Падший ангел

      Я всегда знала, что отличаюсь от других людей. Нечто особенное, безумствующее в глубине моей впечатлительной души, зримо выделяло меня среди толпы сверстников. Это подмечали все, даже случайные прохожие. Дети сторонились, взрослые указывали пальцами, обсуждая невзрачную внешность со «странными глазами». Я отчётливо слышала их тихие речи, осуждающие и отвергающие. Они словно нашёптывали мне приговор за приговором, предрекая судьбу одиночки, обвиняя маленькую девочку в несоответствии их идеалам. Всё норовили задеть за живое, не жалея в мой адрес ни выражений, ни гримас брезгливости, а мне почему-то в такие моменты хотелось пожалеть несчастных. Я чувствовала горечь в их речах, встречала опустошённые взгляды, словно нечто тёмное осушило их души, оставив после себя лишь хаос и тревожность. Я видела их насквозь, проникалась их печалью, но всё равно оставалась ими непризнанной, а потому и отверженной.       Долгое время я не могла понять, что именно определяет мою уникальность. Вернее, дефективность, как заявляли мне в лицо ребята постарше. «Что с тобой не так?», — ежедневно задавалась я вопросом, глядя на себя в зеркало. По утрам в ванной комнате меня встречало вполне обычное отражение маленькой девочки, которая внешне отличалась от других детей разве что особенно выразительным взглядом — взрослым, скорее даже мудрым, знающим такие истины, с которыми наверняка не сталкивались даже родители. В остальном же, обыкновенный ребёнок: две руки, две ноги, неизменные косички, круглые очки, прямой нос и робкая улыбка. Ничего примечательного, серенько и обыденно, однако стать частью общества у меня никак не получалось. До тех пор, пока я не начала видеть сны.       Казалось бы, что здесь необычного? Человек спит, ему снятся, допустим, его мечты или страхи. Наутро многие даже не помнят, как боролись со страшным злом или гуляли по весеннему Парижу. С теперешним ритмом жизни, после отключения десятка заведённых на раннее утро будильников, уже за счастье не забыть собственное имя! У меня же всё было иначе. Я помнила каждый свой шаг, с лёгкостью руководила собственным сознанием, иногда путешествовала в далёкие земные дали, без стеснения заводила беседы с незнакомцами, училась игре на инструментах и каким-то непостижимым образом разговаривала с животными. В этих снах я чувствовала себя солнечным лучом, к которому тянулось всё живое. Каждое утро, покидая свою персональную Вселенную под ненавистный звон будильника, я словно лишалась частички души. Однажды я даже в порыве заявила родителям, что завтра не проснусь. Помню испуганный взгляд мамы и неразборчивое бормотание папы, как вечером они долго не отпускали меня спать, а утром следующего дня вырвали из волшебного полёта задолго до звонка будильника, почему-то встречая мои возмущённые крики и горькие слёзы радостным смехом. Только со временем я узнала силу своего слова, поняла причину того переполоха и…погрузила себя в рамки, тщательно отслеживая малейшую мысль в собственной голове, не говоря уже о словах, рвущихся из глубин скованной души.       Только в десять лет мне позволили познать тайну собственной судьбы. Поведала мне её родная бабушка. Правда, я долгое время находилась в неведении, даже не подозревала, что миловидная женщина, встречающая меня на границе сна и реальности, имеет непосредственное отношение к моему роду. Пока папа не увлёкся составлением семейного древа и не подключил к этому увлекательному делу меня. В первый же вечер, пересматривая старинные фотографии, я безошибочно называла каждого на снимках по именам.       — Сергей Петрович, — воскликнула я, указывая на тучного мужчину в элегантной шляпе. — У него смешные усы. А ещё он смеётся очень громко. Тётя Лиза говорит, что дяденька в детстве маленький рупор проглотил. О! А вот и она, — кинулась к следующему изображению юной девушки, с восторгом описывая платье её мечты.       — Доченька, а откуда ты знаешь этих людей? Папа тебе всё это уже рассказывал, да? — с надеждой в глазах спросила мама.       — Не помню такого, — растерянно откликнулся отец и потянулся к стакану с наливкой.       — Почему папа? Они сами мне говорили. Мы как раз вчера с Валентиной Ивановной в саду гуляли, она мне про маленького папу рассказывала. Как ты прятался от грома под кроватью, а Мурка тебя за ноги кусала, злилась, потому что ты занимал её убежище. Меня, кстати, тоже несколько раз уже царапала, — обиженно пожаловалась я, демонстрируя удивлённым родителям несколько белых шрамов на руке. — Сама вредность, никак не привыкнет к тому, что Валентина Ивановна не только её может обнимать!       — Я так надеялась, что мы ошибаемся, — внезапно заявила мама и расплакалась, впервые позволяя мне в полной мере прочувствовать свои душевные терзания.       Мне было очень страшно. А ещё физически больно. Схватившись за голову, я дико закричала и внезапно погрузилась в кромешную тьму. Там не было ни родителей, ни Валентины Ивановны. Лишь давящее чувство одиночества и беспомощности, которое отнимало силы и опустошало изнутри. Маленький просвет появился только после того, как я сосредоточилась на собственном дыхании, как учила меня тётя Лиза. Затем услышала чей-то зов и, превозмогая дикий страх, шагнула ему навстречу. Хватило трёх робких шажков, чтобы очутиться в небольшой комнате, где горели свечи и пахло травами. Возле окна стоял дубовый стол, за которым сидела чья-то тень. Она безмолвно влекла к себе, манила теплом и нежностью. Я без сопротивления поддалась её призыву и уже через мгновение сидела напротив молодой женщины. Скатерть перед ней была усеяна разноцветными картинками, выложенными в причудливый узор вокруг чего-то серебряного. Присмотревшись, я обнаружила там свой крестик, но под изучающим взглядом голубых глаз забрать его не решилась.       — Нелегко тебе придётся, — вздохнула женщина, склонившись над столом. — Перед выбором стоять будешь. Правильный сделаешь — жить тебе жизнь долгую, пусть и отшельническую. А коль сердцу подчинишься — тьму накличешь. Ни сна тебе не видать, ни душевного покоя, — горестно качнув головой, незнакомка подняла на меня пронзительный взгляд. — Как в омут бросишься, так в нём и потонешь. Запомни!       — Запомню, — клятвенно пообещала я, совершенно не улавливая сути услышанного. — Я хочу к маме. Можно?       — Рано! Пришло время тебе узнать…       — Не хочу ничего, хочу к маме! — упрямо повторила я, с трудом сдерживая слёзы. — Отпусти!       — Терпи! И не такое терпеть придётся, — повысила голос женщина и в мгновение ока переместилась поближе ко мне. — В тебе, Катенька, — холодная рука коснулась моей щеки, — просыпается сила. Ты сама это чувствуешь, но не понимаешь, что происходит, верно?       — Жжётся, — всхлипнула я, протягивая к ней свои ладони. — Они всегда горячие, даже льдинки быстро тают. А иногда мне больно, будто в ладошках огонёк. Мне это не нравится!       — Всё дело в балансе. Ты обязана сохранять гармонию. Я тебя научу!       — А потом отпустишь к маме? — с надеждой заглянула ей в глаза и испуганно отпрянула в сторону, обнаружив вместо молодой голубоглазой женщины свою давнишнюю знакомую. — Вы?!       — Этот облик привычнее, не так ли, Катюша? — улыбнулась Валентина Ивановна. — Здравствуй, внученька! Ну что? Пришло время принимать дары, девочка.       Так я узнала, что мои предки были наделены даром исцелять. Это стало призванием рода и передавалось из поколения в поколение. С каждым разом дар становился сильнее, новый целитель расширял границы знаний и делился с признанным перенять способности своим неповторимым опытом. Силой наделялись исключительно твёрдые духом личности, потому как запреты, которые накладывались на ребёнка ещё при рождении, вынести могли только люди, обладающие исключительным бескорыстием, умеющие жертвовать собой во благо других. Любое проявление эгоизма каралось сдерживанием силы, а то и вовсе лишением дара.       — Наш род призван помогать нуждающимся. Мы лечим раны, как физические, так и душевные, — тихо говорила бабушка, пристально рассматривая мои горящие ладони. — Я знаю, ты чувствуешь чужую боль, переживания, — холодный палец скользнул по особенно пылающей линии, сорвав с моих губ вздох облегчения. — Но помочь не можешь. Тебе не доверяют. Боятся. Но страх скрывают за насмешками. Это всё временно. Как только научишься управлять энергией, всё изменится.       — Я найду друзей? — не веря в услышанное, шёпотом осмелилась задать я вопрос.       — Ты обретёшь своих людей, если перестанешь искать одобрение в лицах прохожих. Доверься своему чутью, ты сама поймёшь, кто станет частью твоей жизни. Но помни, Катенька, — спрятав мои руки в своих ладонях, бабушка подняла взгляд к моим глазам и ненадолго замолчала, будто никак не могла найти нужных слов. — Ты обязана быть частью этого мира. Целительство должно стать твоим призванием! Слышишь? Не допускай ошибок предков, не расточай свою светлую душу на соблазны. Их будет много, девочка, — горькая улыбка коснулась её губ, голубые глаза метнулись к разноцветным карточкам на столе, — очень много! И только от тебя будет зависеть дальнейшая судьба нашего дара.       Со временем я пойму, насколько тяжёлое бремя было возложено на мои плечи. Проживая каждый день в борьбе за собственное существование, придёт осознание, что я всего лишь человек. Пусть немного сильнее других, но всё же обыкновенный земной житель со своими проблемами, переживаниями и страхами, который не имеет права концентрироваться только на себе. Мне не позволяли забыть о своей сути. Всякий раз, когда я пыталась изменить собственную судьбу, нечто извне погружало меня в темноту, окутывало холодом и не отпускало из цепких лап одиночества до тех пор, пока не возникала потребность в моих силах.       Мир нуждался в исцелении. А я…я всего лишь хотела быть кому-то нужной без оглядки на своё предназначение.