***
– А как тебя зовут? – поинтересовался Нацумэ у сидящего на его коленях мальчика. Сосэки уже давно обо всём знал, но надо было с чего-то начать диалог. – Фёдор Достоевский, – ответив, он начал кусать заусенец указательного пальца, а Мори, тем временем, разливал чай по чашкам. – Фёдор, как давно ты живёшь с отцом? – лицо Достоевского скривилось при последнем слове. С «отцом», который даже не знал о его существовании до недавнего времени. Витая в мыслях, Фёдор и не почувствовал, как Мори вытащил палец у него изо рта. – С сегодняшнего дня, – включился в разговор Огай, видя, что сын затрудняется что-либо ответить. – Ясно, – Нацумэ отпил чая. – Мори-кун тебя не обижает? От вопроса Мори чуть не поперхнулся. Так и хотелось возмутиться и отстоять свою честь, но он сразу остудил свой пыл – нельзя так вести себя перед учителем – и потому показал свою сдержанность. А Нацумэ будто бы и не замечал ученика, полностью сконцентрировавшись на Фёдоре. – Пока нет, – тихо ответил Достоевский. Было довольно странно, что кто-либо интересовался его благополучием. Зачем Нацумэ было это знать? От такого ответа сына у Мори нервно задёргался глаз. – Если что, не бойся мне говорить, – Сосэки похлопал Фёдора по спине, а тот прижался головой к его груди. – Я, вообще-то, здесь, – хмыкнул Мори, хмуро отпивая чай. Дальше всё проходило более спокойно: Сосэки что-то рассказывал, гладил Фёдора по спине – тот так и не поднимал голову, а в скором времени вовсе уснул, свесив руки. – Милый мальчик, весь в тебя. – Ангел во плоти, – пробормотал Мори, бережно беря спящего сына из рук наставника. – Вы ведь знаете обо всём, я прав? – Естественно, – Нацумэ строго посмотрел на Мори, у которого всё внутри сжалось, но который, тем не менее, предусмотрительно продолжил сохранять спокойный вид. – Натворил же ты дел, мой мальчик, – мягче добавил Сосэки. Мори же снял ушанку с головы Фёдора и положил на стол, слегка потрепав волосы сына. – Я ни о чём не жалею, – хмыкнул Огай, крепко прижимая сына к себе и слегка поглаживая его. Нацумэ довольно посмотрел на Мори. – Как так получилось? – Нацумэ полностью опёрся спиной на спинку стула, поглядывая то на необычно нежного Мори, то на спящего мальчика. – Вы помните, как на летних каникулах первого курса взяли меня с собой в Россию? – тихо признался Огай, проверяя, спит ли Фёдор. Нацумэ потёр лоб, пытаясь не улыбаться. Вся ситуация казалась ужасающе абсурдной. Злиться на Огая тоже не получалось. Сколько ему тогда было? Восемнадцать, девятнадцать? Безусловно, то, что случилось, – верх безрассудства, но ничего теперь не исправишь. – Что мне делать? – Мори растерянно взглянул на наставника. – Воспитывать. А главное – не допустить, чтобы всё повторилось. Ещё раз наш город не переживёт Достоевского, – Нацумэ встал с места и ободряюще похлопал Мори по плечу. – Ты со всем справишься, а я тебе в этом помогу. Конечно, Нацумэ не собирался бросать ученика, что бы ни произошло, ведь Мори был для него как сын, хоть и редко показывал свою привязанность к нему. – А если ничего не выйдет? – хмыкнул Мори, отводя взгляд. – Какой из меня отец-то? – Мори-кун, если бы я не был уверен в тебе на сто процентов, то не позволил бы передать в твои руки ребёнка, – от услышанного у Огая чуть глаз не задёргался. Второй раз за день. Не говоря больше ни слова, Сосэки встал с места и направился к выходу. Мори же провожать не стал. Как только хлопнула дверь, он встал со стула и пошёл в детскую, не забыв захватить и ушанку. Зайдя в комнату, Мори сразу же положил сына на кровать. Фёдор задёргался и, спустя пару секунд, вовсе открыл глаза, сонно уставившись на отца. – Он ушёл? – пробормотал мальчик, подняв туловище и усевшись на кровати. Мори, достав из комода пижаму и аптечку, подошёл к Фёдору. – Да, уже ушёл, – он присел перед Достоевским. – Подними руки. Фёдор послушно поднял свои тонкие ручки, а Огай снял с него серый свитер. Достав мазь из аптечки, мужчина принялся наносить её на многочисленные гематомы, которые покрывали всё тело: плоский живот, слегка сутулую спину, левое плечо, руки и даже бёдра. Фёдор всё время жмурился и иногда даже вскрикивал сквозь плотно сжатые зубы. Мори старался скорее закончить со всем, чтобы не доставлять сыну ещё больше дискомфорта. – Всё, закончил, – Огай облегчённо выдохнул и потрепал мальчишку по волосам. – Фёдор, – окликнул Мори. Он начал переодевать Достоевского, натягивая верх пижамы через его голову. – Хым, – хмыкнул Фёдор, потирая кулаком слегка затёкший глаз. Огай мягко приподнял подбородок сына и уставился глазами винного цвета в аметистовые очи Достоевского. – Если я когда-нибудь ещё, – начал мужчина спокойным тоном, – скажу тебе пойти в комнату и запереть дверь, то ты пойдёшь и всё сделаешь, ясно? – он строго посмотрел на сына. Фёдор сразу же заморгал, потеряв остатки былого спокойствия, и отпрянул назад, поджав ноги к себе, а после кивнул. Достоевский потянулся к пижамным штанам и уже самостоятельно переоделся, не глядя на Мори. На секунду, Огаю стало стыдно, что так надавил на мальчика, но он сразу же отбросил эти мысли: ему обязательно нужно было усвоить некоторые правила. – Иди сюда, – мужчина потянул руки к Фёдору, но тот никак не шелохнулся. Вздохнув, Огай сам наклонился вперёд и легко поднял того на руки. Всё же мальчик был слишком лёгким. Перенеся Фёдора на правый бок, Огай откинул покрывало с одеялом и вновь положил сына на кровать, а затем и сам сел рядом. – Ложись спать, завтра у нас много дел. Ничего не ответив, Достоевский лёг и сразу перевернулся на другой бок, укрывшись одеялом. Мори было неясно, обижен ли мальчик на него, или же просто испугался – ни один из вариантов Огая не устраивал, поэтому надо было что-то решать. – Фёдор, повернись ко мне, пожалуйста, – он легонько тронул плечо сына. Достоевский недовольно хмыкнул. Хотелось прекратить весь этот день, просто заснуть, и чтобы никто больше не беспокоил его. Но вряд ли Огай оставит его в покое. Медленно вздохнув, Достоевский повернулся к отцу. – Спокойной ночи, – пробормотал Огай, едва заметно поцеловав Фёдора в лоб. От наплывшей нежности Достоевский весь покраснел, а Мори, как ни в чём не бывало, полностью накрыл его одеялом и ушёл к себе.***
Достоевский беспокойно вертелся на кровати, перекатываясь в разные стороны и мелко дрожа. Тихие жалобные всхлипы разносились по всей комнате. – Не надо, не надо, не надо, – еле слышное бормотание невольно срывалось с губ Фёдора, а его тело содрогалось, будто бы в припадке. В один момент, он вскрикнул и, окончательно пробудившись от кошмара, судорожно открыл глаза; зажал ладонями рот, не давая себе издавать громких звуков. Горячие слёзы так и катились по щекам, обжигая бледную кожу. Горло ужасно першило, а в голове как никогда пульсировало и отдавало тягучей болью. Всё тело было мокрым от пота. Лишь осознание присутствия Мори в соседней комнате не давало Фёдору зареветь в голос. Пытаясь отдышаться и истерично при этом дрожа, Фёдор вылез из-под одеяла. Затем, обняв себя руками, направился в кухню за водой. В темноте он наткнулся на криво стоящий стул, снеся его.***
Читая в спальне, Мори услышал грохот, который доносился из кухни. Отложив книгу, он прямиком направился в другую комнату. «Не мог же сюда проникнуть вор», – подумал он. Включив свет, Огай обнаружил белого, как снег, Фёдора. Под глазами у того всё покраснело, а сами они слезились. При виде Мори, мальчик сильнее затрясся, а всхлипы усилились. – Что с тобой? – растерянно крикнул Мори, подбегая к ребёнку, который окончательно потерял остатки самообладания и бесповоротно разрыдался. Огай беспокойно положил руку на спину сына. – Где-то болит? – Было страшно видеть Фёдора в таком состоянии. В уме Мори успел прикинуть все возможные варианты того, что могло случиться. Может, ударился или же упал с кровати, а может, чем-то поранился на кухне? – Нет, – Фёдор захныкал, качая головой и пытаясь судорожно отойти на дрожащих ногах. Но Огай не позволил сыну отстраниться, а наоборот, усилил свою хватку. Надо было сохранять спокойствие. Нельзя идти на поводу у паники, иначе он не сможет унять истерику Достоевского. Огай, стараясь не выражать никаких лишних эмоций, посмотрел на Фёдора, но было затруднительно не поддаться влиянию вида влажных щёк Фёдора и болезненного выражения лица. – Посмотри на меня, прошу, – Огай обнял Фёдора одной рукой за плечи и приподнял за подбородок другой, встречаясь с ним обеспокоенным взглядом. – Что случилось? – спросил Мори как можно спокойнее, но вместо ожидаемого членораздельного ответа получил невнятное бормотание вперемешку с прерывистыми всхлипами. – Иди сюда, – мягко пробормотал Огай, деликатно прижимая сына к себе. Затем, он поднял его на руки и начал плавно укачивать. Поначалу, Фёдор всячески брыкался и интенсивно пытался вырваться из цепкой хватки, но в скором времени обмяк на руках Мори и лишь изредка всхлипывал. Огай, видя что мальчик слегка утих, медленно сел на ближайший стул. – Тебе кошмар приснился? – вдруг осенило Мори. Фёдор кивнул, уткнувшись в грудь Мори и крепко держась за немного помятую футболку. Конечно, как он сразу не догадался? – Это всё неправда, понимаешь? – пробормотал Мори, надеясь утешить сына. Было сложно, ведь опыта в подобном нет, а нужные слова в голову никак не приходили. Но надо было что-то сказать, как-то облегчить тяжёлое состояние Фёдора. Прижав сына крепче, Огай поцеловал его в макушку – тот же никак не реагировал на действия отца. – Не бойся, никто тебя не сможет обидеть. Я не позволю, – вдруг вылетели по-настоящему нужные слова. Фёдор почти сразу перестал дрожать и поднял глаза на Мори, будто бы пытаясь убедиться в сказанном. – Обещаю, – твёрдо прошептал Огай, уверенно заглядывая в глаза сына. Пройдясь по кухне и укачивая Фёдора, он поспешил в спальню. – Сегодня поспишь со мной, – Мори сел на кровать, упираясь в изголовье, и скрестил ноги по-турецки, усадив при этом Фёдора. – Не хочешь мне о чём-то рассказать? – Огай положил обе ладони на плечи Фёдора. Сильные руки начали разминать всё ещё подрагивающие плечи. Как врач, Огай точно знал, куда нужно надавить, чтобы человек смог расслабиться. – Не хочу, – буркнул Фёдор, укусив кутикулу среднего пальца. Мори чуть сильнее сжал правое плечо Фёдора, заставляя убрать руку ото рта. – Не делай так, – хмыкнул Мори укоризненным тоном и начал массировать шею одной рукой, а другой разминать левую лопатку. Поговорить можно было и утром: к тому времени моральный настрой мальчика должен наладиться. Благодаря массирующим движениям, Фёдор окончательно успокоился. Прикрыв глаза, он замурчал, чуть ли не как котёнок. Огай довольно улыбнулся, продолжив разминать большими пальцами шею Фёдора. Мори только сейчас заметил, что Фёдор по-настоящему очень худой и хрупкий. Кожа мальчика была почти полупрозрачной, а ключицы так и выпирали, заставляя Огая серьёзно задуматься о том, чтобы хорошенько откормить его. Как только Достоевский начал сонно качаться в стороны, Огай бережно переложил того на живот. Дождавшись когда Фёдор окончательно уснул, мужчина укрыл его одеялом и бережно прижал к себе. Теперь-то он точно будет спать спокойно.