***
Вот чёрт. Твою же мать. Конечно. Байрон не мог прийти единственным из своего клана. Но кто знал, с кем именно он пойдёт? Рыжие волосы коренастой Пэм, подпрыгивающие при беге, похожи на знак приближающейся опасности, а ее пистолет с изогнутой рукоятью — на быструю смерть. Но Эдгар не шевелится и продолжает молча наблюдать за пятном крови, растекающимся под желто-фиолетовым комбинезоном, и за тем, как Ворон, вооружаясь все тем же неизвестным метательным оружием, поднимает руку вверх. — Стой ты, — обрывает его действие кочевник, смутно сообразив, кого мельком увидел перед собой. Пэм же озлобленно рычит и стреляет, но, к счастью, из-за неустойчивости своего положения промахивается. К горлу подступает ком, и напарники прижимаются вплотную к стене, хотя к тому моменту женщина уже смогла их разглядеть. — Эдгар! Сукин сын. — Пэм, запыхавшись, скрывается за углом; но Эд чувствует, что никуда дальше она уходить не собирается. — Какого хрена ты наделал? Эдгар с пеленой непонимания и решимости перед глазами молчит. — Выходи! Объясни, что, блять, происходит! — Разве ты сама не видишь? — громко отвечает кочевнице Эдгар, тотчас же испугавшись, что сюда могут прийти люди «Гоэтии». — Я не понимаю, какого хуя ты продолжаешь портить нам жизнь после побега. — Слышится неясный шорох и топот ботинок. Пэм приближается. Ворон заносит руку со своим оружием вверх, но Эдгар снова грубо его одергивает, удивляясь, откуда вообще набрался такой смелости. Цедит тихое «Дай нам переговорить» и подается вперед. И тотчас же оказывается прямо перед широкой грудью бывшей соплеменницы, которая от неожиданности толкает Эда и делает два больших шага назад, держа пистолет наготове. Повисает напряженная тишина, потому что Эдгар, в торопях вытащив свой пистолет, так и оставил держать его дулом вниз. — Я пытаюсь спасти вас от Байрона, — медленно начинает парень и осторожно поднимает оружие. — Направишь на меня — тут же пристрелю. — Пэм, даже зная, что Эдгар сейчас не один, совершенно спокойно бросает эту угрозу и продолжает. — Байрон пытается спасти нас от тебя. Ты ведь помнишь, по чьей вине убили Белль? — Белла погибла от его рук! — Эдгар рассерженно вскидывает пистолет и в порыве гнева сжимает его в руках. Громкий хлопок. Прямо под ногами появляется дым, вмятина от пули и сама пуля, отлетевшая чуть поодаль. — Опусти пушку, Эдгар. Иначе я выстрелю еще раз. Эд слушается. — Ты сам виноват в том, что произошло. И в том, что Колетт сейчас под строгим надзором, тоже. — Что с ней? — Убьют. — Пэм разочарованно качает головой. — Объясни, почему ты сейчас здесь. — Убить Байрона. — Стараясь поддерживать заранее проигранный шанс на перемирие, Эдгар прокручивает злосчастное «убьют» в голове больше, чем следовало бы. А если он справится — лучшая подруга будет спасена. Будет спасен Эдгар, прекратит подставляться Фэнг, станет легче Шелли. Всему клану. Следует только показать им, что корпорация, владеющая Уэстлэмом, может выйти на след Делаторра. — Ты ведь не знаешь ничего о том, что он творил! — Он защищал наш клан, неблагодарный кусок дерьма! — сбоку Эдгара Ворон настороженно косится влево и жестами просит покончить с собеседницей. Кочевник не слушается. — Он сотрудничал с Накамурой. — Эд, не выдержав напряжения, бросает свой пистолет под ноги Пэм и поднимает полные ярости глаза. — У меня на руках абсолютно все данные, подтверждающие это, а ты, блять, защищаешь его! — Это не принесет опасности клану. — Череда последних событий племени — его заслуга. Ранний переезд, убийство Мортиса и налет наемников тоже. — Кочевник делает шаг вперед, отчего-то слишком уверенно заявляя, что Пэм не выстрелит в него. Так и происходит. — Он самолично убил лучшего картографа в клане, почти подверг церемонии казни молодую девушку и, как последний трус, сейчас просит покровительства Гоэтии потому, что хочет убедиться в своей безнаказанности. Ворон не выдерживает и вырывается вперед, на ходу замахиваясь острым клинком и целясь прямиком в шею слегка растерянной женщины. У Эдгара же от такой безрассудности темнеет перед глазами, и он осознает совершенно бесполезный факт: черт, какие же его напарники — все как один — нетерпеливые идиоты. Но когда на месте Ворона находится Фэнг, не совсем погрязший в собственном безрассудстве, делать что-то в разы легче. И бороться с озлобленным взбалмошным парнем — наверняка младше Эдгара, кстати — было бы тоже легче. Эдгар видит, как кожу на лице Пэм разрывает острым лезвием, потом замечает, как она отшатывается и хватается за рану и пытается сдержать поток крови, но дальше перед ним только темные волосы и высокий голос, требующий немедленно отпустить и добить врага. — Ворон! Приди в себя! — Эд получает локтем в скулу и неприязненно кривится. — Твою же мать! Ворон, замечая перед собой пустой взгляд женщины, резко останавливается, потому что не видит в ней ответного гнева. — Отравлены, что ли? — в полубреду спрашивает кочевница и прислоняется к холодной бетонной стене затылком, пока кровь медленно стекает с ее лица. — Пэм, Пэм! — Эд растерянно отпускает напарника и подбегает к раненой. — Осторожно. — Нет, — сквозь зубы, брезгливо сплюнув на пол кровь из-за неловкого удара Эдгара, отвечает в пустоту член «Триады». — Я не успел загрузить состав в этот, — он кивает на лежащий на полу клинок, — и очень жалею. Как ни кстати — или, наоборот, словно нужный им сигнал, — дверь в одном из ответвлений коридора распахивается и снова раздается топот нескольких пар ног. Но это явно не «Триада».***
Эдгар снова бежит. В очередной раз; только теперь не спасается или, как последний трус, сбегает от опасности, а мчится навстречу неизвестности. Бежит, волнуясь о том, что Ворон всё-таки сорвется и решит убить Пэм. Но Эд просил защитить ее вместо себя; потому, после помощи в укрытии, решил добираться до пункта назначения сам. В голове путаница из всевозможных мыслей: скорая встреча с Байроном, семилетняя дочь его соплеменницы (зовут, кажется, Джесси), неожиданно острое желание увидеть драгоценную Колетт и до смешного простая мечта поцеловать Фэнга. Но поворот за поворотом, шаг за шагом, вдох за вдохом… и ничего нет. Даже нужный ему кабинет, как оказалось, пуст, а уже убитая охрана перед ним была сбродом наемников. Куда же идти? Он один посреди гигантского здания. Почему же один? Кучки людей — и даже неважно, чьей группировки именно — должны быть здесь. Но в центральном блоке пустота. И когда, как казалось, он мысленно зашел в тупик, его плеча почти невесомо касается грузная ладонь, сердце уходит в пятки, а голова наполняется сплошным «мне конец». — Быстрее, — словно в тумане цедит звучный голос и тянет Эдгара на себя Быстрее. Бежать, чтобы выжить, и бежать, чтобы скрыться от всего мира. Быстрее. И куда же? Какие-то этажи выше. Темнота, застилающая глаза то ли от страха, то ли от наконец-таки пришедшего осознания, что его могут убить хоть сейчас, хоть через пять минут, никак не уходит, и кочевник слепо следует за силуэтом и голосом. Как тогда, с Фэнгом. Но это не он. У него не такая походка, не такие очертания спины, не такой строгий и жестокий взгляд, едва видимый из-под черного капюшона. В нем нет мерзкого отвращения и пренебрежения. — Забрали с собой, как пушечное мясо, а я взяла и метнулась к вам, — девичий смех, пулеметная очередь где-то за стенами, резкий вдох, — твой друг отпустил меня и сказал отвести к главе. Ты уверен? — Ты кто? — сухо, никак не придя в себя, одними губами шепчет Эдгар и продолжает бежать вверх по еще одной лестнице. Боковым зрением видит окровавленное тело взрослого мужчины и трясет головой. — Кто ты? — теперь он слышит свой голос, окрепший и по-старому грубый. — Да ты сов… — она обрывает себя на полуслове, словно осознав, что на глупые перепалки времени как никогда мало. Дышит тяжело, так же, как и сам Эд; пролет сменяется одним из верхних этажей с нестерпимо ярким белым освещением и чистыми серыми коврами. Но, как кажется, им осталось всего ничего до момента, пока не прольется чья-то кровь, потому что за дверью на лестницу раздается грохот. — Тебе прямо! Дверью не промахнешься. — Девушка толкает кочевника вперед, а сама, высвобождая из кармана безразмерной толстовки с кучей красных пятен старый пистолет, поворачивается на сто восемьдесят градусов. — Отстреляюсь, и, если выживу, приду. Пиздуй отсюда. Эдгар даже не пытается узнать о ней что-то еще, пусть знакомый голос и подталкивает к ненужным мыслям. «Не промахнешься»? Наверное, потому, что одна половина дверей уже нараспашку, еще часть — какие-то подсобные помещения, а из той, что почти в конце коридора… раздается выстрел. А за ним длинная череда таких же — громких и устрашающих.***
Байрон, облокотившись на стол в попытке выравнять дыхание, сжимает пистолет в руке и натянуто улыбается. — Все? Последний, надеюсь? — тяжёлая усмешка прерывается коротким вдохом и выдохом. — У тебя ведь не осталось патронов. — Глава мельком скользит по окровавленным рукам человека напротив и, наверное, хочет увидеть себя в отражении металлических пластин. — Богомолы? Следующая за молчанием реакция — надменный и натянутый смех. Байрон вытирает тыльной стороной ладони тонкую нить крови с подбородка и снова облокачивается на стол. — Ну и заставил же ты меня побегать. — Хрипота в голосе слышится отчетливее. Наверное, годы уже берут свое. — У тебя минуты две, пока я отдышусь, а потом засажу последнюю пулю. Говори, если что осталось. Раненый упорно молчит и старается вдохнуть полной грудью, но ни с первой попытки, ни со второй этого не получается. В груди нестерпимо болит, а на третий вдох, судорожный и опять неудавшийся, он закашливается и пачкает густой бордовой кровью свои штаны и майку. Но держаться в сознании удается; пока не придет Эдгар, он не позволит себе умереть. Тем более не даст какому-то предателю убить его. — Ведь ты сам тогда дал координаты Мортиса? Молчание опять затягивается, но, почему-то слишком самоуверенно и неосторожно отходя от стола, Байрон не торопит свою следующую жертву. — Ну же. Тебе ведь все равно ничего не осталось, кроме как сказать пару слов напоследок? Фэнг кривится от пронзившей все тело боли и резко прижимает к груди руку, но только усугубляет проблему. Рана не смертельна; но это только пока. Всего, наверное, час, и от потери крови можно будет закрыть глаза. Навсегда; но это слово, на самом деле, отвратительно. С дыханием из его легкого выходит характерный свист, такой странный и неуместный, что корпорат даже готов посмеяться над собой. Если бы только рядом был Эдгар. Если бы был его колкий и острый взгляд, резкие, но негрубые жесты, неловко вырвавшиеся слова со случайными фактами и признаниями… Вот бы Эд увидел его сейчас. Но не для того, чтобы глупо и нелепо попрощаться, а для того, чтобы самостоятельно добить ненавистного ему человека. На самом деле, Фэнгу до невероятной боли в непростреленном сердце хочется увидеть Эдгара. Хочется взглянуть в омут любимых глаз и уверить, что все будет хорошо… потому что, черт возьми, как иначе? Пока они были вдвоем, узнавая друг друга неспешно и постепенно, то бояться не стоило. Фэнгу хочется повысить на кочевника голос с мольбой самостоятельно убить Байрона, пусть тот и не заслуживает самой простой смерти детей улиц, а потом сказать отчётливое «люблю» и не умереть. Ни в коем случае не умереть. Не сегодня. — Я понял. — Байрон, совершенно не выказывая раздражения, подходит ближе и перезаряжает пистолет. — Осталось найти второго. — Он… — Фэнг закашливается и прижимает ко рту руку, тотчас же открашивая ее кровью. — Ты… — тихий хрип и неразборчивое шипение. Боль не угасает, а только разрастается все с большей силой. Выстрел. И у него не дрожат руки. Не бегает взгляд. Байрон все так же сосредоточен и зол. Даже тогда, когда его резко одергивают вбок и приставляют к виску холодное посеребренное дуло.***
— Уебок, — цедит Эдгар, с ужасом понимая, кто сейчас находится рядом. И как он выглядит. Но возможности убедиться, что с ним, нет. На что-то большее времени не хватает. Байрон резко цепляется за предплечье Эдгара рукой и отталкивает от себя с попыткой выбить оружие из чужих рук. Эд, в страхе нажимая на курок, никак не задевает врага и устремляется в другой конец комнаты. Отсюда он обязан выйти живым. — Что же? Пришел? — Байрон смеется, но отшатывается к стене небольшого кабинета, со строгим безразличием отмечая, что патронов у него больше нет. Зато есть один-единственный враг напротив. — Поздно, Эдгар. Кочевник мечется взглядом к окровавленному пятну на белой майке. Обратно — на металлический шкаф, за которым неумело стоит Байрон, — и снова на опущенную голову со спутанными иссиня-черными волосами. — На что же ты рассчитываешь? — громкий смех поднимает внутри волну негодования. Именно его; смешанные чувства, сравнимые с чем-то невообразимо ужасным, пока теплятся глубоко в сердце. Поверить в происходящее труднее некуда. Рука с пистолетом предательски прижимается к груди, чтобы помочь восстановить сбившееся дыхание, а глава племени тотчас же пользуется этим. Все-таки, он опытнее. Строже, рациональнее и умнее. Байрон бросается вперед, и, замахиваясь рукоятью своего оружия, наотмашь бьет бывшего соплеменника в висок. Эдгар резко шагает назад, едва не упав, рукой закрывается от следующего удара и снова стреляет вслепую. Снова промахивается, а потом оружие окончательно выбивают из рук. — Эдгар, какого черта? — глава хватает дезориентированного парня за грудки, выбрасывая свой пистолет, и ловит обреченный пустой взгляд. — Зачем же ты довел все до такой точки? — Это ведь ты сам… — с трудом отвечает кочевник, брыкаясь и стараясь выбраться из крепкой хватки Байрона. — Ты убил их всех… — Ты слишком глуп, чтобы называться членом Делаторра. — Мужчина качает головой и, продолжая удерживать Эда на весу, добавляет: — Я убил его. — Кивок в сторону. Туда, где красное пятно на майке. Туда, где иссиня-черные волосы. Верить в очередной раз не хочется. — Нет! — Эдгар резко дергается, и в тот момент, когда Байрон, не ожидав такого сопротивления, едва заметно ослабляет хватку, толкает его. Дышать становится чуть легче; глава же, с ненавистью в глазах пытаясь снова схватить беглеца, получает рукой под дых и закашливается. Такой силы от парня напротив он не ожидал. И начинается беспросветный ад. Голова кружится. Лицо и руки в крови, костяшки пальцев — сбиты, а на лице Байрона все та же надменная сосредоточенность и невысказанное презрение. У Эдгара в мыслях звенящая пустота; он не смотрит туда и, надрываясь в попытке причинить Байрону ответную боль, не думает о том, что все уже тщетно. Что Фэнг мертв. Но он не мог умереть, не сказав в очередной раз какую-нибудь колкость? Не мог погибнуть так глупо. Всего-то выстрел, да? В Фэнга уже стреляли. Почему же он не мог полностью прошить свое тело какими-нибудь имплантами? Какое-то резкое движение, взмах рук и смещение всего своего веса вперёд. Байрон падает на пол.***
В одну из их последних ночей Фэнг долго и упорно молчал. Открывал рот в попытке сказать что-то, но тут же закрывал обратно и снова погружался в раздумья; перебирал руками ткань одеяла, напряженно сопел и едва заметно тянул пряди волос, ниспадающие у лица. Эдгар сидел на подоконнике, свесив с него одну ногу, и, опершись о бенную стену затылком, выпускал в грязное окно сигаретный дым. Сердце замирало при каждом движении чужих губ; дыхание обрывалось при каждом вздохе, едва слышном в этом напряженном сумраке. И все казалось таким ненастоящим: эта недосказанность, это желание сблизиться и быть рядом как можно дольше и больше, эти навязчивые мысли о том, что они оба — как чертовы благодетели — могут друг другу помочь. Исправить ситуацию одним только присутствием и движением глаз, в которых даже в темноте было видно в тысячу раз больше чувств, чем днем, когда ни один из них не боялся ошибиться. Эдгар опускал руку с сигаретой вниз, и, задумчиво наклонив голову, тушил ее о все ту же бетонную стену. Потом, осторожно спускаясь с высокого выступа, заглядывал в любимые лучистые глаза. Фэнг все так же стремился что-то сказать, но снова неуверенно опускал плечи, с сожалением улыбался и тянул руки к свету. К его свету. К Эдгару.***
Руки Байрона плотно сомкнуты на бледной худой шее. Его нос разбит, глаза заплыли сине-фиолетовыми пятнами, а рот, скривившийся в озлобленной и надменной улыбке, пестреет кровавым месивом. Эдгар старался унизить этого человека так, как только мог; с яростью вкладывал в каждый удар всю боль, осознание которой с трудом приходило в его наполненную отвращением к жизни голову, и безмолвно бил. Получал удары в ответ. Но остановился он так же резко, как замер. Кольцо мужских пальцев, сухих и цепких, сомкнулось на его шее быстро и неожиданно. Эдгару должно было быть плевать, но он, неожиданно для самого себя, прекратил. Замер. Уставился на бледный морщинистый лоб в пятнах крови — скорее всего, его собственной, — и застопоренно смотрел на неприятные складки кожи, пока его тело медленно лишалось кислорода. В руке застыл пистолет, в пылу драки подхваченный с пола; а разобрать, чей именно — Эдгара или Байрона — было невозможно. В мыслях опять один-единственный Фэнг, но он был его последней надеждой. — Что же ты не стреляешь? — глава, нарочно провоцируя оппонента, сжимает руки сильнее. — Боишься меня, Эдгар? Эд молча перемещает глаза чуть ниже — к стеклянному надменному взгляду — и его руки начинают трястись. — Последний месяц был самым трудным в жизни клана. И все из-за твоей безрассудности, — продолжает Байрон. — Ты не вынес ни единого урока. Не понял, почему я поступал так, как поступал, а потому решил убить меня. — Тихая усмешка. — А сейчас я убиваю тебя самостоятельно. Как Белль. Как этого, — он кивает в сторону стены, у которой, по-видимому, находилось тело Фэнга. Но его не было видно за опрокинутым офисным столом, — уебка. Мне ни черта не жаль, что я делал все это. Ради клана и его блага, Эдди, можно совершить даже самые отвратительные вещи. — Ты убил… их всех… потому что не мог иначе скрыть свои… ошибки… Эдгар кашляет, стараясь собрать последние силы в кулак, и поднимает руку. Рукоять пистолета опять сжимается в руке, приставленная к чужому грязному лбу, но выстрела, как и нажатия на спусковой крючок, не следует. Эд медлит, пока в глазах не начинает темнеть от нехватки воздуха. Есть ли смысл продолжать бороться? — Не стреляешь? — еще один до дрожи отвратительный смешок. — Потому что знаешь о том, что ты — чертова ошибка. Недостаток клана Делаторра. Тебе никогда не было места среди нас. — Байрон скалится и стискивает ладони окончательно. — Мне было жаль Белль. Но лишь поначалу. Она такая же лживая тварь, как и ты. Эдгар закрывает глаза, но не отпускает руки. Есть ли… смысл? Он не может выстрелить. Не может. Почему? Сам себя не поймет. Ну, впрочем, как всегда. — Бывай, Эдди. Тебя мне никогда не было жаль. Эдгар не хотел ничего этого. И умирать не хотел — но только тогда, когда рядом с ним был кто-то, понимающий всю бедственность положения. И понимающий Эдгара. Темнота не столько в глазах, сколько в сердце; зародившаяся там с появлением Мортиса и затмившая все тело с убийством Белль, она вбирала в себя самые ужасные поступки и последствия, внимала любым мыслям и принимала любые чувства. Она не была способна помочь пойти дальше. И сейчас, в боязни убить самого ненавистного ему человека, Эд понял простую истину. В этом мире выживают только те, кто сам обрекает других на страдания. Первыми же нас покидают любимые. Прощальную тишину разрывает надрывный хрип. Сиплый голос, из последних сил старающийся донести что-то столь важное и необходимое для всех в этой комнате, сразу же замолкает. А потом шелест тихого «Эдгар» где-то на подсознании переплетается со всеми мыслями, заполонившими голову. Эдгар стреляет. Стреляет тогда, когда Байрон с полной уверенностью в своей победе блаженно закрывает глаза и ждет своего звездного часа. Стреляет, когда обреченное «Эдгар» повторяется в голове снова и снова. Снова и снова. Два пулевых. Но ему ведь все нипочем, так?***
Повсюду кровь. Не только его; кровь десятков представителей Гоэтии и Триады, убивших друг друга в перестрелках, тела знакомых и незнакомых кочевников, работников центра и несколько неопознанных. Расплавленных. Эдгар вбегает в маленькое помещение и, не видя ничего, кроме ошарашенной Пэм в кругу триадцев, молит о помощи. О последнем шансе.***
Рипер медлит. Безосновательно и мучительно. Столько ненужных действий, ненужных практик и ненужного бормотания под нос. Куча каких-то приборов, которые вечно сменяют друг друга, участливая Пэм под боком и резкое «съебись» в сторону Эдгара. Но он не может уйти. Не может, потому что знает, насколько все обречено.***
Гром зовет. Как-то слишком тихо и несмело? В мыслях опять каша. Перед глазами труп Байрона с прострелянной головой, тело Фэнга с подбитой грудью, неестественная поза Беа, мимо которой Эд снова пробегал в поисках хоть кого-нибудь. И удивленное лицо Шелли, которая попадается на пути обратно. Осознание. Все или ничего. Хирургическое кресло и несмелое движение грудной клетки. А у Эдгара замирает сердце.***
Он прижимает к себе неожиданно ставшее хрупким и невесомым тело. Прижимает так сильно, как позволяет сам себе — боится повредить то немногое, что осталось целым. Эдгар чувствует на своей спине тепло таких же невесомых ладоней и сдерживает ком, подступивший к горлу. Что-то еще можно будет вернуть. — Господи. Господи, — шепчет кочевник, ни капли не коря себя, как обычно, за проявление подобных эмоций. — Твою мать. Рваный несмелый вдох над ухом. Судорожный выдох. — Какой же я идиот. Нам нельзя было… мне нельзя было… — Эдгар всхлипывает и утыкается лбом в родное плечо. На все том же кресле в подполе Грома неудобно. Но никому из них сейчас нет до этого дела. — Я так тебя люблю, Фэнг, твою же мать. Я ведь готов был дать ему себя убить. — И не в первый раз плечо корпората намокает от его слез. — У тебя на груди, знаешь, и я… я был готов застрелиться, не знал, что делать… там… — Ну же, — сипит Фэнг и измученно прикрывает глаза. Свет от лампы сверху начинает слепить. — Эд. — Да? — кочевник обеспокоенно поднимает красные от слез глаза и смотрит в те, что, казалось, потерял навсегда. Сдержать новые потоки из глаз уже не удается. — Я ведь могу остаться с тобой? — голос становится все тише, но, тем не менее, сознание проясняется. — Всегда. Навсегда. Эдгар осторожно прижимается. — Если ты уйдешь — тогда я сам тебя пристрелю. Не в таком состоянии. — Тогда, — Фэнг качает головой и, о чем-то поразмыслив, закрывает глаза, — обещаю. Ты будешь в восторге. Эдгар слепо верит словам любимого человека. Словам дорогого человека. Все правильно: с Фэнгом он будет в восторге.