For the love of god

Он был в восторге. Лишь однажды увидев город, Эдгар понял, к чему будет стремиться всю свою жизнь. Его удивляло, восхищало и завораживало буквально все: неоновые, разбитые и грязные вывески баров, не сильно контрастирующие с жилыми и забитыми многоэтажками; толпы незнакомых людей, вечно мелькающих перед глазами, и ведь каждый из них — со своим стилем, голосом, манерами, странностями; поражали огромные, серьезно, просто гигантские здания корпораций и торговых центров; маленькие лавки, продающие всякие безделушки вроде украшений и свечей, бок о бок с ними — подпольные заведения с незаконной продукцией в виде дискет с запрещенными брейндансами, некачественных имплантов, некоторых видов оружия; даже машины в городе — все они явно новее и мощнее, чем в его клане. Юный Эдгар уже обожал не только сам мегаполис, но и то необычное, странное, незабываемое ощущение, которое возникало при одном лишь упоминании чарующего Уэстлэма. Именно такой парень видел свободу, в понимании соплеменников являющейся каторгой: в клубах, кишащих всевозможными бандами, в наркоманах на асфальте, выпрашивающих пару евродолларов на хлорметафен, в огромных высотках мегакорпорации в самом центре, которые, словно гиганты, вызывали необъяснимую панику, если подойти чуть ближе. Да даже, черт возьми, в нетраннерах, бережно охраняемых своими работодателями в безуспешных попытках обезопасить данные компаний и заведений. Все это вселяло какое-то чувство надежды: здесь, именно здесь, а не в пустыне за десятки километров от хоть какой-то цивилизации строится новое будущее человечества, новый виток жизни, новая эпоха. Может быть, дальше все будет только хуже, но тут точно будет. Эдгар доставлял мелкий заказ с ценным грузом. Белль попросила, чтобы он, ради всего святого, не потерялся. Чуть позже Эд понял, что хочет уйти из клана. Серьезно, для кочевника просто позор — мечтать о подобном. Но себя перебороть Эдгар был не в силах: с каждым днем, неделей, месяцем навязчивое желание только усиливалось. Терпеть не мог постоянную жару, песок, каких-то заказчиков, трейлер, в котором жил с тетей, абсолютную скуку. Невыносимо было каждый день видеть одно и то же, невыносимо было встречать одни и те же лица утром, невыносимо было попросту существовать в таком вакууме, куполе, который клан Делаторра, подобно многим другим общинам кочевников, образовал вокруг себя. Это странно: прожив без малого чуть больше двадцати лет в своей общине, ты привыкаешь к такому размеренному ритму жизни. Он не кажется чем-то плохим, или, может, отталкивающим, однако уже давно, как назло, Эдгар открыл для себя другой мир. И этот мир явно нравился ему больше нынешнего. Тяготило все, даже то, что ранее казалось веселым. Колетт — единственный человек, способный удержать его в клане — и та за все время своего пребывания в клане часто выбиралась в город, потому что была опытнее и смышленее друга, чему он завидовал. Явно хотелось чего-то большего, чем небольших заданий в пригороде и далеко за пределами мегаполиса. Вообще, Эдгар, как принято говорить, загорелся мечтой: в его глазах она была настолько грандиозной, что сравниться могла только с амбициями корпоратов, которые в попытках занять место под солнцем не жалели ничего, будь то деньги, репутация или даже люди. Желание жить в городе было слишком велико. Каждый шаг, каждый вдох, каждый шелест в Уэстлэме вызывал трепет и неподдельное восхищение, которых никогда ранее не возникало из-за жизни в пустыне. Иногда он задумывался, не слишком ли опрометчив? Не торопит ли события, пытаясь броситься в омут с головой? Ответа находить не хотелось. Возможно, Эдгар ненавидел себя за такие мысли. Он ненавидел и конкретных людей. Но точно так же он мог сказать о своем клане, хотя упорно старался не думать о настолько страшных вещах, ведь Делаторра был его единственной семьей. — Слушай, сходишь к главе в ближайшие минут десять? Там что-то случилось, что ли, но тебя попросили подойти, — Белль тяжело вздыхает, сидя с запрокинутыми на стол ногами и продолжая пить что-то, по запаху напоминающее алкоголь, — Да и расскажи заодно, как вернешься, по какой причине зовут. Не помню, чтобы твое имя где-то упоминали. — У них людей других нет? Если это опять что-то с помощью фермерам, я вздернусь. — Женщина смеется, а Эд раздраженно поднимается с пола, отряхивая черные джинсы, и направляется к выходу из трейлера, — Передать что-нибудь Байрону? — С этим я как-нибудь сама справлюсь. Беги давай, а то милый дядя-пасечник без тебя уже не сможет. Конечно, если предложат очередное задание с «поливом, удобрением, орошением и прочим говном», Эдгар не посмеет отказаться. Выбора нет, да и денег надо, как ни крути. Все-таки надежда была на лучшее: грузоперевозки, доставка, сопровождение и тому подобное. То есть, надежда была на любую работу, кроме как с землей. Не получалось у него и выстроить хорошие отношения с владельцами этих ферм, но черт его знает, с чем все связано — с конфликтностью самого Эда или чрезмерной упертостью стариков. Глава же, по обыкновению, находился в середине стоянки, разговаривая со своим непосредственным заместителем и, как всегда, активно жестикулировал руками. Байрон — важнейшая единица западного племени клана Делаторра — прежде всего был опорой и залогом процветания общины. Не было ни единого сомнения, что без этого старика сейчас не было бы ни репутации, ни людей, ни денег, ни даже самого клана. Как двигатель в машине — нет его, нет и возможности двигаться дальше. Он вызывал огромное уважение у всего старшего поколения в клане. Именного старшего: общаясь со сверстниками, Эдгар понял, что они не разделяют позиции старших, хотя и безоговорочно их уважают. Причины тому были. Из клана Делаторра, как, наверное, и из любого другого клана, было трудно уйти. Не невозможно, но трудно. Попытку простого побега никто не исключал — однако, как минимум, некоторые консервативные члены общины, вполне оправданно посчитав такие действия предательством, могли убить беглеца при наличии любой наводки о его местоположении. Наказания за этим, по неведомой причине, не следовало. Скорее наоборот: убийства бывших соплеменников негласно поощрялись. Так же тебя могли исключить из клана, если ты нарушил какие-либо традиции или правила. Тут, скорее, дорога уже только в Ад. Эдгар знал, что его родители однажды покинули клан (каким образом — неизвестно) и оставили мальчика на попечение его тети, которая, как выяснилось позже, с детьми обращаться не умела от слова совсем. Да и сейчас не умеет, раз уж на то пошло. Большее негодование вызывало другое. Именно в их клане существует закон, или, как его называют сами кочевники, постулат о «финансовой обеспеченности». Попросту налог. Семьдесят один процент от всех твоих доходов — с заказов, работы, если таковая имеется, подработки, небольших миссий — все на благо общины. За этим усердно следят. Вместе с тем никто не посмеет тратить деньги клана исключительно на себя. Даже Байрон, что является несомненным плюсом. Клан предоставил тебе жилье, пропитание, иногда даже жизненно важные вещи, лекарства и небольшую работенку. В свою очередь, будь добр, отплати ему своим трудом… и деньгами. Прискорбно. — Вот и ты. — мужчина приветливо улыбается, поворачиваясь лицом к собеседнику, — Колетт скоро появится, неполадки с оборудованием у Шелли. Из-за спины Байрона выглядывает высокий мужчина, заметно сузивший глаза из-за солнца, и улыбается только что прибывшему парню. На улыбку этот жест не похож вовсе: звериный оскал, пропитанный властью и самодовольством. Эд не отводит глаз, стараясь ответить тем же, и с вызовом поднимает брови. Он знает, что сейчас человек напротив ничего не сделает. Но губы непроизвольно вытягиваются в тонкую линию, а в голове проносятся мысли о возможном наказании за такое неуважение уже после встречи с главой. Мужчина еще некоторое время пристально смотрит, после чего разворачивается и уходит в трейлер. Эдгар в очередной раз отметил, что не хочет жить так. Не хочет жить в вечной негласной борьбе за свою уязвленную гордость. — Все в порядке? — больше для того, чтобы обратить на себя внимание, спрашивает глава и вопросительно поднимает бровь. Парень не сразу находится с ответом. — Виноват. Летт тоже на задание? Со мной? — ферма отменяется, и любой, по мнению Эдгара, был бы этому невероятно рад; на так нелюбимые им задания всегда отправляют в одиночку — в противном случае задания слишком невыгодны. Неожиданная неприятная встреча сводит улыбку на нет. — Разве Белль не передала тебе? Вы едете в Уэст. Заберете кое-какой груз и сразу же обратно, — Байрон нажимает на сенсор у виска и быстро что-то просматривает, прищурив глаза, — желательно управиться до одиннадцати вечера. Байрон мог не продолжать. После заветных слов Эдгар, как маленький ребенок, трясет головой, отгоняя все отвратительные мысли. Довольно ухмыляется и встает в привычную позу, скрещивая руки на груди. День явно удался. Более того, он будет проведен в компании лучшей подруги, которая наверняка уже нашла много тем для разговоров за ту неделю, что они не виделись. Неведомые восторг и трепет переполняли парня, сбивая с мыслей, но он упорно старался вслушаться в слова главы и лишь кивал на комментарии к предстоящему заказу. Вскоре подошла сама Колетт: как обычно, растрепанная, взъерошенная и на взводе, нацепившая всеми любимую (конкретно у нее — красную) джинсовку с эмблемой клана и голубую кофту, рукава которой всегда болтались ниже кончиков пальцев, благо, сейчас она наконец-то их закатала. Погода для такой одежды и правда была не лучшая — около двадцати семи градусов по цельсию. Сама девушка вступила в клан Делаторра самостоятельно, лет в четырнадцать, как выяснилось позже — из-за проблем с малочисленной бандой ее родного города в другом штате. Она рассказала подробности этой истории лишь нескольким людям — Байрону, как главе ее будущего клана, Шелли, как приютившей в свой трейлер приятельнице, и Эдгару — через два года, когда поняла, что может доверить ему даже больше, чем свою жизнь. — Привет-привет! Готов выдвигаться? — как ни в чем не бывало спрашивает Колетт, пытаясь привести причёску в порядок, — Выезжаем где-то через полчаса, не опаздывай, пожалуйста. — снова мило улыбается, а взгляд цепляется за ее передние острые зубы: Летт никогда не говорила, делала ли модификацию или что-то в этом роде, но, признаться честно, выглядит невероятно эффектно. — Новая инфа. Часть отвезете в бар на седьмой. — Байрон снова что-то читает, просматривая детали заказа, — По ситуации посмотрим. Я перешлю все, что могу, в дороге ознакомьтесь. Дело несложное, справитесь часа за два. В случае ЧП я на связи. На довольно важные слова, сказанные в его сторону, Эд кивал, устремив взгляд в никуда, но все еще изо всех сил старался не пропускать речи главы мимо ушей. Он верит в прекрасно проведенный вечер и, пытаясь собрать мысли в голове в кучу, грезит о продвижениях в деле о переезде. Хоть каких-нибудь: понимает, что времени сегодня в обрез и действенного плана у него, конечно же, нет. Но Эдгар верит в себя. — В принципе, моей целью было просто уведомить о задании и отправить данные, так что можете расходиться, если вопросов нет. — Отрицательно мотнув головой, Колетт смотрит на друга. Тот молчит. Байрон, кивнув на прощание, отходит. Эдгар идет обратно в трейлер, даже не перекинувшись парой слов с подругой, которая после ухода главы сразу перестала улыбаться. Она смотрит на Эда с непониманием, при этом одним своим видом показывая сильное разочарование, после разворачивается и уходит к себе. Парень надеется поговорить в машине. По обыкновению она прожужжит ему все уши со своими сплетнями и интрижками, от чего Эд, может быть, порядком устал. Несмотря на его полную незаинтересованность в данных темах он никогда не перебивал подругу, всегда терпеливо слушал и пытался помочь, что, вообще-то, не было в его духе. Может быть, из-за такого отношения со своей стороны Эдгар чувствовал себя плохим другом, но честно старался исправиться. В жизни кочевников есть существенный и неоспоримый плюс: возможность в любой момент жизни найти настоящих приятелей, товарищей, близких друзей и небезосновательная надежда на их помощь. Сплоченность клана сильно способствовала укреплению связей между, как принято было называть их в клане Делаторра, братьями и сестрами. В любом крупном городе такой ситуации не наблюдалось: к сожалению, та атмосфера, манящая Эдгара уже некоторое время, накладывала свои ограничения. Но оставаться в клане он просто не мог. Точно так же, как не мог перестать чувствовать себя предателем.

***

Белль все так же сидела за столом, не убирая с него ног, однако уже читала какую-то явно отжившую свой век книгу. На это, как минимум, указывало отсутствие обложки, порванные страницы и держащийся на последних нитках переплет. Выглядело не то, что странно, а даже удивительно: тетя никогда не отличалась любовью к литературе и искусству, предпочитая что-то более приземленное в виде сериалов и находящихся в открытом доступе брейндансов. Признаться честно, Эд даже не знал, что у них в трейлере есть книги. — И о чем там? — он кивает головой в сторону остатков книжки, после чего подходит к выдвижному ящику под узкой кроватью и вытаскивает кое-какие вещи. Среди них есть такой привычный по своей форме светло-зеленый пистолет, ласково названный «Спайком» — подарок от лучшей подруги, припрятанная пачка денег (совсем немного по меркам нормальной жизни, однако кочевникам жалкие несколько тысяч евродолларов не всегда можно накопить), и, конечно, зажигалку для Колетт — свою эта дурочка вечно теряла. — Да хрен его знает. Я ж только начала. — некоторое время Белль молчит, вчитываясь в слова, — Какой-то роман, судя по всему. — Расскажешь, как дочитаешь. Мне интересно, что настолько сильно приглянусь тебе в… книге, — последнее слово выделяется некой выразительной интонацией, усмешкой, но не упрёком — чего, а своеобразного уважения к своей тете у Эдгара не отнять, — Никогда не видел, чтобы ты читала. — Совсем за отброса меня считаешь, малой? Я еще и не на такое способна! — она заливисто смеется. Смех у нее приятный, громкий, искренний, настолько привычный и близкий Эдгару, что моментально появляется желание сесть с тетей, как когда-то в детстве, и слушать, как она, бормоча что-то под нос, рисует на карте соседнего города линии, подписывает цифры и обводит определенные участки в кружочки. Отсылает Байрону письма с описанием маршрутов, сверяется с присланными графиками, тихо матерится и, заметив племянника, взъерошивает длинные волосы на его голове. Мелькает мысль, что, может быть, Белль он когда-нибудь увидеть уже совсем не сможет. Становится горько, неприятно, просто-напросто стыдно перед родным человеком за еще даже не совершенные действия. После он, скорее всего, возненавидит себя. — Еду в город, не теряй.

***

— Я могу надеяться, что ты взяла нормальное оружие, а не тот детский пистолетик? — Нет, знаешь, отбиваться от какой-нибудь банды буду пневматикой, — Колетт корчит рожицу, — Я с ней только по клану хожу, Эд, не глупи. Друзья, снова шуточно друг над другом издеваясь, садятся в машину, будто бы вышедшую из какой-то постапокалиптики (однако же, не является ли их мир таковым сейчас?): всю в царапинах, вмятинах, пятнах и пыли. Внутри она по-прежнему оставляет желать лучшего: потертые тканевые сидения, на которых, по виду, каталось не одно поколение кочевников, грязная приборка и забитый мусором бардачок, лишний раз не открывающийся во избежание казусов. Жарко, душно, невыносимо противно. Но что делать? Намного лучше вскапывания грядок или сбора урожая. Эд про себя матерится: казалось бы, кочевники — всю жизнь связывают с машинами — а среди транспорта есть и такое дерьмо. — Представляешь? Целая толпа людей собирается, только чтобы поглядеть, как она задания раздает. Звезда в своем клубе. — Колетт, не без восхищения рассказывая о какой-то женщине из «Известия», осматривала машину на предмет видимых повреждений, — А мы сегодня вживую на нее посмотрим. Я, конечно, и так болтала с ней пару раз и все такое, но это было в том году, когда она только стала фиксером . Гордость так и прет. — Если мы у нее смостоятельно задание возьмем, то клан об этом всегда узнает? Не слышал, чтобы кто-то из наших таким занимался. — Эдгар садится за руль, без особого усердия протирая рукой панель приборов, но внимательно слушая, с какой интонацией подруга произнесет свой ответ. Если, конечно, ответит вообще. Она мнется: этот факт сразу выдает ее взгляд, заметавшийся по дороге в попытках зациклиться на каком-нибудь камне с пыльной обочины, а так же тихое бурчание себе под нос с целью формулировки ответа: — Я тебе что скажу, — девушка, став заметно тише, садится в машину и закрывает за собой дверь с громким хлопком, — Если хочешь выручить денег, то такие дела, если и проворачивают, то молча. С доплатой фиксеру. Что сделают в клане, если узнают о подобных действиях с твоей стороны, не могу сказать, но будь аккуратнее с расспросами. Ради твоего же блага. — Спасибо. — Ради всего святого, Эд, не… не делай никаких глупостей, — Колетт отворачивается к окну, руками вцепившись в рабочие штаны, и некоторое время молчит, собираясь с мыслями. — Знаю, что мысль о задании звучит заманчиво, но… Ну, не забывай о последствиях. Эдгар удивленно смотрит на подругу, которая, нарочно избегая его взгляда, уже сидела от него вполоборота. Совершенно необычной казалась сейчас не столько ситуация, сколько тот факт, что в ней оказался такой человек, как Колетт: она выглядела напряженно, словно в любой момент готова была сорваться даже на лучшего друга. Быть может, усталость от постоянной работы за пределами клана, странное поведение друга и эта жертвенность по отношению к другим дают о себе знать. Другого объяснения не было. — Мы живем в клане кочевников. И, конечно, не знаю, как у других, но у нас, наряду с простыми законами, есть запреты. — она нервно посмеивается, еще сильнее сжимая ткань в руках, — И наказания в случае неповиновения. Ладно, это ты и так знаешь, конечно, — Колетт мимолетно оборачивается, посылая вымученную улыбку, — В последнее время периодически ставишь в тупик с подобными вопросами. Не принимай близко к сердцу, поволнуюсь немного и перестану. Всегда же так. — Летт. Даже если что-то произойдет, ты узнаешь об этом первой. Это же просто ради денег. — Эдгар заводит машину, пытаясь придумать более убедительный ответ, и нервно постукивает кончиками пальцев по рулю. Никто не решается продолжить говорить: любые недомолвки сейчас, словно спасательный круг, не дают утонуть в омуте собственных чувств и переживаний за единственного близкого человека. Все же нужно закончить. Нельзя так — правда, нельзя, невыносимо заставлять переживать и без того напуганную происходящим Летт. Эд, в порыве решимости, готовый разъясниться здесь и сейчас, открывает рот, произносит тихое «Ты знаешь, тут ведь…» и замолкает. Подруга прерывает неудавшийся монолог. — Надеюсь, я когда-нибудь смогу понять твою тягу к городам. Перед тем, как сделаешь очередную глупость, — нервно смеется, и слышно, что заплакать готова от обиды, — Не могу жить так, зная, что ты можешь с легкостью нажить себе миллиард проблем. Около двадцати минут едут в полной тишине. Колетт, так более не повернувшись лицом к другу, успела задремать, при этом тихо посапывая. До пункта назначения оставалось километров пятнадцать. Конечно, парень надеялся на незамысловатые беседы в дороге, а получилось, по правде сказать, отвратительное мероприятие. Хотел рассказать подруге все, как есть, потому что Летт и так обладала некоторым объемом информации, хоть и не понимала столько же, сколько и сам Эдгар. В то же время существовали навязчивые мысли, заставляющие угасать последние искры решимости: было чувство, что после своего рассказа он заставит подругу переживать о нем еще больше. Тревожить бедную, порядком уставшую от работы в последние месяцы Колетт не то, что не хотелось, а даже запрещалось самому себе на подсознательном уровне, потому что, черт возьми, ее отзывчивостью пользуются абсолютно все в клане. Этого не замечают (может, не хотят замечать вовсе), но делают. Эд не хотел быть такой сволочью. По крайней мере, не мог так поступить для начала лишь из уважения к себе и, собственно, из глубокой привязанности к названной сестре.

***

— Мы приехали, пожалуйста, просыпайся, — почувствовав слабые толчки в плечо, а потом, наконец, услышав чужой голос, заспанная и расстроенная Колетт открывает дверь и выходит из машины. — Так спать хотелось, блин, не могу уже, — она вздыхает, пытаясь размять плечи и руки, но всю усталость словно рукой снимает, когда вывеска бара «Известие о смерти» светит замершей от восторга девушке прямо в лицо. Баннер неоново-зеленый, со странной лисой такого же цвета сверху, у которой глаза, понятно, конечно, не из настоящих — но из бриллиантов. Эту лису часто рисовали в подворотнях и на зданиях других баров, а ради чего — знали лишь те, кто таким занимался. — Охренеть! Ты когда успел сюда приехать? — Колетт, повысив голос, восторженно смотрит на друга. — Ты проспала час. Успел и груз забрать, и сюда доехать, — он достает один большой металлический ящик, по виду слишком тяжелый для такого человека, как Эд. При этом, все еще к удивлению Летт, парень легко ставит его на дорогу перед входом в бар, — Они тяжелые, будь осторожна. — Да без проблем! Я уже не могу, так хочу зайти внутрь, представляешь, если мы там саму Лолу увидим? Интересно, она меня помнит? Нет, наверное, но все же? Круто было бы. — девушка хватает, а, точнее, пытается схватить ящик из машины, но предмет и правда довольно тяжелый — приходится сбавить обороты, осторожно вытаскивая груз и устанавливая его рядом с первым. Эдгар приподнимает уголки губ, мысленно списав резкие перемены в настроении подруги на сильное волнение. В глубине души остается неприятное и давящее чувство незаконченности, но портить и без того тяжелый для Колетт вечер не хочется вовсе. Выгрузив весь необходимый товар, они ждут, пока подойдут работники клуба и помогут отнести все внутрь. Парня едва ли не трясет: пока подруга видела десятый сон, он все время оглядывался по сторонам, наблюдая за городом. Упускать такую возможность было бы глупо: Уэст поражал не только своими масштабами, но и красотой отдельных районов. Сейчас же кочевники оказываются внутри бара: приглушенный сине-зеленый свет от подсветок у барной стойки, столиков и в виде декора на стенах абсолютно точно передает нужную этому месту атмосферу свободы и некого покоя. Одинокие девушки, увлеченно беседовавшие с роботами-барменами, вывеска с алкогольной картой, металлические светло-серые стулья, по высоте доходившие до бедер. Какие-то компании людей, судя по одежде, из одной банды, громко говорили, создавая при этом много шума; но более всего выделялась комната в специальной зоне, у которой, помимо небольшой очереди, стояли двое мужчин с имплантами на нижней половине лица, очевидно, нанятые в качестве охранников. Им нужно было именно туда: Лола — непосредственная хозяйка «Известия о смерти» и популярный фиксер, о которой, наверное, сейчас слышал каждый второй в секторе — была их заказчицей и клиенткой, потому для благополучного завершения дела необходимо увидеться с ней лично. Но Колетт, перед этим рассмотрев каждого человека в очереди, будто бы только что осознала все происходящее и сразу странно съежилась, встала за спину друга, подталкивая его к проходу: — Знаешь, мне… очень страшно стало, давай ты? Тут постою, посмотрю на тебя. Как-нибудь в другой раз смогу с ней увидеться. — Ты серьезно? Так рвалась сюда, и по итогу никуда не идешь? — не могло быть все так просто. Не у Летт, как минимум, потому что при всей своей открытости и добродушности она была не глупа и уж точно не боязлива. Что-то придумала. — Да, Эд, я пока тут посижу. Но-о, если вдруг ты кого-то случайно убьешь, то зови! В беде не брошу. Его пропускают без каких-либо проблем: вероятно, персонал сообщил об их приезде. В небольшой очереди сзади слышны недовольные возгласы странно выглядящего паренька в розовом бомбере и с… имплантом? Что это вообще? Странной звездой-глазом на лбу. За матовыми стеклянными дверьми находилась комната, выкрашенная в темно-серый свет, единственным освещением которой, как во всем остальном баре, служили светодиодные ленты и маленькие лампочки. Однако они были яркие, белого цвета, хаотично разбросанные по стенам и потолку, тем самым напоминая звездное небо в пустыне. Освещения было достаточно: явно не хватало для письменной работы, но для бара — самое то. На темном диване, перетянутом синтетической кожей, положив ногу на ногу, сидела сама Лола. Перед ней стоял маленький стеклянный столик, на нем — стеклянная пепельница, пистолет, пачка дорогих сигарет и странный пульт. Женщина была одета в блестящее ярко-розовое обтягивающее платье, едва ли достающее до середины бедер, с глубоким вырезом на груди и подпоясанное темным ремнем. На ногах — такого же темного цвета сапоги до колена, на кистях рук — перчатки, из-под которых выглядывали металлические пластины предплечий. Лола читала, всматриваясь в голограмму от браслета на левой руке. Короткие кислотно-зеленые волосы, с правой стороны заправленные за уши, были уложены, без преувеличения, идеально. В целом, дама выглядела так, будто не жила на улицах преступного города десятилетиями, а просто пришла в любимый бар в качестве популярной музыкантки или актрисы. Наконец-то оторвавшись от текстов и фотографий с голограммы, Лола обращает внимание на незнакомого ей парня, чуть прищурив глаза: — А, ты доставляешь груз? Пришел отчитаться? — фиксер, чуть приподняв уголки губ в качестве улыбки, с какой-то надменностью в голосе спрашивает порядком уставшего от таких, да и, наверное, в принципе от людей Эдгара. — Да. Все на месте. Уже занесли в бар. Осталась оплата и… — он с тревогой на сердце пытается вспомнить, что же еще требовал Байрон в своем сообщении, которое отослал около часа назад. — Все деньги уже у твоего главы, а «Альтерна» — у подружки в зале, — Лола перебивает кочевника, не особо пытаясь вникнуть в его слова, — Тебя поняла. Что-то еще? — Нет. — Эд раздраженно отзывается, собираясь как можно скорее уйти из помещения. Но тут как током прошибает. Она, черт возьми, фиксер. Блядский фиксер! Как же Эдгар раньше об этом не подумал? Сейчас, прямо сейчас ему выпал идеальный шанс взять себе ебучее задание, накопить денег, никому их не отдавать и свалить к чертовой матери из сраного трейлера. Конечно, он не хотел действовать опрометчиво, потому что идеальный шанс не давал начало идеальному плану, который, в принципе-то, отсутствовал. Но возможно ли хотя бы попытаться положить начало исполнению желаемого? Он зажмурился, стиснув зубы, и повернулся обратно к Лоле, вернувшейся к чтению неопределенных данных, новостей и документов. Подумал еще раз: стоит ли вся его жизнь таких переживаний? Стоит ли сейчас делать что-то в призрачной надежде на успех, или лучше поступить так, как должен поступить кочевник: переждать, смирившись с вечными переездами с пустыни в пустыню лет до пятидесяти, а потом, из лучших побуждений, застрелиться? Такой вариант, вызванный крайним отчаянием, Эдгару не понравился. Еще больше ему не понравилось думать о предательстве, и он, в попытках заглушить эти мысли, медленно, но уверенно выдает: — Все-таки, кое-что есть.