• • •
Сынмину удается поработать в своем кабинете примерно час до того, как вонь становится невыносимой. Он забирает учебник, календарь и ноутбук и выходит. Он заглядывает в кабинет Джисона и находит его там бросающим в потолок самолетики из бумажных стикеров для записок в попытках заставить их зацепиться за трещины в плитке. — Я пойду работать к Феликсу, если хочешь — пойдем со мной, — сообщает Сынмин. — Работать или сплетничать о разводе ассистента директора? — спрашивает Джисон, разворачиваясь к нему на кресле. — Работать, — давит Сынмин, — но я уверен, что Феликс захочет поговорить о разводах наших коллег. — Уже иду, — говорит Джисон. Он забирает со своего стола только телефон и бежит вдогонку за Сынмином, который уже ушел вперед по коридору. Когда они поднимаются на второй этаж, Сынмин наконец с облегчением чувствует, что может дышать через нос. Джисон говорит, что он драматизирует, настаивает, что пахнет не так уж и сильно. Сынмин его игнорирует. — Ты говоришь, что любишь нашу планету, но как только тебе приходится чувствовать запах живого существа, прошедшего последний круг в цикле жизни— Сынмин замедляется, когда они проходят мимо кабинета изобразительного искусства, надеясь хоть мельком увидеть Хёнджина внутри. Джисон замечает сразу же. Он всегда замечает. Он словно магнит для слухов; если у Сынмина хоть чуть-чуть меняется настроение, Джисону нужно знать, почему. Это всегда было больше из любопытства, чем из доброты, но это значило, что о Сынмине он знал очень много, хотелось Сынмину того или нет. — Нам нужно представиться, — шепчет Джисон, игриво поднимая брови. — Сегодня его первый день. Наверняка нервничает. — Почему мне кажется, что у тебя есть какие-то скрытые мотивы? — так же тихо спрашивает его Сынмин. — Потому что они есть, — отвечает Джисон. Он тянет Сынмина за руку и толкает его в кабинет еще до того, как Сынмин может ему помешать. Весь кабинет в полной разрухе. Хёнджин сидит в самом его центре, окруженный мусорными баками со всех сторон. Позади него большой мусорный мешок — видимо, он перебрал все выданные ему принадлежности и выбросил те, которые не стоят того, чтобы их оставить. — Привет! — восклицает Джисон, когда они входят. — О боже мой. Привет, — отвечает Хёнджин, быстро поднимаясь на ноги и выбираясь из лабиринта материалов для творчества с истекшим сроком годности. — Простите за беспорядок. — Тут чище, чем когда-либо за последние лет десять, — бурчит Сынмин, и это правда. До того, как прошлая учительница искусства ушла на пенсию в конце прошлого года, она с каждым годом обращала все меньше и меньше внимания на уборку и организацию пространства. Сынмин из раза в раз предлагал помочь ей с уборкой, но она не позволяла. Приятно было видеть, как кто-то исправляет ущерб, который она нанесла. — Да уж, тут был беспорядок, — соглашается Хёнджин. Он натянуто улыбается, наверняка для того, чтобы не выглядеть так, словно жалуется. Сынмину, наверное, это не удалось бы, если бы ему пришлось разбираться в вещах, оставшихся от старой учительницы. — Но я над этим работаю! — Спасибо за работу, — говорит Сынмин, улыбаясь ему в ответ. Он чувствует осуждающий взгляд Джисона на себе даже не глядя на него. — Э-э, кстати, я Хёнджин, — добавляет он. Сынмин не может не обращать внимания на то, каким напуганным он выглядит. Они с Джисоном выглядят, пожалуй, безобиднее всех, кого можно встретить в этой школе, кроме, наверное, Феликса. — Я Джисон. Веду биологию, — рассказывает Джисон. — Это Сынмин. Он математик. — Фу, математика, — морщится Хёнджин. Спустя пару секунд он осознает, что, должно быть, оскорбил Сынмина, и пытается сохранить лицо. — То есть, классно, что ты ее ведешь. Уверен, у тебя получается сделать ее веселой. — Не получается, — вставляет Джисон. Сынмин знает, что он не всерьез, но для него сделать математику веселой действительно всегда было вызовом, с которым он не мог справиться. Ему пока не удалось стать мастером преподавания самого ненавистного школьного предмета. — Но я слышал, что он относится по-доброму даже к тем детям, которые проваливаются. — А ты обижаешь детей, когда они проваливаются? — сводя брови на переносице спрашивает Хёнджин. — Это мотивирует их работать лучше, — отвечает Джисон. Он шутит. Сынмин не уверен, понимает ли это Хёнджин. — Слушай, хочешь мы поможем тебе со всем этим? Мы, вроде как, стараемся избегать своих кабинетов. Какой-то придурок сделал так, что весь коридор первого этажа воняет гнилыми свиными трупами. — И кто бы это мог быть? — бормочет Сынмин. — Придурок какой-то, — в притворном ужасе от собственных злодеяний повторяет Джисон. — В общем — мы рады помочь. — О, все в порядке. Уверен, у вас и своих дел достаточно, — говорит Хёнджин, кивая на учебник в руках Сынмина. Джисон лишь отрицательно качает головой. — Нет-нет. Мы каждый год учим одному и тому же. Давай мы поможем, — настаивает он. — Нам это только в радость. — Что ж, хорошо, — соглашается Хёнджин. Сынмин пытается не смотреть на его улыбку, боясь ослепнуть. Сынмин складывает свои вещи на одну из парт, и Хёнджин ведет их к своей куче старых художественных принадлежностей. Они садятся вместе и он начинает объяснять свою систему сортировки материалов. — Так, это твой первый год, верно? — спрашивает Сынмин. Он опускает взгляд на коробку, полную клея-карандаша, проверяя, какие из них еще не высохли. Пока что высохли все. — Да, — подтверждает Хёнджин со слабым кивком. — Недавно выпустился или сменил карьеру? — пробует угадать Сынмин. — Это моя первая настоящая работа, — признается Хёнджин. Он не поднимает глаз, все свое внимание обращая на пастельные мелки, которые он перебирает. — Я работал, когда учился в колледже, так что мне потребовалось время. — Поздравляю, — говорит Сынмин. Хёнджин замирает, чтобы коротко взглянуть на него. — С выпуском. — О, спасибо, — бормочет Хёнджин. — Можно кое-что спросить? — Конечно. — Это нормально, что я в полнейшем ужасе? — говорит Хёнджин. Сынмин не может сдержать смеха. — Ага, — признается он. — Даже я немного боюсь, а это не первый мой год. — Боже. Я не знаю. Я вел занятия, когда был в колледже, но у младшей школы, и, веришь или нет, третьеклассники куда менее пугающие, чем старшие классы, — выпаливает Хёнджин. Он раскладывает перед собой краски по цветам со скоростью света. Сынмин не знает, всегда ли он так быстро работает, или это от нервов. — Верю, — бормочет Сынмин. Он любит своих учеников. Но еще он верит в то, что ничьи оскорбления не ранят так сильно как оскорбления презирающей тебя пятнадцатилетней девочки. — Еще они чуют твой страх. — Правда? — слабо спрашивает Хёнджин. Сынмин, смеясь, качает головой. — Они не злые, Хёнджин, — уверяет его он. — Просто относись к ним хорошо, и все будет в порядке. Хёнджин тихо вздыхает. — Хорошо, — говорит он, хотя Сынмин и знает, что его слова для Хёнджина почти полностью бессмысленны. Иногда нужно увидеть все самому, чтобы понять. — Так, каково это — вести самый нелюбимый предмет? — Не так уж и здорово, не так уж и здорово, — признается Сынмин. — Но я люблю числа. — Ненавижу числа, — говорит Хёнджин. Он принимается за следующую кучу принадлежностей, быстро сортируя коробки. — Никаких эмоций, никакой страсти, только расчеты! Не знаю, как ты это делаешь. — Именно это мне в них и нравится, — спорит Сынмин. — У истории миллион разных перспектив. Литературу можно интерпретировать множеством разных способов. Наука тоже меняется. А математика всегда была одинаковой. Никаких мнений или чувств, просто факты. — Но это самое интересное, — говорит Хёнджин со слабой улыбкой. — Это мне нравится больше всего в искусстве. Если ты делаешь что-то, в чем есть смысл, это заставит людей чувствовать что-то, и все будут чувствовать что-то свое. Никто не думает так о математике. — Это и хорошо, — продолжает Сынмин. — Не о чем спорить, нечего обсуждать. — Думаю, мы очень разные люди, — решает Хёнджин. — Согласен, — подтверждает Сынмин. И все равно проводит следующие два часа, помогая Хёнджину убраться в классе, с удовольствием делясь историями об учениках и об их коллегах. Хёнджин смеется и смеется, и Сынмину нравится смотреть, как он нервничает все меньше, а кабинет становится все чище и уютнее. Сынмин как раз находится в середине рассказа об ученике, который пытался забраться на флагшток и застрял на самой вершине, когда в кабинет заходят Феликс и Джисон. — Им пришлось звонить пожарным и помогать ему спускаться по лест— — Это место выглядит просто отлично! — радостно произносит Джисон, входя внутрь. Феликс улыбается и поддерживающе показывает большие пальцы вверх. — Точно не тебе спасибо, — бурчит в ответ Сынмин. Джисон его игнорирует. — Мы пойдем пообедать с Минхо. Пойдете с нами? — спрашивает он. — О, я бы хотел, — говорит Хёнджин, убирая волосы с лица. Он смотрит на Сынмина всего на несколько секунд дольше, чем нужно, и снова переводит взгляд на Джисона. — Мне нужно быть на обеде с новыми учителями. — Задуши меня ложкой, — стонет Джисон. — Я лучше помру, чем снова буду слушать все это дерьмо про “посвятить свои жизни будущему страны”. — Было скучно, — соглашается Феликс. Обед новых учителей был традицией в их районе. Они все на нем были. Они все его ненавидели. — Подбодрили, — саркастично произносит Хёнджин. — Это будут лучшие два часа в моей жизни. — Скорее всего, нет, — смеется Джисон. — Нам пора. Минхо уже ждет на парковке. Но ты повеселись. Джисон и Феликс коротко машут ему рукой и выходят из кабинета, но Сынмин задерживается на пару секунд. Ему не хочется уходить. Ему хочется, чтобы Хёнджин пошел с ними. — Э-э, слушай, если тебе что-то понадобится, то мой кабинет на первом этаже. А112, — говорит он. — Заходи в любое время. Если я не смогу помочь, то знаю, кому можно позвонить. — Хорошо. Спасибо тебе, — мягко говорит Хёнджин. — И за то, что помог— И за то, что помог здесь. — Я давно уже хотел это сделать, — убеждает его Сынмин. — Беспорядок в этом месте сводил меня с ума. — Не могу обещать, что беспорядок не вернется, — признает Хёнджин. . — Если вернется — А112. Я помогу избавиться от него еще раз, — обещает Сынмин. — Ты идешь, идиот? — орет Джисон из коридора. — Иду! Извини! — кричит Сынмин в ответ. Он собирает с парты свои вещи и направляется к двери, но поворачивается к Хёнджину еще раз перед самым выходом. — Еще увидимся? — Увидимся, — улыбается Хёнджин. Сынмину теперь нужно убедить Джисона, что в школе очень жарко, чтобы объяснить, почему его лицо такое красное.• • •
Среда по традиции отведена для общешкольного повышения квалификации. Все работники школы собираются в аудитории и смотрят презентацию за презентацией о том, как проводить мониторинг во время итогового годового тестирования и как показать ученикам, что вам на них не наплевать. Через час после начала первой презентации Чанбин уже громко храпит рядом с ним, а Джисон и Феликс с огромной скоростью играют в камень-ножницы-бумагу, чтобы хоть чем-то занять руки. На второй час к Чанбину присоединяется Чан, а Джисон проверяет, насколько долго сможет не издавать ни звука, пока Минхо выкручивает ему руку. Сынмин волнуется об образовании будущих поколений. К концу дня они слушают лекцию школьного психолога о том, как избежать выгорания. Она рассказывает, что нельзя брать работу домой, что нужно помнить оставлять время для себя. Сынмину кажется, что все это звучит красиво, но нереалистично. Даже если он и не работает, когда находится дома, он все равно не может перестать думать о своих учениках. Но школа хоть как-то пыталась справиться с растущей текучестью кадров. — Отлично, а теперь мы разобьемся на пары, так что, пожалуйста, подойдите вперед и возьмите карточку цвета месяца вашего рождения, — просит психолог. — После этого найдите себе партнера с такой же карточкой! Сынмин чувствует как на него надвигается необъятный ужас. Чан и Минхо берут себе по оранжевой карточке, означающей их день рождения в октябре, Чанбин берет желтую и оказывается в паре с одним из других тренеров.Сынмин забирает три зеленые: одну для себя, и по одной для Джисона и Феликса. — Итак, как мы разд— Не успевает Сынмин закончить свою мысль, как Джисон кричит: — Нос! Феликс и он резко прижимают палец к кончику носа, и Сынмин смотрит на них не моргая, удивленный тем, как два взрослых мужчины играют в детскую игру чтобы принять решение. — Неудача, — говорит Джисон, похлопывая Сынмина по плечу. — В следующий раз встану в пару с тобой, чувак. — Не встанешь, — измучено произносит Сынмин. — Скорее всего нет, — признается Джисон, — но грубо же так говорить, не думаешь? Сынмин оглядывается по сторонам, чтобы убедиться, что никто не смотрит, и показывает ему средний палец, прежде чем отправиться искать кого-нибудь с такой же зеленой карточкой, как у него. Он бесцельно слоняется по аудитории, пока кто-то не трогает его за плечо. — У тебя же зеленая? — с ослепительной улыбкой спрашивает Хёнджин. — Будем партнерами? — Да! — восклицает Сынмин. Хёнджин ведет его к месту, где он сидел — один, в самом конце аудитории. — Эти тренинги всегда такие ужасные? — спрашивает Хёнджин, пока они ждут, когда все усядутся со своими партнерами. Сынмин согласно кивает. — Проводить их требует государство, так что, — объясняет он, — никто их всерьез не воспринимает. Мы просто страдаем и надеемся, что нас отпустят пораньше. — Понял, — смеется Хёнджин. — Начнем наши упражнения с того, что поделимся с нашими партнерами моментом, когда наша работа казалась нам слишком тяжелой, — просит терапевт. — Я дам каждому две минуты. Не забудьте, что говорить должен каждый! — У меня так было в понедельник, когда я зашел в кабинет рисования и увидел, что цветные карандаши и клей лежат в одной коробке, — бурчит Хёнджин. Сынмин хихикает. — Мы решили эту проблему! — напоминает он ему. — Эта картина будет вечно стоять у меня перед глазами! — настаивает Хёнджин. — Кроме того, это все равно единственный мой опыт в роли учителя. — Справедливо, — решает Сынмин. — У меня такое было в прошлом году, когда я поставил ученице тройку за домашнее задание, и она назвала меня “очкастым задротом, который только в младшей школе и отличился”, когда подошла обсудить оценку. Что еще хуже, так это то, что была права. Типа, Минхо, учитель английского, сказал, что она не заслужила отстранения, потому что просто констатировала факт. — Звучит зло, — замечает Хёнджин. — Он классный, если не заставлять его нести ответственность за то, что он говорит, — отвечает Сынмин. Хёнджин смеется. Сынмин не знает, как объяснить ему, что он полностью серьезен. — Отлично! — говорит психолог, хлопая в ладоши, чтобы привлечь всеобщее внимание. — Теперь я задам каждому несколько вопросов, чтобы вы смогли вспомнить, как справляться со стрессом здоровым путем. Я хочу, чтобы вы записали свои ответы на обратной стороне карточек. После того, как все ответят, мы поделимся ответами со своими партнерами. Сынмин и Хёнджин проводят большую часть тренинга, придумывая шутливые ответы. Психолог просит их записать, как они обычно справляются со стрессом, и Сынмин узнает, что Хёнджин написал “плачу” там, где он сам написал “сплю”. Когда их просят записать, как они расслабляются на выходных, Сынмин пишет “плачу”, а Хёнджин — “сплю”. В таком духе они продолжают оставшиеся полчаса сессии. Всякий раз, когда психолог подходит к ним, чтобы проверить, Сынмину приходится поджимать губы, чтобы не рассмеяться, пока Хёнджин придумывает какую-нибудь ложь о том, что они оба любят читать, чтобы отдохнуть. И как только она снова уходит в другую часть аудитории, ни один из них не может больше держать спокойное лицо. — Итак! На сегодня на этом все. Помните использовать эти стратегии, чтобы держать себя в руках на протяжении всего учебного года, — просит психолог. Сынмин уже начинает забывать все, что она им рассказывала. Он просто рад, что все это кончилось. Пока они с Хёнджином собирают свои вещи и готовятся покинуть школу на сегодня, Сынмин думает о том, что в школе уже четыре учителя с одним месяцем рождения. — Черт, поверить не могу, что у тебя тоже день рождения в сентябре. Как у меня, Феликса и Джисона, — размышляет Сынмин, натягивая куртку. — Странное совпадение. — О, у меня день рождения в марте, — естественно сообщает Хёнджин. — Почему ты тогда взял сентябрьскую карточку? — спрашивает Сынмин, хмурясь в попытке найти смысл в словах Хёнджина. — Я увидел, как ты берешь зеленую, и захотел быть с тобой в паре, — объясняет Хёнджин. Сынмин сжимает челюсти, пытаясь понять, что сказать в ответ на это. Хёнджин принимает его молчание за нежелание отвечать и пожимает плечами. — Увидимся завтра. — Увидимся, — бормочет Сынмин. Он прикрывает глаза, когда Хёнджин уходит, и ждет, пока волны паники в животе пройдут.• • •
Однажды в пятницу, когда занятия в школе уже начались, ровно в четыре-тридцать вечера Джисон заходит в кабинет Сынмина. Сынмин усердно проверяет тесты, а Чонин, неловкий, погруженный с головой в учебу ученик, сидит за партой в паре рядов от него и читает книгу для урока Минхо. Сынмин ему нравится, и он часто прячется в его кабинете, чтобы не идти домой. Они сидят в почти полной тишине, которую Чонин иногда прерывает вопросами о том, что значит какое-то слово, или рассказами о своих увлечениях. — Ким Сынми-и-и-и-ин, сегодня пятница, — тянет Джисон, ураганом влетая в дверь и приближаясь к столу Сынмина. — Давай свалим отсюда. — Мне надо проверять тесты, — бормочет Сынмин. — Сегодня пятница, — повторяет Джисон. — Мы с Феликсом и все остальные пойдем в кино. — В кино? Вы уже купили билеты? — спрашивает Сынмин, откладывая в сторону красную ручку, перед этим поставив на одном из тестов особенно разочаровывающую оценку. — Нам они не нужны, — говорит Джисон. — Это фильм. — Чтобы попасть в кино, обычно нужен билет— — Да не такой это фильм, — шепчет Джисон. — Он не хочет говорить, что они собираются в бар передо мной, — сообщает Чонин, не отрываясь от книги. — Мне пятнадцать, знаете ли. Я могу справиться с информацией, что мои учителя иногда пьют взрослые напитки. — Ладно, мы идем в бар, — подтверждает Джисон, закатив глаза. — Так что пошли. — Я не знаю— — Можешь позвать Пикассо, — предлагает Джисон. Теперь Сынмин закатывает глаза. — Это уже ничего не скрывает, — предупреждает он. Джисон пожимает плечами. — Ты почти не говорил с ним с того тренинга для персонала. Это отличная возможность, — настаивает он. — Можешь узнать его получше уже в группе. Решишь, стоит ли того потенциальная неловкость, если ничего не выйдет. — Я не буду пытаться “узнать его получше”. — Сынмин стоит на своем. — Я буду выглядеть как идиот. И он сообщит директору. — Ничего он не сообщит. Знаешь, сколько учителей состоят в браке со своими коллегами? Много, — спорит Джисон. — Вам нравится учитель искусства? — преувеличенно ахая, спрашивает Чонин. Сынмин тяжело вздыхает. — Заткнись, Чонин. Это взрослый разговор, — отрезает Джисон. — Не разговаривай с ним так, — бурчит Сынмин. — Как вас вообще еще не уволили? — огрызается Чонин. — Вы же не учите ничему. — Пожалуйста, подай на меня жалобу и освободи меня от оков этой работы, — молит Джисон. Сынмин не особо понимает, серьезно он или нет. — Что ты вообще делаешь тут так поздно в пятницу? У тебя что, друзей нет? — Громкие слова от кого-то, кому почти сорок, но у него нет семьи, и он вынужден умолять своих коллег потусить с ним, — защищается Чонин. Джисон фыркает. — Может быть я и одинок и ищу себе компанию в лице своих коллег, но никогда не думай, что мне сорок, — требует Джисон. Чонин его игнорирует, обращая все внимание на свою книгу. — Пригласи его, Сынмин, — подбадривает Джисон. Сынмин замирает, раздумывая о том, предложить ли Джисону пойти нахуй. Но потом понимает — он хочет попросить Хёнджина пойти с ними. — Ты оставайся здесь. И не будь грубым, — требует он, вставая из-за стола. Джисон недовольно морщит лицо и усаживается в кресло Сынмина, даже не подумав спросить разрешения. Сынмин не тратит время на то, чтобы возмутиться. Сынмин поднимается по лестнице к кабинету изобразительного искусства так медленно, что ему думается, что если бы кто-то увидел его сейчас, то подумал бы, что он травмировал ногу. За последние две недели они с Хёнджином почти не разговаривали. Что, если он скажет нет? Он напоминает себе снова и снова, что это всего лишь встреча компании, никакого давления или отказа лично ему, если Хёнджин скажет нет. Он все равно волнуется. Когда Сынмин заходит в кабинет, он находит там Хёнджина очищающим кисти от краски. Сынмин благодарен, что он заботится обо всех принадлежностях, в отличие от своей предшественницы. Хёнджин уже украсил это место работами учеников, заполнив стены рисунками. — Ого, да у тебя учатся настоящие таланты, — отмечает Сынмин. Хёнджин вздрагивает, явно не заметив того, как он вошел. Но когда он осознает, что это лишь Сынмин, то облегченно выдыхает и поворачивается обратно к раковине. — Они отлично справляются, — соглашается он. — И так быстро учатся. — Значит, твои первые две недели прошли хорошо? — спрашивает Сынмин. Хёнджин неуверенно прикусывает губу, составляя кисти обратно в стакан, где он их хранил, прежде чем ответить. — Разные дни были, — признается он. — Это нормально. Я слышал о тебе много хорошего от своих учеников, — говорит ему Сынмин — и это правда. Вся болтовня о Хёнджине, которую он слышал у себя в классе, была о том, какой он хороший или как хороши его работы. Или, в некоторых классах — какой он милый, но Сынмин изо всех сил пытался притвориться, что этого не слышал. — Это облегчение, правда, — говорит Хёнджин. — Я не хочу вести предмет, который они все ненавидят. — Не волнуйся, этот предмет уже веду я, — шутит Сынмин, хотя полностью понимает, что для большинства его учеников это вовсе не шутка. — Я слышал, что у тебя классные уроки, — успокаивает Хёнджин. — Им просто не нравится, что ты добавил буквы в задачи по математике. — К сожалению, не я придумал алгебру, — отмечает Сынмин. — Но им не нравится, когда я им это говорю. — Не ты? — игриво спрашивает Хёнджин. Для пущего эффекта он придает лицу удивленное выражение. Они оба смеются, и Сынмину приходится игнорировать тепло в груди. — Э-э, в общем, я и несколько других учителей собираемся выпить, если ты хочешь с нами, — говорит Сынмин, изо всех сил стараясь не запинаться. Успокойся, Ким Сынмин. — Но, типа, только если ты хочешь. Если у тебя уже нет планов. — О, это звучит весело, — соглашается Хёнджин. Сынмин сразу же чувствует, как вся паника, скопившаяся в его теле, исчезает. — Но я прихожу на работу пешком, так что мне нужно будет сходить домой за машиной— — Все хорошо! Я тебя отвезу, — предлагает Сынмин, наверное, со слишком большим энтузиазмом. — О, окей. Отлично, — говорит Хёнджин. — Встретимся на парковке? — Ага. Да, — подтверждает Сынмин. — Только сумку заберу. Он практически несется по лестнице обратно в свой кабинет. И, когда он добирается до туда, Чонин и Джисон находятся в разгаре напряженной игры в крестики-нолики на его доске. — Он придет, — сообщает Сынмин. Джисон радостно кричит, стирает рукой их с Чонином игру, и говорит: — Иди домой, ребенок. У нас планы. — Богом клянусь, я на вас пожалуюсь, — угрожает Чонин. — Я тебя умоляю, давай, — подначивает Джисон, пока Чонин собирает все свои вещи в рюкзак. — Расскажи им, что я обидел ребенка. — Да пофиг. Хорошей свиданки, мистер Ким, — бурчит Чонин, закидывая рюкзак на плечо и направляясь к двери. — Это не свидание. Там кроме нас будут еще шесть человек! — Чонин не останавливается, незаинтересованный в подробностях. — Правда не свидание. Не думай, что это свидание. Будет странно, — говорит Джисон. Сынмин думает, что насилие должно быть выходом. Они останавливаются около кабинета английского, чтобы забрать Минхо, и направляются к парковке для учителей, чтобы разбиться по машинам. Обычно, Сынмин забрался бы на заднее сиденье машины Феликса и попросил бы его отвезти его обратно к школе, чтобы он забрал свою собственную машину, когда вечер подошел бы к концу, но сегодня все по-другому. — Прости за беспорядок, — говорит Сынмин, когда Хёнджин усаживается на пассажирское. Он успел торопливо собрать свою почту с сидения и спрятать ее в бардачок. — Какой беспорядок? — Хёнджин смеется. — Моя машина выглядит так, когда в ней чисто. — Боже, — бормочет Сынмин. Он заводит машину, и еще до того, как они выезжают с парковки, он замечает, что в повисшей тишине Хёнджину становится неуютно. Хёнджин протягивает руку и включает радио, и из динамиков начинает играть What I Like About You. — Так вот какую музыку ты обычно слушаешь, — с широкой улыбкой спрашивает Хёнджин. Сынмин тут же смущается. У него был музыкальный вкус, как у чьего-нибудь отца, и он пустил в свою машину Хёнджина, совершенно к этому не подготовившись. — Иногда. Когда я в настроении. Обычно нет, — оправдывается он. Лгать сейчас было не стыдно. — Это клево. Мне нравится такая музыка. Вызывает ностальгию, — объясняет Хёнджин, поворачивая ручку и делая погромче. — Мы с моей мамой очень любили эту песню и The Piña Colada. — Она тоже есть в плейлисте, — признается Сынмин. — Серьезно? — радостно спрашивает Хёнджин. Сынмин кивает, пытаясь смотреть на дорогу, а не на его сияющую улыбку. Оставшуюся поездку они проводят подпевая песням из восьмидесятых. Сынмин удивлен тому, что Хёнджин знает слова каждой песни из его включенного вперемешку плейлиста. Он представлял, что у Хёнджина куда более утонченный музыкальный вкус, что он любит какие-нибудь группы, о которых сам Сынмин никогда не слышал. Вместо этого, Хёнджин восторженно сообщает что How Will I Know — это его любимая песня Уитни Хьюстон. Сынмин думает, что у Хёнджина, наверное, нет недостатков. Когда все они собираются за столиком в дальнем конце бара, Чан исчезает, чтобы принести напитки и стаканы для всех. Когда он возвращается, все наливают себе выпить. Сынмин успевает сделать всего два глотка, прежде чем Чанбин возбужденно хлопает в ладони. — Кто хочет сыграть в “Выпьем за”? — спрашивает он. Весь столик взрывается согласным смехом. Эту игру Чан придумал, когда они только начали проводить время вместе. — Как играть? — спрашивает Хёнджин, держа стакан двумя руками. Сынмину он кажется милым — взволнованный, среди коллег, которых он едва ли знает. — Каждый за столом по очереди рассказывает что самое тупое случилось у него в классе за эту неделю, потом мы пьем за это, — объясняет Джисон. — И это, что, игра? — недоуменно склоняет голову набок Хёнджин. — Не задавай вопросов. Мы высокофункциональные алкоголики со слишком низкой зарплатой, — сообщает Джисон. Хёнджин лишь смеется. — Я начну, — Минхо хрустит костяшками пальцев, словно ждал этого самого момента. — Мы проходим раздел, посвященный философскому письму. У нас была сократовская дискуссия о том, происходит ли характер человека от природы или формируется средой. И, три секунды спустя после начала дискуссии, один ученик сказал, что если личность основана от природы, то его однокласснику “просто суждено самоликвидироваться, как его старший брат”. — Господи, блять, Иисусе, — бормочет явно шокированный Чан. — Выпьем за это! — кричит Джисон, поднимая стакан. Остальные подчиняются, делая по глотку. — Я следующий, — говорит Чанбин, когда все опускают свои стаканы обратно на стол. — Три девушки из моей волейбольной команды посреди тренировки узнали, что встречаются с одним и тем же парнем. Всему залу пришлось уклоняться от летающих мячей. — Я веду шестой урок у двух этих девушек, — добавляет Феликс. — И у парня. — Никакие деньги не заставят меня вести у этого класса, — бурчит Чан. — Одна из них спросила меня, как сказать “лживый, уродливый ублюдок-изменщик” по-испански, — говорит Феликс. Весь стол хором кричит “выпьем за это” и чокается стаканами. — Теперь я! — сообщает Джисон. — Я рассказывал о бесполом размножении. Ученик спросил меня, может ли он забеременеть, если проглотит свою сперму. — Ты шутишь, — умоляюще произносит Сынмин. Он знает, что Джисон не шутит. Просто не хочет, чтобы это было правдой. — Хотел бы я, — хохочет Джисон. — Пей. Сынмин вздыхает, и вместе с остальными делает еще один глоток. Он продолжает бросать на Хёнджина короткие взгляды, пока остальные продолжают делиться историями. Хёнджин не прекращает смеяться, явно развеселенный всеми ими. — Что насчет тебя, Хёнджин? Что-нибудь безумное произошло в кабинете рисования? — с улыбкой спрашивает Чан. — О, я не знаю, — говорит Хёнджин. — В основном, я просто выкидываю рисунки членов целый день. — Скучно, — тянет Джисон. Сынмин предупреждающе пронзает его взглядом. Хёнджина хочется защитить. Не хочется, чтобы кто-то из них был к нему злым, хоть он и знает, что Джисон шутит. — Уверен, за неделю случилось что-нибудь забавное, — подбадривает он. — Ну, — пробует Хёнджин. — У одного ученика украли телефон. — Иу. Бумажки заполнять, — стонет Минхо. — Мы его нашли, — продолжает Хёнджин. —Ученик кричал “Эй, Сири!”, пока чей-то рюкзак не ответил. — Гений, — говорит Джисон в то же время, как Сынмин говорит: — Тупица. Они все равно пьют за это. После нескольких кругов их группа понемногу трезвеет и начинает расходиться. Сынмин с облегчением замечает, как Хёнджин становится все более разговорчивым. Когда они забираются в машину Сынмина, Хёнджин бормочет что-то о том, как ему пришлось говорить по телефону с особенно грубым родителем, словно его вообще больше ничего не сдерживает. Сынмин не против, конечно; он рад слышать все, что хочет рассказать Хёнджин. По пути к дому Хёнджина они снова включают плейлист Сынмина, и Хёнджин снова восхищенно ахает, когда включается новая песня. Сынмин начинает верить, что у него любая песня — любимая. Когда они добираются до нужного места, Хёнджин успевает похвалить наверное всех музыкантов, какие только были в восьмидесятых. — Ещё раз спасибо, что пригласил меня, — говорит Хёнджин, отстегивая ремень безопасности. — Для меня много значит то, что у меня есть возможность поговорить с кем-то, кто понимает. — Ага, без проблем, — отвечает Сынмин. — Я рад, что ты хорошо провел время. — Вы всегда вот так встречаетесь? — спрашивает Хёнджин. Сынмин кивает. — Все началось, когда мы собирались вместе, чтобы поделиться историями, потому что сводили своих друзей не-учителей с ума, когда начинали говорить о работе, — признается Сынмин, — но сейчас они мне ближе, чем все мои прошлые друзья. — Я вижу, почему. Они классные, — восхищается Хёнджин. — Честно, я чувствовал себя не в своей тарелке, когда начал работать, так что я рад, что мы смогли поговорить. — И я, — шепчет Сынмин. — Э-э, не хочешь, типа, войти? — спрашивает Хёнджин. Сынмин чувствует, как его сердце останавливается. — Ч-чего? — запинаясь, выдавливает он. Его ответ — да. Он хотел поговорить с Хёнджином наедине. Он хотел узнать о нем что-то большее, чем что случилось у него в стенах школы. Но он слишком боялся того, что может случиться, если у них ничего не выйдет, слишком боялся, что Хёнджин не чувствует того же, что и он. — Хотя, неважно. Неделя выдалась кошмарно долгая. Может, в другой раз, — решает Хёнджин. Он выбирается из машины и исчезает в доме еще до того, как Сынмину удается хотя бы помыслить об ответе. Сынмину думается, что Джисон много чего захочет сказать об этом.• • •
После их вечера в баре Хёнджин начинает все больше и больше разговаривать с Сынмином. Он заходит к нему по пути в свой кабинет по утрам. Он прощается с Сынмином прежде чем уйти домой. Он пишет Сынмину обо всех безумных вещах, которые происходят у него на уроках, и заставляет его пообещать, что он пригласит его на их следующие встречи. Джисон клянется, что Хёнджин влюблен в Сынмина, а подслушивавший их Чонин соглашается. Сынмин говорит им обоим не совать нос в чужие дела. Чонин репетирует речь об изменениях в климате для своего урока публичных выступлений перед своей привычной аудиторией в лице одного Сынмина, когда Хёнджин заходит в кабинет математики. — Привет! — поет он, входя в двери. Чонин сразу же ловит взгляд Сынмина и с намеком поднимает брови. Сынмин сжимает челюсти, чтобы не прогнать его на глазах Хёнджина. — Здравствуйте, мистер Хван, — с самой яркой, фальшивой улыбкой, на какую он только способен, тянет Чонин. — Как твои дела? — спрашивает Сынмин, игнорируя тот факт, что Чонин явно считает себя Шер Горовиц из "Бестолковых" и видит своей судьбой сводить учителей. — На самом деле, отлично. У меня есть идея, которую я хотел бы с тобой обсудить, — говорит Хёнджин. — Я весь внимание, — отвечает Сынмин. — Я пытался придумать способ использовать искусство для того, чтобы помочь ученикам узнать что-то из других предметов, и увидел, как одна из наших общих учениц решала задачу по расчету угла наклона американской горки, которую ты ей дал, — объясняет Хёнджин. — Подумал, было бы круто, если бы мы объединились. — Объединились? — Да, типа, я помогу им придумать дизайн парка развлечений, а ты научишь их как рассчитывать нужные углы и траектории для аттракционов, — рассказывает Хёнджин. — Они могли бы нарисовать свои аттракционы или даже слепить, а потом устроить выставку где-нибудь в школе. Может быть, мы оценим их проекты вместе. — Вместе? — с энтузиазмом переспрашивает Чонин. Сынмин думает, что Чонину очень повезло, что Хёнджин не смотрит на него. — Ага, было бы круто, если бы мы смогли бы поощрить их за работу на обоих уроках, — говорит Хёнджин. — Правда, я не знаю, есть ли у тебя время для такого проекта— — Есть, — сообщает Чонин. — Он как раз рассказывал, что хочет начать работу над каким‐нибудь большим проектом. — Правда? — спрашивает Хёнджин. Нет. — Я действительно думаю, что было бы отлично, если бы ученики смогли сделать что-то для обоих уроков, — полностью уклоняясь от ответа, отвечает Сынмин. Он не мог признать, что Чонин лгал. — Я тоже так думал! — радостно отмечает Хёнджин. Он ставит свою сумку на ближайшую парту и достает ноутбук, чтобы показать что-то Сынмину. — Я надеялся, что ты согласишься, так что начал работать над некоторыми документами. Тут инструкции, разделы, все такое. Мне нужна твоя помощь только с математической стороной. Хёнджин ставит ноутбук на стол и включает его, чтобы скорее показать Сынмину все, над чем успел поработать. Сынмина удивляет то, насколько все проработано, и ещё до того, как Хёнджин заканчивает объяснять все, что он написал, Сынмин уже согласен.• • •
Через пару недель они выделяют несколько дней на то, чтобы ученики могли поработать над проектами. На уроках Хёнджина они устраивают мозговой штурм, лепят, строят и расписывают, а Сынмин помогает им сделать все расчеты, нужные для их парков. Сынмину ужасно не хочется это признавать, но впервые он видит в глазах своих учеников такое искреннее любопытство к тому, над чем они работают. Обычно они задают ему вопросы только когда беспокоятся за свои оценки за тест. Благодаря проекту Хёнджина они наконец захотели узнать подробности и причины всего, чему они научились. Приятно было учить чему-то учеников, которые по-настоящему заинтересованы в том, о чем он рассказывает. Когда ученики заканчивают свои работы, Хёнджин уговаривает директора разрешить им устроить выставку в спортивном зале, и показать проекты другим учителям и родителям после школы. Хёнджин устраивает все, приветливо встречает родителей; Сынмину не остается делать ничего, кроме того, что рассказывать о математической стороне работы. Сынмин ходит из стороны в сторону по спортивному залу, рассматривая проекты, и совершает непростительную ошибку и проходит мимо стола с работой Чонина. — П-с-с, — шипит Чонин. Сынмин сдерживается от того, чтобы закатить глаза. — Что случилось? — Вы уже сделали первый шаг? — спрашивает он. — О чем ты говоришь? — недоумевает Сынмин. — Шутите что ли? Я буквально целый месяц провел расписывая это идиотское колесо обозрения, чтобы вы смогли подкатить к мистеру Хвану, — рявкает Чонин, указывая на ярко-синюю постройку из палочек от мороженого рядом с собой. — Не выражайся, — требует Сынмин. — Мы устроили этот проект, чтобы ученики смогли получить межпредметные навыки. Мистер Хван никак с этим не связан. — Как скажете, — вздыхает Чонин. — Я просто хочу, чтобы два моих любимых учителя были счастливы. Не хочу, чтобы вы закончили как мистер Ли. Вы знаете, что у него три кота? Три. — Я счастлив, и я не хочу,чтобы пятнадцатилетний подросток вмешивался в мою личную жизнь, — убеждает Сынмин. Чонин скрещивает руки на груди, понимая, что его явно не собираются воспринимать всерьез только из-за того, что он школьник. — Умоляю, просто поговорите с ним о чем-нибудь, кроме математики, — раздраженно стонет Чонин. — Я не собираюсь этого делать. Наши отношения как коллег останутся строго профессиональными, — произносит Сынмин. Он оглядывается на Хёнджина, который рассказывает одной маме, как он помог ее дочери сделать полностью работающий трек для вагончика на американских горках. Он просто восхищен креативностью и навыками Хёнджина, когда дело доходило до искусства. — Коллега, которого вы хотите поцеловать, — шепчет Чонин, понижая голос на случай, если кто-то услышит. — Еще что-нибудь такое скажешь и заработаешь отстранение до конца жизни, — угрожает Сынмин. Чонин знает, что он блефует, но разговор оставляет. — Неплохое колесо обозрения, кстати. Чонин показывает язык ему вслед. Когда родители и ученики уходят со своими проектами, Сынмин остается с Хёнджином, чтобы помочь разобрать столы, которые они позаимствовали на складе, и собрать оставшийся мусор. Он не может перестать говорить о том, как хорошо все прошло. Он начинает чувствовать, что не приносит здесь никакой пользы, но сегодняшний вечер так ему понравился. Было так приятно смотреть на учеников, которые восторженно показывали свои работы родителям. — Тебе стоит устроить что-то такое и по другим предметам, — говорит Сынмин, помогая Хёнджину сложить стол напополам. — Это была отличная идея. — Я бы очень хотел, — соглашается Хёнджин, — но, честно говоря, мне было бы неловко делать это с кем-то другим. — Почему? — недоумевает Сынмин. Он не думал, что в школе есть учителя более пугающие, чем он. В конце концов, все они зарабатывали на жизнь общением с детьми. — Ты мой единственный друг, — объясняет Хёнджин. Сынмин хмурится. Друг? Они друзья? Когда они успели стать друзьями? Хёнджин всегда так о нем думал? — А что насчет остальных? — спрашивает Сынмин. — Они твои друзья, — едва поморщившись произносит Хёнджин. — Я ценю то, что ты приглашаешь меня на ваши встречи, но я, вроде как, чувствую, что они позволяют мне приходить только из-за тебя. — Все не так, — обещает Сынмин. — Джисон сам предложил тебя позвать. — Правда? — Ага, — подтверждает Сынмин, — и я знаю, что они были бы рады, если бы ты предложил им такие проекты. Попробуй предложить им. Я могу пойти с тобой, если захочешь. С помощью Сынмина Хёнджин организует творческие проекты с другими учителями один за другим. Его ученики изучают латиноамериканских художников на уроках Феликса, а потом рисуют картины в их стиле. Они собирают миниатюры мест обитания разных животных в коробках из-под обуви для уроков Джисона. Они рисуют персонажей из книг, которые читают на уроках Минхо, и рисуют акварелью карты мест, о которых им рассказывает Чан. Все счастливы видеть своих учеников такими вовлеченными, но не могут не дразнить Сынмина за то, сколько времени он проводит с Хёнджином. Сынмин, конечно, делает вид, что все не так. Они ведь профессиональные коллеги.• • •
Сынмин сидит между Минхо и Джисоном на собрании учителей за несколько недель до конца семестра. Директор вещает что-то про подготовку к годовому тестированию, и, к сожалению, даже Сынмин уже отключился. — И в завершение! — восклицает директор. — В последний день перед зимними каникулами мы проведем Зимний Бал. Лист регистрации на обязанности лежит на последней парте, пожалуйста, запишитесь, когда будете выходить. Джисон стонет так громко, что Сынмин уверен в том, что директор это услышал. Танцы были предметом особой ненависти всех учителей. Жарко, грязно, и всю ночь приходится провести умоляя подростков прекратить лапать друг друга. Работать там было необязательно, но если бы никто не согласился, директор стал бы просить их лично, и тогда они даже не смогли бы выбрать себе занятие. Сынмин всегда записывался быть наблюдателем. Никакой уборки, никакого сидения за столом регистрации, никакого украшения зала. Просто наблюдение. — Как вы думаете, я смогу притвориться мертвым, чтобы не идти? — спрашивает Джисон, пока они стоят в очереди к листку. — Они найдут тебя, и в наказание ты будешь до конца жизни просить второй класс оставить место для Иисуса, — предупреждает Минхо. Джисон видит лист регистрации первым, и, пока он читает фамилии записавшихся, по его лицу расплывается коварная улыбка. Он хватает ручку и вписывает свое имя сразу в четыре строчки. — Боже, ты что, везде записываешься? — ворчит Сынмин. — Не я. А ты, — говорит Джисон. Лицо Сынмина вытягивается. — Чего? Сотри! — приказывает он, пытаясь рассмотреть на листе, на какую ужасную судьбу толкает его Джисон. — Не могу. Это же ручка. Представляешь, как плохо будет выглядеть, если директор увидит твое имя зачеркнутым, — ухмыляется Джисон. Сынмин сдерживает себя, чтобы не выругаться. — Кроме того, я сделал это ради тебя. — Ради меня? Я тебя прибью, — срывается Сынмин. — Сам посмотри, — требует Джисон, передавая планшет с бумагой Сынмину. Тот чувствует, как во рту пересыхает при виде того, что записан он на три обязанности, и все — в паре с одним человеком: Хван Хёнджином. — Я все равно тебя прибью, — бурчит Сынмин, суя планшет обратно Джисону.• • •
Джисон записывает Сынмина на три задания: украшение, наблюдение и уборка. Кроме их двоих есть еще множество других наблюдателей, но вот убираться или украшать зал, как узнает Сынмин, не хочет никто. Он не понимает, почему Хёнджин захотел это делать. В любом случае — он встречает Хёнджина в спортивном зале рано утром в воскресенье, когда до танцев остается меньше недели. — Доброе утро, — говорит он, заходя внутрь, и не верит своим глазам, когда видит с десяток картонных коробок, составленных в углу, и тележку с принадлежностями из кабинета рисования в придачу. — Доброе утро! — радостно отвечает Хёнджин. Он сидит на полу, вырезая снежинки из, кажется, бумаги для принтера. — Бери ножницы! Я делаю снежинки для нашей зимней страны чудес. Сынмин не может не чувствовать легкое веселье. Он следует указаниям и усаживается, скрестив ноги, рядом с Хёнджином прямо на пол спортивного зала. — Объяснишь свой план? — спрашивает он. — Я бы пришел пораньше, если бы было нужно. — Не стоило, — отмахивается Хёнджин. — Сейчас мы делаем снежинки. Потом — я сделаю деревья из тех коробок. Надеюсь, будет похоже на зимний лес. — Понял, — не в силах сдержать улыбку, отвечает Сынмин. Никому из других их коллег не было дела до этих глупых танцев, но Хёнджин готовится к ним так, словно это его собственная свадьба. — Нужно вырезать как-то по-особенному? — Вовсе нет! — ахает Хёнджин. — Нет двух одинаковых снежинок, Ким Сынмин. — Понял, — кивает Сынмин. Он складывает листок и начинает вырезать на нем похожие на снежинку форму, как делал в детском саду. Выглядело это по-детски, но он следовал указаниям Хёнджина. Закончив, он разворачивает свою работу и показывает ее Хёнджину. — Хорошо? — Идеально, — убеждает Хёнджин. — Сделай еще одну! Сынмин вырезает снежинки, пока руки не начинают болеть. И только когда запас бумаги полностью иссякает, Хёнджин решает, что этого, пожалуй, достаточно. Сынмин просто радуется, что ему не нужно придумывать уже семисотый способ вырезать дырку в куске бумаги. — Наше следующее дело, — объявляет Хёнджин, — лес. — И как именно ты собираешься превратить это в деревья? — спрашивает Сынмин. Может у него и не было креативности или воображения, но даже он никогда не представлял себе деревья такими квадратными. — Я так рад, что ты спросил, — сияет Хёнджин. — У меня просто дохренища полимерных труб в машине, так что ты разрежешь эти коробки на куски, пока я распишу трубы как елочные ветки. Потом мы приклеим их на трубы и поставим. — Ты шутишь, — полным надежды голосом произносит Сынмин. — Я никогда не шучу о поделках из полимерных трубок, — отвечает Хёнджин. Сынмин спрашивает себя, на что его подписал Джисон. И вот так Сынмин начинает работу на фабрике рождественских елок Хёнджина. Хёнджинов взгляд подразумевал сделать деревья максимально похожими на настоящие, покрытыми снегом, так что он сказал Сынмину разрезать коробки на узкие полоски, чтобы сам Хёнджин распушил их и приклеил на трубки. Сначала, Сынмину кажется, что он даже близко не способен на создание поделок, но спустя время, он ловит ритм и начинает резать коробки, как настоящий профессионал. Ему даже становится не нужно одобрение Хёнджина. — Итак, — крася кусок картона в зеленый цвет, начинает Хёнджин, — почему ты решил стать учителем? — Это такой заезженный вопрос, — отмечает Сынмин. — Бог знает, сколько раз мне приходилось на него отвечать. — Да, но все лгут каждый раз, когда их спрашивают, — спорит Хёнджин. Сынмин решает, что он прав. Когда директора или профессоры задают этот вопрос, они не хотят услышать настоящий ответ. Они хотят услышать идеальное, правильное объяснение. — Так, почему ты правда стал учителем? — Можно честно сказать? — шепчет Сынмин. Хёнджин кивает. — Я не знаю. — Не знаешь? — Да, не знаю, — повторяет Сынмин. — Я просто— Я никогда особенно не любил детей и у меня не было страсти к будущему, или чего-то такого. Но куда бы я ни пошел, я не чувствовал себя на своем месте, и единственное место, где я чувствовал себя собой, было в классе, на учебе. Так что, думаю, школа сама меня позвала. — Учить тебе нравится больше, чем учиться? — спрашивает Хёнджин. Сынмин на минуту замолкает. — Да, — решает он. — Я знаю, что это то, чем мне было суждено заниматься. — Хорошо, — мягко говорит Хёнджин. — Я тоже так думаю. Сынмин несколько мгновений улыбается себе, и продолжает резать коробки. Он чувствовал, что у Хёнджина, пусть даже он и не видел ни одного его урока, было так много веры в него. — А ты? — вдруг спрашивает Сынмин, вдруг осознавая, что он забыл спросить то же самое у Хёнджина. — Это немного неловко, — признается Хёнджин. — Невозможно опозориться передо мной. У меня всегда найдется случай похуже, — успокаивает Сынмин. — Когда я учился в университете, я понял, что ненавижу продавать свое искусство, — с улыбкой признается Хёнджин. — Я провел всю жизнь, создавая его для себя, и всякий раз, когда клиенты говорили мне, чего они хотят, я это ненавидел. — И как ты собирался зарабатывать? — спрашивает Сынмин, присоединяясь к смеху Хёнджина. — Не знаю. Боже, я был таким глупым, — стонет Хёнджин. — Просто— я решил стать учителем, потому что это был единственный способ продолжать творить для себя и делиться этим с другими. — Что ж, тогда тебе повезло оказаться здесь, — улыбается Сынмин. — Я думаю, что все, что ты сделал за этот семестр, было особенным. — Спасибо, — тихо говорит Хёнджин. — А теперь, обратно за работу. Нам нужно сделать еще двадцать таких. Они проводят остаток времени до обеда, собирая деревья, и, хоть Сынмину это и казалось немного бесполезным, даже он признал, что, когда Хёнджин нарисовал на картонных ветках снег, выглядело это отлично. Сынмин подумал, что он, пожалуй, немного слишком хорошо стал управляться с ножницами и картонками. К несчастью для Сынмина, чем дольше они с Хёнджином разговаривали, тем яснее он понимал, насколько глубоки его чувства. Он смеется над всеми историями Хёнджина, даже над университетскими, которые не до конца понимает. Он задает вопросы, наверное, слишком активно, желая узнать о нем каждую мелочь. Он просит Хёнджина показать ему свои картины. Он даже рассказывает, пожалуй, немного больше о своей жизни, чем стоило бы — это было совершенно непохоже на него. Ему просто хотелось, чтобы Хёнджин его узнал, чтобы Хёнджину он понравился. Когда они заканчивают с деревьями и Хёнджин решает, что они могут идти домой, Сынмин немного расстраивается. Он почти пытается заставить Хёнджина думать, что им нужен еще десяток деревьев, чтобы остаться в спортивном зале подольше, еще на несколько часов. Сынмину думается, что он немного болен.• • •
Благодаря творческому таланту Хёнджина и его целеустремленности в избавлении спортивного зала от его обычно потного, липкого состояния, танцы и вправду проходят будто бы в зимней сказке. Сынмин решает, что это самые красивые украшения, какие он видел с тех пор, как начал работать здесь. Бумажные снежинки свисают с потолка, а заснеженные картонные деревья выглядят почти как настоящие в приглушенном свете. Все ученики приходят в своих лучших костюмах и платьях, и Сынмин улыбается при виде того, как они входят в зал и восхищаются работой Хёнджина. — Выглядит и вправду чудесно, — отмечает Сынмин, когда они с Хёнджином стоят рядом с чашей пунша, чтобы убедиться, что никто не добавит в него никаких сомнительных алкогольных жидкостей или просто яда. — Ты отлично справился. — Я не сделал бы это без тебя, — с улыбкой признается Хёнджин. — Двадцать деревьев из картонных коробок сами себя бы не сделали. — Ох, пожалуйста. Это все ты, — настаивает Сынмин. — Я просто тот парень, который нарезал коробки на панельки по три дюйма. — Это правда, — соглашается Хёнджин, — но каждому великому творцу нужен парень, который будет резать коробки. — Этому тебя в университете научили? — саркастично спрашивает Сынмин. Хёнджин просто закатывает глаза. — Как скажешь, Сынмин, — игриво журит его он. — Но ты заставляешь меня жалеть о том, что я попросил ди-джея Джисона включить песню специально для тебя. — Для меня? — переспрашивает Сынмин. Он смущается даже представляя, как Хёнджин просит кого-то включить песню специально для него, пусть даже и этот “кто-то” — всего лишь Джисон за ноутбуком. — Для тебя, — повторяет Хёнджин. Сынмину хочется добыть у него больше информации, но тот отвлекается на то, чтобы развести в разные стороны парочку обжимающихся второклассников. И, вместо того, чтобы вернуться, он делает круг по залу, чтобы убедиться, что никто не делает ничего запрещенного. Сынмин пьет уже третий стакан пунша, отчаянно желая, чтобы Хёнджин вернулся и поговорил с ним еще, когда вдруг слышит первые ноты What I Like About You от The Romantics, раздающиеся из динамиков Джисона. Он вскидывает голову, ища в толпе Хёнджина, чтобы увидеть его реакцию. Хёнджин только улыбается ему, когда они встречаются взглядами, и его глаза довольно прикрываются, когда он направляется обратно к Сынмину. — Это наша песня, — сообщает он, — из первой поездки в машине. — Да, я помню, — кивает Сынмин. — Не знал, что у нас есть песня. — Как ее может не быть? — в притворном возмущении спрашивает Хёнджин. — Я бы заставил тебя потанцевать со мной, но не думаю, что ученики позволят тебе потом об этом забыть. — И ты прав, — со смехом соглашается Сынмин. — Тогда мы потанцуем под нее в другой раз, — решает Хёнджин. Сынмин чувствует, как его щеки пылают. Он хотел провести время с Хёнджином. Он хотел громко подпевать песням в машине и работать над проектами вместе с ним, и хитрить, чтобы оказываться в паре на тренингах для персонала снова и снова. — Не хочу тебя пугать, но те второклассники снова целуются, — говорит Сынмин, указывая Хёнджину за спину. Нужно поскорее избежать этого разговора, пока он не сказал что-нибудь, о чем пожалеет. — Блять, — стонет Хёнджин, уходя ругаться на учеников. Сынмин лишь вздыхает, оставляя стол с закусками, чтобы сесть на трибуны. Он забирается на пару рядов вверх и усаживается, чтобы наблюдать за всем издалека. Словно призванный из неоткуда, всего пару минут спустя рядом с Сынмином возникает Чонин. Он садится на ряд ниже него, как будто надеется, что это отведет от него подозрения одноклассников в том, что он разговаривает с учителем. — Здравствуй, Чонин, — говорит Сынмин. — Как тебе танцы? — Отлично! — с улыбкой восклицает Чонин. — Но ди-джей отстой. — Ага, — бормочет Сынмин. Он слушал Чонина, но мыслями был в совершенно другом месте. Все, что ему оставалось делать — это безнадежно наблюдать за тем, как Хёнджин следит, чтобы ученики на танцполе были на приемлемом расстоянии друг от друга, и желать, чтобы ему наконец хватило смелости хоть что-то ему сказать. Чонин замечает это, как и всегда, быстро. — Мистер Ким, — начинает он, откидываясь на спинку сиденья, чтобы встретиться с Сынмином взглядом. — Можно дать вам один совет, как от мужчины к мужчине? — Тебе пятнадцать, — напоминает ему Сынмин. Чонин замечание игнорирует. — Но конечно. — Если я чему-то и научился в жизни, так это тому, что отказ на вкус не такой горький, как сожаление, — объясняет он. Сынмин недоуменно морщится. — Так что, если вам кто-то нравится, скажите им. Для Сынмина это ощущается как будто падать ему ниже некуда. Он слушает любовный совет от старшеклассника, который каждый день обедает в его классе, потому что ему не с кем сидеть в столовой. У него нет совершенно никакого жизненного опыта, и Сынмин не уверен, был ли он когда-нибудь в отношениях. И что самое худшее? Сынмину, вроде как, кажется, что он прав. — Тебе стоит перестать разговаривать и начать действовать и пойти предложить кому-нибудь потанцевать, — советует Сынмин. Чонин оживляется от этого предложения. — А знаете что? Пойду. С этими словами Чонин исчезает на танцполе, чтобы попытаться поговорить с симпатичной второклассницей в совершенно безвкусном розовом блестящем платье. Сынмин чувствует облегчение. У него была привычка слишком сильно волноваться за счастье своих учеников. Оставшееся время Сынмин проводит на трибунах, наблюдая и обдумывая совет Чонина, и пытаясь не смотреть на Хёнджина слишком долго. В приглушенном свете спортивного зала он выглядел идеальным — он смеялся над глупыми шутками учеников, делал комплименты их нарядам. Сынмин чувствовал, как каждый дюйм его тела хочет рассказать ему о своих чувствах. Чонин ведь был прав, не так ли? Сынмин пожалеет, если не скажет что-нибудь, да? Танцы постепенно подходят к концу, ученики расходятся, и Сынмин и Хёнджин — единственные, кто записался на уборку зала — остаются одни в спортивном зале. Джисон сбежал из школы быстрее, чем Сынмину казалось вообще возможным, в страхе, что его заставят помогать. И поэтому, теперь здесь только Хёнджин, Сынмин и несколько здоровенных мешков для мусора. — Как мы будем это делать? — спрашивает Хёнджин. Он уже собрал волосы в хвост и закатал рукава рубашки, подготовившись к уборке. — Разделяй и властвуй? — предлагает Сынмин. Хёнджин кивает, но, оглядывая зал, быстро теряет всю уверенность. — Что, если бы мы оставили все так? Кто узнает? — шутит он. — Я узнаю, — напоминает Сынмин. — Что ж, если это для тебя, то позволь мне убрать эти дурацкие украшения, — смеется Хёнджин. Он игриво хлопает ресницами, глядя на Сынмина, и Сынмину хочется провалиться под землю. Он знает, что Хёнджин просто дразнится, но это казалось жестоким. Сынмину хочется, чтобы Хёнджин флиртовал с ним по-настоящему. Пока они выбрасывают пустые стаканы и гирлянды и собирают в кучу забытые личные вещи, Сынмин думает о Хёнджине. О том, какой он творческий. О том, как он заботится о людях, особенно — о своих учениках. О том, какой он милый, когда смущается. О том, как он всегда слушает советы Сынмина и доверяет его мнению. О том, как ему комфортно, когда они говорят, и как ему хотелось бы говорить с ним почаще. Сынмин думает о том, как Хёнджин заставляет его сердце биться чаще. И о том, как Чонин смог это понять. — Хёнджин, — говорит он, бросая мусорный мешок на пол и подходя к Хёнджину, который собирает мусор с трибун. Хёнджин поднимает голову в ответ на зов и ждет, пока Сынмин продолжит. — Хочешь сходить куда-нибудь вместе со мной? — То есть, с остальными парнями? — спрашивает Хёнджин, когда Сынмин поднимается к нему на трибуны, чтобы стоять лицом к лицу. — Нет, то есть, со мной, — уточняет Сынмин. — Это будет звучать безумно, и я знаю, что не должен принимать жизненно важные решения, основываясь на совете подростка, но один мой ученик сказал мне, что сожаление хуже, чем отказ. И я просто хочу сказать тебе, что ты замечательный. И мне очень жаль, если это все испортит— Хёнджин не ждет, прежде чем Сынмин закончит свою мысль, и просто прижимается губами к губам Сынмина, кладя ладонь на его щеку, целуя его. Сынмин решает, что он услышал достаточно. Хёнджин целуется медленно и нежно — и это так похоже на него — и Сынмин чувствует, как перспектива поцеловать его снова затуманивает его разум даже после того, как он отстраняется. — Ты милый, — бормочет Хёнджин ему на ухо. Он все еще держится за него, не желая отпускать. — Ты тоже мне нравишься. — Слава богу, — шепчет Сынмин. — Немного жалко, что тебе понадобился совет от первоклассника, чтобы начать действовать, — тихо признает Хёнджин, выпутывая его из своих объятий и поднимая с пола мешок. — Заткнись! — смеется Сынмин. — Я говорю правду. Что, эмоциональный диапазон узкий? — шутит Хёнджин. Сынмин подбирает с пола смятую бумажную снежинку и бросает ее в него. — Ты об этом пожалеешь. Хёнджин гоняется за ним вверх и вниз по трибунам, бросаясь в него мусором из своего мешка. Сынмин лишь смеется без конца, пытаясь уклоняться от мусорных пуль и не запинаться о собственные ноги. Когда они объявляют ничью, спортивный зал выглядит еще хуже, чем до того, как они начали убираться. И Сынмин все равно с нетерпением ждет того, как они начнут уборку. И очень любит свою работу.