Подмена

В коридоре несколько светлых дверей, на большей части напрочь отсутствуют какие-то условные обозначения, даже листика никакого нет. И как понять, какая из дверей ведет в тот самый склад? Подхожу к той, которая приоткрыта и осторожно заглядываю внутрь. Мало ли, что я там могу увидеть, если не буду осторожничать? За дверью скрываются ряды полок с продуктами. Слышится гудение холодильных и морозильных камер где-то в темноте. Эта дверь отличается от остальных — она металлическая. Так что, вероятнее всего, склад именно это. К тому же наличие полок способствует мыслям об этом. Захожу внутрь, прикрываю дверь за собой до легкого щелчка. Неожиданно вздрагиваю и оборачиваюсь. Дверь захлопнулась. Твою ж налево! — Ты что наделал? — спрашивает кто-то, а спустя пару секунд я уже вижу перед собой парня. Тот самый, который похож на Шаламэ. Зовут его Павел Ищенко, но для своих просто Пашка. И я только что узнала, что мы не только играем в одной команде, но и работаем вместе. — Булки беру, — поправляю кепку, убираю выбившиеся пряди волос под нее. — Дверь захлопнулась, — ворчит парень, подходя и толкая ладонями дверь. — Да знаю я, капитан очевидность. Сейчас булки возьму и выйдем отсюда. Тут же наверняка есть какая-то ручка, чтобы открыть ее. Ведь есть? — но по взгляду Пашки, моего нынешнего компаньона и соседа по складу, я понимаю, что ничего подобного тут нет. Дыхание ускоряется, в груди все спирает, на лбу выступает пот. Я терпеть не могу закрытые помещения, а закрытые и незнакомые мне помещения вдвойне. А вдруг тут сплошная антисанитария и на меня сейчас нападут пауки и грызуны? Или лягушки? Этих холодных тварей я на дух не переношу! Помнится, когда мне было лет шесть или пять, мой недоразвитый и немного тронутый умом братишка подсунул в мою маленькую красненькую сумочку с помпоном лягушку. Маленькую, черную и ужасно холодную. Я долго не могла понять, откуда доносится это ква-ква, пока не опустила руку в сумочку за конфетой и не обнаружила вместо сладких леденцов это недоразумение дикой природы. Так перепугалась, что в свои столь взрослые годы закатила реву-корову на весь двор. Мама выскочила из квартиры и давай меня успокаивать, а я реву и на брата кулаками показываю. Вся красная, как помидор на грядке, и сумка на плече, слезы и сопли по щекам бегут, а мне все равно. Я испугалась. До смерти. — Надо писать, что дверь запирать изнутри нельзя, — ворчу я, осматриваясь по сторонам. Мне кажется, или стены сжимаются и вот-вот начнут давить на меня? Почему хлебные полки двигаются и приближаются ко мне? — Так ты ж знаешь, ты чего. Бросаю на Пашку, аля-ля «Шаламэ на минималках» убийственный взгляд и хожу от одной стены к другой, измеряю расстояние шагами, чтобы точно знать — метраж не меняется. Пять шагов в одну сторону и пять в другую. Пять шагов в одну сторону и снова пять в другую. — Да присядь ты, маячишь, — вздыхает Пашка, разглядывая меня, наклонив голову. На его взгляды внимания не обращаю, плевать. В этом помещении работают не все лампы, и увидеть что-то кроме моего взбешенного взгляда он не сможет. — скоро за нами придут. Не паникуй. — Тут всегда так жарко или только сегодня? — задумчиво бормочу я, проводя по шее ладонью и смахивая капельки пота. Голова немного кружится, но я продолжаю, как истукан, бродить из стороны в сторону. — черт, до чего же душно тут у вас. — Присядь, — громче повторяет Пашка. Поднимается на ноги и подходит ко мне. — у тебя клаустрофобии нет, случайно, а? — Ты издеваешься? — голос едва не срывается на мой настоящий. — Мне дышать нечем, а я тебе сесть должн… должен? — Вдох и выдох, Ржевский. Дыши. Давай, как я, — просит он, опустив обе руки на мои плечи. Слегка сжимает их и начинает дышать, так как и сам говорил. Глубокий вдох и долгий, но не менее глубокий выдох. Повторяет снова и снова, пока я не делаю также как и он. Постепенно становится легче. Я даже присаживаюсь у двери благодаря парню, он сам садится у стены. Только сейчас замечаю в его заднем кармане шорт пачку леденцов. Мятных, в зелененькой упаковке. Пашка замечает мой взгляд и протягивает мне упаковку, беру леденцов шесть и половину из них закидываю в рот сразу же. — Мне нужно выйти отсюда, — спрятав леденцы за обе щеки, бормочу я. Облизываю губы и смотрю на парня. Он кажется совершенно спокойным. — Ну… пока ты не выйдешь, — смеется он. Бросает в рот леденец и раскусывает его зубами. — А ты тут самый умный? — резко бросаю своим настоящим голосов, а после повторяю эту фразу так, как сказал бы ее брат. На секунду мне показалось, что все, спалилась. А-нет, Пашка и в ус не дует, сидит и смеется с меня, едва не давясь крошками от леденца во рту. Сижу немного и все же приподнимаюсь снова, ударяю ногой по двери пару раз, пока голос парня не обрывает меня: — Глеб, потерпи немного, и дверь откроют. — Я тут коньки откину, пока так кто-то вспомнит, зачем я тут! Чертовы булки, чтоб вы подавились ими, — как старая и вредная бабка, ворчу я. Из-за жары намереваюсь снять с себя кепку, но, опомнившись, быстро натягиваю ее обратно на голову. — Ты можешь послушать меня хотя бы несколько секунд? — Нет, потому что мы не знакомы. — Это было обидно, — тихо произнес он, опустив голову. Заметив это, чувствую вину. Такую противную и вязкую, что на душе становится противно от самой себя. Я обидела хорошего парня, который просто хотел помочь мне. Ну молодец, Ржевская, просто красотка! А во всем этом виноват Глеб, если бы не он, я тут не сидела бы и Пашку не обижала. А так в его глазах сейчас выставляю своего брата идиотом, который просто так грубит лучшему другу. Они ведь лучшие друзья. Скорее всего. Надо бы узнать у Глебки подробнее о Паше и Вите. Главное не забыть. Я не знаю, как долго сижу в этом складе, но никто вызволять нас не спешит. Наверняка, стоят там и ругают меня, а я сижу на полу в окружении булок и ничего с этим поделать не могу. — Прости, — шепчу я, поджав ноги под себя и обняв колени руками. — правда. Извини. Дерьмовая неделя. Настроение ужасное. — Пройдет. Но спасибо. За извинения. Я запомнил, — улыбается он уголками губ. Руками проводит по лицу и закрывает глаза. — ты когда отдыхал в последний раз, а? — На этой неделе у меня нет времени на отдых. Все расписано поминутно. — Это плохо. Ни одного свободного дня? — Пашка так говорит обо всем, что в голове рождаются странные мысли — он куда-то собирается пригласить меня. То есть Глеба. Сто процентов я права. — О! Придумал! Пойдем с нами на игру? — Какую? — Хоккейную. Знаю-знаю, что ты терпеть не можешь смотреть хоккей, а не играть, ну тут крайний случай, Глебыч. Тебе нужно встряхнуться, ты постареешь, лет на сто вперед, если не будешь отдыхать. Уже замотался, вижу же. У тебя никогда не было клаустрофобии, а тут ты растекся, как девка. Молчу и обдумываю его слова. Он прав в том, что я себя загоняю. В последние дни у меня нет свободного времени, я постоянно чем-то занята. Сложные экзамены вот-вот начнутся, тут еще и игры и тренировки мои, а помимо этого еще работа брата и хоккейные тренировки. Надо еще как-то вклинить в свое расписание выполнение тех заказов, которых я набралась на прошлой неделе. Денежки мне за работу заплатили, а дорисовать последние эскизы и отправить — руки не доходят. Но смотреть хоккейный матч? Глупости. Мне никогда не нравился этот вид спорта. Ну бегают они по льду, толкаются и гоняются за шайбой, как приматы за бананами. В чем смысл? Глебка часто говорит, что у меня просто предвзятое отношение к спорту. Я с ним готова поспорить. Видите-ли я ничего не вижу, кроме своего футбола. На деле, оно может и так, но нет. Я люблю футбол, люблю свой стадион, мяч и ту атмосферу, которая царит на поле. А хоккей — это сплошной холод и никакой особенной атмосферы. — Витек и Егор тоже там будут, — продолжает уговаривать он меня. Как будто эти имена мне должны сказать о чем-то. Да, Витьку Бобыркина я знаю, кто такой Егор? Еще один друг Глеба? Да сколько же их у него?! Короче говоря, наш разговор прервала Натали. Она открыла нас и снова ругала местного слесаря, который не починил дверь. Я всучила ошалевшей Наталье пакет с булками и бутылку молока, прошла мимо нее и ушла в зал, к своей стойке. Нужно было работать. Пашка убедил меня встретиться с ребятами в четверг в пять, буду смотреть хоккейный матч команд, о которых я не слухом, не духом. После работы я возвращаюсь домой, уставшая, как собака. Принимаю душ и валюсь на кровать. Принять горизонтальное положение и ничего не делать — это уже отдых. Его нужно ценить.