«На губах кофейной горечью»

Почти год. Год, который так хочется стереть из памяти и никогда, никогда более не вспоминать. Но нельзя. Человеческая память, увы, так устроена, что помнишь все. Даже самые мелкие детали. Это был самый обычный вечер. Вечер, который тебе предстояло провести в компании полных идиотов. Да, ты так часто подвергала себя чистейшему мазохизму, что я привыкла. Привыкла я и к тому, что после этих самых собраний ты приходила не в самом лучшем расположении духа. Порой, дело доходило даже до слез. Как же мне хотелось прикончить их… дорогая, я была близка к тому, чтобы сорваться. А ты ведь прекрасно знала, что слова на ветер я не бросаю. Так оно и было. И каждый раз тебе приходилось буквально умолять меня, дабы я не «согрешила». Признаю, чаще всего это срабатывало. Да, Фике. Ты была единственной, кто способен успокоить и сдержать мою агрессию. А я была единственной, кто мог «усмирить» твой гнев одной лишь фразой. Помню, как удивлялся Панин. Я сидела в кресле с чашкой свежего кофе и перечитывала какую-то книгу. Кажется, очередной французский роман. Но моя идиллия была нарушена. У кого только хватило наглости прийти в твое отсутствие? Как бы то ни было, очень хотелось высказать нежданному гостю все негодование. Ты ведь знаешь, я могу. Встаю с теплого кресла, по пути бросая короткое : – Войдите. На пороге появляется худая девушка, на вид лет двадцать, если не меньше. Кажется, одна из твоих фрейлин. И будь я свободна, безусловно отметила бы ее привлекательность. Но с момента твоего появления в моей жизни, я просто перестала замечать других женщин. И что только понадобилось этой особе в покоях Ее Величества? В тот момент я не особо задумывалась. Может быть, ты попросила ее сообщить мне о чем-то. Хотя, если бы тебе было нужно, ты бы несомненно пришла сама. Верно? – Дарья Николаевна, – В ее ярко-голубых глазах мелькнул почти неуловимый страх. Или мне показалось? Впрочем, все твои фрейлины так или иначе меня побаиваются. После того случая. Ты ведь помнишь, правда? – Екатерина Алексеевна… Останавливаюсь. В голосе слышится явное беспокойство и… страх. О да, я уже привыкла. Но это был другой страх. Будто… страх неизвестности? Я почти не разобрала, что она там говорила. Но услышала то, что должна была. То, что так боялась услышать с самого начала. Остановка сердца. Не успели. Не спасли.

***

Следующий месяц, как в тумане. Похороны. Зима, и холод пробирает до костей. Но молчу. Ни слова не сказала на церемонии. Вернулась во дворец только ближе к ночи. Тогда меня впервые за несколько лет прорвало. Буквально на истерику. Помню, Никита Иванович успокаивал меня. Отпаивал. В прямом смысле этого слова. Не помню даже, сколько выпила той ночью. Но не помогло. Я говорила. Слишком много говорила. Даже ругала тебя, представляешь? На чистом французском. А потом снова рыдала. И так всю ночь. Под утро мне принесли успокоительные капли и чашку свежего кофе со сливками. А я не могу. Не могу заставить себя его выпить. Вот, уже год я пью кофе без сливок. Без сахара. Все напоминает о тебе, словно издеваясь. И даже сейчас ты со мной. Осталась на губах кофейной горечью.