Утро

— Я люблю тебя, — шептал Россия постоянно. Всегда — когда кончал, когда целовал его по утрам, когда они просыпались вновь в одной постели. Каждый день, каждый час, каждую секунду. И значение этого затерялось. Союз привык, как все ко всему привыкают, стал принимать это как должное, как непоколебимую константу новой реальности, где он маленький КПРФ — партия России, где никто не знает, что он жив, никто не помнит о нем, и только Россия хранит его тайну. Он точно знал — он любит Россию в ответ. У них все взаимно. Но почему тогда так пусто в груди? Почему сердце отказывается радостно трепетать каждый раз, как Россия произносит заветные три слова? И тогда Союз начал замечать некоторые странности — будто глаза открылись. Россия ограничивал его общение — со всеми. Не только с другими партиями и воплощениями в целом, но и с людьми полностью и абсолютно незнакомыми, кто не смог бы разгадать страшную тайну Союза и подавно. Это не то чтобы сильно мешало, скорее умиляло — Россия целиком и полностью погряз в жуткой ревности, это было видно невооруженным взглядом. Россия следил за его здоровьем, заставляя вовремя есть и заниматься физическими упражнениями, чтобы всегда быть в форме. Россия баловал его — покупал дорогое оружие, которое Союз непомерно любил, всегда приносил к ужину сладостей, готовил и делал всю работу по дому. Россия оберегал Союза тщательней, чем дракон оберегает свое золото. Золотце — так Россия звал его. И от аналогии становилось по-настоящему жутко. Однажды он решился заговорить об этом. — Россия, ты не мог бы… Сбавить напор? Ты меня любишь, я все понимаю, но… — Но? — улыбка России казалась хищной. — Какое может быть но? Что я делаю не так? Тебе не понравились пирожные? Больше не буду их брать… — Вот об этом я и говорю. Ты перебарщиваешь, — вздыхает Союз. — Я просто хочу заботиться о тебе. Что в этом плохого? — Россия хлопает глазами так невинно, что Союз почти ему верит. Почти. Он выдержал еще месяц. Потом ему стало душно. Золотая клетка была хороша, но птичка поет только на воле. — Отпусти меня, — попросил он Россию однажды. Россия будто бы уменьшился. Скукожился, нахохлолся, почернели синяки под глазами. Ему было плохо. Союз даже на секунду пожалел о своем решении. — Иди, — сказал Россия, словно смирившись. — Если вдруг захочешь вернуться, я… Буду ждать. Тогда Союз не обратил на последние слова внимания, окрыленный свободой. А стоило бы. Первый месяц он радовался. А потом потух. И чему радовался, спрашивается? Жизнь стала еще более серой и мрачной. Вспомнилось тепло, которым Россия всегда бесплатно с ним делился. Зачем он ушел? Напридумывал себе про клетки и птиц, а у самого крылья обрезаны и сердце железной цепью к чужому сердцу привязано. Он, конечно, вернулся. Только вот от его заботливого России не осталось и следа. — Алкаш, — выговаривал ему Союз. — Твоими стараниями, — огрызался Россия. Как можно было так спиться всего лишь за месяц с хвостиком, что его не было? Россия умер внутри и медленно разлагался. Пованивая при этом не только в духовном, но и в физическом смысле. — Давай, иди в душ, — Союзу приходилось перетаскивать его на себе, заставлять есть по-человечески, как раньше его заставлял сам Россия. Видеть таким Россию было тяжело. Еще хуже было понимать, что он сам виноват. Во всем — в состоянии России, в разрушении их отношений и в потерянном золотом раю. Он предлагал себя России. Но Россия только посмотрел болезненно, горько — и отвернулся. То ли до сих пор не простил, то ли так Союза наказывал — не поймешь. А Союз все лип к нему, жался, предлагал себя отчаянно и бесстыдно — надеясь таким образом вернуть себе того плюшевого мишку, что покупал ему вкусное на ужин. Но не получалось. Один раз Россия даже сказал презрительно: — Что, шлюшка, больше нет хуев в шаговой доступности? И Союз от него отстал. Было больно слышать такое. А ведь раньше Россия ему доверял. А он просто предал его доверие. И продолжает предавать. Но не знает, что сделать, чтобы все исправить. Да и можно ли вообще исправить хоть что-то? — Я люблю тебя, — когда Союз сказал это первый раз, Россия замер. Раньше он никогда такого ему не говорил. — Ложь, — отрезал Россия. Но это была правда! — Я люблю тебя, — он стал повторять это каждый день, каждую свободную минуту. И Россия начал оттаивать. Он пригрелся в лучах союзовской любви, в его отчаянной и навязчивой заботе. Но потом… — Союз, ты перебарщиваешь. Россия ушел. Союз знал — он вернется. Круг замкнулся. А пока… Он пьет каждый день.