1
22 апреля 2022 г. в 18:00
Фактурная компьютерная мышь с миллионом анатомически правильных изгибов под ладонью. Ее быстрые ритмичные щелчки могли бы летать эхом по большой комнате, не будь она с избытком заставлена всяким хламом: свечи и аромолампы, засушенные цветы в банках — все, что так любит Рич и что почти физически не переваривает Виктор. Ричард любит всю эту ерунду, пыль в глаза от не самого талантливого дизайнера интерьера шикарной виллы на Сейшелах. Виктор же считает, что за такую цену могли бы постараться чуть больше, хотя бы попробовать погуглить слово «минимализм» и избавиться от пережитков прошлого века в украшениях. Но пока сороки вроде Рича клюют на подобное буйство красок, таким как Виктор приходится с тяжелым камнем на сердце лезть в кошелек, подчиняясь псевдо-наивному «Хочу на пляж, там где песочек», и с ужасом думать о том, сколько еще подобных манипуляций с обиженно надутыми губками переживет его и без того трещащий по швам бюджет.
Виктор по своей природе почти аскет, для нормальной жизни ему нужен лишь хороший ноутбук и стабильная точка доступа — и с этим джентльменским набором он чувствует себя почти Богом, способным одном кликом вскрывать все самые надежные замки и разрушать цифровые империи, если за это ему хорошо заплатят. До недавнего времени у него даже мышки не было (казалось, зачем она вообще нужна, только теряется без конца), да только пришлось купить по совету врача, потому что туннельный синдром запястья — не самая приятная штука, и, к сожалению, является профессиональным заболеванием. Старость, как говорится, не радость, ему уже глубоко за тридцать, и пора задуматься о здоровье суставов: вот туннельный синдром выпрыгнул из засады, на очереди что-то вроде остеохондроза и неполадок в межпозвоночных дисках. И это помимо с каждым годом все более уходящего в минус зрения… Физическое тело всегда казалось Виктору убогим и едва ли подходящим для современного мира.
Но жаловаться ему откровенно не на что: здоровая ипохондрия заставляет его не зацикливаться на виртуальной реальности и регулярно выходить в реальный мир на пробежку и приемы диетической, богатой витаминами пищи. Унизительный жирок на пузе пусть при всем желании не сходит, зато скрывает добротный корсет мышц, помогающий держать позвоночник в вертикальном положении, а большего как будто бы и не нужно. Виктор не любит излишеств даже в этом, предпочитая не иметь в своей жизни ничего сверх необходимого, чтобы не разводить бардака. Вопреки распространенному заблуждению о неопрятности программистов, вокруг него всегда чистота и порядок. Да даже на рабочем столе компьютера все необходимые ярлыки и файлы рассортированы по папкам. Наверное, потому что простота и лаконичность кода — признак профессионализма, и этот принцип Виктор с удовольствием тащит и в остальную жизнь. Но тогда каким образом в его насквозь правильный быт закрался такой как Рич?
Он же кардинально от него отличается! Девятнадцатилетний мальчишка, который никогда не жил по средствам и которому даже не для комфортного, а просто спокойного существования без истерик в духе «все пропало, я умираю» требуется слишком много всего: от брендовых тряпок до сотни скляночек с шампунями и увлажняющими кремами, от шкатулки с золотыми украшениями на каждый случай жизни до сверкающего ящичка с тонной косметики, которую тот кладет на лицо щедрым слоем, подобно маске. При его рождении во Вселенной явно случился глюк, из-за которого Рич родился мальчиком, а не капризной девчонкой, которой с подобными замашками жить было бы всяко проще. Проще было бы найти богатого папика, не ограничиваясь больными на голову фетишистами вроде Виктора, имя которого он издевательски коверкает как ВиктОр, пытаясь сойти за экзотичную кисоньку.
Ричард плохо говорит по-английски и еще хуже пародирует французский акцент, неловко путая концы своего происхождения. Только Виктора это ни капли не обманывает. С первой же встречи в баре, где этот безголовый парнишка благополучно пропивал последние деньги после кидалова от модельного агентства, Виктор понял, что зовут его вовсе не царственным Ричард, да и родной язык у него, если не как у Виктора, русский, то что-то из славянской группы, возможно, литовский или польский — слишком уж характерен выговор. Только с этим знанием Виктору делать решительно нечего, разве что радостно смаковать в мыслях о том, какой он сообразительный и вообще молодец. Он уж точно не станет лезть в документы Ричарда, чтобы проверить свои догадки и самоутвердиться таким странным способом. Подобная выходка чревата грандиозной истерикой Рича, которая уж точно не нужна никому из них. Что уж греха таить, и сам Виктор не самый честный и открытый партнер на свете, информацией он тоже не привык делиться сверх необходимого, даже с близкими, а Ричарда спустя всего несколько месяцев их жаркого романа он уже готов считать близким.
Почему и зачем? На эти вопросы он не находит ответа примерно с первого же часа их знакомства, когда Ричард не стал следовать его привычному плану съема шкур, наотрез отказавшись отдаться в грязном сортире за паршивый коктейль и пару не самых удачных комплиментов, и популярно разъяснил, не стесняясь в выражениях, что знает цену своей заднице, и Виктору придется еще постараться, чтобы доказать полезность своего отростка в деле. В член-то, в отличие от секс-игрушки, не встроен виброрежим, и тогда зачем он вообще такой нужен. Поначалу в Викторе взыграла противная гордыня вместе с желанием поставить наглеца на место, а после, согласившись играть по правилам Рича, он уже не смог выплыть из этого водоворота, отдавшись быстрому течению их отношений. Порою даже слишком быстрому. Порою Виктору едва ли хватало времени на то, чтобы оглянуться и задать себе необходимые вопросы.
Но сейчас как раз был такой час — утро, плавно переходящее в обед, когда Ричард все еще сопит в постели, в кои-то веки не требуя перманентного внимания к своей персоне, а Виктор, даже разленившись в отпуске, уже достаточно бодр и свеж, чтобы съесть своей завтрак-обед и даже без традиционной чашки эспрессо (потому что слишком много кофе неполезно для сердца) приняться за привычное уже в последнее время развлечение. Прочесть новости, сначала местные, а затем из родной необъятной, знатно погорев, конечно же, с последних и почувствовав едва ли не гражданский долг в том, чтобы положить на часок-другой правительственные сайты. Чистой воды ребячество, едва ли его акция протеста повлияет хоть на чьи-то решения во властной верхушке, но для самоутверждения крайне полезно. Хотя о каком самоутверждении может идти речь, если взломать те же госуслуги — раз плюнуть даже с его теперешней не самой мощной машиной и то и дело барахлящим публичным вайфаем гостиницы?
Иногда Виктору кажется, что в государственной службе безопасности работают такие же идейные оппозиционеры, как и он, иначе чем объяснить настолько кривой исходный код с там и тут будто специально оставленными дырами? Даже прогер-самоучка, едва ли закончивший школу, кажется, сможет лучше, и нужно прям специально постараться, чтобы родить на свет настолько забагованный кусок… кода. Что называется, с душой подойти, чтобы не оставить и шанса мало-мальски погруженному в тему человеку пролететь при взломе. Таким подарком грех не воспользоваться, тем более что, помимо банального удовлетворения мальчишеского азарта, Виктор раскачивает давно загнившую в статике систему, при этом, в общем-то, не делая ничего дурного. Вынимать из сломанных сайтов информацию и продавать в даркнете базы данных, имея в руках которые можно натворить еще тех дел, вовсе не в его стиле.
Виктор — хакер старый, начинавший еще тогда, когда никто, кроме узких специалистов, и не слышал про такую штуку как интернет, а компьютер еще называли электронно-вычислительной машиной, а значит, понимает гораздо больше и не так голоден до денег, как его молодые коллеги, полезшие в индустрию исключительно за легким заработком. И потому же он более осторожен и не оставляет концов, тщательно выверяет каждое действие и даже в такой легкой прогулке, как DDoS-атаки на государственные сайты, не расслабляется, чтобы не наделать глупостей и не подставиться на сущей мелочи. Терять голову можно в другое время и другом месте, и в этом, пожалуй, и заключается корень проблемы под названием Рич. У Виктора слишком нервная работа и по совместительству хобби, и ему нужно, просто жизненно необходимо изредка отпускать контроль и позволять другому принимать все бытовые решения, начиная с того, куда им следует поехать в отпуск, и заканчивая позой в постели.
— Чем занят? — звонкий, невероятно высокий для парня, голос послышался в дверном проеме и тут же утонул в глубине номера за шумом включенной воды. Ричард спросил вовсе не для того, чтобы услышать ответ (наверняка он и так все видел и понял), но Виктор все равно вздрогнул, и руки зачесались тут же захлопнуть ноутбук, словно школьник, застуканный за просмотром порно.
— Да так, ничем! — крикнул в ответ Виктор, и не надеясь на то, что Рич его услышит. Тот только вылез из постели, наверняка жутко растрепан и не в духе спросонья, а от этих бед его обычно спасает только горячая ванна с пахучими скрабами, что затянется минимум на час.
У Виктора как раз есть время, чтобы позвонить на ресепшн и заказать любимую еду Рича, а еще фрукты и вино для настроения в надежде, что это загладит его вину. Ричард точно увидел, что Виктор работает, вопреки договоренности на время отпуска забыть про онлайн и посвятить все свои силы и время любимой детке. Он обещал Ричу, что неделю на Сейшелах они будут лишь нежиться на пляже, пить вино и заниматься любовью, и никаких компьютеров. Ричард и действительно мощное оборудование запретил с собой брать, еле позволив поблажку в виде ноутбука под предлогом «на всякий случай». Этот «всякий случай» Виктору пришлось отрабатывать потрясающим минетом и золотой подвеской с крупным синим сапфиром в цвет его глаз, и то потребовалось дать честное слово, что брать заказы он не будет, как и трогать давно начатые крупные проекты. Но Виктор же не работал сегодня, так, баловался мелким кибер-терроризмом, а значит, как будто и не считается.
Пока Рич торчал в ванной, а затем и снова в спальне, непозволительно долго сокрушаясь над двумя огромными чемоданами с мыслями «мне нечего надеть», чтобы в конце концов подобрать идеальный наряд пусть и не на какое-то важное мероприятие, а просто день с любимым человеком (Виктору нравилось наивно считать себя любимым и настолько же желанным для Рича, как и он для него), Виктор успел закончить свою начатую от скуки авантюру и убрать всю технику куда подальше, чтобы не нервировать Ричарда лишний раз. На все, что хоть на каплю было не по его, Рич реагировал криком, а в особенно тяжелых случаях и слезами, — словом, грандиозным скандалом, за который долго приходится выпрашивать прощения, даже если Виктор не чувствует ни капли своей вины. Зачем он все это терпит? Словно в ответ на его мысли, за дверью послышался тихий шорох и цокот каблуков, а затем показался и виновник всех самых ярких, как в лучшую, так и в худшую сторону, моментов жизни Виктора.
Тонкая фигура, изящная, из одних костей и кожи, наполовину от угловатого подростка, наполовину от хрупкой девушки, что иногда наталкивало Виктора на мысли о том, что с его ориентацией все не в порядке, что он не гетеро и не гей, и даже не би, и отныне ему нравятся исключительно такие бесполые персонажи с выжженными краской, белыми вьющимися после душа волосами до плеч, огромными, подведенными тушью, голубыми глазами и гладковыбритой синевой на худых щеках, которую, как ни старайся, не перекроет даже самый плотный тональник. С пухлыми алыми губами, блестящими от помады, как спелые вишни; со слишком большими для девушки ладонями с невозможно длинными пальцами, на которых россыпью сверкают золотые кольца (что-то подарки Виктора, а что-то от предыдущих любовников). В блестящем бело-розовом то ли платье, то ли домашнем халатике из натурального шелка, коротком настолько, что не стоило и надеяться, что это недоразумение скроет край бежевых чулок, просто нелепых на определенно мужских, слишком больших и сильных, ногах. В раздражающе стучащих по натуральному паркету босоножках на деревянной подошве невозможного сорок второго размера (где только он такие находит?).
Виктор напряженно сглотнул, наблюдая за тем, как Ричард, рисуясь, крутится перед ним, позируя как для объектива модного фотографа, и вдвойне заводясь от того, что вся эта красота только для него, сегодня и всегда, и вот он — ответ на все малодушные зачем и почему. Потому что только Рич может быть таким невероятным, ярким и трогательным, в прямом и переносном смысле этого слова, безумно красивым и соблазнительным, хрупким, но при этом сукой, которой палец в рот не клади — откусит по локоть. Любому другому Виктор ни за что бы не позволил тянуть из себя деньги с таким видом, будто бы он еще и бесконечно должен ему за каждую каплю внимания в свой адрес. Никто не смог бы так беззастенчиво козырять своей глупостью и слабостью, чтобы Виктор мог чувствовать себя рядом рыцарем в сверкающих доспехах, но при этом искусными манипуляциями загонять в угол и не позволять решать фактически ничего.
— Ты бесподобен, — искренне выдохнул Виктор, чувствуя, как кровь из головы быстро перемещается ниже, туда, где все скрутилось в тугой жгут и затвердело, готовясь к логичному продолжению. У Виктора стоит от одного вида Ричарда, и, кажется, это не лечится, это наоборот в нем дрессируется, как капающая слюна у собаки при виде миски, победной ухмылкой Рича, пока он простукивает каблуками в его сторону и вместо стула рядом усаживается на его колени, чувствуя упругой попкой все, что гораздо более красноречивый комплимент его внешности.
— А ты опять вместо того, чтобы позаботиться обо мне, обнять, разбудить поцелуем как…. м-м… Золушку… — начал привычную канитель Рич, специально сильнее ерзая на бедрах, разведя ноги и повернувшись лицом к Виктору, чтобы последнее слово после короткой паузы выдохнуть прямо ему в губы. Дразнил каждым вздохом и интонацией, вытягивая гласные с дикой смесью французского и русского акцентов, и в этой нелепости был донельзя милым.
— Поцелуем будили не Золушку, а спящую красавицу, и еще, кажется, Белоснежку, — усмехнулся Виктор, на секунду потеряв голову от возбуждения. Его руки сами потянулись под короткую юбку, чтобы еще слаще задрожать от прикосновения к буйному кружеву на трусиках.
— Ой, да какая разница! — взвизгнул Рич, не потерпев даже такого невинного замечания к себе. — Кому интересны диснеевские замарашки, кроме пятилетних… руки! — крикнул он, ударив Виктора по впившимся в бока ладоням. Тот мгновенно очнулся от пелены похоти и в ужасе отдернул руки, от греха подальше сцепив их за спинкой стула. — Ты еще имеешь наглость пытаться присунуть мне после того, как променял на свои железки?! Ты невыносим, Виктор, просто невыносим! Где мой завтрак в постель, я спрашиваю?! — продолжил голосить он, с каждым восклицанием в речи все больше раскачиваясь на его коленях, будто специально, чтобы вся кровь из головы Виктора окончательно отлила вниз и не дала ему и шанса ответить так же дерзко.
— Я позвонил на ресепшн, через пять минут должны принести твое любимое поке с лососем, фрукты и вино. Любовь моя, пожалуйста, не злись, я просто не хотел тревожить твой сон и дать отдохнуть после вчерашней ночи. Честное слово, никаких больше компьютеров, пока ты рядом. Я же обещал, — быстро, но подчеркнуто мягко и тихо заговорил Виктор, чтобы сгладить опасную ситуацию и не портить только начавшийся день, который просто обязан быть прекрасным.
— Иди узнай, где там моя еда, я голодный, — фыркнул Рич, никак не отреагировав на унижения Виктора. Все эти «любимый» и «пожалуйста» он всегда воспринимал как должное, и вместо того чтобы чуточку смягчиться, только продолжил издеваться, доводя и без того перевозбужденного Виктора до ручки: специально неловко оперся коленом прямо в напряженный пах, когда поднимался на ноги и пересаживался в соседнее кресло.
Виктор раздраженно выдохнул, мысленно выругавшись, но посчитал это хорошим знаком грядущего примирения. Если бы надежды на секс совсем не было, Рич бы не стал дразниться, обиделся и ушел самостоятельно разбираться с персоналом, сливая негатив на посторонних, но уж точно не стал бы с наглейшей улыбкой крутиться перед Виктором в шелковом халатике, ерзая ягодицами по бугру на шортах. Рич очень хотел, чтобы Виктор чувствовал себя виноватым, но еще более возбужденным и жаждущим только одного, чтобы сделать его угодливым, заставить просить. Все это Виктор понимал отчетливо, сам удивляясь своей проницательности, но с готовностью включился в игру. Если Ричарду интересно заставлять Виктора чувствовать вину и носиться козликом, лишь бы угодить его драгоценной заднице и получить к ней доступ, то он только за.
Будь Ричард податливой шкурой, готовой отдаться как угодно за одни лишь регулярные поступления на карту, это было бы совсем не интересно. Это было бы обычно и пресно до отвращения, не вызывало бы в Викторе такую бурю возбуждения и счастья от одного разрешения прикоснуться. Виктору нужно, чтобы кто-то дирижировал этим оркестром, по одному щелчку пальцев поднимая его член и так же опуская его одним презрительным взглядом. Нужно, чтобы кто-то другой решал, когда и где, как долго и будет ли вообще, иначе он давно бы пресытился этим экзотическим плодом, не заметив в нем ничего запретного и оттого до одури сладкого, использовал бы и выбросил, как тысячи до него, сдыхая от скуки и жрущего его изнутри одиночества. Рич дарил ему вечные эмоциональные качели и вечную жизнь на грани похоти и отвращения, безумную любовь с кучей условий и ненависть от очередной его сумасшедшей выходки, но в нем не было удушающей обыденности и пустоты — а это для Виктора главное.
Ричард очень старается казаться легкомысленным дурачком, которого не волнует ничего более возвышенного, чем брендовые шмотки и брюлики, но видно, что это не так. Именно за его неподражаемое умение чувствовать грани и играть на самых тонких струнках души, чтобы доставить удовольствие им обоим, Виктор готов прыгать на задних лапках, выпрашивая лакомство, истекать слюной и даже не пытаться пикнуть что-то поперек, когда несется к входной двери бунгало, чтобы встретить официантку из островитян и лично проверить, чтобы все было в лучшем виде: самая свежая рыба и зелень в поке, вино непременно красное полусладкое, что отлично идёт со спелыми фруктами, но не с виноградом, потому что Рич твердо убежден, что закусывать виноградом вино, которое и так из него сделано, пошло и глупо. За месяцы Виктор досконально изучил привычки Ричарда и научился угождать им как никто другой.
Виктор со всей подчеркнутой вежливостью поблагодарил официантку и забрал поднос, чтобы самому накрыть на стол и разлить вино по бокалам. Не хватало еще чтобы Ричард кривил нос, наблюдая за прислугой, или злился из-за случайно опрокинутого блюда. Рич конечно поворчит о том, что не барское дело собственноручно таскать тарелки, но самодовольно улыбнется, оценив заботу. Ему нравится чувствовать себя в центре внимания, чтобы Виктор прыгал вокруг и прислуживал, а ему осталось лишь изящно вложить металлические палочки в тонкую ладонь с острыми ноготками в блестящем лаке, даже в этом движении позируя, словно на обложку какого-нибудь Vogue.
Виктор мысленно выругался, обнаружив в своей памяти мусор в виде названия глянцевой макулатуры. Он уже давно заметил, что откуда-то в его мозгу поселились где-то лишь звуками и яркими логотипами, но с пугающей частотой названиями конкретных брендов штуки из жизни Рича: журналы и косметика, модные лейблы и прочие атрибуты красивой, во всех смыслах, жизни. Ричард незаметно, по каплям, наполнял собой все его существо, определенно не отравляя, но окрашивая во въедливо яркие краски некогда серый и скучный, но, вместе с тем, спокойный омут его настоящего, будущего и прошлого. Рич едва ли осознавал свое влияние на Виктора, ему просто не приходило в голову, что кто-то в здравом уме может не знать название очередной дорогущей безделушки или имя модного фотографа, у которого мечтает сняться каждая модель.
— Ты вообще представляешь себе, что такое завтрак, Виктор? — лениво протянул Рич, брезгливо ковыряясь палочками в поке. Ему было жизненно необходимо самоутверждаться в каждом движении, даже за счет ни в чем не повинных овощей. — Молоко с мюсли, йогурт какой-нибудь и… — он нервно защелкал пальцами, подбирая слова, — ну вот это вот все, что нормальные люди называют завтраком. Рыба с рисом — это не завтрак, — фыркнул он, тем не менее с разочарованным вздохом начав выбирать из тарелки малюсенькие кусочки овощей.
— Прости, дорогой, столько лет уже живу в Таиланде, а у азиатов принят плотный завтрак, — с самой невинной в мире улыбкой парировал Виктор, пригубив слишком кислое, на его вкус, вино из высокого бокала, закусив кусочком папайи из фруктовой тарелки. Он мог бы добавить ещё что-нибудь о том, что в четыре часа дня уже как-то поздновато для завтрака, да и вечно балансирующему на грани с истощением костлявому Ричу полезно съесть что-нибудь поплотнее обезжиренного йогурта, но тот предпочтет скорее удавиться, чем увидеть на весах лишний килограмм.
— Ну и дрочи тогда на свой хентай, как азиаты, — выругался Рич, состроив крайне недовольное лицо, и еще агрессивнее стал перебирать палочками в тарелке. Виктор раскрыл было рот, чтобы как-то оправдаться, ведь шантаж сексом — совсем не то, чего он хотел после кругленькой суммы на совместный отдых, но Рич только отмахнулся от него, еще больше скуксившись. Он явно был недоволен всем и вся, и Виктор сыграл в этом далеко не первую роль. — Ладно, не важно. Где мой лед, Виктор?! Заставлять меня в такую жару пить теплый алкоголь — низко с твоей стороны, — нашёл новую причину для недовольства Рич.
Виктор лишь сжал зубы от злости и выдохнул, отправившись за пакетом льда к мини-бару. В номере прекрасно работал кондиционер, да и вино было заранее охлажденным, но все эти аргументы едва ли волновали Рича. Он привык пить вино со льдом, и как бы Виктора это не бесило, он обязан исполнить его каприз в точности, если не хочет нарваться на очередной скандал. Виктора все это и раздражало, и возбуждало одновременно. Он лучше кого бы то ни было понимал, что Рич просто играет на его нервах от скуки, но отказаться от этой игры уже не мог. Рич крепко держал его острыми коготками за горло, или, лучше даже сказать, за яйца, зная, что деваться ему некуда. Не у кого найти такой же потрясной внешности в комплекте с невыносимым характером, заставляющим и любить, и ненавидеть одновременно, но больше все же любить именно за то, что с ним не будет так же легко, как с кем-либо другим.
Сколько шкур буквально падали в ноги Виктору за один намек на кругленькую сумму на счету и не самый удачный комплимент? Его и сейчас ничего не удерживало от того, чтобы найти приключений на одну ночь (с парнем или девушкой — дело десятое), только едва ли это принесет ему удовлетворение. Ему нужен был именно во всем непокорный капризный Ричард, который, прежде чем позволить прикоснуться к себе, измотает Виктору все нервы, но которого так приятно завоевывать раз за разом, не теряя интереса. Какое удовольствие брать то, что и без того с потрохами твое? Об этом думал Виктор, утешая себя, после того как расправился со льдом, попыткой дотронуться до небрежно перекинутого через вторую ногу колена Ричарда, найдя край чулок и тут же выше, чтобы задрать подол платья-халатика. Посчитал, что уже можно, хватит с него унижений, пора и честь знать. Ричард же не внял его мысленным просьбам, лишь раздраженно дернув ногой, скидывая его руку.
«Я хочу на пляж!» — провозгласил он именно тем тоном, которым английская королева сообщает о своем желании слугам, после чего отставил едва ли наполовину опустошенную тарелку и упорхнул в комнату, чтобы в очередной раз переодеться, теперь на выход, пусть даже на приватный пляж их личного бунгало. Виктор лишь издал сдавленный то ли стон, то ли рык, прикидывая, как долго затянется вылазка на пляж и сборы Ричарда. Зная, что будет только больше раздражаться, наблюдая за его бесцельной беготней по комнате и подбором одежды, Виктор заглянул в ванную лишь для того, чтобы снять с сушилки для белья свои единственные и в этом своем качестве крайне самодостаточные черные плавки и натянуть их, а после остаться ждать Ричарда на террасе.
От нечего делать набрал родителей, вспомнив, что не звонил, кажется, целую вечность, и дежурно выслушал малосодержательную болтовню о богатом урожае картошки и ноющих определенно к дождю коленях. Сердце защемило от, казалось бы, давно не актуальной ностальгии по родным местам, и мгновенно захотелось приехать. Он уж и забыл, когда в последний раз был в России и общался с родней с глазу на глаз, но заранее знал, что не хватит духу вернуться. Прекрасно помнил, в каких обстоятельствах уезжал, еще ни разу не пожалев о своем решении, и потому поспешил заглушить жалобно скулящую совесть крупным переводом на родительский счет, считая, что на этом его сыновний долг искуплен. Затем, подумав секунду, кинул пару тысяч на счет Ричарда, подумав, что эта внеплановая подачка чуть развеселит его и сделает снисходительнее. В целом, так и вышло.
Появившийся спустя полчаса Рич в блестящем до рези в глазах купальнике и синей накидке в форме сетки, с завитыми в крутые локоны волосами был больше похож на прекрасную русалку, чем на человека. Быстро, скорее дежурно, нежели для того чтобы пустить пыль в глаза, покрутился, затем подошел ближе и поманил пальцем уронившего челюсть Виктора к себе. Стука каблуков не было, и Виктор подумал, что Рич сменил босоножки на обычные вьетнамки, ну или не совсем обычные, если Лабутен делает шлепки под своим брендом, но проверить свои догадки не успел. Только поднявшись с ротангового кресла, он оказался втянут в поцелуй, жаркий и глубокий, с безоговорочным доминированием Ричарда.
Виктор задохнулся от возбуждения и ответил столь же горячо, втайне надеясь, что они не пойдут ни на какой пляж, а займутся любовью прямо тут, на грубых просоленных досках террасы. Естественно, Ричард никогда бы этого не позволил, он слишком сильно любит себя, чтобы заниматься сексом вне постели, причем вовсе не из целомудрия — исключительно комфорта ради. Поэтому Виктор ничуть не удивился, лишь испытал привычное разочарование, когда спустя секунду Ричард отстранился, повернув голову на бок, и прошептал «спасибо», а затем так же резко развернулся, прошлепав в сторону кромки белоснежного песка, совсем как из рекламы «Баунти». Первые два дня этот пейзаж действительно вдохновлял и стоил всех денег, но теперь лишь раздражал. Белый песок и голубое море, почти сливающееся с чистым, без единого облачка, небом и слепящее солнце — одно и то же до оскомины.
Ричард же до сих пор был в восторге. Шипя от прикосновения к нагревшемуся за день песку, он с энтузиазмом ребенка шагал к лежакам, мимолетно махнув Виктору, чтобы поторапливался и не смел отлынивать от обязательного пункта программы отдыха. Тот лишь кивнул, без лишних напоминаний помогая сдвинуть один из лежаков из-под навеса, чтобы Ричарду было удобно загорать. Сам Виктор побаивался прямых солнечных лучей после того как прочитал статью о раке кожи, потому и носа не казал из тени, не говоря уже о том, чтобы, подобно Ричарду, разлечься на самом пекле, не намазавшись даже кремом от загара. «Рич, пожалуйста, можно мне…» — стал просить Виктор, не в силах смотреть на то, как Ричард сгорает заживо.
Тот завозился на лежаке и невнятно проскулил нечто очень недовольное, но все же дотянулся до сумки и вынул из нее крем, без слов протянув тюбик Виктору. Мол, «если хочешь позаботиться обо мне, делай все сам, мне лень». Виктор почти проговорил эту фразу у себя в голове знакомым высокомерным тоном со смесью французского и славянского акцентов. Он улыбнулся, выдавливая прохладный крем на бронзовые лопатки Рича, нежно растер, наслаждаясь горячей абсолютно гладкой кожей под пальцами. Рич депилировался с головы до пят, не позволяя ни одной пушинке нарушить свою идеальность, чем делал прикосновение к нему еще более желанным, необычным, а если кратко, то неземным. От твердых лопаток к мягкому изгибу поясницы и еще ниже, к смущенно поджавшимся ягодицам с полоской блестящих стрингов между ними и рельефным, по-модельному длинным, ногам.
Виктором в который раз за день завладело тупое возбуждение, бесполезно натянувшее плавки. Вместо предвкушения он уже чувствовал одно лишь раздражение, снова скатываясь в ненависть к Ричарду за все и сразу. Вот вечно он так дразнил его, зная, что после стольких унижений Виктор не сможет отказать в следующей и следующей просьбе. Бесцеремонно оттолкнув его руки, Ричард откровенно наслаждался уязвимым положением Виктора: нежился на солнышке как мартовский кот, периодически бегая к морю, чтобы охладиться и сделать сотню одинаковых фоток на свой последний айфон — тоже подарок Виктора. Тот же, выдохнув после жаркой сцены с кремом для загара и окончательно смирившись с тем, что раньше вечера ему ничего не светит, дремал в тени навеса, лишь раз, поддавшись напору Рича, прогулявшись к воде, чтобы смочить стопы.
— Улыбочку! — бойко скомандовал Ричард, в который раз попытавшись сфотографироваться вместе с Виктором, но тот тут же отворачивался, закрывая лицо руками. — Да ну брось, одно фото! — фыркнул Рич, тут же закопавшись в меню галереи, чтобы удалить неудачный кадр.
— Я уже объяснял, — мягко напомнил Виктор, не желая как доводить до ссоры с Ричем, так и светиться на весь инст, или в каких еще соцсетях Рич отчитывается о каждом своем шаге. — Мне не нужно лишнее внимание, забудь, я просто испорчу все фотки, — продолжил отмазываться он, видя, что напоминание о давнем разговоре ничуть не возымело эффекта.
— Ты просто боишься, что я красивее и гораздо лучше получаюсь на фотках, — фыркнул Рич, самодовольно оскалившись. — Нужна мне твоя хмурая морда, — сдался он, снова вывернув все так, будто сам решил отказаться от идеи показать подписчикам своего «sugar daddy», а не сдался под ледяной стеной из категорических отказов.
Виктор лишь хмуро угукнул, играя крайнее смятение. Ни к чему Ричарду знать, что он возможно (пока что лишь гипотетически, в качестве соучастника по давним делам) в розыске в некоторых странах, и светить лицом в его положении — это худшее из того, что вообще можно придумать. Ричард не поймет, в худшем случае начнет вдвое чаще трепать всем вокруг о том, какой его парень крутой хакер и вообще шпион прямиком из приключенческого фильма. Пусть остается в блаженном неведении, Виктору и так много стоило уговорить его установить защиту на всю технику и никогда не прикреплять геолокацию к бесчисленным постам в соцсетях. Виктору ничего не стоило получить доступ ко всем аккаунтам Рича и самостоятельно подчищать хвосты, но все же чувствовал некоторый трепет перед ним, и рука попросту не поднималась поступать нечестно. Виктор тоже предпочитал неведение, возможно, даже вопреки собственной безопасности.
Он мучительно думал, как дошел до такого положения, пока солнце медленно катилось к горизонту, окрашивая ярко-голубое небо оранжевыми мазками, фиолетовым и даже черным. Зажигались первые звезды. Ночи на островах были особенно красивыми, а может, эти мысли в голове Виктора — тоже заслуга Ричарда. Днем ему приходилось терпеть капризы и во всем ублажать Ричарда, подыгрывая образцово-показательному пляжному отдыху, а ночью же… Все ночи были их. Виктор хищно оскалился, одновременно смутившись своим грязным мыслям. Он ни за что не хотел превращать Ричарда в очередную секс-игрушку для себя, ему было важно увидеть в нем прежде всего личность… Хотя кого и зачем он обманывает? Он хотел его в самом грязном из всех смыслов, а остатки разума только разжигали это желание.
Ричард дремал, повернувшись на бок. В закатных лучах его белые кудри будто светились пушистым ореолом, а на лицо падали резкие тени. Почему-то именно при этом, как ни посмотри, со всех точек зрения поганом, освещении он казался гораздо красивее, чем на вылизанных до блеска фотографиях с кучей фильтров и ретуши. А может, все дело в том, что Ричард спал и на его лице застыло расслабленное, пустое от вечной насмешки, выражение, и в кои-то веки он казался не заносчивой сукой, а милым ребенком, которым и должен быть в свои девятнадцать. У Виктора периодически чесались руки навести справки о нем и понять, что заставило едва достигшего совершеннолетия мальчика покинуть дом и жить как ветер в поле, прыгая по постелям богатых любовников, не все из которых так же приятны на вид, как Виктор. Но каждый раз останавливал себя, понимая, что тогда загадка перестанет быть такой привлекательной.
Словно почувствовав на себе пристальный взгляд, Ричард завозился, его веки затрепетали, а рот скривился, словно одна мысль о том, чтобы проснуться, была ему противна. Виктор напряженно облизал губы, удерживая себя от любых действий. Он уже собаку съел на всех закидонах Ричарда и твердо знал: все рассуждения про романтичный поцелуй спящей красавицы — бред, и спросонья Рич больше всего желает, чтобы его оставили в покое. Наверное, потому что чувствовал свою слабость и всей душой ненавидел это состояние. Он же вечно неотразим и безупречен, словно фарфоровая куколка в витрине антикварного магазина — она никогда не спит, не бывает уставшей и со слегка помятой прической. Виктору же он, наоборот, больше всего нравится именно таким, немного неидеальным и больше похожим на обычного человека, а не спустившегося с небес ангела.
— Чего уставился? Где твои манеры, Виктор? — ворчал Рич, вовсе не грациозно, а тяжело, словно мешок с картошкой, переваливаясь на другой бок и подавая руку, чтобы Виктор помог ему подняться на ноги.
— Прости, задумался, — довольно небрежно попробовал отмазаться Виктор, на что Рич лишь вскинул бровь и едва сдержал презрительную усмешку. — Ты мне больше всего нравишься таким, — добавил он, смутившись до предательского румянца на щеках. Хорошо, что в полумраке догорающих сумерек не видно его позора.
— Что значит «таким»? — заинтересованно протянул Рич, отпустив руку Виктора только для того, чтобы пробежаться кончиками пальцев вверх по предплечью, вызвав дрожь по всему телу.
После сна Ричард все никак не мог влезть обратно в шкуру ненасытного инкуба, потому все действия носили налет неуверенности и невинности. Даже обхватив Виктора за шею и притянув к себе, чтобы впиться губами в его губы, он двигался медленно и неловко, и из-за этого Виктору до навязчивости хотелось перехватить инициативу и сделать все самому, не заставляя Рича и пальцем шевелить. Виктор боялся этих своих желаний, он ведь привык быть лидером во всех рабочих проектах, принимал сотню решений в минуту и никогда не отпускал контроль, во всех романтических отношениях привык лишь получать, отдавая взамен сущие мелочи вроде цифр на счету. Рич ломал привычную схему, он тянул из него соки, не прилагая ни малейших усилий, и ему всего было мало: денег, внимания, заботы — он заставлял Виктора растворяться в своих желаниях.
— Виктор, я задал вопрос и не получил ответа, — пока очень мягко напомнил Ричард, одним шагом оказавшись вплотную, кожа к коже, и посмотрел пристально, глаза в глаза.
— Тут… без слов все понятно, — в два приема выдохнул Виктор, потерявшись в чувствах. Волна жаркого возбуждения, с которым он боролся целый день, нахлынула с новой силой, и чертинки в глазах Ричарда впервые говорили ему, что на этот раз можно: и ответить на поцелуй, и прижать крепче к себе, и огладить каждый изгиб дрожащего в предвкушении тела.
— Скажи, — надавил Рич, впиваясь длинными ногтями в плечи Виктора: одно движение, и раздерет до крови — это Виктор знал не понаслышке, его спина вечно была в таких полосах после бурной ночи.
— Прекрасным, неподражаемым, невинным, — дежурно выдал Виктор, надеясь, что это удовлетворит Ричарда. Вечно он допытывался, заставляя в деталях описывать все достоинства его внешности, что для Виктора с неродным английским всегда было пыткой.
— Ты еще какие-нибудь слова знаешь, Виктор? Мой попугай и то знал больше прилагательных, — фыркнул Ричард, но вопреки обиженному тону не отстранился. Унижения партнера его только больше распаляли — Виктор кожей чувствовал этот жар.
— У тебя был попугай? — опешил Виктор, на секунду даже забыв обо всем и выпустив Ричарда из объятий, но тот, ничуть не теряясь, притянул его обратно к себе за шею, повиснув едва ли не всем весом. Это был первый факт из прошлой жизни Ричарда, которым он захотел поделиться, и это мгновенно затмило все остальное, Виктору сейчас больше всего хотелось услышать еще что-нибудь о Ричарде, хоть каплю из прошлой жизни.
— Не увиливай от темы, — тут же одернул его Ричард, как только заметил, что мысли Виктора уплывают совсем не туда. — На день рождения я подарю тебе словарь — чтоб от зубов отскакивало, — рассмеялся он, утягивая Виктора в новый поцелуй, резкий и требовательный. Ричард злился, ревнуя Виктора к собственным воспоминаниям.
— Как раз завтра, — хмыкнул Виктор, как только Рич разрешил ему глотнуть воздуха. Вообще-то он вовсе не собирался кому-либо сообщать свою дату рождения, особенно Ричу, но как-то само вырвалось. Виктор будто чувствовал, что должен тоже рассказать что-нибудь о себе в обмен на попугая Ричарда.
— Тогда начнем праздновать? — коварно улыбнулся Рич, еще теснее прижимаясь к Виктору, будто пытаясь облепить его со всех сторон, покрыть собою.
Виктор мог бы поворчать о том, что заранее не празднуют, иначе это плохая примета практически во всех странах, но был заткнут новым поцелуем. Холодная ладонь Ричарда переместилась с его шеи на грудь, затем ниже и ниже. Виктор глухо застонал, когда пальцы добрались до резинки плавок — абсолютно сухой, в отличие от купального костюма Ричарда. Какие-либо мысли покинули его голову, когда ладонь двинулась ниже и все теми же ногтями до боли впилась в ягодицу. Животное желание стало единственной целью, все окружение растворилось, только голубые глаза Ричарда, в фиолетовых сумерках тоже горящие похотью. Любви между ними не было, только тупое влечение, которое скрепляло их ничуть не хуже чего-то более светлого и чистого, за что хотя бы перед самими собой было бы не стыдно. Ну или хотя бы Виктору, у Ричарда, кажется, чувство стыда отсутствовало как класс.
— Ты когда-нибудь делал это… в воде? — задыхаясь, горячо зашептал Ричард, лишь на секунду расцепив объятия. Он нервно облизал припухшие от поцелуев губы и посмотрел на Виктора с такой надеждой во взгляде, будто от его ответа зависела вся его жизнь.
— Вообще-то было дело, — отозвался Виктор, неловко кашлянув. — Точнее не совсем, это была ванна и все вышло нелепо, — постарался объяснить он, сгорая от испанского стыда за себя в прошлом. Тот опыт, пожалуй, один из самых худших и странных эротических экспериментов в его жизни, и он едва ли был готов его повторить.
— Ты сравниваешь какую-то лужу с целым океаном, Виктор?! Серьезно?! — ахнул Рич, словно прочитав все его сомнения. — Пойдем, хоть искупаешься нормально, — фыркнул Ричард, резко оттолкнув Виктора, но не со злобой, играючи, и с непоколебимой уверенностью направился к воде, лишь махнув рукой, чтобы тот следовал за ним.
Виктору оставалось лишь потакать новому капризу Ричарда, спеша за ним, словно голодная собака за брошенной костью. Ричард же упивался властью, наблюдая за перевозбужденным Виктором, с опаской ступающим в непривычно теплую воду. Солнце уже совсем село, и бесконечный океан впереди казался совсем черным, с россыпью отблесков луны и огней отеля — почти совсем как ночное небо в звездах. Виктор напрягся всем телом, сердце забилось вдвое быстрее. Он терпеть не мог воду, особенно в таких количествах, даже если она ласкала мягкими горячими волнами — с водой у него были слишком сложные отношения; еще один секрет из прошлого. Дышать мгновенно стало сложнее, липкие лапки страха поползли вверх по груди, стискивая горло. Ричард едва ли обращал на это внимание, он задорно поторопил Виктора, пристыдив за излишнюю осторожность.
Он уже стоял по плечи в воде, где более высокому Виктору будет едва ли по грудь, но от этого совсем не легче. Ему пришлось собрать всю свою волю в кулак и посмотреть в глаза Ричарда — озорные, все еще горящие предвкушением, но теперь, глядя на колебания Виктора, все более озадаченные — чтобы решиться сделать шаг и еще шаг. Тело двигалось непозволительно медленно, словно продираясь сквозь густой кисель, но Виктор сосредоточил все свое существо на Ричарде, который ждал его всего в паре метров и искренне не понимал, отчего так трясется Виктор. Рича едва ли волновало его состояние, он просто ждал, а ждать было его самым нелюбимым делом, особенно в той части, что касается постели. Но ждал, лишь в последний момент потеряв терпение и протянув руку, чтобы схватить опешившего от такой прыти Виктора за плечо, с силой притянув к себе.
— Что такое, Виктор? Ты какой-то напуганный. Тот раз и правда был таким кошмарным? — с издевкой заметил он, от души расхохотавшись. Приподнявшись на носочки, он повис на Викторе, обхватив руками шею, а ногами бедра, словно собирался утопить его.
— Я просто… терпеть не могу воду, — с дрожью в голосе признался Виктор, чувствуя, как невесомый, состоящий из одних костей Ричард ощутимо тянет его вниз, к земле, до которой целый метр черной воды, которая так и норовит пробраться ему в легкие и остановить дыхание. Виктор напряженно сглотнул мгновенно ставшую вязкой слюну и стал повторять про себя, до отупения, что вода не такая страшная, как кажется, и он уж точно не может утонуть на мелководье.
— А меня ты любишь? — ничуть не обращая внимания на его нервную дрожь и скорее принимая ее за возбуждение, протянул Ричард, хватаясь за Виктора еще более цепко, будто стараясь беспокойными ерзаниями проникнуть ему под кожу, слиться воедино.
— Ну конечно, — попробовал отмахнуться Виктор, но получил в ответ такое недовольное выражение лица Рича, что тут же постарался исправиться: — Я люблю тебя так сильно, что готов ради тебя на все, даже ступить в ненавистную воду, — процедил он сквозь зубы, прилагая все силы к тому, чтобы не так сильно трястись от страха, сосредоточиться на довольной ухмылке Ричарда и его беспокойной ладони, устремившейся ему под плавки. Слишком требовательной для под влиянием страха потерявшего всякое возбуждение Виктора.
— Ты опять врешь, Виктор. Ты наглый лжец или же потерял всю мужскую силу? — фыркнул Ричард, до боли сжимая едва вставший член Виктора, и яд издевки сквозил в каждом его слове.
Рич будто искренне не понимал, как можно бояться воды и не заиметь каменный стояк от одного его приближения. Но для едва сохраняющего трезвый рассудок Виктора и такая скромная реакция была уже большим подвигом: страх сковывал каждую жилку в теле, делая его слишком чувствительным и едва ли расположенным к неспешному петтингу. Если бы только все происходило на безопасном берегу, он бы уже умолял Ричарда пустить его к своему телу, проявляя недюжинную изобретательность в эротических ласках (уж опыта у него было предостаточно), но сейчас даже прямая стимуляция никак не помогала процессу. Горечь унижения и страх — то, что поглотило весь его разум, от которых не спасали даже насмешливые нравоучения Ричарда, все еще не оставляющего тщетные попытки раскрутить Виктора на близость. То, что еще недавно казалось Виктору самым желанным на свете — возбужденное, готовое на все тело Ричарда — больше ни капли его не трогало, до потери пульса хотелось поскорее на берег, подальше от зловещей черной воды.
Но Ричарда едва ли волновали желания Виктора, он всегда брал то, что хотел, и этот раз тоже не стал исключением: впившись губами в его рот, углубляя поцелуй до предела, он заглушил панику Виктора, превращая все возмущенные вскрики в довольные стоны. Рич обхватил оба их члена и стал яростно надрачивать, не оставляя и шанса сохранить нейтралитет. Обычно он не проявлял столько активности в постели, заставляя Виктора делать все самому под своим чутким руководством — прямыми приказами и недовольно поджатыми губами на все, что ему не нравилось. Сейчас же заняться любовью в воде, видно, стало его идеей фикс, еще одной галочкой в длинном списке задуманного им идеального отдыха, и едва удерживающий вертикальной положение Виктор, с ужасом чувствующий солено-йодистый привкус морской воды на губах, едва ли мог стать для него помехой. Кончить ему пришлось, как бы разум ни сопротивлялся такой обстановке для секса — телу попросту не оставили выбора.
Расслабленный Ричард повис в руках сотрясающегося в панике Виктора. Оргазм прошел для того неуловимой тенью, утонув в омуте беспроглядного ужаса, не принеся ни капли удовлетворения, но зато Рич был рад до чертиков, и это придало произошедшему хоть немного смысла. У Виктора язык бы не повернулся назвать все это изнасилованием, но другого слова совсем не подбиралось. Он не хотел… едва не впервые не хотел близости с Ричем, а тому было плевать с высокой колокольни на это. Он просто взял то, что и так считал своим, а Виктору осталось лишь в беззвучном возмущении раскрыть рот и тут же его захлопнуть, не смея сказать что-либо поперек. Он ведь знал на что шел, хотел быть секс-игрушкой Ричарда и получил желаемое — полное отсутствие свободы выбора. Эти мысли понравились ему гораздо больше бесцветного оргазма, следы которого без промедления смыл беспокойный океан, но одновременно и испугали сильнее перспективы захлебнуться. Настолько отдаться кому-то, совершенно забыв про себя, было действительно страшно.
— Мда, этот раз однозначно худший из всех, что у меня были, — фыркнул Рич, закатив глаза, после чего без лишних расшаркиваний стал пробираться к берегу. Виктор с длинным вздохом облегчения последовал за ним. — Любовник из тебя просто кошмарный, Виктор, — продолжил ворчать он, уже кутаясь в оставленное на лежаке сухое полотенце.
— Уверен, я смогу исправиться, как только мы окажемся в постели, — поспешил утешить его Виктор, помогая собрать остальные вещи. Он все еще не мог прийти в себя, обдумывая произошедшее и с ужасом осознавая, что даже этот кошмар ни капли не пошатнул его тягу к Ричарду и даже, напротив, укрепил их связь. Насмерть перепуганный Виктор, однозначно приобретший за эту ночь дюжину новых седых волос, больше всего на свете хотел утешения в объятиях любимого. Ну или по крайней мере желанного, несмотря на все недопонимания.
— Ну допустим, я прощаю тебя. Но только потому, что через час тебе исполняется… а сколько, кстати? — с насмешкой протянул Рич, проверяя входящие на телефоне и заодно смотря на время.
— Тридцать… — начал было Виктор и осекся, так и не договорив. На самом деле сорок, абсолютно точно, тридцать девять было в прошлый раз — и этот факт стал еще одним беспочвенным страхом и поводом для стыда в его безграничную коллекцию. Время летит слишком быстро.
Ричард в ответ лишь бесстыдно закатил глаза с видом: «Ну да, так я и поверил, что тебе тридцать, жалкий старпер», — но вслух благоразумно ничего не сказал, и это окончательно убедило Виктора в том, что их связь если не навсегда, то надолго уж точно. Они стоят друг друга.