***
— Тебе доводилось видеть мужчину с алыми волосами? — спрашивает Гуй Чжун, рассматривая свои тонкие кисти и обращая взгляд на Моракса, что сейчас в человеческом теле сидит рядом с ней. Моракс не отвечает несколько минут. Ему кажется, что он не должен говорить о том человеке, что когда-то отдал жизнь за желание узнать правду — за желание дать верным своим людям то, что сейчас они давали с Гуй Чжун. — Видел, — он говорит тихо, почти неслышно. За спиной под порывом тёплого ветерка шуршат кроны песчаных деревьев, а Моракс морщится, потирая запястья. Этот звук напоминает ему шорох своего чешуйчатого хвоста по каменному настилу. — И ты ничего не хочешь мне сказать? — Гуй Чжун как всегда проницательна, она будто бы заглядывает внутрь его тела — под рёбрами буйно бьётся драконово сердце, но ей до этого дела нет, она жаждет выведать в нём низменное и человеческое. Моракс прикрывает глаза. Под веками резные узоры, тот мужчина с алыми волосами, несмотря на отчуждённость и желание жить поодаль ото всех, словно отшельник, часто вырезает фигурки из песчаного дерева. Листья вдруг весело вздрагивают, Моракс слышит насмешку в самом их движении. Будь они малость живее, он бы услышал и смех. Эти фигурки можно найти у каждого ребёнка, кто так или иначе находится под попечительством Властелина Камня и Богини Пыли. Они словно амулет, маленькое мечтательное созвездие, освещающее подступающие бури и грозы. Что-то, что должно послужить якорем в преддверии несчастливых событий. Маленькая деревянная фигурка, но сколько в ней смысла. В отличие от резких человеческих перемен в восприятии и находчивости, в облегчении жизненных перипетий, эти фигурки — что-то неизменное на протяжении вот уж как лет десяти. Моракс помнит того мужчину мальчишкой, у него были пламенные глаза и такое же пламенное сердце, а потом случилось то, что изменило его, но не потушило пламя. Хотел бы Моракс знать, что именно сделало его таким отдалённым. — Ты ведь слышала легенды, — наконец говорит он, не выдерживая её тяжёлого взгляда. Он ощущает его даже через закрытые веки. Гуй Чжун ведь упряма, когда дело касается сердечных мук, а Моракс с ними давно породнился. — Думаешь, это всё-таки он? Вопрос повисает в воздухе. Моракс приоткрывает глаза, поворачивается к ней лицом и подаётся ближе. Так близко, что их дыхание смешивается и становится неприятно душно. — Я не могу потерять его снова, — просто отвечает Моракс и поднимается с насиженного места, оправляя спавший на плечи белый капюшон и устремляя взгляд к вершине горы Тяньхэн. Было бы просто сейчас подняться в небо в своей истинной форме, заняться тем, что он хорошо умеет, — защищать границы и славно охотиться. — Пока ты не попробуешь, ты так и будешь мучиться. — И Гуй Чжун в очередной раз оказывается права. Моракс должен рискнуть, чтобы понимание происходящего ныне открыло глаза на понимание произошедшего так давно, что память уже теряет.***
Багряный отблеск озаряет вечерние сумерки. Суровый поток ветра срывает с головы тёмный капюшон, и алые пряди рассыпаются по плечам. Они как волны спокойствия, набегающие на берег долины Гуйли. Как засыпающее под вечер море; хочется их коснуться, уткнуться носом в алый кварц, задохнуться порывом нежности. Моракс мягко, почти неслышно опускается на землю поодаль от отшельника. Моракс не знает даже его имени, но он горит и пылает правдой, что сокрыта в сердце долгие века — жрец с пламенем в глазах, кажется, вернулся к нему, а он тратит время впустую, не имея сил пережить и переболеть то ушедшее. Он скользит мощными лапами по мелкой пыльной крошке тропинки, яркий массивный хвост тянется за ним, шурша чешуёй. В свете закатывающегося за горизонт солнца золотая чешуя выглядит как созданная им мора. Переливы её нежны, отражаются в лужицах, не успевших высохнуть после недавнего дождя, и её хочется ощупать. Он красив в своей истинной форме, но он же и ужасен в ней. Острые иглы торчат из приоткрытой пасти, глаза яркие, янтарные светятся голодом. Хищник. — Здравствуй, — говорит мужчина с алыми волосами, оборачиваясь на своего незваного и, возможно, совсем не долгожданного гостя. — Давно я не видел тебя… спокойным. Моракс замирает, словно его вспугнули. Он совсем не кролик и даже не лиса, он дракон, чей желудок способен переваривать копья и мечи сопротивленцев режима. Передние лапы он расставляет шире, взрезая когтями землю до внутреннего камня, и склоняет голову, подставляясь под ласку. Кажется, ему нужно сказать правду. Кажется, с этим давно нужно заканчивать, чтобы не испытывать своё сердце. Мужчина с алыми волосами — человек, а он — Архонт. Его ждёт вечная жизнь, тысячи лет которой он уже потратил на воспоминания о жреце с белыми ветвями в кровавой тьме волос. Их запах до сих пор щекочет ноздри. Тонкие пальцы касаются длинной морды, проходятся по чешуйкам охры, а потом цепляются за длинный кривоватый рог, ощупывая. Моракс издаёт странный рычащий звук и сваливается под чужие ноги. Его тело вздрагивает в спазме усталости. — Меня зовут Агний, — говорит мужчина с алыми волосами и улыбается уголками губ. Его алые волосы врезаются в память разума, сливаются с картинками прошлого. Моракс тяжело дышит — каменное сердце заходится в импульсе тревоги. Агний. Агний. — Я должен был представиться раньше. — Агний усаживается на сваленный когда-то давно камень и устраивает ладонь на тёплой макушке, рассматривая острые копья-когти дракона, взрыхлившие землю. — Кажется, это наша седьмая встреча? Моракс лишь ведёт головой в согласии. Он не говорит с ним только потому, что голос может навести на мысли о том, что Властелин Камня и дракон одно и то же лицо, но в разной степени приближённое к людям. Негоже Агнию знать такую правду. По крайней мере точно не сейчас, ведь сейчас он так близко и так открыт. — Мой отец говорил мне, что драконы рано или поздно вымрут. Теперь я думаю, как скоро наступит это «рано или поздно». — В его словах слышится отдалённое эхо печали и давящей злости. — Вечная жизнь наверняка приносит много боли. С болью Моракс знаком давно, он говорит ей «ты», просыпаясь каждое утро в поту. — Но ты будешь жить вечно, я чувствую, — голос слегка проседает, печаль становится ощутимее, словно чашка, наполнившаяся дождевой водой, вот-вот позволит ей разлиться за тонкие края. Как давно Агний в печали? Как давно Агний похож на самого Моракса? — Я буду здесь, пока могу быть, чтобы разделить с тобой горе. Моракс соглашается. Вечность на то, чтобы сгорать от горя? Он понимает и не отрицает, что всё, оставшееся ему, — это терпение.***
Когда Агний заболевает, Моракс приходит к нему в обличье человека. Несмотря на возраст, мужчина с алыми волосами, раскиданными по подушке, выглядит сносно. Бледность его щёк болезненна, но пламя в глазах всё такое же пытливое. Такое же пытливое, как и у жреца, которого Моракс полюбил на стыке создания времён. — Я знал, что это ты, — слабым голосом говорит Агний, приглашая Моракса присесть на край кровати. Тонкий матрас из кукурузной шелухи проминается под его весом. Моракс думает, что сейчас его сердце разорвётся уже во второй раз. Как в тот момент, когда он увидел венец из белых ветвей, принадлежавший неверящему богам жрецу и получившему то, что заслужил. Но, если бы тогда Моракс обладал силой огня, если бы власть его была в разрушении, а не созидании, он бы уничтожил серебряное дерево. Вырвал бы его с корнями и проклял весь род небожителей. Когда-то он думал, что боги не могут любить. — Ты ошибался, — говорит Агний, дрожащей рукой дотягиваясь до него. Слабость этих тонких, полупрозрачных от старости кистей причиняет Мораксу физические страдания. Он перехватывает кисть благоговейно, с трепетом. Янтарь его глаз мрачнеет, становится непроницаемым для всего вокруг, и только мужчина с алыми волосами может разглядеть в ней всю боль одиночества, на которую его обрекает. — Ты ведь знаешь, что я вернусь? — спрашивает Агний, сжимая чужие пальцы в своих. Моракс кивает. Он подносит к лицу его кисть, касается губами тыльной стороны ладони и прикрывает глаза. Ещё немного — и Моракс даст слабину. Внутри раскрывается агонизирующая дыра, втягивающая в себя эти последние минуты рядом. Агний, кажется, тяжелее дышит. Под пальцами ощущается утихающий пульс. Моракс верит, что когда-нибудь они встретятся вновь. Верит, что прощаться больше им не придётся, но сейчас он уже дважды переживает потерю самого себя в другом. — Не печалься, мой друг, — говорит Агний, улыбаясь ему так привычно открыто, без боли и без страха встречая смерть. — Я прожил долгую жизнь, и моим светом была чешуя на боках дракона, что раз в месяц приходил к горе Тяньхэн и слушал мои истории. Моракс молчит, вслушивается, боясь спугнуть последний луч и потушить пламя чужих глаз, что вот уже две тысячи лет снятся ему безликими и пустыми. — У тебя на запястье красная нить, — говорит Агний, проводя свободной рукой по нему и очерчивая, обнажая эту тонкую, почти призрачную ниточку, что тянется к запястью рядом. — Видишь? Это навсегда. Время точит даже камень, а Моракс думает, что он вечность не будет спокоен, когда перестаёт слышать дыхание мужчины с алыми волосами.***
Кровавая луна восходит на небосвод, окрашивает облака кармином болезненных потерь, пытает приторной сладостью освобождения, но приносит только боль в сердца воюющих людей и Архонтов. Война приносит за собой страдания и проклятые муки. Освободиться от неё нельзя, как нельзя и прекратить, вырезав всех неугодных. Сейчас у Моракса, Властелина Камня и Архонта в одном лице, есть только желание защитить свой народ от гневливых божков, готовых за власть растерзать всё, что строилось столько времени. Гуй Чжун, преданная ему, любовь жизни всей, последовательница и стойкость его отражений, как всегда у плеча. — Нет выбора, Моракс, тебе нужно оставить меня, чтобы потушить огонь, — говорит она, отправляя последнего путника в сторону горы Тяньхэн до перевалочного пункта. — Я буду ждать тебя, когда ты вернёшься. — В глазах её светлых отражается вера в собственные слова, но Моракс ощущает всем телом, что это ничем хорошим не кончится. — Мы будем тебя ждать, а потом построим новый город, и всё будет как прежде. Ты мне веришь? Она — его спокойствие. Его непоколебимая уверенность в стойком завтра. Сейчас они расстанутся, и он обнажится, являя Тейвату кровожадного монстра, борющегося за своё, а потом, по вынуждению, он должен будет жить так, как и раньше. Что это, если не издёвка всевышних, уготовивших путь стыдливой борьбы? — Ты в сердце, Гуй Чжун, ты — моя любимая, — говорит он ей, проводя пальцами по тёплой щеке и стирая холод слёз. Склоняется и касается губами лба. — Мой друг, моя опора. — Не притворяйся, что мы прощаемся навсегда, — выдыхает Гуй Чжун, цепляясь пальцами за его запястье. — Ты ещё услышишь моё пение и увидишь, как тянутся глазурные лилии к небу, чтобы порадовать твоё печальное сердце. Я буду ждать, Моракс. Она отстраняется, дарит ему робкую улыбку и уходит вслед за последним поселенцем, крепко сжимая пальцы на своём лёгком ханьфу. Чжун Ли смотрит за ней так долго, как только может, но вскоре она скрывается в чаще песчаных деревьев, а это значит, что откладывать момент битвы уже нельзя. Он взмывает в небо, длинное тело цилиня гибко поддаётся полёту, а в глазах янтарных проявляется жестокость, что никогда не была свойственна его человеческой натуре. Он огибает разрушенные строения, холмы и невысокие горы, что выстроил здесь когда-то сам, чтобы уберечь долину от грозных вмешательств. Каменные врата встречают его жаром. Чешуя на боках переливается золотом, мерцает диковинкой, но сейчас он боится обжечься, потому как замечает взмывающего в небо феникса, готового сразиться не на жизнь, а на смерть. Вот что значит война. Каждый бог, что способен творить чудо стихии, может возжелать чужие земли. Может спалить их дотла, может покрыть водой, может разнести в щепки грозовыми бурями. Мораксу становится тесно. Он уворачивается от проявления чужой силы и резко опускается на землю, замечая через удушливую гарь и пыль мужчину с алыми волосами. Его мрачный костюм испачкан углём разрушений и пеплом сгоревшего, а в пламенных глазах таится непоколебимая уверенность, что из этой схватки он выйдет победителем. Моракс нечеловечески воет, вскапывая когтями землю. — Подойди ближе, если не боишься обжечься, — говорит мужчина с алыми волосами, и Моракс ловит себя на мысли, что не только внешность объединяет этого человека с Агнием и одним из первых жрецов, про которого слагают легенды, но и голос. Моракс не боится огня как такового, но ему нечем ответить. В грудине сильно давит, когда он перевоплощается в свою человеческую форму и вытягивает из-за спины Покорителя Вихрей, копьё, что уже долгое время служит ему верой и правдой и оставило позади сильной фигуры Моракса след из крови богов. — Обжечься не страшно, страшно видеть затухающую в глазах твоих жизнь, — выдыхает Моракс, обходя тлеющую траву, не позволяя пламени коснуться белого одеяния. — Так ли… — вторит ему мужчина с алыми волосами и поднимает двуручный меч, готовясь дать отпор и захватить земли. И битва начинается со вскрывшейся от гнева земли, летящих в разные стороны щепок горящих деревьев, буйного, голодного и огненного зверя, что обжигает нежную кожу щёк. Моракс думает, что вместо того, чтобы пытаться убить проявление своего возлюбленного, он мог бы попробовать договориться. Мог бы показать ему связующую запястья нить. Мог бы попросить его остановиться. Мог бы сделать что угодно, лишь бы в очередной раз избежать боль разрывающегося сердца. Но он слишком предан Гуй Чжун, слишком предан своему народу и слишком предан обязательствам перед ними. Кем он будет, если из-за своих низменных желаний поддастся слабости? Крошка камней летит в лицо мужчине с алыми волосами, она сгорает дотла, так и не сумев коснуться, и Моракс уворачивается от мощного удара мечом, создавая несколько камней под ногами, чтобы подняться выше. Он смотрит в необузданное пламя чужих глаз, ощущает, как и сам горит под взглядом, вплавляется в породу несправедливости жизни, которая в своих шутках зашла слишком далеко, а потом заносит копьё, отбивая очередной удар. Они борются молча, только сорванное дыхание слышно, оно мешается с треском горящих деревьев, с разламывающейся под ногами каменной породой, под потоком пара и дыма. Мир в этот момент становится похож на вязкий клейстер, захвативший их в плен единоличной борьбы. Моракс даже не уверен, что у мужчины с алыми волосами есть мотив. Его земля, часть Тейвата под предводительством Властелина Камня, не такая плодородная, какой является часть свободных земель под властью Декарабиана. — Зачем ты делаешь это? — не выдерживает Моракс, случайно касаясь пальцами алых волос мужчины, уворачиваясь от очередного тычка двуручным мечом. Они оба задыхаются, и если в Мораксе нет злости, нет ненависти, нет ничего из того, что могло бы заставить его взреветь и загрызть насмерть, то Агний, как когда-то его звали, кажется, весь создан из этих чувств. Даже его грудная клетка вздымается под частым дыханием так нетерпеливо, что он едва удерживает себя на месте, думая над ответом. — Я так хочу, — безразлично отвечает мужчина с алыми волосами, и Моракс на мгновение прикрывает глаза, готовясь сделать последний рывок, дабы избавить свои земли от захватчика. Избавить себя от желания отрезвить чужой разум. Может, он проклят? — Мы могли бы попробовать поговорить! — громко и с нажимом говорит Моракс, прикладывая огромное количество усилий к тому, чтобы мужчина с алыми волосами очнулся от наваждения, чтобы посмотрел, что стало со склоном Уван, который плачет огненными кровавыми слезами в болезненных разрушительных спазмах. В этом проявлении Моракс видит себя. Его внутренности истекают древнейшим ядом потери, который он носит в себе не для того, чтобы когда-нибудь умереть и уж тем более убить мужчину, что в очередной раз явился его глазам, но в другой… ипостаси? Никогда ещё он не ловил себя на мысли, что тот пытливый жрец, боровшийся за людей, а потом и отшельник, живший на отшибе долины Гуйли, может переродиться в беспощадного и жадного до власти обладателя стихии огня. А время ведь идёт, секунды сливаются в минуты, а они растягиваются в часы. Моракс не питает надежд. Мужчина с алыми волосами заносит меч, открывая грудную клетку, и, не раздумывая, Моракс пронзает её копьём. Ужас и смятение, что рисуются в пламенных глазах, остужают сознание. Принятие совершённого Мораксом поступка рисует под его закрытыми веками спокойствие и обнажает убаюканное чувство потери, рождая внутри смятые цветы. Моракс успевает поймать опадающее тело. Двуручный меч с громким лязгом падает на разрушенные камни и обгоревшую раненую землю, и тонкая на запястье ниточка натягивается до обжигающего слух хруста. Вот-вот, ещё секунда, и она лопнет, бросая его в пекло сожалений и кроткой свободы перед будущим завтра. Моракс прижимает к себе задыхающегося мужчину с алыми волосами, его глаза буравят жестоко, с ненавистью, словно всё то, ради чего он это делал, действительно имело глубинный смысл, но Моракс его не понял. По губам стекает тонкая струйка крови, его лёгкие натужно хрипят, а порванная на груди тяжёлая накидка и куртка очень быстро пропитываются пурпурно-чёрным. Он издаёт странный хлюпающий звук, сжимает окровавленными и испачканными в угле пальцами белое одеяние Моракса и тянет его к себе, силясь что-то сказать. Моракс прислушивается к змеиному шипению. — Ты… ты не забудешь, — выдох сочится спорами отвращения, и Моракс впервые в жизни понимает, что слишком слаб для подобного — его человеческое сердце не способно пережить предательство собственного тела и разума. Он и сам теперь задыхается из-за давящего в горло крика, но как и всегда не издаёт ни звука, когда пламенные глаза закатываются и теряют всякий оттенок. После этого он теряет Гуй Чжун, и до тех пор, пока идёт война, становится мстительным, безжалостным и свирепым зверем.***
Гавань Ли Юэ безмерно красива в утренних лучах. Игривые блики солнечных зайчиков от выложенной детьми, разукрашенной стеклянной мозаики отражаются в окнах высоких стойких домов, в облагороженных ручьях и фонтанах, касаются молота кузнеца и сверкают в янтаре глаз Властелина Камня. Человеческая его оболочка сменила наряд, белые одежды, когда-то вымазанные кровью мужчины с алыми волосами, давно погребены под Эрозией памяти, а сам Моракс, решившийся наконец оставленное ему время прожить — или хотя бы попытаться прожить — человеком, близким к своему народу, теперь носит другое имя. Гавань у Облачного моря выстраивается быстро, за тысячу лет, что она существует после потери Гуй Чжун и отступления из долины Гуйли, Чжун Ли больше не встречал хоть кого-то, кто отдалённо смог бы напомнить ему о человеке, которого он искал и ждал. По воле случая и безучастных к судьбе богов, из-за старости и разности положений, из-за войны, которая на каждом уже умершем оставила свой амарантовый след, разнёсший грудь сожалением. Ни одного намёка, Тейват словно затаился, не пуская Чжун Ли жить сердцем, но вынуждая держаться камнем в свете событий, что проносятся перед глазами. Он выстраивает новый мир вместе с другими, он близок к людям, он помогает. Он учит создавать контракты, он даёт нерушимые принципы воздействия, он чеканит мору и делает всё то, что до́лжно делать Архонту, который был послан с неба для защиты людей. Чжун Ли, вопреки своим занятиям, большую часть времени проводит в облике Моракса. Он ищет, вынюхивает, выглядывает алый проблеск волос. Знает, что не найдёт, потому что сердце неспокойно уж столько лет, но всё равно ищет. Безучастный в своей надежде, без возможности отдать любовь и показать нежность, он замыкается. Не становится злее, но пересматривает рамки и границы, не подпускает адептов, не ищет пути отхода. Жизнь его превращается в колесо сомнительного бега, где конца и края не видно, а усталость, что копится и наращивает темп накопления из-за усилий уберечь новый мир, становится практически нестерпимой, вынуждая его отсыпаться неделями, а то и месяцами. И в то утро, казалось бы, ничего не должно было случиться, но по закону провидения и бессмертных богов, по велению судьбы и небесных светил, он пробуждается ото сна, смотрит с вершины горы Тяньхэн на творение рук своих и вглядывается вдаль, куда-то туда, где за Облачным морем виднеются острова Инадзумы. Когда-то встречи Семерых означали приятный день, сейчас их осталось только трое. Макото, Барбатос и Моракс. Оторванные от мира, в пропасти под пропажей своих собственных тревог, задушенные отсутствием забытья. Эрозия медлительна в своём проявлении и работе над памятью, она вырезает и без того ненужное, оставляя мелкие части разрушенных каменных гор, которые врезаются в плоть изнутри. Моракс до сих пор ощущает тот привкус металла, который тащил за собой Осиал. И тот уже давно погребён под грудами каменных пик, распявших бесконечное рыбье тело. Но даже сейчас думать об этом тоскливо и неприятно. Чжун Ли мог сделать вид, что он другой человек, но Моракс носил за собой весь груз прожитого. Ему было страшно ждать от Эрозии активных действий, потому что забыть — это потерять часть себя, но также он думал, что она полна освободительной магии. Есть ли большее счастье, чем забыть мужчину с алыми волосами? Забыть потерю друзей? Забыть потерю любимой Гуй Чжун, что была ему другом и путеводной звездой? Забыть шёпот умирающих людей и ту горечь от первого возведённого камня в гавани Ли Юэ? Моракс встряхивается, сбрасывая с себя напряжение после долгого сна. Он слетает с горы, осматривает свои владения и раздумывает над силой Адептов и Якш, которые умирают один за другим, защищая Ли Юэ от вмешательства демонов, оставшихся от душ побеждённых богов. Может быть, его ждёт эта же участь? Моракс не знает, Чжун Ли тем более. Далёкий от человеческих отношений и свободы под своим занятием, он не думает так далеко, хоть и не боится смерти. Агний когда-то сказал, что он будет жить вечно. И в этой вечности из хорошего только то, что эпохи сменяются другими и мир, ранее израненный, обязательно излечивает себя сам. Жаль, что с сердцем это не работает. Он опускается на земли Тростниковых островов, где часто встречаются торговцы, ищущие, кому бы продать ту или иную безделушку. Моракс любит смотреть на этих пришельцев, изучать их повадки, вслушиваться в их голоса. Что ещё ему остаётся, кроме как изучать людей из других уголков Тейвата, раз уж он связан контрактом? Чжун Ли улыбается одной из женщин, что приглашает его за стол отведать оладушки из Мондштадта, но он отказывается — сегодня голод его не тревожит. Он отворачивается и проходит мимо лавок с посудой, красивой, исписанной руками мастеров, а потом его взгляд застывает на вырезанных из дерева фигурках, и сердце его в этот момент наполняется таким трепетом, что он, возводивший стрелами огромные горы, боится поднять глаза, дабы вглядеться в торговца, что эти фигурки и продаёт. — Здравствуйте, — раздаётся голос из палатки, и Чжун Ли чувствует, как мужчина с алыми волосами улыбается. Огромным усилием он заставляет себя взглянуть наваждению в лицо. Тонкая ниточка на запястье со скрипом натягивается, притягивая его поближе, ведя за собой. Он ощущает себя марионеткой в руках планиды, но послушно движется навстречу. Улыбка касается собственных губ, когда мужчина протягивает ему фигурку в форме цилиня, с драконьей гривой и длинным хвостом. Мелкие чешуйки окрашены охрой и переливаются золотом в утренних лучах. Чжун Ли чувствует тепло чужой руки, что впитало дерево резной фигурки, и крутит её в пальцах, напитываясь покоем. Боль не воет, как обезумевшая, что-то другое рождается внутри. Вроде бы смятые ранее цветы разглаживают лепестки. — Сколько стоит? — спрашивает Чжун Ли и склоняет голову, внимательно смотря на мужчину с алыми волосами. — Это мой вам подарок, — отвечают ему, и Чжун Ли вежливо кивает, не некоторое время замолкая. Гуй Чжун говорила, что ему не стоит бояться сердечной боли, ведь печальное сердце может успокоить лишь тот, кто вписан в книгу твоей жизни. Может быть, пришло время, когда стоит перестать болеть? Тем более… прошлая боль притихла. — В знак признательности я угощу вас чаем. Чжун Ли не расставался с Агнием до тех пор, пока Агний не умер в их общей постели спустя почти семьдесят лет после первой встречи.***
Рассматривая слегка потрёпанную деревянную фигурку цилиня, что покоится на полке в похоронном бюро Ваншэн, Чжун Ли соглашается помочь путешественнице и её очаровательной летающей спутнице. Люмин по воле обстоятельств оказывается слишком близка к тому, чтобы разгадать правду загадочной смерти Властелина Камня и раскрытия заговора ритуального консультанта с Цисин, потому нужно постараться удержать её как можно дальше от истины, особенно теперь, когда Тарталья крутится рядом. Партия уже разыграна, думает Чжун Ли, растеряв всякую надежду за последние сотни лет встретить мужчину с алыми волосами, потому и божественное своё проявление практически потеряло смысл. Он останется собой, конечно, пусть и не будет иметь истинной формы, но человеческая жизнь, всё такая же вечная… Это именно то, чего он хочет. Раскрытие правды не входит в его планы, покуда Тарталья не раскроет своего истинного лица и не покажет Люмин, что он затеял и кем на самом деле является. И сейчас, исходя из всех данных ему, он пытается быть чуть менее привычным к человеческой жизни, дабы не вызывать подозрения. Чеканка моры, единственной валютной единицы в Тейвате, возможна даже без Гнозиса, но ему это претит. Словно пользоваться своим преимуществом, словно вновь отказываться от обычного человеческого, где скрывается только надежда побродить по свету и найти то, что он ищет уже так давно, что будь простым человеком, стёр бы ноги в кровь. История с Экзувией заканчивается некрасиво, едва не рискуя вновь раскрыть его существование людям, которые столько лет верили своему Архонту. Не то, что Чжун Ли и уж тем более Моракс может бояться осуждения, но сам факт обнаружения себя как Архонта в очередной раз привёл бы к тому, что ему стоило бы остаться им навсегда и лишить Царицу контракта. Осиал и его супруга Бешт были побеждены. Адепты, с коими он тысячи лет назад заключил нерушимый союз, и девочка Люмин, обладающая недюжинной силой, сохранили веру не только во Властелина Камня, но и укрепили веру в Цисин, коей сам Чжун Ли передал всю власть и набил Золотую палату нескончаемым в ближайшее время ресурсом. Запах покоя ощущается остро. Под туфлями дорога в разные концы света, но Чжун Ли жаждет посмотреть город свободы — наверняка за столько лет невмешательства Барбатоса город изменился и теперь его будет сложно узнать. Силы мальчишки, конечно, слабы, потому как веры от людей практически нет, но Чжун Ли такого исхода не боится. Смерть дракона, что долгое время был защитником гавани, не лишит людей веры, значит, он может побахвалиться хоть немного и отомстить за пролитую чашку чая. Хотя ему скорее необходимо прочувствовать все ветра Мондштадта полным лёгкости сердцем. Окунуться в другое русло и расслабиться. Переключиться на что-то новое и интересное. В конце концов, Чжун Ли только издали слышал, что люди сами могут управлять своими жизнями и строить городскую деятельность, следуя законам, которые им удобны, но всё же честны. Впрочем, заветы, что вводил он столько времени, пока гавань существует, не могут быть забыты, особенно под руководством Цисин, которые показали себя как одни из самых верных подданных Архонта. Значит, и время своё покажет, а он… а он пока что отдохнёт, не желая думать о прежней жизни и зацикливаться на надежде, что рвёт ему сердце. Зонтики одуванчиков мягким и нежным пухом встречают его у ворот Мондштадта. Они щекочут нежную кожу щёк, как когда-то жгло его пламя возлюбленного, и вынуждают сквозь неприятное чувство тревоги улыбнуться, здороваясь с Джинн и Люмин, что встречают его как почётного гостя. Это даже забавно, ведь он обычный ритуальный консультант. — Надеюсь, что вы хорошо проведёте время в наших краях. — Джинн, как понял Чжун Ли, вырвала всего лишь пять минут на его встречу, а потому сейчас быстро прощается и убегает обратно по своим важным делам, вызывая в нём лишь смятение и любопытство. — Она всегда такая, — весело заключает Паймон, вертясь в воздухе у плеч Чжун Ли. — Мы сейчас подрабатываем в Доле Ангелов, пойдём с нами! Чай на любой вкус… конфеты… печенье и даже оладушки! — Оладушки точно стоит попробовать, — вторит ей Люмин и движется по вымощенной дороге, здороваясь с Донной, которая торгует цветами. — Если чай будет крепким, то вы знаете мой ответ. — Чжун Ли усмехается вечно голодной Паймон и следует за ними. Ветерок треплет полы его фрака, и с каждым шагом чувство тревоги становится всё сильнее. — Ты неважно выглядишь! Снова забыл кошелёк, а, Чжун Ли? — Паймон посматривает на него краем глаза, стоит им оказаться возле дверей таверны, и Чжун Ли, несмотря на это непонятное чувство тревоги, заставляет себя рассмеяться. Паймон нравится ему с первой встречи, и это ощущение лёгкой беспардонности и совершенно невероятного детского очарования так и притягивают внимание. Может, камень всё-таки может ещё проникаться чем-то светлым и не болеть ежечасно? В таверне пахнет выпивкой и очень крепким кофе. Чжун Ли, который сомнительно относится и к первому, и ко второму, в первую очередь принюхивается и только потом осматривается. Люмин вместе с Паймон уже ныряют за стойку, а он ищет себе местечко поудобнее. Усаживаясь за стол, он ощущает, что тревога становится нестерпимой. Сердце натужно качает кровь, бросая его то в жар, то в холод, и, когда кульминация тревоги звучит набатом в ушах, у входа раздаётся голос: — Так вы снова заняли моё место. — Что-то тягучее из-за звука этого голоса растекается внутри Чжун Ли, словно смазывает старые, отжившее своё механизмы, и цветы, уже давно сбросившие вялые лепестки, вновь прорезаются, обнажая тугие бутоны. Он оборачивается, встречается взглядом с пламенной бездной и наконец теряется, находя себе в оправдание тысячу и одну причину задержаться в Мондштадте не менее чем на несколько лет, а не на пару дней, как планировалось ранее.***
На утёсе Звездолова сегодня безветренно. Чжун Ли растягивается на разложенном пледе, ощущая себя сейчас более спокойным, чем за все шесть тысяч лет, и заводит одну руку под голову, чтобы можно было любоваться темнеющим небом и пробуждающейся луной. Рядом с ним Дилюк, и его прошлое имя Агний, берущее начало в глубинах создания самого мира, теперь кажется далёким и очень неправильным. Дилюк треплет по холке своего сокола и только после устраивается рядом. Их руки соприкасаются, и первым, кто захватывает в плен пальцев чужие, становится Чжун Ли. Тепло кисти Дилюка как затаённое пламя в глазах. Сейчас оно больше спящее и печальное, но всё ещё тлеет, всё ещё пленительно манит окунуться в глубину и ощутить кожей жар. Не обязательно при этом раздеваться, не обязательно при этом жаждать плоти, жадно трогать и владеть. Чжун Ли, который всю жизнь любил безмолвно и практически неощутимо, привык к не проявлению чувств, но сейчас он разгорается всё сильнее и ярче. — Ты знаешь, что наши жизни связаны? — спрашивает он, рассматривая созвездия и давая им имена умерших когда-то друзей. — Навсегда, если быть точным. — Знаю, — коротко отвечает Дилюк, и Чжун Ли слышит, как тот поворачивается к нему, а теперь и ощущает любопытный взгляд на своём лице. — Ещё я знаю, что ты неправ. — В чём? — Чжун Ли поворачивается к нему следом, встречая пламя чужих глаз так близко, что с трудом удерживает фокус и не даёт ему расплыться. — В том, что я снова исчезну. — Дилюк не ждёт ответа, он сжимает пальцы накрепко и касается губами губ, вкладывая в сухой, но трепетный поцелуй всё то, что остаётся невысказанным бесконечную вечность. Они целуются и наслаждаются друг другом неспешно, словно Дилюк может помнить их общее прошлое и ту боль, что он испытывал от прощания, сейчас наконец сглаживая остроту ощущений теплом. Чжун Ли не может знать наверняка, так ли оно на самом деле, но он не даст этому вновь заболеть. И собственное сердце под горячей ладонью начинает быстрее биться, словно в подтверждение обдуманной мысли. Навсегда — это тихой поступью через время.