Место под солнцем

      — Мейс, почему ты такой? — спросила Никки, подперев голову рукой и облокотившись об упругий матрас, застеленный ее любимой серой простыней.       — Какой — такой? — нехотя отозвался огненный марсианин, приоткрывая один глаз и слегка поворачивая к ней голову, лежащую на закинутых назад руках.       — Закрытый, — пытливо изучала его довольное лицо девушка и, не удержавшись, провела пальцами по его мохнатой скуле и терракотовой груди, где шерсть все еще была влажной и сбивалась в короткие и замысловатые волны.       Мейс открыл второй глаз, и в глубинной синеве промелькнул опасный холодок, который Никки научилась различать еще до того, как он становился угрожающим. Но сейчас марсианин был слишком умиротворенным, чтобы реагировать на вопрос в привычной для себя манере. Поэтому он лишь хмыкнул и снова прикрыл глаза, выдыхая медленно и удовлетворенно.       — Я не дверь, чтобы меня открывать, — небрежно бросил он, и его большие мохнатые уши едва заметно дернулись, выдавая в нем то, что вопрос все-таки задел.       Никки понимала, что даже за прошедшие полгода отношений и пару месяцев их уже вполне семейной жизни в новенькой, снятой им в Чикаго квартире с большим панорамным окном в гостиной, она так и не подобралась к самой сути этого своенравного, вспыльчивого, но такого умеющего любить марсианина. Да и что такое полгода знакомства с тем, кто вообще с другой планеты? Как за такой короткий срок можно понять, где в этом высоком мохнатом существе был загадочный, покрытый шерстью марсианин, где — замотанный в арафатку деспотичный житель Йемена, а где тот, кто умудрялся за полсекунды одновременно умилять, пугать и притягивать ее одним небесным взглядом дерзких глаз?       — Ты мужчина, которого мне хочется знать еще лучше, — наконец, ответила Никки, задумчиво разглядывая его такие уже до боли знакомые черты лица.       Асимметрично вздернутые дуги бровей, белесое родимое пятно в уголке глаза, матовую бурую кожу на кончике широкого носа, чьи крылья так часто вздымались от несдержанных эмоций, тонкую линию более светлых яшмовых губ, которые умели презрительно выгибаться, доверчиво улыбаться, произносить колкие слова и до умопомрачения властно впиваться в ее тело везде, где им было угодно.       Но чаще всего ее взгляд скользил по жестким волоскам огненного загривка, что торчали из густого подшерстка и перетекали на редеющие проплешины изуродованной макушки. Туда, где всегда налитые темной кровью две вмятины были покрыты грубыми рубцами. Туда, где раньше шевелились живые и умеющие слышать и чувствовать мир антенны. Туда, где теперь не было ничего, и о чем Мейс не расскажет никогда. Никки потянулась рукой к его загривку, в сотый раз безуспешно пытаясь прикоснуться к его давним шрамам, но, как и всегда, одним резким движением марсианин перехватил ее ладонь и зажал в своей.       — Чего еще тебе не хватает, я-азизи*?       В его голосе не слышалось ни угрозы, ни раздражения, лишь яркая нотка досады. И ведь он был прав, с упреком задавая этот вопрос. Рядом с Мейсом сложно было отыскать то, чего могло не хватать. Даже при всем своем несдержанном и несговорчивом характере, который усугублялся долгими годами балансирования между врагами и нежеланием хладнокровно убивать, он всегда умудрялся относиться к ней бережно и заботливо. Даже когда мог рявкнуть, сочтя, что какой-то ее поступок или слово выводит ее за рамки ее же собственной безопасности в этом мире.       Не привыкшая к мыслям о том, что ей в принципе может хоть что-то угрожать в мегаполисе, кроме шальной машины или перебравшего с наркотой типа из подворотни, Никки каждый раз воспринимала такую реакцию Мейса совсем не так, как он от нее ждал. Или смеялась его мнительности, или возмущалась чрезмерному давлению. Но со временем, под воздействием уже остывшего, пропитанного не недовольством, а неодобрением, синего взгляда начала переосмысливать все его порой резкие и скупые слова. И поняла, что марсианин во многом был прав. В том, что мир был куда шире представлений, составлявших пазл ее чикагской жизни. И не только шире, но, порой, опаснее.       — Всего хватает, Мейс, — спокойно ответила Никки, позволяя ему положить свою зажатую в руке ладонь ему на грудь. — Только хочу, чтобы ты чувствовал себя спокойнее рядом со мной. А не готовым отбивать атаки. Мы дома, а не в окопах.       Огненный марсианин криво усмехнулся и выпустил ее руку, по-свойски огладив подушечкой большого пальца ее гладкую кожу на запястье, что делал часто, даже не осознавая этого.       — Быть спокойным не значит болтать о себе, как безмозглая девица, — фыркнул он и одним решительным движением перекатился на нее со спины, придавливая всем телом к еще не остывшей постели и проводя жесткой ладонью по ее перепутанным каштановым волосам. — Благодари своих богов, что ты родилась в этом краю, а не в Аравии, и что я никогда не спокоен рядом с тобой.       — Я говорила не об этом, — с улыбкой выдохнула Никки, ощущая его горячее дыхание на своей щеке и всю тяжесть инопланетного тела, лишившего ее способности шевелиться.       — Ты говорила лишнее, я-азизи, — пробормотал Мейс, бесцеремонно прикусывая белоснежными зубами край ее уха, в этот раз почти неощутимо. — И если тебе так сильно нужно что-то обязательно открыть, поищи в своей тумбочке. А я в душ. Свари мне гахву**.       И столь же стремительно он отпустил ее, поднявшись с постели и удалившись в ванную, стягивая на ходу со спинки стула домашний легкий тавб***. Никки, проводив его взглядом и не удержавшись от очередной довольной улыбки, блаженно потянулась, все еще ощущая в своем теле отголоски яркого удовольствия, и с любопытством переместилась к краю кровати, чтобы выдвинуть ящик тумбочки. Ничего особенного, куча привычной мелочевки косметического рода, которая перекочевала сюда, да так и была не разобрана. Опять ее разыграл что ли? Или намекнул, что пора проводить ревизию барахла?       И она уже хотела было поспешить на кухню, чтобы успеть сообразить утренние блинчики к его неизменному (и омерзительному, по ее мнению) напитку из кофейной кожуры, к которому он так пристрастился с времен Йемена, как внезапно взгляд ее зацепился за плоский холщовый мешочек, стянутый кожаной тесьмой. Такой предмет она точно сюда не клала. Значит, все-таки сюрприз.       Она села на кровати, откидывая на обнаженную спину мешающиеся пряди волос, и неторопливо взяла в руки оказавшийся тяжелым мешочек. Еще не веря своим предположениям, она распутала тесьму и заглянула внутрь. Тот тихий блеск, что вырвался оттуда, заставил ее невольно выдохнуть и выудить на свет совершенно невообразимый подарок, который мог преподнести лишь Мейс. Лишь тот, кто знал ее неподдельный интерес к этой теме, и кто лучше всех разбирался в том, что, по его мнению, могло однажды действительно ей пригодиться. Или даже спасти жизнь. На ее ладони лежала аккуратная, изящно изогнутая джамбия***, чья рукоятка и чехол были украшены тонкой вязью восточного рисунка, покрытого бирюзовой инкрустацией в тонких лепестках витиеватого узора. Никки завороженно вынула клинок из ножен и осторожно провела подушечкой пальца по холодной острой стали. Похоже, она больше не будет ворчать по поводу гахвы. Потому что Мейс был невероятным мужчиной!

***

Куноа, Северный край Марса, девять лет назад

      — Учащиеся сородичи! С завтрашнего утра вы переходите в категорию практикующих. С чем вас и поздравляю. Просьба не забывать свои идентификаторы и учебные планшеты с пройденным материалом. Если в процессе практики у вас будет наблюдаться несоответствие квалификации, вы автоматически перечислитесь обратно в категорию учащихся до тех пор, пока материал не станет отлетать не только от ваших зубов, но и от рук. Вопросы?       В гомоне загудевших голосов Мейс нахмурился и бросил короткий взгляд на почти запихнутый в заплечную сумку планшет, где временной солнечный диск опасно приближался к часу Водолея. Он еле успеет добежать до сервисного цеха к своей вечерней смене. Бесы Плутона! Пора было обзаводиться хотя бы легким скутером, чтобы перемещаться быстрее. Но, похоже, в ближайшие лета ему это не светило. Хорошо, если заработанного хватит на жратву. Иначе он так долго не протянет. На братьев рассчитывать уже не приходилось. Растащили все, что осталось от предков, и свалили в столицу. Вот только какого-то рожна не прихватили с собой мелкую. И что ему теперь с ней делать??? Одну-то не бросишь!       Мейс вылетел первым из зала обучения, уже на ходу застегивая до самого подбородка потрепанную легкую куртку, которая этой зимой уже ни фига не грела. Хорошо, на улице приходилось бывать не много, да и то перебежками по знакомым траекториям Куноа. Тут и мерзнуть некогда, все бегом, но в последние дни с полюса пришел сухой колкий ветер, от чьих назойливых порывов хотелось рычать и ругаться. Да тупо некогда.       Рано наступившая темнота погрузила поселение в вязкий дымчатый туман, разрезаемый косыми лучами мощных уличных фонарей. Да, светлых дневных часов в последние несколько десятков дней было маловато, и солнца не видать — все затянуло опаловой мутью многослойных облаков. Солнечные батареи бесхозно пылились по всему Северному краю, зато ветряки исправно наматывали энергию с отменно продуваемых плато. Так что без света и тепла никто не останется.       Мейс поспешно свернул на примыкающую к учебной площади улицу и размашистыми шагами устремился к технологическому району, где находился цех. Престижное место для не окончивших учебу, куда немногих брали на подработку. Не видать ему такой работы, как своего мохнатого затылка, если бы не Ганитис, замолвивший за него словечко перед начальником сборного отдела и по совместительству своим родственником. Как-никак они дружили с Ганитисом с самого начала обучения. Парень, конечно, со своими жуками в башке, но в целом бывало даже весело и ненапряжно. В редкие деньки они сбегали от старших и отправлялись к большим расщелинам добывать вкусных глубинных кольчатых, которых было так приятно затолкать в карманы и потом жевать их перед сном. Ну, иногда и мелкой перепадало.       В гости друг к другу не ходили. Мейс лишь пару раз бывал у Ганитиса в его просторном двухэтажном доме нового типа в центре аллейного района, сплошь усаженного древовидными суккулентами особенного редкого вида, что встречался лишь на крайнем марсианском севере. На их уникальные свойства по какому-то там поглощению углекислого газа Мейсу было откровенно плевать, а вот втихаря обламывать по весне свежие сладковатые побеги, за что можно было схватить нехилый штраф, он любил. Но как обманывать спутниковые камеры, он давно научился. Поэтому частенько прогуливался с Ганитисом до его берлоги и шатался потом один по району в поисках чего-нибудь полезного для жизни или желудка.       К себе же Мейс не звал никого. И никогда. Это поначалу ему казалось, что семья из восьмерых братьев и одной младшей сестры это весело и здорово. Ну, до тех пор, пока предки были еще живы. А потом… Старшие еще на этапе ознакомительного обучения отправились на подработку, потому что есть хотелось абсолютно всем и хотя бы раз в день. Но не все зарабатывали честно. Поэтому всё чаще к ним стали заглядывать надзорные патрули, и всё чаще братья пропадали по нескольку дней, видимо, где-то отсиживаясь. И Мейсу приходилось вместо них отвечать на идиотские вопросы патрульных. А потом братья просто свалили в далекую столицу Алойу, и крутись как хочешь. Так что большой и опустевший родительский дом пришлось спешно продать и перебраться с мелкой в тесную квартирку на верхнем этаже общинного корпуса.       Мейс ускорил шаг. Чем ближе был цех, тем меньше на улицах попадалось мотоциклов, и все больший шум создавали проезжающие грузовые мобили, снующие от производств к складам. Куноа по праву славился своим технологичным сектором, и цех по сборке двигателей занимал в нем лишь самое несущественное место. Но Мейсу было без разницы. Работа понятна, времени на сон сносно хватало, оплата с грехом пополам покрывала их с сестрой примитивные потребности. А дальше, с практическим этапом обучения можно было и на новую ступень подняться.       Широкие стеклянные двери цеха бесшумно разъехались в стороны, и Мейс с облегчением нырнул в теплый освещенный холл, на автомате сворачивая к раздевалкам рабочих. Но внезапно дорогу ему преградил начальник сборочной группы. Засунув руки в карманы рабочего комбинезона, Керг недобро прижал пегие уши и хлестнул хвостом.       — Я что, опоздал? — с досадой пробормотал Мейс, хмурясь и пытаясь восстановить сбившееся от быстрого шага дыхание.       — Отнюдь, — холодно ответил начальник, буравя его прищуренным взглядом алых глаз. — Потому что с этого дня ты здесь больше не работаешь. Верни пропускной браслет.       — Чего? — в непонимании уставился на него Мейс, невольно озираясь по сторонам в поисках какого-то подвоха или зрителей неудачного розыгрыша. — А что я такого сделал-то?       — Ничего особенного, Мейсон, — уклончиво прошипел Керг, недобро поведя антеннами. — Но таким, как ты, не место в моем отделе.       — Таким, как я? — невольно вторил ему Мейс, все меньше понимая суть происходящего, но вставшим дыбом загривком чуя самые дурные вести. — Что ты имеешь в виду? Чем я не угодил-то?       Керг смерил его снисходительным взглядом с ног до головы и, помолчав пару долгих мгновений, ответил:       — Скажи спасибо, что эта информация попала ко мне и не вышла за пределы отдела. Потому что дойди она до руководства цеха, тебя бы вышвырнули отовсюду. А так, может, доучишься и образумишься. И мой тебе совет: обратись к психологу для неполнолетних. С этим лучше не шутить. Ты же понимаешь, где будет твое место, если…       И Керг многозначительно приподнял косматые брови и сжал свои темные невыразительные губы в узкую и непоколебимую полоску.       Мейс шумно выдохнул сквозь невольно заскрипевшие зубы, едва не прикусив край языка от того шквала эмоций, что взорвались где-то в районе желудка и хлынули обжигающей энергией в мгновенно зафонившие огнем антенны. Смысл слов все никак не достигал сознания до конца, и лишь скопившаяся во рту разъедающая горечь дала понять: он не ошибся в своих догадках. То, во что было невозможно поверить, случилось, а то, что он так тщательно скрывал ото всех, всплыло наружу. Ото всех, кроме одного единственного марсианина, которому он по дурости доверился и открылся.       Мейс впился пылающим взглядом в холодные глаза своего уже бывшего начальника и с отвращением прочел в них нотку презрения. Рука сама потянулась к запястью и с остервенением сорвала пропускной браслет. Еще мгновение, и он со всего маха швырнул его в ближайшую стену, отчего тот с сухим хрустом разлетелся на куски пластика и вшитых микросхем. К бесам работу! К бесам начальство! К бесам всю эту гребаную дружбу, если за нее нужно так дорого платить! Он развернулся и размашистыми шагами выскочил обратно на стылую улицу, где поднявшийся ледяной ветер ударил сильными порывами прямо в лицо. К чертям вселенной все на этом свете! Ничего ему не надо от этой идиотской жизни! Он и так протянет. Уйдет на восток в дикие земли, будет спокойно жить в пустынных предгорьях. Жрать кислые кактусы и спать в пещерах. И да пошли они все…       Кулак со злостью впечатался в каменный столб ограды цеха, резанув болью прямо в мозг. Куда деть мелкую? Какого фига она висела на его шее? Почему не свалила вместе со старшими в эту дурацкую столицу? Зачем она ему вообще сдалась? Пусть выкручивается, как хочет! Руки-ноги на месте, пусть валит работать. Надоело!       Но прежде чем стремительно отправиться домой и собрать свой заплечный мешок, Мейс зло обернулся к зданию цеха и прищурился. Кое-кому придется ответить за предательство! И он нырнул в тень за углом ограды. Ничего, до полуночи он вполне продержится, если застегнуться поплотнее.       Злость, обида и досада никуда не делись даже к исходу рабочей смены, которую он впервые провел не за сборкой деталей, а на ледяном ветру. Но Мейс не замечал ни окоченевших ступней, ни почти онемевших от напряжения сжатых кулаков. Лишь навостренные уши четко улавливали послышавшиеся шаги тех, кто закончил работу и расходился по домам. Антенны сами собой болезненно завибрировали под капюшоном, выискивая того, кто ему сейчас был нужен. Кажется, удача ему улыбнулась: этот кретин плелся последним, заметно поотстав от своих более старших товарищей по цеху.       Один просчитанный и почти бесшумный бросок, и Мейс в легкую припечатал к холодной стене ограды расслабленное и ничего не ожидавшее тело. Слабый вскрик, но Мейс грубо сдавил ему горло, укутанное теплым воротником куртки.       — За каким бесом ты это сделал, Гани? — прошипел огненный марсианин, с презрением вглядываясь в испуганное мохнатое лицо бывшего друга, чьи и так всегда большие болотные глаза сейчас еще сильнее округлились от испуга и нехватки кислорода в легких.       — Что… я сделал? — прохрипел Ганитис, тщетно пытаясь разжать руки Мейса или хотя бы пнуть его ногой. — Отвали от меня! Ты… сдурел?       Мейс со злостью встряхнул паренька и еще раз впечатал его в стену, выбивая из его груди болезненный стон.       — Зачем болтал обо мне Кергу? — рявкнул он в самое ухо, прижавшееся к голове. — Из-за тебя меня выгнали! Кто тебя дернул за язык?       — Мейсон, отпусти, — едва слышно просипел Ганитис, почти повиснув в его мертвой хватке. — Керг сам… спрашивал… о тебе. Благонадежен ли ты… Он знает, из какой… ты семьи.       — И поэтому ты решил просветить начальника, что я не такой, как все? Что я неправильный? — яростно воскликнул Мейс. — Слил ему то, о чем обещал молчать? Черт, Гани! Ты вообще понимаешь, что ты натворил???       Ганитис пару мгновений молчал, жадно хватая ртом воздух и с ужасом глядя на разъяренного товарища. А потом тихо пробормотал:       — Мне нужно было… повышение. А ты работаешь… лучше меня.       От произнесенных слов угрожающее рычание само сорвалось с губ, и Мейс, со всей дури швырнув Ганитиса на землю, со злостью ударил его ногой по подставленной спине.       — Мразь! — сплюнул он и решительно зашагал прочь.       Бежать вон из города. Брать с собой только теплые вещи и острые кухонные ножи. Мелкую послать в центр по распределению неполнолетних. И никому больше ничего не говорить. Никогда! А уж тем более то, что самого Мейса так волновало и пугало в последний год, — его противоестественная, необъяснимая, невозможная и постыдная физическая тяга к девичьим телам. Бракованный Мейс! Гребаная жизнь! Паршивые друзья!