Галчонок

      Проволока, что валялась на заброшке, сейчас очень осторожно обматывается вокруг стеклянной бутылки, что девушка придерживает коленями. Затем скрещиваются концы, связываются на подобии узла — и вот уже очередной предлог прикопаться готов. Пару литров дешёвого советского алкоголя ещё с самого начала слиты в сточную канаву во дворе, а руки и платье давным-давно пропитались вонючим содержимым оного. Как-то неприятно идти к Вовке вот так, провонявшей с головы до ног водкой из настойки на орешках, что делали ту на вид и цвет розовой, а на вкус ещё более отвратительной, чем та являлась. Даша не знала этого, ей папа рассказывал в том году, пока на войну не ушёл. Да Куданова и не планировала её пробовать — так, понюхала разок, чтобы окончательно убедиться в достоверности слов трезвого отца, что даже в пьяном состоянии бесконечно утверждал Дарье, что алкоголь — это плохо. Тошнотворный, резкий запах втянулся в маленький аккуратный носик Гайки, заставляя смешливо поморщиться, а глаза предательски заслезиться.       Даже здесь, в делах напитков вредных и тело с органами разрушающих, Куданова была безнадёжно бессильна и ничего не умела с процентной ставкой на круглое число ноль. Да, она не умела ничего. И это так расстраивало порой, подбивая за новые вещи браться: картины краской малевать, воруя с работы у мамы, а затем ходя с жирным от масла передником, о котором она руки вытирала, тем самым полностью выдавая то, куда же делись мамины жёлтые да буро-красные краски; петь с утра песни про войну, со смехом потом убегая от разъярённых громкими, писклявыми звуками соседей, что кидали в русую макушку свои башмаки и кляли на чем свет стоит такими словами, что у Гайки уши вяли; всякую бурду-мудру по типу этой делать…       Ну а что вы прикажете ещё выдумывать, если этот отшельник-умник постоянно на три замка железных в своём мрачном домике запирается и сидит, не пускает никого. Даже не отвечает порой! Пока не придёшь и не скажешь: А я кое-что гениальное сотворила, Вов! А если не прокатит, то можно использовать: Новое открытие! Тебе понравится. Ну а на крайняк есть вариант использовать самое действенное: У тебя во дворе гуси нагадили. Нет, не гуси, собаки. Вот тогда то гений выйдет, и обязательно быстрая Куданова прошмыгнёт в его мрачный, тёмный дом.       Гаечке нравилось ошиваться у Семенюка. В её скучном, огромном жилье, только и было, что работающая мать и маленькие сестрёнки да братья. А здесь! Механизмы из различных железяк и шестерёнок, какие-то колбочки, которые отшельник называл причудковатым словом: эксперимент. Но что это за эксперименты, Вовик не объяснял, просто выталкивал её за порог, не успей она даже эти странные колбочки в руки ухватить и рассмотреть цветные жидкости поближе. Семенюк, вроде как, их из лаборантской стащил, но постоянно утверждал, что достал откуда-то сам. Ещё тут были забавные надписи на плакатах с какими-то загогулинами. Их же Вова обозначал, как формулы. Фе. Гайка не любит формулы. Это же так скучно!       Но сегодня гений не стал открывать свои огромные засовы, и даже ворчливого монолога в привычной манере не было: Эт кто? Галечка? Ой, ну Ганечка, да. Нет, не пустю. Не пущу! Не уговаривай, Галочка. Чуть вскрикнув, Куданова вдруг как-то оказалось в такой знакомой для себя обстановке, и неожиданно почувствовала неприятную, но довольно терпимую боль в области правого запястья. — Ой! Чегой-то меня так потянуло то? Вовик? Ты где? Ты живой? — потирая руку, Гаечка взволнованно огляделась, окидывая зелёными глазками периметр закрытой от света комнаты, где окна были занавешаны шторами, а лампочки горели так тускло, что глаза невольно начинали болеть. После яркого солнышка, кое на улице горело и тело грело, было как-то непривычно находится в этой мрачной, сырой коробке. Но, не смотря на все эти минусы и любовь девочки к свету — домик этот ей нравился. Но больше всего ей нравился её чуть отрешённый хозяин Вова Семенюк, что жил немного дальше, чем другие люди и соседи. При этих мыслях Гаечка немного — совсем чуть-чуть! — покраснела, и всё-таки нашла блестящим взглядом сидящего за столом парня. — Во-ов. Это ты меня так затянул в комнатёнку-то? Хочешь показать чего-то? — добродушие от неё так и лилось в эту пару квадратных метров, что держали в себе всю гамму различных эмоций Вовы. Он здесь жил ещё до Гаечки, он проводил тут времени больше, чем в той же улице или школе. Что же друг там делает своими руками, почему от его столика исходит какой-то резкий, скрипучий звук, будто там что-то вырезают? — Эй, ты живой, братиш? Ну не молчи ты-… — Галчонок, просил же, не называть меня так. — голос парнишки прозвучал глухо: — он будто был слишком занят чем-то тем, отчего и говорить сейчас было сложно.       Сейчас всё внимание Семенюка действительно было сконцентрировано на деле. Он вырезал кое-что. Помнил, как было одиноко сидеть в этой своей раковине пустой, и скучно, тихо тут было — всего лишь колбы, механизмы и книги. Энциклопедии являлись его друзьями. До того момента, как в сырой, неинтересной жизни появилась Галочка. Или Галчонок. Да, ему нравилось сравнивать эту взбалмошную девочку с чирикающей, маленькой птичкой, вышедшей из советского мультика Простоквашино, что так Семенюк смотреть по железному ящику любил в перебоях с экспериментами и работой.       Владимир был этой масенькой, иногда слишком возможно и доставучей, но такой хорошей девчонке настолько благодарен, что ему эти безграниченные спасибо хотелось говорить так много и часто, чтобы горло потом разрывалось бы да болело. Но, в силу своей молчаливости и отрешённости от окружающего мира тот не мог просто подойти и нормально поблагодарить. А так не делается ведь. Нельзя так. Может, он и не показывает этой русой забияке, что относится к ней так, и грубит, и вообще к себе, дверью ограждаясь на замки, ближе чем на расстояние вытянутой руки не подпускает. Игнорирует иногда, молчит… Обижает. Но спасибо сказать хочет! Не обнять, не слова произнести какие-то приятные — а что-то своими руками самостоятельно сделать. От души, понимаете? Взять ножичек и по дереву старательно высечь. Чтобы она знала. Чтобы поняла. — Галч-чонок? — ну а сама Куданова, кажется, краснеть стала. Щёки вспыхнули, алея красивым красным цветом на мягких, девичьих щеках, что та начала с силой тереть, дабы те перестали её смущение выдавать. Хорошо, что тут темно, и Вовик сидит к ней спиной. Дарья улыбнулась. Неужели он растаял? Но чем же гений так занят?       Она знала, что Семенюк не очень любит, когда кто-то заранее видел ещё незаконченную работу, но сдержаться не смогла. Тихо на цыпочки встала, убрала с лица мешающие длинные пряди и мягко-мягко сзади подошла. Но парень её шажки невесомые услышал. И улыбнулся. Маленький, любопытный галчонок. — Даша, Даша. Не умеешь ты терпеть. — Ну чаго ты? Показать не можешь, или стесняешься? — Гайка надула покрасневшие маленькие щёки, и заканючила: — Ну покажи, ну? Ну Во-овик! — Нет! — отшельник из тёмной комнаты протянул руку через плечо, и спешно чужое лицо оттолкнул, не давая да запрещая девушке на своё талантливое произведение хоть глазком взглянуть, чтобы поглядеть: а чегой-та Вовочка тама делает? Может, для меня? Для тебя, для тебя, Гаечка. Только умей ждать. Последний резок, поворот, глазик. — Готово. И на руки девушки кладётся маленькая, вырезанная из дерева птичка, что весело в голове у людей при взгляде на деревяшку чирикает, и собирается будто на свободу лететь, стоит вам только масенькую на волю отпустить. — Это галчонок? — Спасибо, что ты всегда рядом со мной.       Вова ещё ярче улыбнулся, голову влево склоняя, и комната вся окуталась горячим, ярким жаром всей той доброты, что тот в эту улыбку вложил. Гаечка покрепче сжала птичку и улыбнулась в ответ. — А у меня для тебя тоже подарок. Но сейчас им, если честно, и неважны все эти подарки были. Они просто смотрели в лица друг друга. И, кажется, тяжёлые засовы, что висели доселе на двери Вовы — они просто с лёгкостью сорвались. На улице зачирикали галочки. Ну или это Гаечке показалось.