что решил проверить здание, этого не было известно), а мы тут и находимся, то я.. даже не знаю, что я почувствовал. Но это же было бы таким грандиозным завершением. Ну, если бы ДМ был чуть умнее идиота. Я пока ничего не знаю на счёт проведения похорон, но мы успели обменяться с Бальсой личными контактами. Я бы остался помочь дальше, но Эмма.. я не мог ее оставить. Я и так чувствую себя самым безответственным человеком на свете, а вы тут мне говорите о том, чтобы снова ее оставить. Я буду строже с ней, буду внимательнее по отношению к ней. Но ее сейчас.. придавило. Я не до конца уверен в том, что знаю все нюансы произошедшего, но пока: три жертвы. Одна Резник." Записи в блокноте резко обрываются. Наиб отвлекается от них, слыша быстрый стук каблуков по ступеням. Он знает, кто это. Эмма сидела за столом с тех пор, как "успокоилась" визуально. Уже не плакала и не кричала. Просто пыталась переварить происходящее. Она смотрела куда-то вперёд, в сторону балкона, а рядом лежала ее шапка с двумя козырьками. Лицо девушки было опухшим, глаза красные, а губы все еще дрожали. Наиб не знал, как он поможет ей в этот раз. Она вздыхает, положив руки на стол, а позже уткнувшись в них лицом. На лестнице появляется Дайер. Наиб, хоть и понял, кто пришел, все равно был крайне удивлен видеть ее здесь. По ее же словам она была жутко занята сегодня, чтобы сорваться к ним так внезапно. Но, видимо, она уже все знает. Она кивает Субедару, который встал со своего рабочего места. Девушка указывает пальцем на кухню, на что Наиб кивает. Эмили проходит на кухню медленно, уже не спеша. Глава разведки подходит к столу, встаёт за Вудс, но детектив не обращает на нее внимания. Видимо, не заметила. Но и Дайер не спешит говорить. Она аккуратно укладывает руку на плечо подруги. Наиб тоже об этом думал. Эмма, хоть и называет Дайер своей подругой, причем почти единственной, но их отношения едва ли можно было назвать даже товарищескими. Как казалось Субедару со стороны, все их отношения построены на личной выгоде. Эмили выгодно иметь такую умную девушку на коротком поводке, чтобы по щелчку пальцев решать дела государственной важности, а Эмме было выгодно поддерживать общение с такой высокопоставленной персоной. Действительно ли они так близки, как говорят? Или их дружба зиждется на вечном соперничестве и постоянных просьбах о помощи? Эмма поднимает глаза на девушку в красном платье, после чего тут же, даже не вставая, обвивает своими руками ее бедра. Эмили перемещает руку с плеча на голову, прижимая ее ближе к себе. Они молчали. Эмили не сказала ни слова. Никаких слов соболезнования, никаких реплик о том, что не стоит переживать. Ничего. Все, что говорит Дайер спустя некоторое время, это сухое и тихое: — Справишься? На что Эмма охрипшим голосом отвечает: — А когда было иначе, — она отпускает подругу, которая усаживается рядом с ней за стол. — Ты же знаешь? — Напишу, если будет невыносимо. — Я достаточно беспечно отнеслась к вопросу этого расследования. Это моя ошибка, Правда, — говорит Эмили. Теперь их диалог переходил в какое-то рабочее русло. — Я просто жду большего содействия со стороны властей. — Услышала. Если тебе нужна будет помощь, звони. Опасность куда ближе, чем мы думаем. — Спасибо, что одумалась, — кидает Леди Правда, после чего Эмили старается улыбнуться, — А ты почему не на работе? — Верно расставила приоритеты. Дайер поднимается со стула, оглядывает детектива через правое плечо и вздыхает: — Береги себя. Слова, те слова, которые вертелись на языке Наиба все это время, оказались просто лишними. Эмме было бы тошно от тех простых человеческих слов, которые он хотел ей сказать, благо Дайер умнее него, и понимает, что от утешений Правда просто схлопнется. Сейчас ей лучше ничего не говорить. Просто дать понять, что она не одна. Уходя Эмили кивнула Наибу, чтобы, видимо, поговорить с ним наедине. Они спустились в излюбленную прихожую, после чего Дайер, лишь минуту промолчав, выносит окончательный вердикт: — Она нуждается в людях. Но она никогда об этом не скажет, — Дайер подпирает подбородок рукой, отводя взгляд на зеркало в полный рост, которое висело по ее левую руку на стене, — Будьте с ней рядом, мистер Инфернс. — Можно просто Инфернс, — вздыхает Наиб, сложив руки на груди, — Все-таки, мы с вами, вероятно, будем общаться теснее на фоне произошедшего. — А я уж думала, ты не предложишь, — она даже сейчас умудряется с ним заигрывать. Тут же меняется в лице, понимая, что это было не к месту, — Я надеюсь, похороны пройдут без приключений. — Я тоже. Лука написал только что, пока вы там общались, что ему завтра нужна будет помощь в организации всего. Денег у них не много, чтобы полноценно воспользоваться ритуальными услугами.. — Ясно, — вздыхает Дайер, — Меня, честно, волнует Леди Правда, — Эмили строго оглядывает Субедара, после чего также серьезно произносит, — Будь с ней рядом. — А когда было иначе. И на этой ноте они расходятся. Для Эммы это время прошло как в тумане. Ночью она почти не спала. Она не знала, что с Трейси. Ей ничего не сказали. Видимо, чтобы лишний раз не нервировать. Тело Резник увезли сразу же, и Эзоп настоял, чтобы именно он провел все нужные приготовления для похорон. Он считал, что в этом есть и его вина, от чего он хотел проводить ее в последний путь.. таким образом. Предстояла долгая работа, но ее нужно было сделать в кратчайшие сроки. Обычно похороны растягивают на неделю, если не дольше, но такая быстрая церемония похорон была обусловлена отсутствием каких-либо мест на кладбище. Частное было им не по карману, а на государственном — могли закончиться места в любой момент. Трейси не писала завещания, разумеется, она и не думала, что умрет до свадьбы, но по словам Бальсы, Резник была абсолютно точно против кремации. Поэтому нельзя было медлить. Родителей у Резник нет — отец умер два года назад, а мать была не в здравии, чтобы посетить похороны дочери день в день, хотя, разумеется, ее оповестили. Поэтому все упало на плечи Луки. Наиб поднимается наверх, Эмма сидела неподвижно на столе. Она посмотрела на Субедара, но позже снова опустила взгляд на стол. Она тяжело вздохнула. Инфернс узнавал этот вздох. — Говори. — Завтра нам нужно идти прощаться с ней, да? — спрашивает она жалобно. — Да, — он смотрит в телефон, где Лука в мессенджере оставил ему четкий план действий, — Завтра мы прощаемся с Трейси у нее дома, а уже послезавтра едем в церковь и, собственно, хороним. — Можно я никуда не пойду завтра? — она поднимает на него глаза, на что Наиб оглядывает Правду удивлённо, — Я хочу прийти только на могилу. Идти в церковь с моим отношением к вере — богохульство, а видеть ее лицо, пусть уже и исправленное Эзопом.. Я не могу. Я просто не смогу. — Мы просто сходим и проведем ее в ее последнее путешествие. Думаешь, Трейси бы.. — Она мертва, она мне уже ничего не скажет, — отрезает Вудс, — Я понимаю, что мне нужно там быть, но стоит мне подумать, просто подумать, о том, что это я ее убила, что это все из-за меня, и что там будут люди, которые определенно точно будут меня винить в этом.. Я просто не выдержу. Я даже в глаза ей спокойно не посмотрю. — Тебе и не нужно, — Он проходит к ней и садиться напротив, взяв ее за обе руки, — Просто .. Давай соблюдать формальности. К тому же.. Если она действительно дорога тебе, то может так ее душа упокоится быстрее. Эмма внимательно его слушала. Понимала, что те будет действительно нужно, но ей так не хотелось видеть Луку. Не хотелось видеть других людей. Она чувствовала кровь на своих руках, слышала ее голос в тишине, видела ее облик в зеркалах. И везде она. Она очень много думала о том, что случилось. — Слушай, — Наиб все ещё держал ее за руки, — Если ты хочешь, если ты чувствуешь в этом надобность, то я могу дать номер своего терапевта. — Разберусь и сама, — вздыхает Эмма, — Я приду. Но потом даже не думай меня куда-то тащить. — Я и не собирался. Ночь со среды на четверг прошла мучительно для Эммы. При любых попытках уснуть — ей снились события прошедшего дня. Она не могла найти себе место. Любой шорох казался ей запредельно громким. Невыносимо. Ее комната стала ей противна, она не могла уснуть на кровати, потому что каждой клеточкой тела чувствовала одеяло и постельное белье, которое ее начало раздражать. Девушка ходила, ложилась на кровать, делала затяжку электронной сигареты, которая всегда стоит у нее в тумбе, и так по кругу. Сладкий дым тоже стал ее раздражать. Она пыталась успокоиться, но все тщетно. Паника доходила до того, что она чувствовала грязь на руках, бегала в ванну, чтобы смыть ее, но руки были чистыми. В голове пусто. Нет ничего, кроме четырех букв, которые складывались в нецензурное слово. Она снова здесь. Ей не впервой быть «здесь». Стакан снова пуст. Даже больше – он разбит к чертям, прямо как ее душа, от которой ничего не осталось после сей пьесы, ее разум, который расколот на две половины, и она не может наладить связь между ними. Больше всего она ненавидела бардак в своей голове. Ненавидела когда ее преследуют мысли о мирском, когда она начинает думать о том, что все в мире — ее вина, и только ее. Она не могла просто услышать тишину в голове. Это ее выводило. Ей хотелось разбивать тарелки, прямо сейчас в агонии вылететь из квартиры, пройтись по ночному Альбиону, попутно в круглосуточном магазине купить самый терпкий табак или наведаться к дилеру. Что угодно, лишь бы заставить голову замолчать нахуй. В какой-то момент, девушка села на пол и тяжело вздохнула. И даже потеряла счет времени, она просто сидела там и не могла никак уснуть. Ее отвлекает стук о дверной косяк и Наиб, стоявший в проходе. Она поднимает на него глаза, на что Субедар спрашивает: — Ты знаешь, который час? — Попроще что спроси, — она фыркнула и отвернула голову в сторону. Наиб вздыхает, совершенно не зная, что делать с Эммой. Поддержать было бы славно, но он даже не знал как. Никогда бы не подумал, что Правда будет настолько подавлена чем либо. Он никогда не видел её такой. Он усаживается рядом с ней на кафель, одной рукой приобнимая ее. Эмма, обычно, прижималась ближе, но сейчас ей было будто все равно на его присутствие, она все равно пялилась куда-то в сторону душевой. Мертвыми глазами она разглядывала что-то за стеной, смотрела сквозь нее. Наиб протягивает ей какую-то пластину с таблетками, и только тогда Вудс перевела на него внимание. Она сначала взяла таблетки в руки, а потом посмотрела на Субедара. — Мое снотворное. Можешь попробовать, оно рубит меня моментально практически, — он вздыхает, а после чего задаёт животрепещущий вопрос, — Как я могу тебе помочь? — Наиб, честно, я не знаю, — Этот ответ был для него весьма ожидаемым, но ужасно страшным, — Я просто.. Будто снова оказалась на дне и пока совершенно не понимаю, что происходит. Я не верю, что ее больше нет, — Правда не переводила взгляд с противоположной стены, — Не верю, что этот уебок так с нами поступил. Не знаю, все это с одной стороны очень.. предсказуемый исход, — Девушка опрокидывает голову назад, касаясь затылком стены, — Но так теперь.. пусто.. Не знаю. У меня ужасная паранойя, я сейчас сижу и, — она вывела руки перед собой, и они все ещё тряслись. Уже медленно, но тряслись, — Видишь? И это не прекращается, — она положила голову на его плечо и вздохнула, — Наиб.. — Он слегка подаётся вперёд, чтобы посмотреть на лицо сестры, — Я убийца? Он даже опешил от такого вопроса. Детектив, которая с помощью своих выводов, спасла кучу людей, говорит о том, что она убийца. Разве такое возможно? — Что ты такое говоришь? Эмма замолчала, а на ее лице возникла нервная улыбка. Он не поймет ее. — Ничего, — Она прикусила губу, — Бред какой-то несу уже с этими стрессами,— девушка встала с пола, но таблетки Наиба не отдала, — Я скажу, если мне нужна будет помощь. Она тут же скрывается за дверью, в направлении в свою комнату. Девушка не стала даже запивать таблетки, закинув одну из них сразу. Эмма просто проглотила ее и села на пол в своей комнате. Даже Наиб не может ей помочь? Правда сидела у стены потихоньку принимая горизонтальное положение прямо на полу. Кажется, таблетки начинают действовать. Разум туманится, она не помнит, о чем думала перед отходом в Морфеево царство, но определенно не о чем-то радужном. Девушка спала крепко до утра, ей ничего не снилось, но и отдохнувшей на утро она себя не чувствовала. Ноющей болью тянуло все мышцы. Да и вообще разбудил ее Наиб, очевидно, ошарашенный, потому то нашел ее на полу. Разумеется, для него это был триггер, после того как он нашел ее после передозировки, но Эмма сразу сказала, что все окей и она просто не дошла до кровати. Субедар, судя по лицу, вряд ли ей поверил. Утро прошло обычно, насколько может пройти траурное утро. Наиб с утра ходит в черном костюме, Вудс долго не понимала какой повод. Девушка вздыхает и после завтрака отправляется искать себе вещи. Наверное, будет правильно соблюсти традицию. Она находит закрытое платье длиннее колена. Чёрное. Она собирает волосы в привычный неопрятный пучок и вздыхает. Ей не то чтобы в обычное время есть дело до внешнего вида, но сегодня ей особенно все равно. Какая нелепица все это. Наиб снова заглядывает в ее комнату, вздохнув. Он редко видел ее в другой одежде из-за издержки профессии. А теперь в этом платье она выглядит ещё более печальной. Будто идёт на гарроту. — Чего смотришь так, будто призрака увидел? — спрашивает вяло Эмма, на что Субедар говорит, о том, что пора идти. Они пришли в квартиру Резник самые первые. Лука их встретил радушно, насколько мог. На нем тоже не было лица. Наиб пожал руку в знак приветствия, а вот Эмма впервые замялась перед другом. Она медленно подняла руки, не зная, что сейчас делать. Можно ли ей обнять его? Можно ли ей вообще быть тут? Она подняла руки, чтобы приобнять Бальсу, но не смогла дальше сомкнуть их, будто суставы заржавели. Эмма не понимала, а зачем и что она будет делать? Но Лука сам всё сделал. Он крепко обнял Вудс, чего она совсем не ожидала. Но девушка не чувствовала ни тепла объятий, ни того, что она как-то делает ситуацию лучше, своими холодными синими руками приобняв его за шею. Отстранившись, Эмма пыталась разгадать его выражение лица. Он не был зол, не был рассержен, он был никакой. Он никак не относился к ней. — Она в зале, — вздыхает Бальса. — Давно? — спрашивает Наиб, понимая, что разговаривать сегодня будет только он. — Нет, буквально только что уехал катафалк, — он проходит на кухню. Их квартира была очень миниатюрной. Небольшая кухня, где еле три человека расходятся, такая же ванная метр на два и совершенно небольшая гостиная, где они и ночевали на диване. А сейчас в гостиной стоял ее гроб. — Ты как вообще? — Субедар решает пройти за ним, взяв за руку Эмму. — Да никак, — вздыхает Лука с грустной улыбкой на лице, садясь за стол. Он сложил руки в замок, поставив локти на стол, — Я уже почти смирился. Ну, насколько это возможно за такое короткое время. — Тебе нужна помощь? — Пока не могу сказать, мой милый детектив, — Он смотрит на Наиба, вздыхая, — Я все равно выйду на работу в субботу, приходите и вы тоже. Есть что посмотреть. — Угу, — кидает Эмма тяжело. Она не должна тут быть. Девушка хотела переговорить с ним наедине, но не с Наибом. — Кстати, — Субедар спрашивает, — Много людей то будет? — Да не то чтобы, — он пытается посчитать на пальцах, — Эдгар, разумеется, пару людей с нашего участка, те, кому мы разослали приглашения из ментовки в целом, Эзоп, наши общие друзья с университета да и все. Домой не стали звать всех, да и толку. Живых надо жалеть, мертвых уже поздно. И они снова молчат. А ничего и не нужно было говорить. Тут Лука слышит, что открывается входная дверь, в проходе между коридором и кухней появляется Уолден. Он был весь в снегу, отряхивался от него и недовольство бурчал. Наиб и Эмма весьма удивились — снег тут явление редкое, а если учитывать месяц, то до ближайшего "планового" снегопада ещё четыре недели. Но Лондон непредсказуем, Эмма помнит год, когда снег выпал аж в сентябре. Зима в привычном понимании жителей Альбиона это небольшое снежное покрывало, которое лежит на земле около пары дней, а потом тает так же быстро, как появляется. — Снег пошел? — спросил Лука у друга, на что Эдгар вздыхает. — Да! Представляешь! Меня высаживают из транспорта и говорят: "Природные условия не позволяют нам двигаться дальше!". Снега то нет почти! Лука хмыкает, а Эдгар проходит на кухню к детективам. Он поправляет свою рубашку, у которой закатал рукава, а после оглядывает их обоих. Эмма не видела в его глазах и ноты осуждения, но была уверена, что внутри он желает ей смерти, такой же жестокой, какой была смерть его начальницы. Он подошёл к Эмме, положил руку ей на плечо и тихо, сжёвано сказал: — Скорблю с тобой в эту минуту. И уходит к Луке. Люди начали приходить. Все они смотрели на Правду будто смотрели не на нее, а куда-то сквозь. Она не была никем замечена, все были заняты друг другом. Вудс проходила мимо людей, которые толпились везде, но они все пихали ее туда-сюда. Она вообще для них не существовала. Неужели они все знают? Знают, что Эмма вот этими руками убила ее? Вудс была близка к тому, чтобы ее золотые шестерни дали собой и стали идти в другую сторону. Она была близка к тому, чтобы подойти к Бальсе и при всех сказать: "Это я должна сидеть в тюрьме". Она смотрела на лица людей и не видела их. Все они, будто краски разных цветов на холсте, по которым провели широкой кистью. Они смешаны между собой. Смазаны в какой-то отвратительный серо-черный цвет. Их слова для нее не более, чем белый шум, на который невозможно не обращать внимания. Каждый звук отдавался эхом в голове, каждый разговор нервировал. Потому что они говорили о ней. Говорили. Эмма слышала вокруг только свое имя, но не слышала ничего более. Ей пришлось на какое-то время даже оставить всех, выйти на лестничную площадку и закурить в тишине. Просто чтобы лишний раз не давать себе повода подумать о том, что она убила свою подругу. И она. Такая красивая. Эзоп постарался. Макияж на покойниках.. Вудс никогда этого не понимала. С одной стороны, она поддерживала Карла, когда тот, например, восстанавливал черты лица, как с Трейси, все-таки, после выстрела в висок привлекательно не выглядели. Но вот макияж? Хотя Карл мастер своего дела. Он сделал Резник весьма ненавязчивый и нежный макияж глаз, она бы так и накрасилась, если бы использовала косметику. Но то, что напрягало Вудс ещё больше — то, как он зашил ее рот. Он зашит в той жуткой улыбке. Разумеется, никто не заметил в ней ничего такого. Улыбается. Рада обрести покой. Но смотря на нее, у Эммы внутри все сжималось, ведь именно с таким выражением лица она смотрела на нее в последний раз. Эмма была последней, кто ушел от Луки. Даже Наиб ушел. Вудс хотела посмотреть на нее без лишних глаз. И поговорить с Бальсой, разумеется. Она просто смотрела на нее. «Инспектор полиции, подруга и жена» — Ты чего? — спрашивает у нее Бальса, наконец-то возвращая ее на землю. Эмма осторожно переводит взгляд с Трейси, после чего вздыхает. — Разговариваю и прощаюсь с ней. — Вон как… — Бальса не знает, о чем с ней говорить. Вудс поднимает на него глаза, бросив тяжелое: — Это я во всем виновата, — Девушка не знает, нужно ли ему вообще об этом говорить. Лука смотрит на нее удивленно, как будто даже не понимает, к чему она клонит, — Сука, не делай вид, что не знаешь, о чем я! — злится Правда, вспыхивая как спичка. Бальса подходит к ней, протягивая руку к ее плечу. Немой вопрос: «Я действительно не понимаю», — Я виновата в том, что она лежит здесь, блять, все время обо мне только и шептались! Только обо мне! Обо мне и ни о ком больше! Ты не слышал? Не слышал? — Эмме сложно держать себя в руках. — Они говорили, что ты спасла много людей и эта жертва не напрасна, — одергивает ее Лука, вздохнув. Леди Правда замирает, после чего Бальса продолжает, — Ты сделала все, что было в твоей компетенции. Все, что ты смогла. Если бы ты знала, что Эзоп блефует, возможно, ты бы не стала.. Эмма тут же округляет глаза, кидая ужасно громкое и удивленное: «В смысле?!» — Вот так. Бомб в здании не было, а те, что были на нем, едва бы задели тебя, учитывая то расстояние между вами, — Лучше бы он молчал, — Но мы и сами не знали о таком, пока не изучили вопрос глубже и.. — Я могла спасти ее? — Если бы знала нюансы. — Но могла бы? — Какой ответ ты от меня хочешь услышать? — огрызается Лука, ведь его ужасно раздражает такое ее поведение, — Я в любом случае даже при таком раскладе не скажу, что ты виновна. Виновен тот, что заставил тебя в это верить, — Парень успокаивается, наконец-то положив руку на ее плечо, — Ты сделала что смогла. Что смогла, и все тут. Судьбу вспять не повернешь, с ней ничего не сделать. Значит она д.. — Не должна была! — все противится Правда, которую снова накрывает, — Если бы я только знала, если бы я только, блять, проверила, если бы.. — Перестань, — Серьезно отрезает Бальса, — Пора двигаться дальше. — И что ты планируешь делать? — Ничего. Вряд ли я смогу полюбить кого-то также сильно как ее. Не потому что я моралист и думаю, что любя ее, даже когда она мертва, я как-то изменю ей, а просто потому что знаю, что она была для меня.. — он бросает взгляд на улыбку Трейси, улыбаясь так же, — .. Всем. — Это большая потеря для нас всех, но.. — Эмма хотела сказать, что понимает его, но нет, она блять даже на долю процента не понимает его. Она считала себя последним человеком, который в праве говорить такие вещи, — Я чувствую твою боль. — Я стараюсь это принять как должное и быстрее отпустить. Не хочу пытаться забыть, ведь так я буду думать о ней чаще, — После этих слов Правде становится невыносимо. Настолько невыносимо, что ей снова хочется сбежать. И спустя некоторое время она уходит. Уходит и возвращается домой ближе к ночи. Наиб, разумеется, ее ждал, даже несмотря на то, что Вудс его предупредила. Она просто бродила кругами, изредка забывая поглядывать на дорогу и возвращаясь на землю тогда, когда ей громко сигналили тачки. Да переедьте вы уже меня. Она нехотя вернулась в родные стены, которые в ее случае никак не лечили, а лишь делали хуже. Наиб не делал. Наверное, потому что он просто молчал. Он действительно за вечер не сказал почти ни слова. Ему не хотелось. Субедар впервые не мог подобрать слов. Но Эмме, к счастью, они и не были нужны. Заснула она тяжело. Почти никак. Снова на таблетках Наиба. Она даже не читала инструкции, просто пила целую таблетку залпом, проглатывая просто со слюной, даже не запивая водой. Наибу хватало половины. Эмма же даже под двойной дозой еле успокаивалась. Она хотела услышать тишину. И она помнит состояние, в котором ее вечно болтающая голова пришла в это состояние покоя. Если она опустится до такого, то ей будет безумно стыдно перед Наибом. Но сейчас ей было даже на него все равно. … До кладбища они доехали отдельно. Лука на своей маленькой двухместной машине, которую в народе называли «смерть на колесах», подвез Наиба, в то время как Эмма поехала на место с Эзопом. Все это было уже ближе ко второй половине дня. Что было в первой — Эмма плохо помнит. Опять люди, опять болтовня, отпевание, гроб, и вот они на кладбище. Вудс была последней из тех, кто приехал отдать уважение этой девушке, над которой уже лежит толстый слой земли, дёрна и снега. Она хотела сказать много личного, много того, о чем не хотела бы распространяться даже Наибу. Она смотрела как люди уходили, а цветов на ее могиле становилось все больше. Ее голова с каждой секундой становилась все тяжелее, ее суставы еле двигались. Тело ломило, она не могла думать членораздельно. И вот все ушли. Наиб уехал вместе с Бальсой, сказав что это важно для нее. Эмма все это время стояла с 16тью лилиями в руках, на их соцветия уже выпало достаточно снега. Вудс подходит к могиле с комом в горле и первое время просто пытается прочесть надпись на надгробии. Буквы бегали перед ее глазами, Вудс не могла понять, действительно ли это все? Пока она видела Резник, пока она видела ее лицо, Эмма была уверена, что может повернуть время вспять. Но сейчас они будто пришли к той точке, с которой путь назад просто невозможен. Она аккуратно укладывает на землю цветы, после чего касается коленями холодного снега. Эмма говорит себе не плакать, хотя бы первые пару минут. — Ты.. — начинает Леди Правда, замечая как ветер становится тише, как снег становится менее холодным, как все в голове утихает, — Ты просила принести тебе цветы. Я знаю, что ты без ума от гортензий, но где мне их сейчас найти? — Эмма касается рукой места ее захоронения, убирая снежное покрывало так, чтобы проглядывала земля. Вудс тяжело вздыхает, слезы таки подступали к ее горлу. — Ты прости меня за то, что я даже последнее твое желание не могу по-человечески выполнить. И вдруг она слышит ее. Тишину. Почему-то говоря с ней, Эмма наконец-то будто успокаивается, не слышит ни ветра, который уже продувал до костей, ни противного скрипа ворон, ни людей. — Вероятно, мне поздно говорить о том, что я виновата, — Она продолжает, надеясь, что если загробная жизнь все-таки есть, то она ее слышит. Вудс была готова отойти от своих принципов, если бы знала наверняка, что Трейси жива, просто в ином месте, — Хотя все талдычат, что это не так, — Леди Правда снова вздыхает, — Я умею только разрушать, да? — Тяжело бросает Эмма, неловко улыбаясь, — Лука теперь никогда не возьмет тебя в жены, полиция лишилась такого ценного сотрудника, да и у меня.. — Она замолкает, посчитав, что это бы прозвучало эгоистично, — А все потому что когда-то мы были соседками по комнате, ты решила, что было бы славно познакомиться с одногруппниками.. Если бы этого не было, Трейси, думаешь, мы бы не общались? Думаешь, я бы могла обезопасить тебя, просто не появившись в твоей жизни? — Эмма снова задумывается, кусает губы, но внутри себя радуется тому, что не чувствует руками холода снега, что все чувства в принципе резко притупились. Осталась только она и ее мысли, — Знаешь, я.. даже так. Я рада, что была с тобой знакома. Мне действительно выпала такая честь. Прости, если я не оправдала твоих ожиданий, прости, если вела себя как последняя в мире сука. Я бы.. — Девушка тяжело вздыхает, — Я бы, наверное, все отдала, чтобы снова увидеть тебя. Просто увидеть. Вудс наклонилась челом прямо к земле, коснувшись лбом ее могилы. Прости. Прости за все. Я хочу оказаться ближе к земле, что в данном случае синонимично к “ближе к тебе”. Да если быть честной, я бы не прочь поменяться с тобой местами, Трейси, если бы это было возможно. — Я ведь.. правда уже ничего не могу сделать, — наконец-то признается Эмма, в первую очередь, сама перед собой. Она до последнего отказывалась от мысли, что не может вернуть время вспять. Ей ли не знать, что не может. — Ну то есть.. Вообще ничего, — Она снова замолкает. Понимает, что пора бы уходить, желательно как можно скорее. Не знает почему, но в ней просыпается чувство тревоги. Снова. Хотя она была ему даже рада, ведь если она чувствует напряжение — она живет, — Если вдруг ты можешь меня слышать, что вряд ли.. Спасибо за все. Я присмотрю за Лукой, ему сейчас.. Сама понимаешь. И.. слушай, — где-то на этом этапе она осознает, что уже вот-вот — и ее голова треснет по швам. Что она говорит? — Ради всего святого, инспектор полиции, прояви свое умение выходить из воды сухой и будь, пожалуйста, живой. Хотя бы в моей черепной коробке. С этими словами Эмма поднимается с земли и, даже не поднимая взгляда на надгробие, ее фотографию, цветы, она спешно уходит, попутно отряхиваясь от снега вперемешку с грязью. Леди Правда практически похоронила себя здесь, прямо вместе с Трейси. Она снова ничего не слышит. Не слышит, как хрустит снег, не слышит, как ее кто-то зовет, не слышит, как кто-то появляется перед ее лицом. Девушка врезается в кого-то, кто тут же резко и крепко вцепился в ее руку. Она поднимает глаза и видит Карла, который, очевидно, ждал ее все это время. — А я уж думал, ты тут ночевать останешься, — говорит он весьма сухо, возвращая ее в мир живых, — Поехали? — Погоди, я курить хочу, — Она отходит от него, но решает выйти за территорию кладбища. Не знает, но решает, что курить прямо тут — плохая идея. И стоит ей выйти за ограду, она начинает жадно шариться в карманах, в ходе чего понимает, что с наступлением такого холода, по меркам Европы, разумеется, сменила пальто, забыв сиги дома. Вот же черт. Леди Правда хочет уже сказать, мол, да поехали, как видит Эзопа который, как неожиданно, все это время стоял по ее левую руку. Вудс не поняла, что он от нее хочет, пока тот молча не протянул вишневый стик. — Ты куришь? — Бывает иногда, — Признается он без угрызений совести. Меж его губ уже лежит обожаемое Эммой курево. Второй рукой он убрал огниво в карман. — Когда успел? Почему… тебе такое нравится? , — Она берет с его рук папиросу, обхватив ее губами. — Я работаю с тобой уже года четыре, ты действительно думаешь? — Эзоп не успевает договорить, как Вудс со смешком его перебивает. — Ебать я плохое влияние оказываю на людей. Вудс делает два стремительных шага в его сторону, сократив расстояние до минимального возможного. Благо Эзоп не колеблется. Вот будь на его месте Наиб — тот бы точно или покраснел, или сконфуженно что-то сказал. Вероятно, Карл привык к людям. Неважно: живым или мертвым. Даже не так, он привык к Леди Правде: к ее прямолинейности, иногда наглости, к ее манере общения, некому цинизму, к полному отсутствию эмпатии (как ему казалось). Эмма бы стащила из его куртки зажигалку, но ей было решительно лень совершать ненужные махинации. Девушка ценила время. Она подносит свой кончик сигареты к его, после чего аккуратно закрывает место соприкосновения ладонью, чтобы ветер, не дай бог, не потушил и сигарету Эзопа. Он даже старается не дышать. Вудс отходит, стоит сигарете загореться, сразу же делая затяжку. Хорошо. Эзоп выглядел так, будто сигарету в жизни держал всего пару раз. Вудс даже показалось, что он купил эту пачку накануне. Девушка не сильно заостряет на таком внимание. — Ты вообще нормально? — спрашивает Вудс, на что Карл только кивает. — Пойдем сядем в машину. Холодно, — Это все, что он ей сказал. Машина Карла крайне небольшая, довольно бюджетная. Конечно, а какая еще ему нужна? Эмма усаживается на переднее сиденье, пока Эзоп заводит тачку. Вудс открывает окно, чтобы дым и запах не раздражал лаборанта, хотя даже просто зайдя внутрь, Правда почувствовала запах этих сигарет. Раньше они катались вместе на дела, на экспертизы, а потому в машине уже который год прокурено, но она все равно открывает окна, вероятно, ради приличия. Она видит недовольное лицо Эзопа, который, вообще-то, хотел погреться. Правда никак на этот жест не реагирует, после чего только вальяжно докуривает, высовываясь из окошка машины, дабы пепел летел наружу. Они потихоньку отчаливают, и Вудс переводит взгляд на потолок. Эмма, разумеется, по привычке собиралась потушить сигу о потолок его дряблой машины, как замечает еще несколько следов от потушенных сигарет. И каждый след был оставлен ей. И он ни один не пытался убрать, они все остались в том виде, в котором они были. Карл не отрывался от дороги. На ходу она выбрасывает сигарету из окна, после чего закрывает его. Она переводит взгляд на Карла, после чего только лениво смотрит из окна. Снежинки, подобно пыли, летят беспорядочно вниз. Вудс сканирует это бесконечное пространство. Оно действительно казалось ей таким. Давно в Лондоне не было такого снегопада. Дорогу видно плохо. — Можно я радио включу? — Спрашивает Вудс, на что Карл только кивает. Эмма включает радиоприемник на первой попавшейся волне. Она слышит какой-то знакомый мотив, а потому радиоведущий спокойно объявляет название композиции. — Twisted Sisters, “I believe in you”, только для слу… “Это же Twisted Sister? Э.. — ** снова вслушивается в текст, пытаясь поймать ритм, — I believe in you? — Мгм, — Кивает Наиб, наблюдая, как Эмма тихонько качается в такт. — Буквально единственное, что мне нравится у них, — задумывается **, — Не очень люблю глэм-металл.” Эмма вслушивается в слова, в мелодию. Ей становится так противно от этих воспоминаний, от того, что она вообще думает о таком. Девушка спешно переключает волну, наконец-то успокоившись. Нет, я не верю в тебя. Она переключает приемник на новостную волну, где буквально только что заговорили о потере Резник, о том, что он все еще на свободе, о мерах предосторожности, о том, что нужно быть аккуратнее, но Вудс только переключает волну дальше. К черту, она будто сама не знает об этом? Девушка вздыхает, после чего включает волну, которой нет. На этой частоте был только белый шум. Только он. И Вудс он успокоил. Она бы оставила его, но краем глаза заметила, как Эзоп сморщился. Она выключила приемник. — А мне первая волна больше понравилась. — Ненавижу глэм-меттал, — первое, что приходит ей в голову. Эмма хочет перевести тему, — Ты куда сейчас? — В морг. — Можно с тобой? — спрашивает Вудс, потому что определенно точно не хотела ехать в квартиру. Карл кивает, но ставит условие. Эмма зайдет через черный ход. … Эмма заходит через черный ход, как преступница, Эзоп встречает ее сразу же. Они направляются к Карлу. Он, в отличие от Эммы, почти мгновенно возвращается в рабочий ритм. Карл отказался от бесплатной консультации с психотерапевтом после инцидента, обосновав это тем, что сам справится. Леди Правде казалось, что Карл будто и не пережил эту ситуацию, будто там был кто-то другой, а не Эзоп. После катастрофы ему было все равно на то, что произошло. Но Эмма уверена, что он только держится. В этом парне стальной стержень, раз уж он столько лет работает в морге, совмещает две работы, сотрудничает с Правдой. А значит он привык проживать все в одиночку и никому не показывать. Как Эмма. Они доверяли друг другу, хотя почти не общались вне работы. Вудс в принципе не общалась с ним кроме как по работе. Только в такие критические моменты сидела в морге или лабе. Эмма сидела между столами. У Эзопа сегодня работки много — аж три тела. Два из них прикрыты тканью, другой — абсолютно голый, ибо Эзоп работал над ним. Они лежали каждый на отдельном столе. Карлу нужно было установить причины смерти этих бедняг. Как Эмма могла понять — все трое умерли по естественным причинам, но Карлу все равно нужно провести вскрытие. Вудс поражало мастерство Карла. Он ни разу не дернулся, не выронил скальпель, не испугался, когда один из покойников простонал. Это нормально. Видимо, совсем свежий, не все газы вышли из тела. Карл проводит инструментом от горла до брюшной полости, аккуратно вынимая органы из тела. Он цыкнул, убирая из тела лёгкие, ведь они были темнее, чем лёгкие здорового человека. Сердце — по нему Карл может сказать, что человек умер от инсульта. Он обходит тело, скальпелем снимая скальп с головы, а после извлекает и мозг. Эмму пугало то, что он и мускулом не повел, разделывая человеческое тело. Он водил лезвием по телу не как врач разрезает ткани, а как ребенок рисует карандашами по бумаге — непринужденно и без особого интереса. Все мы окажемся под ножом рано или поздно. Даже он. К тому же жутко было смотреть, как Эзоп, глядя на очередной мышечный спазм одного из них, не пугался, не вздыхал, а тихо говорил: — Подожди, и до тебя очередь дойдет. Эмма тоже этого всего не боялась. Но не потому что привыкла, а потому что не замечала всего этого. Она просто сидела где-то между столами на холодном кафеле и смотрела в стенку. В помещении, где проводится вскрытие, обычно холодно. Это место исключением не стало. Вудс любила сидеть и в морге, и в лабе, лишь бы Карл ходил рядом и издавал звуки жизни. В доме смерти. Все это, возможно, покажется обычному обывателю дикостью, но для них такое времяпровождение в порядке вещей. Вудс была бы тоже не против, если бы Карл сидел с ней, пока она заполняла отчетности. Карл не быстро, но закончил. На одного товарища ушло около часа. Эзоп быстро шагал по помещению туда-сюда. Из кармана его халата выпадает небольшой теннисный мячик. Он даже не замечает этого. Эмма видит, как мяч укатывается в ее сторону, после чего она берет его в руки. Он пожёван, обгрызан, в одном месте дырка. Эмма оглядывает его внимательно, после чего спрашивает: — Как Редберд? — Вудс поднимает на него глаза, отрывая его от работы. — Этот рыжий пес лучше всех, — Эмме показалось, что даже под маской он улыбнулся. Разговор о его собаке всегда поднимал Карлу настроение. Наверное, его ментальное здоровье держалось на этом псе. — Как ты дошел до такого уровня .. эм.. — Пофигизма? — дополняет Эзоп. — Профессионализма, но в целом ты прав, — хмыкнула Вудс. — Просто .. Я чуть ли не лично хоронил брата отца. Это будто предначертано. Плюс практика. Сначала тоже было страшно. Особенно когда впервые видишь, как у трупа дергаются фаланги пальцев, — он не дает четкого ответа, занимаясь работой. Эмма уже не может. Он так соблазнительно стоит перед ней, тревожа старые привычки. Одна зависимость была напрямую связана с Карлом, и, как бы Леди Правда не старалась унять свои мысли, она не могла. Девушка вздохнула, встала с пола, взяла Эзопа за подбородок развернув его лицо к себе. Она просит его отойти и оставить инструменты. Он так и делает. Правда отпускает его, после делает шаг, чтобы стоять ближе. — Ты в лабу скоро? — Завтра с утра. Эмма заминается, не знает с чего начать, хотя Эзоп и так понимает, о чем дальше пойдет речь. Они оба понимают, но никто ничего не скажет. Тема слишком табуирована, но Эмма, после тяжелого вздоха, подходит к нему вплотную, приобняв за шею. На самом же деле, она просто делает это для того, чтобы сократить расстояние и перейти на шепот: — Мне нужно. — Знаю, — говорит он тяжело, но так же шепотом. Не упускает возможности прижать ее к себе крепче. Леди Правда громко вздыхает, ведь Карл почти перекрывает ей кислород, сжав ее под ребрами. — Мне нужен .. — она не успевает договорить название препарата, как Карл сквозь зубы говорит: — Ты знаешь, как мне влетело в последний раз? Все такие препараты под строгой отчетностью, я еле отмазался. Я выписываю наркотики чаще, чем препараты, которые мне нужны. — Но ты же мне не откажешь, да? — девушка чуть ли не умоляет его, после чего Эзоп вздыхает. — Это твое дело. Но если мне влетит, штраф будешь мне сама выплачивать. — Как скажешь, — И он снова крепче сжимает ее ребра. Эмма почти перестает дышать на мгновение, а ее жалкие попытки достучаться до него, легонько постукивая его по спине, никак на него не действовали. Эмма оступилась. Она снова предает саму себя, свои обещания, Наиба, но сев на иглу уже вряд ли сможет от этого избавиться. Ей все равно. Она просто хочет хоть на мгновение стать чуть счастливее, чем сейчас. Даже если для этого придется переступить через брата, закон и подбить друга его нарушить. Даже если она не выдержит очередного триппа — оно же к лучшему. Когда же смерть придет за ней? Она устала ждать. Эмма уходит домой сразу после просьбы. Время тянулось будто резина. Она не чувствовала его ход. С момента инцидента она не следила за часами, не замечала, как заходит и встает солнце. Это все было бессмысленно. Она мучилась от головных болей, которые вызваны недосыпом, а спать она не могла из-за постоянных мыслей, которые тревожат ее разум. Это блядский круг, вырваться из которого она не могла. Наиб только был напоминанием, что пора спать или завтракать, хотя еда еле пролезала в ее глотку. Почти сразу же срабатывал рвотный рефлекс, стоило хоть крошке несчастного хлеба попасть на язык. Переживал ли Наиб за состояние сестры? Да еще бы. Он старался быть рядом, это все что он мог. Эмма отрицала всякую помощь, не выходила из дома без резкой надобности, но когда выходила — не думала возвращаться. Стоило Субедару спросить: — Тебе нужна помощь? Эмма ничего не отвечала, только отрицательно мотала головой. Хоть Правде осточертели стены ее комнаты, она уже не свободно передвигалась по квартире, а в спешке покидала кухню, стараясь не смотреть в сторону зала. В сторону своих кресел, доски с расследованием, папок с разными данными. Все это было связано с человеком, которого она похоронила и которого сейчас ей ужасно не хватает. Где ты? Наиб уходит по делам весьма вовремя, ведь с минуты на минуту должен приехать Карл с тем, что Эмме нужно. Ее уже ломает, она сейчас согнется пополам, если не получит то, что хочет. Она нервно ходила по комнате из угла в угол. У нее есть возможность все изменить, возможность позвонить Карлу и сказать: “Я передумала”. Все еще можно изменить, еще можно не допустить ошибку, о которой она будет жалеть. А она будет. Она прекрасно осознавала последствия. Но минутная слабость ей дороже отношений с братом. Она слышит, как кто-то приходит, надеется, что это не Субедар. Выбегает в зал из комнаты и видит Карла, который тяжело бросает: — Достал. Эмма кивает, вздыхая. Она подходит к нему ближе, пытаясь разглядеть его лицо. Он не осуждает ее, не корит в ее слабостях, он просто ничего не думает. Как он и сказал ранее — это сугубо ее личное дело. Вудс сглатывает, пока Эзоп готовит препарат. Разумеется, врачи его используют в небольших дозах для лечебных целей, но в большой дозировке и наркотика хватает. Он аккуратно набирает шприц, пока Правда даже старается не смотреть на все то, что происходит в ее квартире. Последний раз он так приезжал очень давно. Она на завязке уже достаточно, но сейчас вся ее выдержка, вся ее ломка пойдет коту под хвост. К чему было себя мучать все это время? Чтобы так просто сдаться? Какая же ты слабая. Ты все обещаешь, но твои обещания пусты, как и ты сама. В тебе нет ничего от человека, в тебе просто нет ничего. Вся твоя работа — ничто, если ты не смогла спасти свою подругу. И даже сейчас ты не пытаешься исправить все, нет, Эмма, ты как всегда все усугубляешь. Ты слаба и ничтожна, от тебя нет никакого прока. Ты настолько трусиха, что даже не сможешь лишить себя жизни, даже если очень захочешь. Ты ничего не стоишь. А Наиб? Думаешь, он сильно обрадуется, если узнает о том, что ты нарушила обещание? Ты слезно клялась ему, что больше никогда, а в итоге сидишь и ждешь, пока твой друг протянет тебе шприц. — Ты там все, нет? — зовет ее работник морга, после чего Вудс тяжело вздыхает. Она хочет. Раз хочет — значит надо. Правда подходит к нему, берет в руки шприц и убирает крышечку с иглы. У нее учащается сердцебиение, почему-то она уже часто вздыхает, почти задыхается, у нее просто паника. Нет! Она не хочет! Не хочет опускаться туда, откуда так тщетно выбиралась, это болото ей не нужно! Сука! Нет! — Ты чего мешкаешь? — вздыхает Карл, на что Вудс громко огрызается: — Да иди ты блять! — у нее трясутся руки. Мы все ждем, вот только Эмма не может найти, где вена. Она почти подносит конец иглы к коже, как тут же отводит ее в сторону, закрывая лицо свободной рукой, — Я не могу! Не могу! Сука! — она практически кричит, пытаясь противиться животному нутру, которое сейчас так и сойдет с ума без дозы. Душой понимает, что ей это не нужно, но, какая незадача, у ее души никогда не было права голоса. Она чувствует, как Эзоп хватает ее за запястье, второй рукой забирая шприц из ее рук. Вудс замирает от его крепкого хвата, удивленно оглядывая Карла. — Не дергайся, — он говорит тихо. Эмма послушно стоит и только изучает его глазами. Карл аккуратно касается ее кожи иглой, одним движением вводя ее сквозь кожу. Эмма издает писк, невнятный вздох, который был похож на: “Стой” — но Карл уже нажимает на рукоятку поршня, потихоньку вводя препарат в тело Эммы. Он врач, а потому не попасть в вену он не мог. Эмма даже перестает дышать. Он сам за нее все решил. Руки уже не дрожали, наверное потому, что он пережал ей запястье. Вот сейчас точно поздно дергаться. Вудс вздыхает, когда Эзоп аккуратно выводит шприц из нее. Он оглядывает ее руку, вздохнув. — Я рисковал, пока вез это сюда не для того, чтобы ты передумала, — Он вздохнул, оглядев Эмму. Место, где была игла, немного посинело. Синяк. Небольшой, но все равно выглядит лучше, если бы Эмма в слезах перетыкала себе всю руку в поисках вены. Ты взрослая, Эмма, выбрать давно пора — тебе все вырвать из себя или вырвать себе на пальто. — Ага, — Эмма вздыхает, оглядывая свою руку с осознанием того, что за ближайшие сутки она не вспомнит о всем том, что ее тревожило. И ей не захочется спать. Правда она уже предвещает ссору с Наибом, хотя все же постарается не попадаться ему на глаза лишний раз. Она поднимает глаза на Карла, который точно так же оглядывал ее. Ей стало неуютно от его взгляда. Ей показалось, что Карл смотрит не на нее, а сквозь. Будто он видит перед собой не человека из крови и плоти, а одни кости и органы. Он смотрит на нее как хирург смотрит на пациента, как психопатичный убийца на тело, которое вот вот разделает. Хирурга от мясника отличает лишь точность. Патологоанатома от психа отличает лишь статус, — Ты чего? После ее слов он спешно моргает, переводя взгляд на ее лицо. Теперь Эмме не кажется, что он разглядывал ее, а просто задумался. Может, это ей кажется? Разыгралось воображение? Возможно. Она чувствует, как становится иначе. Забывает, что при внутривенной инъекции препарат действует мгновенно. Страх от того, что ее поймает Наиб, тревога от инцидента и гнев на себя потихоньку исчезают. Эзоп определенно точно знает о том, как действует наркотик на тело человека, а потому понимая, что Эмма с каждой секундой более и более невменяема, только решает этим воспользоваться. Карл подходит к Вудс, протягивает в ее сторону руку, как Эмма сама кидается на него, прижимая дорогого друга ближе. Она обвивает его шею руками, покачиваясь туда сюда. Карл аккуратно проводит рукой по ее позвоночнику, а позже резко сжимает ее талию так, чтобы Вудс чуть ли не выгнулась в другую сторону, смеясь. — Спасибо, спасибо, мне теперь легче, — говорит Вудс. Карл чуть ли не силой заставляет себя отпустить ее. Если у него вдруг получится, он перехватит ее в трипе, но это уже другая история. — В таком случае я пойду?.. — Разумеется, разумеется, прощай мой друг, — От Эммы, которая только и мечтала умереть, не осталось и следа. Эзоп уходит, пока Вудс в чувстве эйфории спокойно расхаживала по дому, думая пойти прогуляться. Она собирается, ей действительно больше не тяжело, голова не гудит, даже совесть не гложет! Эмма накидывает рубашку, застегивает ее и слышит шаги на лестнице. Наиб. Эмма выходит из комнаты, видит Наиба, который вернулся домой с пакетом продуктов, и, замечая Правду, которая выглядела чуть лучше, чем до того, как он ушел, даже радуется. Она проходит к брату, падая в его руки, действительно почти падая. Субедар быстро подхватывает ее, обнимая. Ей лучше. И Наиб бы так не радовался, если бы знал, чем ее радость обусловлена. Он не знал, как Правде свойственно себя вести в наркотическом опьянении, но точно знал, что вряд ли такое ее настроение беспричинно. Он оглядывает ее, все еще обнимает, а после только тихонько спрашивает: — Я погляжу, тебе лучше? — О, да, ты не представляешь насколько! — говорит Правда легко и весело, будто ничего и не случилось. Ничего и не случалось. Субедара не то что это напрягло, он просто был рад за то, что Вудс чуть легче. — Я нам еду купил, ты что-то будешь? — спрашивает он ее непринужденно, проходя на кухню. Леди Правда идёт за ним, после чего задумывается. — Не, не буду! — Улыбается Вудс, закатывая рукава рубашки. — Куда-то собираешься? — удивился он, вспоминая ее отшельнический образ жизни все эти дни. — Да, хочу прогуляться, — Эмма оборачивается на брата, прикрыв глаза. Она оглядывает брата и, где-то здесь он хмурится, будто чувствует что-то неладное. Он включает основной свет на кухне, аккуратно подозвав Вудс к себе. Она ничего не подозревала. Она просто не замечает в брате угрозы сейчас, когда ее мышление заторможено. Будучи почти под лампочкой зрачки Эммы не реагируют на свет. Они просто не сужаются с той скоростью, с которой должны. Они такие же широкие, Наиб бы даже сказал до неприличия широкие. — Дай сюда, — серьезно и обеспокоенно говорит Субедар, а до Вудс на полном серьёзе не доходит, чего же от нее хотят. — Чего давать? Тебе? Ну, слушай, брате.. — Вудс расценивает это как шутку, но Наиб был весьма серьёзен. Он быстро оглядывает ее лицо, не замечая на нем ничего, похожего на порошок (хотя даже если так, что он ожидал увидеть), интуитивно хватая Эмму за левую руку. Он поднимает ее вверх, к себе, замечая новый синяк. Не те старые шрамы, не пластыри, которые Вудс клеит уже по инерции, а новый, совершенно новый синяк от шприца. — Дай сюда свою дрянь. — О чем ты, Наиби? — не понимает Вудс, отдергивая руку к себе. Она делает вид, что не понимает. На самом деле в моменте до нее доходит, что Инфернс все понял. Ещё бы, ее коллега не поймет, под веществами ли человек. — А ты, блять, не понимаешь о чем я?! — не выдерживает Наиб. Он выглядит так, будто убьет ее на месте, прямо сейчас. Он хочет сказать ей что-то, но с его уст срывается недовольный возглас, что он аж закрывает лицо руками, отходя от нее в сторону. Когда мысли собираются в кучу, он только возвращается к ней, начиная наступать, — Где остатки препарата? — Нет остатков, — говорит Вудс серьезно. — Ты сейчас серьезно? — он начинает заводиться все сильнее, — Эмма, мы уже говорили об этом, ты слёзно клялась в том, что ты признаешь свою вину, что ты больше никогда .. — Никогда что? — срывается у Вудс с языка. — Никогда не будешь употреблять, сука! — кричит он, уже совершенно себя не сдерживая. Он переживал за нее. Переживал, что эта ее доза станет последней. Что завтра ему нужно будет хоронить не подругу сестры, а ее саму. — Неужели ты думаешь, что я, будучи в таком состоянии, не вернусь к старым привычкам?! — Вудс придумывает себе самое дурацкое оправдание из всех. — Мне не важно, что тебя сподвигло к такому решению, мне важно, что ты нарушила обещание. Как я могу верить тебе после такого?! Ты хоть понимаешь, что с тобой может случиться, тебе в больнице сказали, что.. — Блять, отстань от меня, слышишь! — Эмма повышает голос, ведь пытается защищаться, хотя начинает понимать, что Субедар абсолютно прав, — Это мое дело, что я делаю, ясно?! — Сейчас это твое дело, не спорю, но Эмма! — Он кладет руку на грудь слегка наклоняясь, чтобы быть на уровне ее глаз, — Потом, если с тобой что-то случится, разгребать это все мне. Мне потом, прости господи, все морги и реанимации обзванивать! Ты хоть раз подумаешь о других? — Нет! — Вудс срывает голос, после чего злобно шипит, — Не подумаю. Потому что я блядская эгоистка и думаю только о себе, понял ты, нет?! — Она тяжело вздыхает, оглядывая брата. — Сейчас не надо мне выступать, ты можешь хотя бы сказать, почему ты не рассказала мне о том, что тебе невыносимо. Мы бы.. Мы бы придумали что-то? — Наиб отдергивает себя, понимая, что крича на нее он ничего не добьется. Нужно успокоиться им обоим. Он накричал на нее, потому что ужасно испугался. Не смог сдержать в себе это. — Что? Что бы ты, блять, придумал?! Воскресил бы Резник? Вернул мои мозги на место? Унял бы мою бессонницу? Мое постоянное желание умереть? Ты хоть что-то вообще можешь?! Бесполезный иждивенец, — Вудс рубила с горяча, но совершенно не отдавала себе отчёта в действиях. Наиб это понимал, но все равно опешил. Эти слова — не то, что он хотел бы слышать, — Я не нуждаюсь ни в чьей, сука, помощи, я сама справлюсь со всем и только мне решать, какой метод я использую, чтобы заглушить свою голову, ясно? — Эмма, — вздыхает Наиб, после чего протягивает к ней руку, но Правда сильно ударяет его по ладони, заставляя Субедара отступить. — Не нужна мне твоя помощь. Хватит присягать меня за все, хватит сюсюкаться со мной. Я знаю, чего хочу, понял ты или нет? — Она резко разворачивается от него, понимая, что чтобы не сказать лишнего, лучше уйти. Куда — не важно, лучше просто уйти. Она спешно спускается по лестнице. Субедар понимает, что в таком состоянии ее оставлять, а тем более отпускать нельзя. Он сломя ноги бежит за Вудс, которая уже накидывает на себя пальто и открывает дверь. Он успевает крикнуть только: “Стой!”, но Правда уже его не слушает. Что Наиб сейчас натворил? Леди Правда скрывается в дверях, отправляясь шататься по городу в амфетаминовом трипе. Она не чувствует усталости, она готова обойти весь Альбион трижды, но даже не думает возвращаться домой. Правда думает, что там ее никто не ждёт, там ее никто не любит, там она не любима даже братом, который кричит на нее при малейшей ее оплошности. Сейчас она понимает, что его реакция вполне себе обоснована, только вот Вудс восприняла ее не так, как надо. Эмма вообще сказала много лишнего. Блять, ещё не хватало испортить отношения с братом. Спустя пару часов брождений ее начало ломать. Хотелось ещё. Это был ее первый раз, когда она приняла амфетамин. Не знала, как отреагирует организм на такую ее выходку, особенно после долгой завязки. Перед глазами все начало плыть, тело, хоть и было переполнено энергией, было ватным, Вудс еле чувствовала конечности. Чем она сейчас отличается от Резник? Девушка вздохнула, заметив где-то 24 часовую кафешку, куда и заглянула, дабы согреться и хлебнуть кофе с сухой булкой. Девушка хочет позвонить Карлу, но пошарив в карманах пальто, она понимает, что забыла телефон дома. Отлично. Теперь он хотя бы не найдет ее с помощью тупой геолокации. Она смотрела в окно, дождя пока не было, а часы в заведении, где она сидела одна, за исключением персонала, показывали уже около четырех часов утра. И она не собиралась домой. Она собиралась переждать дождь, который вот вот соберётся. Вот и кончилась зима в Лондоне. Подкрепившись, она снова направилась в неизвестном направлении по улицам родного города. Даже он сейчас был другим. Вудс вроде бы узнавала все улицы, а вроде были другими. Она шла и раздумывала обо всем, что ее тревожило, но мыслей не стало меньше. Теперь их стало больше. Вроде бы ее умственная деятельность приостановлена, но она все равно не слышит той тишины, что хочет. Ко всем ее переживаниям добавился не только Субедар, а и ******. Как же его звали? Разумеется, она помнит его имя, но не хочет лишний раз даже думать о нем. Но так уж получается, что она оказывается у того самого дома на Адлер стрит. “ — А ты..? — Да плевать, не замерзну.” Эти отголоски памяти стали громче в ее голове. Она просто встала и стояла, пока воспоминания захлестывали ее с головой. Почему она здесь? Ноги специально принесли ее сюда? И она отчетливо видит, как фигура в черном пальто и красным бантом на волосах, удаляется прямо по улице. Она чуть было не ринулась за ней, чуть было не выкрикнула его имя, чуть было не остановила его. В голове во время щелкнуло: “Галлюцинация”. Девушка вздыхает, не понимая, может ли она верить самой себе. Правда тяжело дышит, а позже падает на колени прямо на улице. Эмма не сдерживала себя. Она взяла себя за плечи, сжимая свое худое и слабое тело меж рук. Вудс хотела переломать свои кости, хотела, чтобы все то, что она видела в глюке было правдой. — Сука! — протяжно сквозь зубы воет она. Голова болит, видимо, наркотик под утро от небольшой дозы уже потихоньку перестает работать. Она вопит от боли, от того, что ей, даже после того, как она сделала то, что хотела, не стало проще, а наоборот — хуже. Леди Правда хотела вырвать свое сердце, бросить на дороге, но не из побуждений Данко. А чтобы уже ничего нахуй не чувствовать, — Почему я?! — этот вопрос она задавала себе часто, настолько часто, что даже забыла, когда впервые им задалась, — Почему я не могу жить как нормальные люди, почему в моей жизни обязательно происходит какое-то дерьмо, из которого я не могу выбраться?! — Она замолкает, но понимает, что по ее щекам текут слезы, — И чего ты уселась тут? Вставай, сволочь! — Эмма обращалась к себе, избивая руками ноги, — Вставай! Не Наиб бесполезный, а ты! Только ты бесполезная мразь! Сколько жизней, ожиданий, твоих целей.. ничего! Ничего из этого у тебя не получилось уберечь! Блять! — Она устает кричать на себя, устает убегать от твоих мыслей, — А ты! — она обращается к тому, кого “видела” на этой улице пару минут назад, — Я тебя ненавижу, слышишь? Не! — она ударяет себя по ногам с каждым слогом сильнее, — На! Ви! Жу! — разумеется, он ее не слышал, и никогда бы не узнал, что все эти и следующие строки она посвятит ему, — Чтобы ты хоть ещё раз!.. Ты..! Сначала втерся в доверие, потом я рассказала тебе даже больше, чем всем остальным, даже больше, блять, чем Наибу, чтобы ты, уёбок, так легко предал меня! Скажи же! — Леди Правда не отдавала себе отчёта в словах. Она кричит, потому что на этой улице нет никого, потому что все эти слова гниют внутри нее, будто старые объедки, но она не может сказать их никому, даже себе признается с трудом, — Скажи, что это все один твой большой блеф! Что все это спектакль, в котором ты заставил меня играть! А знаешь, почему я хочу, чтобы все это не было правдой? Знаешь? — она замолкает, а позже начинает говорить тише, — Потому что я не хочу, чтобы все то, что я тебе рассказала, было использовано против меня. Не хочу, чтобы ты со своими мозгами был по другую сторону баррикад. Я так тщетно пыталась тебе доверять не для того, чтобы ты так просто ушел, — Вудс выплакалась. Она сказала все то, что хотела этому дому на Адлер стрит. Пусть он даже никак ей не ответит. Ей хотелось. Она поднимается с земли, смотрит в ту сторону, где стояла галлюцинация. Она скрылась за поворотом. Ушла. Так элегантно ее глюки в голове еще не уходили. Она думает обо всем и ни о чем одновременно. Эйфория, которую ей принес наркотик, сменилась печалью и отчаянием. Видимо, такая уж побочка у этого препарата. Эмма хотела бы извиниться перед Наибом, который, вероятно, все еще на нее зол. Вудс было просто тяжело возвращаться туда. Она решает побродить еще. Пока в ней есть столько энергии, сколько не было уже давно. Девушка снова идет в неизвестном направлении, даже не в силах сфокусироваться на дороге. Она чувствует, как ее плеча касается рука. В обычный день она бы с размаху врезала тому, кто сейчас стоит за ее спиной, но она и поворачивается еле-еле. С трудом собирает глаза в кучу и видит: — Опять ты? — не столько раздраженно, сколько удивленно кидает Вудс, оглядывая своего друга. Карл снова стоит перед ней, молча оглядывая ее, — Ты следишь за мной? — Возможно, — говорит он с иронией, — Ты давно гуляешь то? — А я ебу? — вздыхает леди Правда, после чего снова оглядывает Карла, — Я вообще пиздец. — Я догадался, — Карл без слов берет ее под руку, дабы хоть как-то направлять ее, — Ходить то хоть можешь? — Энергии во мне хоть отбавляй, не понимаю нихуя что происходит, в голове каша, хотя пару часов назад я еще могла спокойно мысли в голове структурировать, — Объясняется Эмма, на что Карл кивает. — Услышал, — Он старается довести ее под какую-то крышу, чтобы хоть немного обсохнуть, — Давай, пойдем. И они достаточно быстро оказались под покровом. На голову уже не капал дождик, уже было не так сыро. Вудс облокачивается о стену, тупо разглядывая пол под собой. Она не замечает Эзопа, который все это время стоит и изучает ее взглядом, оценивая свое состояние. — Почему не позвонила? — спросил он сухо, но его голос быть чуть ближе к Правде. Она не поднимала глаза. — Потому что телефон дома. А домой я не вернусь, — Леди Правда тяжело вздыхает, упираясь руками о колени, — Вообще думать не могу. — А ты раньше работала под веществами, — Хмыкает Эзоп, вспоминая, как специально приносил Эмме дозу, чтобы та поработала еще пару часов без желания провалиться в сон. Удивительно, что тогда это никак не повлияло на ее умственную деятельность, а лишь наоборот — улучшило ее, — Ты впервые на амфетамине? — Так это эта хуйня? — удивляется Эмма, подняв голову на Карла, который стоял от нее в полуметре. Если Эмма не спрашивала, то Эзоп и не говорил ей, что именно он ей приносит. — Да, — Он кивает, — Там, видимо, маленькая концентрация вещества в препарате. К тому же, то, что это твой первый раз многое объясняет. Да и ты после завязки, твой организм просто пока не перестроился, — Поясняет Карл, на что Вудс делает глубокий выдох. — Мда, — Она касается затылком стены, слегка приподняв голову. — Руки-ноги ватные, правильно понимаю? — уточняет Карл, на что Вудс кивает. — И голова. Голова тяжелая. Не понимаю, что происходит, говорить тяжело. Эзоп кивает. Все, что нужно ему, Вудс сама выдала не скрывая. Он делает шаг, стремительно сокращая расстояние между ними и снова сверлит ее взглядом. Сейчас от трупа ее не отличает ничего, а это на руку патологоанатому. Эзопу понятна человеческая природа только когда объект изучения не дышит. А сейчас Вудс практически не отличить от мертвого тела. Он уверен, что если тот возьмет ее за руку, поднимет ее, а потом отпустит, то рука просто упадет вниз, так как мышцы в полном ауте. К тому же, она сама призналась, что мало соображает. Эзоп смотрит в ее зеленые глаза, наблюдая как широкие зрачки, под которыми едва видно радужку, бегают не в силах поймать взгляд Карла. Они даже не живые. Действительно ходячий труп. Эмма не понимает, чего он от нее хочет. Карл только приподнимает уголки губ, тут же отпуская их. Работник морга медленно тянет руку к пряди у лица Вудс, аккуратно проводя ладонью вниз. Он подносит локон к носу, вдыхая, наверное, самый любимый запах, после формалина. Сигареты, бухло и какой-то мужской шампунь. И нет ничего обожаемее, чем этот запах. Ее запах. — Ты красивая, — это все, что он говорит. — Да не пизди, — Смеется Вудс, наконец-то посмотрев своими глазками-стеклышками на него, — И не вздумай говорить, что ты имел в виду душевную красоту, потому что душа у меня ужасно уродлива. — Нет. Я про внешнюю твою оболочку, — Разумеется, он ценил в ней то, как она выглядит, до ее души, конкретно сейчас, ему нет дела. Да и в целом редко бывает. Кому интересны чувства идеальной вычислительной машины, которой все приходят подивиться лишь из-за ее навыков? — Ты красивая, — И он не видит глубже в том понимании, что мы с вами думает. Да, он может взглядом раздеть ее до костей, может увидеть, как вздымается ее грудная клетка от неровного дыхания, как ее сухожилия сокращаются, но разглядеть в этом человеке “человека” он вряд ли смог бы. Ему интересно не это. Он отпускает ее волосы, бережно взяв Вудс за подбородок. Она удивленно хлопает глазками, а лицо Карла все еще лед, который даже она не растопит. Он рассматривает ее вблизи, медленно дышит ей прямо в губы. Хоть леди Правда сейчас мало вменяема, у нее все еще работают инстинкты и рефлексы. Она странно дергается под ним, отводя взгляд. — Стой, — просит она тихо, практически умоляет. — Почему? — Задает такой глупый вопрос Карл, переходя на шепот и становясь ближе к ней. — Не правильно это, — отнекивается Эмма, пытаясь вжать шею в себя, но не выходит. И назад отойти она не может — стена, будь она неладна. — В тебе это не повышенное либидо говорит, — И он чертовски прав. Гребанные наркотики, —К чему тебе мораль сейчас, наркоша, ты уже переступила через себя, закон и ценности, так к чему это? Ты все равно не вспомнишь ничего на утро. Эмма предательски молчит. Она не хочет, чтобы это произошло. Но и брыкаться у нее сил нет. Он не говорит ничего больше, а только делает последний шаг к ней, прикасается к запретному плоду, вкушает его, пытаясь взять от этого мгновения все, что он может. Адам был изгнан из рая. Спасибо Еве. Только в отличие от них, эти двое — заведомо грешники. Эмма не реагирует никак. Прикрывает глаза, чтобы не смотреть. Удивительно, что Вудс не умеет целоваться. Не знает, что делать, да и к тому же, блять, не хочет. Ей противно, что она, оскорбленная сама собой, сейчас практически унижается перед ним, позволяя ему делать с ней все, что Эзопу вздумается. Еще более противно от того, что ее животное тело сейчас дает двойные сигналы. Голова не полностью отключена, но и в реальность действий не верит. С одной стороны, она действительно хочет ответить, и отвечает, прижимаясь чуть ближе, но с другой ее голова в полном непонимании. Любит ли она его? Почему она ставит этот вопрос первым? Потому что в ее детском мозгу люди целуются лишь поэтому. Но она ведь ничего не чувствует к нему. При имени “Эзоп Карл” в груди ее ничего не торкает, не екает, не дрожит. Пустота. Абсолютная. Первое время Леди Правда, разумеется, пытается сопротивляться, но у нее просто нет сил. Несмотря на то, что его действия не были грубы, Вудс все равно чувствует себя паршиво. Она предала себя второй раз за последние пару часов. Но она сделала это задолго до сегодняшнего дня. Она сделала это тогда, когда позволила такому человеку как Карл манипулировать ей. Она не знает ничего ни о наркотике, который он ей приносит, ни о его свойствах, пока сама на себе не испытает его, разумеется. Только он знает, в каком состоянии будет величайшая детектив Лондона в следующие несколько часов. Вы думаете, что никто не может повлиять на ход мыслей этой девушки? Ошибаетесь. Эзоп. Только он вправе решать, в каком состоянии Леди Правда явится в участок и явится ли вообще. И, как удивительно, он же будет и первым, кто попытается помочь. Эзоп и не ожидал от нее никаких ответных действий. Все, что ему нужно было, насытиться ей, снова вкусить ее, снова надругаться над ней. В каком-то смысле. Эзоп не выпускает ее из своих рук, сжимая ее талию до боли и синяка. Он точно будет. И только из-за него она может вспомнить о том, что было между ними, и то вряд ли. Он нежно проводит языком по нижнему небу, перед тем как разорвать поцелуй, перед этим облизнув ее губы. Ему достаточно. Это его доза до ближайшего триппа Эммы. Вудс совершенно не осмыслила, что сейчас произошло. Она просто стояла и не дергалась лишний раз. Но и проанализировать его действие она не могла. Почему она вообще позволяет ему так с ней поступать? Она тупо пялилась на него, пока он так же холодно и строго оглядел ее. Будто ничего действительно не было. — На твоем месте я бы вернулся домой. Уже почти утро. Помощь нужна? — Нет, — отрезает Эмма, отводя глаза. Ей не стыдно. Ей противно. В первую очередь от самой себя. Она не замечает, в какой момент Карл собирается уходить, но поднимая на него глаза видит только его спину, — Почему ты так уверен в том, что я не вспомню? — Наркотик, Правда, — говорит он, очевидно, не вдумываясь в собственные слова. Такую Леди Правду он любил. Без имени, без мыслей, без воли, без чувств. Просто красивая кукла, которую он доставал из шкафа только тогда, когда хотел сам. Он сам заводил этот механизм, сам способствовал к тому, чтобы шарниры куклы были расшатаны и слабы, чтобы в и на ее голове не было ничего, кроме красивых глазок-пуговок и сережек. Она красивая, когда податлива, когда настолько не отдает себе отчета в действиях, что даже не может дать ему отпора. Карлу все равно, испытывает ли Леди Правда к нему хоть что-то. Даже если детектив будет стоять неподвижно, как сейчас, он не отступит. Он такой же циник, как и она сама. Мог ли он сказать, что любит ее, когда никогда не считался с ее чувствами и желаниями, когда позволял себе вести себя с ней так, зная отношение Вудс к плотским влечениям, когда в очередной раз приносил ей очередной шприц? Ха. Так почему же он так уверен в том, что она ничего не вспомнит на утро? Потому что так уже было. И не раз.