***
Столкновение с мокрой дорогой оказалось весьма мягким, особенно если учитывать с какой высоты было совершено покушение на собственную жизнь. Но это не избавляет её руки от жгучей боли по всей площади ладони, ибо зачем-то она выставила их вперёд. В целом никаких увечий она не получила, хотя она должна была умереть, вернее, она этого хотела, а судьба решила распорядиться иначе. Но даже не это удивило девушку. Запах. Просто ужасный, отвратительный, безбожно тошнотворный запах на улице. Было сложно определить что именно и в каком количестве входило в этот «парфюм», но одно было понятно точно: — Кровь… Она удосужилась посмотреть на свои руки. Конечно, хоть ей и пришлось падать с огромной высоты, но в данном случае на ладонях не было ни единого намека на какие-либо переломы или открытые раны, не говоря уже о порезах. Всё чисто. Но при всём при этом руки были все алые от соприкосновения с каменной дорогой. Чужая людская кровь. Просто реки разного цвета и густоты, не говоря уже о том, что где-то эта алая жидкость на дороге уже никогда не смоется. Вокруг раздавался гул других людей, холодный, пробирающий до костей ветер, крики ворон или кого-то в этом роде, серое небо и моросящий дождь. Из животных пробежали лишь две кошки, обе коричневого окраса с белыми вставками, однако белый мех давно окрасился в розовый от крови. Жуткий вой собак, мёртвый шелест тёмной листвы, каменное, по атмосфере загадочное здание перед носом, кое-где видны повозки с лошадьми и лёгкий туман как ранним утром. Время будто застыло в этот момент, чтобы девушка смогла оглядеться и оценить обстановку, но единственное, что она могла делать в этот момент — смотреть на свои целые окровавленные руки и думать «Почему я всё ещё жива? Почему?», задавая последний вопрос самой себе бесчисленное количество раз, оседая коленями на дороге. Она схватилась руками за волосы, пока голова опускалась всё ближе к земле. Она долго готовилась к этому шагу, взвешивая все «за» и «против», пыталась переступить через собственную совесть и заглушить голос разума, который твердил «Ты причинишь им большую боль в сравнении со своей, к тому же эта боль будет длиться до скончания их дней, пока твоё тело будет гнить в гробу и не париться о мирских проблемах, ты, неблагодарное создание». Но терпение иссякало, а силы жить уходили не по дням, а по часам. Последнее, за что она держалась, пока окончательно не сдалась — любовь. Глупая, безответная, абсолютно никчёмная любовь к человеку, которого уже давно нет. Она и не сомневалась, что мало кому могла бы понравиться, хоть окружающие убеждали её в обратном. Но взаимность от него, если бы это было возможным — самое дерзкое её желание, которое она давила в себе, втаптывая стебель и потом вырывая его корни. Люди шли по своим делам, особо не заботясь о том, что происходит вокруг. Там происходят судебные разбирательства, а ещё дальше — гильотиниование и всё по новой, ничего интересного. Но внезапно из воздуха, словно по волшебству, падает девушка прямо на дорогу. Люди вокруг столпились и не смеют подойти ближе, так как мало ли что с ними может произойти, если окажутся рядом с этой мадемуазель? Хотя расходиться тоже не хотелось — надо же узнать, что произойдёт дальше. Также по своим делам шёл один художник, но его внимание привлекла огромная толпа зевак, что бурно обсуждала некое явление, поэтому он подошёл ближе и прислушался: — А я тебе говорю, что не спроста это! — начал говорить мужчина своему товарищу, — Как она из воздуха спустилась прямо сюда, на дорогу?! Это знак, не иначе! « — Из воздуха? — подумал про себя художник и усмехнулся, — Надо бы подойти ближе и проверить, что за чудо такое.». Он слился с толпой, так что его присутствия почти никто не заметил. Впрочем, его бы всё равно не заметили — голова народа занята вообще не тем, чем надо. — А вдруг она просто упала со здания? — начал опровергать юноша. — Да вы что?! Зачем ей вообще падать? Она же не собиралась убить себя, верно? К тому же, на здание конвента сложно забраться даже при всём нашем желании… — воскликнул третий. — И то верно, — почесал затылок мужчина, — А давайте сами у неё спросим? — Ты совсем с ума сошёл? А вдруг она того… Умалишённая? Мало ли что с тобой сделает? — последнее юноша добавил совсем шёпотом. — А даже если и так, то мы можем отправить её на гильотину! — после этих слов три товарища начали смеяться. Художник особо не слушал тех зевак, что уже успели распорядиться судьбой незнакомого человека, ибо его больше волновал тот факт, что та мадемуазель, о котором все только говорят, невероятным образом манит его, будто зовёт, но в душе, не решаясь позвать его вслух, поэтому он двигался вглубь толпы, чтобы посмотреть на таинственную девушку «из воздуха». Студентка тем временем не смела поднять головы, так как такое количество военных и гражданских сапог вокруг неё просто смущали, даже дышать было тяжело, не то что двигаться и хоть как-то реагировать. Тем более она вся мокрая, грязная от крови, её рубашку и штаны уже не отстирать, из-за чего становилось ещё противнее. Но что-то ещё душе не давало покоя. Будто он рядом и вот-вот придёт. Она стала отмахиваться от этих навязчивых мыслей, пока ей не протянули руку. — Гражданка? — тихо позвал её низкий, но весьма приятный голос, что доносился совсем рядом. Хотя что там говорить, девушка видела мужские сапоги перед своим носом. « — Ну всё, если руку протяну, то уволочит в притон! — подумала она, — Я хоть умереть хочу, но не желаю, чтобы над моим телом глумились… — но потом она задумалась, — Но если он плохой человек, то просто бы достал нож и забрал у меня то, что ему нужно. Может, не всё так плохо…» Обстановка вокруг пугала, не хотелось встречаться ни с кем взглядом и вообще как-то сосуществовать с реалиями, в которых она оказалась, но тому человеку, что мягко позвал её — ему хотелось просто заглянуть прямо в душу и понять, с чего он вообще решил заговорить с несостоявшимся смертником. Она, через пару мгновений, медленно подняла голову, изучая взглядом человека перед ней буквально с ног до головы, а когда встретилась с его взглядом, то просто замерла. Сердце пропустило удар, сама девушка будто разучилась дышать. Всё тело было в оцепенении. — Д-Давид? Жак-Луи Давид? Её удивлению не было предела, ибо этот человек был чертовски на него похож. Она сама не поняла почему назвала его по фамилии и имени, ведь быть такого не может, чтобы это оказался он, но учитывая более ранние события, то не сложно предположить, что и такое вероятно, но его ответ развеял все сомнения: — Откуда вы знаете моё имя?***
Она во тьме. Но не в той, что холодна и безжалостна, как обычно себе это представляют, а в той, что заботлива и нежна, будто ты оказался в родном доме и просто легла под боком мамы, чтобы монстры ночью не съели тебя, а та лишь гладит тебя по голове и поёт колыбельную, чтобы было легче заснуть. Из этого плена не хотелось выбираться, но шум вокруг так и норовил «открыть» эту камеру и вытащить тебя в реальность, в настоящее. Чего греха таить, всё тело просто ныло, будто испытывало на себе физические нагрузки три дня подряд без какой-либо подготовки, голова гудела, а глаза болели так, будто девушка рыдала несколько часов, а потом решила их поджечь. Не так студентка себе представляла последствия своих действий. Она почувствовала что-то мокрое на своём лбу, пока чужая рука проверяла её пульс по запястью. Она лежала на каком-то небольшом диване, а под голову ей положили подушку. Твёрдая, немного колючая и вообще пахнет странно, но с другой стороны такая родная, будто оказался в гостях у бабушки, чьи подушки набиты жёсткими перьями. Открывать глаза совершенно не хотелось, да и не было особо сил. Она будто находилась здесь и её не было в это же время. Это то самое состояние, когда тело спит, а разум решил проснуться посреди ночи, поэтому она могла позволить себе просто слушать и не двигаться: — Беспокоиться не о чем, — послышался мужской голос слева, — Лишь лёгкая аритмия, её здоровью ничего не угрожает. — Хорошо, но что делать дальше, когда она проснётся? — послышался справа уже знакомый голос, — Просто она так внезапно потеряла сознание… — Это было лёгкое недомогание, вам не стоит переживать. Всё, что ей нужно — пара дней ухода и покоя, гемоэксфузия не пригодится, всё будет в порядке. А потом, когда убедитесь в её хорошем самочувствии, не забудьте отвезти её домой. — Почему я не могу сделать это сейчас? — спросил художник как-то резко, но сразу добавил более мягко, — Не хочу показаться грубым по отношению к этой гражданке, но разве не будет лучше, если она полечится у себя дома? У меня не квартира, а берлога, сами понимаете… «— Логичное замечание, — отметила про себя девушка, — Только деваться мне совершенно некуда.» — Моё дело лишь вынести диагноз. Я осмотрел её, в целом ей ничего не угрожает, но даже невооружённым глазом видно, что её тело находилось в крайне напряжённом состоянии по меньшей мере несколько месяцев, к тому же у неё проблемы со сном, об этом свидетельствуют большие синие побласти под глазами. Так что лучше ей побыть у вас некоторое время, гражданин Давид. Или в случае чего вы сами спросите у неё и решите, что с ней делать, ведь она уже проснулась… «— Вот же черть, как он узнал?!» — Если что-то потребуется, я всегда к вашим слугам, — почтенно сказал мужчина и вышел за дверь. — До свидания! — только и успел сказать художник перед уходом врача. Давид подошел к дивану слева и сел на самый край у её ног, чтобы не помешать ей встать. К тому же, они едва знакомы, поэтому стоит вести себя крайне осторожно, а то мало ли что она о себе возомнит и выдаст ему в самый неподходящий момент. Знает он этих женщин, так что нужно стараться держать её на расстоянии. — Гражданка? — тихо позвал он её, — Вы можете встать? Как вы себя чувствуете? Нам нужно с Вами серьёзно поговорить. Я понимаю, что Вы только что… Дальше она его не слушала, ибо до неё только сейчас дошло как Давид базарил с тем мужчиной последние десять минут. Они разговаривали на французском. Ей никогда не приходило в голову учить его должным образом, хотя сейчас она спокойно понимала о чём они разговаривают, как ни странно. Но даже не это главное. Она вообще не дома, даже не в России. Да, это понятно, конечно, но осознание пришло только сейчас, отчего становится жутко. Не так много, но когда-то она читала об истории Франции, в частности о французской революции, поэтому смело могла заявить, что, чёрт возьми, переместилась во времени. Она просто хотела умереть, даже сейчас она не горит особым желанием жить, и уж тем более докучать этому мужчине своим присутствием, но раз она уже здесь, то придётся поговорить с ним. Медленно, но верно, она открыла глаза. Они никак не могли сфокусироваться на чём-то, поэтому сначала было сложно что-то разглядеть. Хотя ещё это было сложно сделать, так как в комнате стоял запах масляных красок, разбавителя, табака и какого-то одеколона и весь этот букет бил прямо в нос, поэтому голова болела ещё сильнее. Но глаза уже начали фокусироваться и перед собой она увидела обеспокоенного мужчину. Сам он был в одежде конца восемнадцатого века. Каштановые густые волосы, что вились от природы и создавали милые кудри на концах прядей, слегка хмурые, но совсем не злобные брови, живой румянец, в целом мягкие черты лица, но больше всего из них выделялись глаза, что пленяли своей глубиной и почти круглой формой, что застыли в жалобном выражении, и пухлые губы, вернее уголок, что был глубоко порезан с левой стороны и из-за этого щека была чуть больше правой. Она не могла на него наглядеться, почти пожирала художника взглядом, пытаясь запечатлеть в памяти максимум из того, что она видит. Ведь когда ещё удастся увидеть его, живого, из плоти и крови, что дышит, думает и что-то бормочет прямо перед ней? — Гражданка, вы меня слушаете? — слегка обиженно спросил он, — Меня несколько настораживает ваш столь пристальный взгляд… — П-простите! — должно быть, она слишком бурно отреагировала, ибо такой быстрой реакцией напугала даже художника. Она вскочила, но сразу пожалела — голова стала «бить тревогу» и дико болеть, отчего последовал слабый стон от боли. — Вам лучше прилечь, — мягко, не касаясь её самой, он направил её обратно на подушку. Она подчинилась, медленно возвращаясь в своё первоначальное положение, боль начала стихать, однако теперь она могла почувствовать, как в голове пульсировала кровь, а глаза сами закрывались от яркого света, хотя за окном было весьма скверная, пасмурная погода. Только сейчас она почувствовала в своей руке упавшую с головы мокрую тряпку, что до этого лежала у неё на лбу. Какой стыд. — Простите, мсье Давид, я не хотела… — Прошу называть меня гражданином, — несколько раздражённо ответил он, — Не потерплю отголоски старого режима в моём доме. Повисло некоторое напряжение. Конечно, он натура весьма горячная и легко поддаётся влиянию, но если какая-то идея захватит его, то он как упрямый баран будет идти до конца, не всегда думая о последствиях своих действий. — Простите, я не хотела оскорблять вас, — она оперлась на локти и чуть поднялась с подушки, — Я просто… Простите. Наконец, она нормально села, без особо сильной головной боли. Она виновато опустила голову, нервно сжимая холодную, слегка мокрую тряпку, которая совсем недавно покоилась на её лбу. — Просто попрошу вас в следующий раз быть более разборчивой в обращении к другим людям, — с одной стороны он сказал это с укором, а с другой несколько виновато. После небольшой паузы он продолжил, — Я хотел бы вас спросить… Как вас зовут и как вы здесь оказались? — Жанетта, гражданин Давид, — сразу слетело с её губ, о чём она задумалась чуть позже. Она и не думала, что когда-нибудь сможет назвать себя тем именем, которым обычно именовала себя в мыслях, когда думала о нём, поэтому сама удивилась скорости своего ответа, — А вот второй вопрос… Мне сложно на него ответить. Он вопросительно посмотрел на неё, впрочем, она абсолютно разделяла его непонимание ситуации, потому что даже самой себе она верит сейчас лишь наполовину. Перемещение во времени в результате самоубийства — это сильное заявление, но как объяснить ему это? И стоит ли вообще объяснять? Как он отреагирует? Быть может, это всё-таки сон или одна огромная ошибка? Может, судьба решила дать ей второй шанс и реализовать себя в прошлом. Причём не только в карьере, но и в любви… Хотя студентка понимала, что это весьма и весьма маловероятно, ведь она уже обречена, а ему ещё столько полотен предстоит написать, ему не нужны дополнительные душевные муки, к тому же, у него есть жена. Кстати о жене… — Гражданин Давид, сколько вам лет? — Сорок шесть, но зачем вам это?.. « — Так, — подумала про себя девушка, — Если подумать и произвести сложнейшие математические махинации, прибавить к году его рождения его нынешний возраст, то получаем… Одна тысяча семьсот девяносто четвёртый год! Хотя, это не точно, надо бы узнать сегодняшнюю дату…» — Гражданка Жанетта, вы так и не ответили… — Можно просто Жанетта? — сразу спросила она его, — Мне неловко, когда меня называют гражданкой. Вернее, я просто привыкла слышать своё имя без всяких лишних обращений… — оправдывалась она. С его тонкой душевной организацией не стоит давать повода думать, что она не за революцию, а то ведь и в трибунал может отправить. — Хорошо, — усмехнулся он. Как оказалось из их дальнейшего диалога — революция просто в самом разгаре. До термидора оставалось пару месяцев, так что, возможно, она успеет подготовиться. Девушка была просто в ужасе. То ли от перемещения в прошлое, то ли от всей сложившейся ситуации и того, что она не смогла спокойно уйти из жизни, то ли от того, что перед ней сидел и беседовал тот человек, которого она любила бы больше всего на свете, если бы в её время он был жив. Хотя, чего так говорить, она уже это сделала, но любовь к мёртвому человеку не смогла спасти её душу от тяжкого греха. Но что же тогда получается? Надо было просто спрыгнуть с крыши и вот, судьба решила подарить ей любовь всей жизни? А раньше нельзя было? Из этих раздумий её вытащил мужчина: — Жанетта, чем вы занимаетесь по жизни? — спокойно спросил он. — Да так, ничего серьёзно, я учусь, — она запнулась на этом слове, так как чисто фактически она «будет учиться», а технически «училась», — Я учусь на живописца… — девушка решила не заморачиваться и назвала ту профессию, которая ему действительно знакома. Когда она это сказала, то увидела огонёк в его глазах. Да, может он скуп на проявление эмоций, особенно когда он с незнакомыми людьми, но его глаза выдавали его просто с головой. К тому же, студентка знала каким он может быть болтливым когда находится в кругу друзей, особенно во время революции, особенно во время дебатов, даже опухоль не помешает ему трындеть без умолку. — Не могли бы вы продемонстрировать свои работы? — он пытался держаться стойко, но даже нарочито сдержанный голос не мог скрыть его воодушевления. — Сожалею, но у меня сейчас ничего нет… — она заметила, как на мгновение его глаза перестали так блестеть, но чуть позже они полыхнули с новой силой. — Тогда… Могу я показать вам свои? Я приглашаю вас в свою мастерскую, как только вам станет лучше, вы согласны? Она видела его полотна сотни, тысячи раз, любила нежной любовью, но когда сам автор предлагает посмотреть на его работы вживую, а не как обычно ты это делаешь через экран телефона, то ты без раздумий отвечаешь «Да».