В холодные склепы люди приходят,
Их строили те, кто холодов не видал,
И слышится плач, утопающий в гоготе
Тех, кто вечность не просыхал.
/The Neighborhood — Daddy Issues/
Сердце бьётся размеренно и тихо, словно боясь потревожить людей, спящих в этой тесной комнате. А они никого не боятся разбудить, да и в целом уже наверняка забыли, что такое страх. Храп с одной из соседних кроватей вдруг прерывается мерзким хлюпом и переходит в режущий слух кашель. Он постепенно стихает, и на его место приходит голос, наждачкой скребущий по ушным перепонкам. — Сан, ты тряпки сушиться повесил? — в ответ раздаётся скрип кровати и приглушённое подушкой мычание. — Какие тряпки? Я ничего не вешал, — едва разборчивое бормотание парня слышно с трудом. — Из-за тебя всё будет сырым с утра, а ты ещё пасть на меня открываешь? Иди давай, пока мать не проснулась. Сан через силу открывает глаза и поворачивается на спину, закрывая руками лицо. Узловатые пальцы сами оттягивают жёсткие пряди волос в попытке скинуть пелену сна. — Сейч-... — Ты что ли оглох? — парень жмурится, прикусив язык, и садится на постели, касаясь босыми ступнями пола. — Сейчас повешу, пап, — повторяет Сан и поднимается с кровати, зевая в кулак. Во мраке на экране коммуникатора высвечиваются цифры таймера — "0311". Разочарование маслянистой субстанцией заполняет грудную полость. Спать остаётся всего три часа, а желание идти на работу и разбираться со всем, что ломается, взрывается и не чинится дистанционно, стремится к нулю. В глазах темнота, но ноги помнят верный путь сквозь хлам и пустые бутылки на полу, которые не убираются неделями. Сан пробирается к двери и открывает её, стараясь быть как можно тише. Половицы жалобно поскрипывают от каждого шага по узкому коридору, ведущему в ванную. Запах хлорки кажется привычным как воздух, когда дверь открывается, и Сан неглубоко вдыхает. В тусклом свете лампочки виднеется старая стиральная машина. Неизвестно какими путями Чхве старший достал её, но это не имеет значения, лишь бы не пришлось стирать вещи вместе со всем сбродом, от которого можно что-нибудь подцепить. Даже если это нелегально, но умирать, как ни странно, никто не хочет. Поэтому Сан лезет в это подгнившее и заплесневелое снаружи чудо техники руками, поджав тонкие губы. Лучше так, чем по-другому, в любом случае. Бельё плюхается в ржавый тазик, который пользуют все, кому не лень. Сан даже не морщится, вжимая холодный мокрый таз себе в бок, и закрывает машинку. Он зевает, выходя из ванной, и направляется к входной двери, всё так же скрипя половицами. Ботинки вразноброд валяются у стены. «Надо бы их собрать, а то огребу, если кто-то не сможет найти второй ботинок утром», — отвлечённо думает, обуваясь. Уставшее бледное лицо обдувает тёплый ветер, когда дверь открывается, и Сан оказывается наедине с тишиной — самым приятным и редким компаньоном из всех ему доступных собеседников. Только вот в голове нет ни единой мысли. Он идёт по пыльной тропинке за покосившийся дом, сжимая замёрзшими пальцами тазик. В лунном свете едва видно тонкую бельевую верёвку. Сан оставляет бельё на старом ящике, неизвестно для чего стоящим здесь, и возводит глаза к небу. Удивительно чистое, такое далёкое от шумной Резервации №810, дикое небо. Скоро полнолуние, а звёзды находят своё отражение в тёмных глазах. Сан включает свисающую с ветки иссохшего дерева лампочку и жмурится от слишком яркого света./The Weeknd — Save Your Tears/
Сердце сотрясает грудную клетку, колотится где-то в горле, поднимаясь пульсирующими волнами адреналина напрямую в мозг. Глаза слепит от неонового розового света букв, отражающихся на влажных искусанных губах. Музыка бьёт по ушам, а вместо воздуха в клубе — душный запах дыма и изысканных парфюмов, струящийся между стеклянными колоннами цветным туманом. Из стакана причудливой тороидальной формы выплёскивается ярко-зелёного цвета жидкость. — Уён-а, идём покурим, — мурчат Чону на ухо, вцепившись в плотный материал куртки длинными острыми ногтями. Женский голос с трудом перебивает музыку, но слова всё-таки долетают до Уёна, и он идёт, ведомый, сквозь толпу. Тела в дорогих костюмах освещаются парящими под высоким потолком сферами, имитирующими то ли стайки медуз, то ли рой разноцветных светлячков в дымке. Если бы Уён видел их когда-нибудь вживую, то мог бы сказать точно. Двери на большой балкон открываются перед ними, выпуская наружу клубы дыма и музыку. Уён будто глохнет, когда двери закрываются, звуки доносятся как из-под толщи воды, давят на виски и жужжанием отдаются где-то в желудке. Спутница Чона тянет его к краю, искусственные чешуи её синего костюма мерцают в голубом свете проводов. Клуб расположен почти на самой крыше высотки с чудесным видом на другие здания, соединенные искрящимися проводами, скрывающие горизонт монолитным застеклённым хребтом, пики которого видны со всех близлежащих маленьких резерваций. Они останавливаются у стеклянных перил, и крепкая рука с длинными ногтями обвивает талию Уёна и легко достаёт из внутреннего кармана куртки пачку сигарет. — Я смотрю, кто-то любит винтаж, — мягкий смешок долетает до ушей Уёна, но не вызывает ответной реакции в груди. — Да, так и есть, — улыбка трогает блеск полных губ и быстро исчезает, как и одна сигарета из красно-белой пачки с надписью Мальборо, — как будто переносишься в конец двадцатого века и… что ты делаешь? — Да она нихера не работает, — девушка безуспешно пытается вдохнуть дым и хмурится, — чего смеёшься? Твоё старьё наверняка уже лет сто как сломалось. — Эстер, её нужно поджечь, — Уён хихикает, доставая любимую электроимпульсивную зажигалку. Он подносит её к кончику сигареты, и тот тут же вспыхивает. — Попробуй теперь. Тёмно-синяя помада чуть контрастирует с оранжевым фильтром, когда Эстер неглубоко вдыхает и выпускает изо рта тонкую струю дыма. Лёгкий порыв ветра подхватывает её и уносит вдаль, растворяя сизые разводы в серости ночного неба. — Знаешь, а в этом что-то есть. Спутница Уёна усмехается и притягивает его за руку ближе к себе, снова затягиваясь и смотря Чону в глаза. Нити напряжённого молчания повисают между губами на пару мгновений и обрываются пьяным смешком. — Эстер, хах… ты как-то уж слишком близ-… — мягкие губы девушки вдруг подаются к его приоткрытым. Дым ласкает покрытую каплями пота кожу и медленно струится вверх по бархатным изгибам лица. Короткие пряди тёмных волос ерошит порыв ветра, запутывает их в светло-лавандовых с лоскутами едкого пара. Затуманенный алкоголем мозг работает со скрипом, так что Уён запоздало отшатывается, чуть ли не спотыкаясь о собственную ногу и стремительно выныривая из терпкой дымки. — Т-так, хах, давай… давай не будем, ладно? Ты потрясная, но девушки это немного не моё, — голос резко подскакивает на октаву, а то и две. От недостатка кислорода мысли путаются, рассыпаясь голубыми искрами в глазах. Поджатые губы напротив кривятся в улыбке и выпускают порцию дыма. — Ладно, я поняла, — смуглые плечи опускаются. Уён тянется к руке девушки, но та лишь отмахивается. — Всё норм, не забивай голову. Эстер поворачивается к перилам и облокачивается на них, поднося сигарету к губам. Тяжёлый выдох срывается с губ Чона и теряется в скрипе кожаной куртки, когда Уён подходит к немного сгорбившейся фигуре и встаёт рядом. Капля сожаления разбивается о молчание, что окутывает их сигаретным дымом. Уён поднимает взгляд на небо, грязно-красное с синими проплешинами отражённого от города света. Но плавающий взгляд останавливается на мутном светлом пятне. Густая пелена туманных облаков рвётся, и несколько блёклых лучей на пару секунд пробиваются сквозь тучи. — Нихуя себе, — выдыхает Уён, всматриваясь в темноту. — Что? — Эстер вскидывает бровь, повернув голову к Чону. — Красиво как, ты видела? — щурится, в надежде снова увидеть кусочек Луны. Беспрестанный гул Резервации №810 не даёт тишине и шанса появится хотя бы на пару секунд. Только молчание, словно паук, раскачивается на липкой паутине разочарования, оплетая сетями два силуэта, коих не увидеть с земли за светящимися вывесками и смогом.