***
Хотя… Возможно, мне не стоит себя так яростно ненавидеть. Чимин сказал, что на моё формирование, как личности, так много отрицательных факторов повлияло, что я могу быть прощён. То есть… Когда я совершал свои злодеяния, на меня давил груз прошлого и злобы на всех тех, кто испортил жизнь мне и многим другим людям. Наверное… Стоит на бумаге получше разобраться в этом. Начать с начала? Когда я был маленьким, я чётко ощущал нехватку столь важной мне родительской любви. Я обижался на них. Даже ненавидел? Откуда маленькому мальчику было знать о том, что его родители мало играют с ним не потому что не любят, а потому что пытаются построить для него светлое будущее, в котором он сможет быть тем, кем захочет? А я хотел петь. Я помню… Обиженный нехваткой родительской любви ребёнок так вовремя попал в лапы нужного человека, занявшегося воспитанием этого ребёнка вместо родителей. Нужно отдать господину Ли должное, свою работу для государства он выполнял великолепно. Мне кажется, отголоски его воспитания до сих пор остаются во мне, как бы я не пытался избавиться от них. Нет, я давно уже не питаю тех яростных патриотических чувств, засаженных Ли, но вот строгость по отношению к себе, неуверенность в других своих талантах, не связанных с войной… О да. Это останется во мне, наверное, до конца жизни. Сдал родителей. Я сдал собственных родителей. Маленькая мразь. Вот кто я.***
А что ещё мог сделать ребёнок, которого уже прекрасно воспитал под себя приятный дядька? Наверное… Я всё же не мразь. Но я не уверен. А что потом? Военный экспериментальный лагерь. Гиблое место, крайне неприятное… Но для маленького меня, голова которого уже была промыта пропагандой, кажется, не было места прекраснее и достойнее. Рай мерк по сравнению с тем, как я видел этот лагерь, эту лабораторию, в которой долгие годы был крыской Сокджина. От одного приятного дядьки я перешёл в руки другого. Интересно получается. Ту идеальную для государства личность, которую из меня сделал Ли, Сокджин мастерски отшлифовал, доведя до идеала. Он сделал из меня не просто умелого бойца, но ещё и превратил меня в идеальный послушный объект для своих экспериментов. Я был тем, кто ему нужен: выносливый, послушный, искренне восхищённый им и его научными достижениями. Он сделал меня особенным. Единственным в мире человеком с крыльями. Я был горд собой. Я чувствовал себя настоящим «ангелом смерти», когда убивал людей в своём новом физическом облике. Мне было… Совсем мало лет, я был подростком, но совершенно не чувствовал себя на подростка. Вполне взрослый сформированный убийца, борец за идеалы государства с напрочь задавленным чувством совести. Казалось, будто у меня никогда не было этой пресловутой совести. Только помню, как немного грустил и чувствовал вину от того, что другие мои товарищи не выжили, когда им тоже пытались вживить животные гены. А потом новая операция. Неудача. Первая неудача на фоне остальных удач. Я снова особенный, снова исключение из большинства, только теперь я изгой. Остальные подопытные один за другим становились идеальными безэмоциональными куклами, а я… Я потерял не всю душу тогда, под ножом. Потерял лишь часть, потерял то, что могло бы ещё долго удерживать меня в этой армии, заставляло не думать о чём-то важном, глушило совесть. Самоконтроль. Вот то, что я потерял тогда. Вместе с тем столь глубокие мои воспоминания, начиная с потери куска души, становятся довольно смутными. Я помню, что был в отчаянии, когда начинал осознавать весь ужас того, что творил, работая на армию. Я даже не хотел жить. Но, как назло, не мог найти пути умереть, а для этого неестественно стойкого тела погибнуть в таких стерильных условиях было просто невозможно. А потом я как-то пришёл к тому, что решился на убийство своих старших коллег, с которыми мне довелось работать в один момент. В моей смутной памяти того времени сохранилась красота того взрыва… А потом я перешёл к тем, кто ранее был моим врагом. Меня не хотели принимать. Считали, что я шпион. Я понимаю их опасения, но… Так сильно мне хотелось их доверия… Становилось даже грустно в те моменты, когда сопротивленцы думали, что едва стоит оставить меня без контроля, так я тут же убью их. Но они даже не представляли, что моей силы хватило бы на то, чтобы убить тех, кого желаю убить, даже если на меня будет направлена сотня прицелов. Но я заполучил их доверие. В один прекрасный день, когда на их довольно хилую базу напали государственные войска. Лидер Сопротивления, наверное, был хорошим человеком, но ужасным командиром. Умер сразу же. И плохо воспитанная его армия тут же потерялась, абсолютно не имея представления о том, как правильно действовать в пылу битвы, без контроля лидера. И тут на сцену вышел я. Крылатый мальчик-подросток, возглавивший эту армию, подкрепивший доверие к себе тем, как у этих ребят на глазах перебил многих имперских кукол. Ребята поверили в меня. Доверились пацану с крыльями, даже несмотря на его тёмное прошлое в имперской армии. И я, знающий врага изнутри, стал их идеальным лидером. Для них я был главный, но сам же я ощущал, как надо мной главенствует фигура Намджуна. Он не пытался воспитывать меня, ломать под себя, чем был не похож на всех других старших, руководивших мной ранее. Он… Заботился обо мне. Даже сейчас, написав эти слова, я чувствую невероятно приятное тепло, разливающееся по моему телу. Вроде, как врач, он и так обязан заботиться обо мне, но он делал это по-особенному. Как… Отец. Тот самый отец, которого мне никогда не хватало. Из-за нехватки любви которого я и прошёл в своей жизни через первый этап чудовища. Намджун пытался залатать в моей душе ту дыру, которую прорезала та неудачная операция. Пытался сделать меня спокойнее как беседами, будто настоящий психолог, так и таблетками. Я становился более терпеливым. Это не отменило моего жестокого нрава, но хотя бы немного усмирило мой пыл. Но зато теперь я стал многое держать в себе… И оно накапливалось. После травмы глаза я стал всерьёз задумываться о собственном уродстве. Ну правда… Я ведь так ужасно выглядел. Крылья перестали казаться мне красивыми, они ощущались как неестественная чужеродная деталь. Но слишком нужная, чтобы избавляться. Они придавали мне внешней значимости, внешне добавляли мне размера. Без них я выглядел бы маленьким неказистым парнем. Да ещё и слепым на один глаз. И этот отвратительный шрам на половину лица, который я так часто заново вскрывал, заставляя его снова и снова кровоточить, а потом гноиться… Ужасно. И сам глаз выглядел таким безжизненным и серым, он не был способен даже двигаться, не говоря о чём-то более сложном, вроде слёз.***
Да и сейчас, с новым глазом, я всё ещё не могу плакать этой стороной лица. Вероятно, при том самом выстреле и дальнейшей операции я навсегда утратил возможность плакать этим самым глазом. Второй отдувался за обоих. А ещё сейчас, с двумя разными глазами, я чувствую, будто они в какой-то степени отражают мою двойственность, как личности, и двойственность моего отношения к самому себе. Принимаю ли я себя со всеми грехами? Прощаю ли? Или ненавижу всем сердцем? И должен ли я найти способ наказать себя за всё содеянное зло? А ведь… Единственным равноценным наказанием мне видится лишь моя смерть.***
Зато испорченный глаз заставил меня носить протез. Лёгкая на вес и закрепление на голове, эта вещица не только компенсировала мне зрение на повреждённом глазу, но и подарила новые зрительные возможности. А ещё… Я почувствовал себя ещё более суровым внешне. Теперь мой образ был таким, что за ним совершенно не мог представиться тот заплаканный недолюбленный мальчишка, которым я всегда являлся на самом деле. Этого заплаканного мальчишку, твердящего о ненависти к самому себе, кроме Намджуна, увидел ещё только один человек из Сопротивления тогда. Чимин. Прекрасный ангел, внезапно свалившийся мне на голову. Я сразу почувствовал то, какой он особенный. Нет, не влюбился я к нему с первого взгляда. Но интерес зародился сразу. Ну не могла кукла так взять и сбежать. Не могла кукла говорить хоть и с малой, но с долей эмоций. Что-то внутри меня подсказывало, что Чимин такой же, как я. С неполноценной, искалеченной экспериментом душой. Мне было интересно узнать, как же истязается его душа? Я хотел сблизиться с ним лишь потому что нашёл кого-то, хоть немного похожего на меня. Чимин мне даже не был интересен поначалу. Мне вообще никто не был интересен. Но он был такой же, как я… Но другой. И это подкупало, манило к себе. Парнишка со странно функционирующими эмоциями очень сильно притягивал к себе внимание того, который взрывается изнутри от количества этих самых эмоций. А потом, да, полюбил. Искренне, всем сердцем. Возможно, слишком много внимания уделял ему, немного отставлял в сторону свою работу. Но я чувствовал что-то очень похожее на счастье, когда просто проводил время рядом с ним. И когда проявлял к нему какие-то знаки внимания, а он отвечал на них. Он заставал меня в таком виде, в котором я бы никогда не предстал ни перед тем. Я доверился ему. Во всех смыслах. И ни о чём не жалею. Я даже смог доверить ему своё уродство, и не был осуждён. Чимин говорил, что я красив, и что даже мой уродливый глаз является частью красивого меня. А вот сам Чимин… Красив и идеален полностью. Я люблю его. Когда Чимин восстановил свои воспоминания я был искренне рад за него. Моя радость за него в разы была сильнее моей печали, когда мои воспоминания были безвозвратно уничтожены. Я чувствовал, что своей восстановленной памяти Чимин точно во множество раз больше заслуживает, чем я. Я всегда знал, что я чудовище и что лучше мне не знать о том, каким я был ещё раньше, до экспериментов Сокджина. А потом… Мы совершили переворот. Мы справились. Но даже в тот момент, когда я понял, что моя цель достигнута, я не был так же сильно счастлив, когда понял, что Чимин в порядке, ему ничего не угрожает. И тогда… Я помню, у меня произошёл какой-то странный сдвиг. Я хотел окружить Чимина ещё большей безопасностью, чтобы точно не потерять свой единственный сильный источник счастья и любви. Он так хотел хоть в чём-то участвовать, хоть где-то сражаться… А я закрыл его от всех возможных опасностей. Но при этом закрыл его ещё и от себя, ведь был до безумия занят. Оно и очевидно, мне нужно было исполнять обязанности того, кто временно стал руководящим лицом в этой стране. Временно. Ага, как же. Знал бы я тогда каким «временным» окажется моё правление… А всё из-за моего отношения к Чимину. Семь лет без того, кого до безумия сильно люблю, без того, за кого единственного держалось моё счастье. Каково это? Ну… Ужасно. Отвратительно. Болезненно до потери рассудка. Именно рассудок я и потерял тогда. На пять лет превратил свою страну в то, чем она, собственно, практически и была до меня, просто под другим углом. Если раньше преследовались и беспощадно убивались сторонники перемен, то теперь я беспощадно убивал тех, кому больше по душе был старый режим. Моя ненависть к режиму, сделавшему из меня монстра, и потерянность из-за отсутствия любимого человека, наложились друг на друга, сделав меня ещё большим чудовищем, чем раньше. Теперь у меня была власть. Я мог делать то, что хотел. Абсолютно всё. И делал. Пятьсот тысяч было убито во время моих репрессий. Из них две тысячи убил я. И мне нравилось их убивать. Кто я после этого? Разве я могу заслуживать прощения? Любви? Я осознавал, что творю это всё из-за того, что болен. На голову, очевидно. И Намджун и Сокджин хотели меня вылечить. Я отказался. Сознательно. И продолжил диктатуру. Так могу ли я быть прощён, если отказался от возможности прекратить быть таким ужасным чудовищем? Мне кажется, судьба ответила на этот вопрос «да», когда Чимин проснулся. Я помню то, в каком отчаянии я был последние два года перед его возвращением. Когда Намджун и Сокджин насильно засадили в меня получившийся у них фрагмент души, они не ожидали то, какие чувства пробудятся во мне вместе с возвращением души. Да, у меня пропали проблемы с самоконтролем, но при этом во мне проснулась та, чьего пробуждения я меньше всего желал. Совесть. Ужаснейшее из чувств, причиняющее только боль. Совесть заставила меня отказаться от всех своих полномочий, надеясь, что не понесу ответственности за свои пятилетние действия, если сам уйду от власти. Наивный. Я ведь всё равно ждал наказания, понимал его неизбежность. Дав Юте должность комиссара я просто подписал себе смертный приговор досрочно. А потом совесть закрыла меня одного в квартире и начала беспощадно душить. Травить, как таракана. Резать с такой ожесточённостью, как не режут ни одного грешника в Аду. Я отказался от активного общения со всеми, кто был близок мне, а они и не сопротивлялись этому, словно понимали, что я вполне заслуживаю худшего отношения к себе. Тотальное одиночество — минимум страданий, которые они могли мне обеспечить. Дальше я как-то сам справлялся с самоистязанием. Я самозабвенно причинял себе боль, стараясь заставить себя испытать хоть малую часть тех страданий, которые я причинил людям. Однажды в порыве ненависти к себе я почти что выстрелил себе в ногу, но так вовремя (или невовремя) ко мне в гости напросился Сокджин. Два года Ада закончились для меня в тот момент, когда проснулся Чимин. Этот миг для меня был прозрением, сияющим надеждой на искупление. Достаточно ли я себя истязал, чтобы получить прощение? Это мне предстояло потом узнать. Но в тот момент, когда наше трогательное воссоединение прервал Юта, мне показалось, что нет. Не достаточно. Я всё ещё не прощён. Весь этот промежуток времени до самого побега с Чимином ощущается ничем иным, как Чистилищем. Момент сомнения, получу ли я прощение за свои грехи, очередного раскаяния в содеянном… Наверное, самый невыносимый момент, ощущающийся как самое тяжёлое испытание. Но я оказался прощён. Избавившись от тяжёлых крыльев, тащивших меня каждый раз возвращаться мыслями в прошлое и к своим грехам, я смог шагнуть в новую жизнь без хоть какого-то следа войны в ней. Это и есть Рай. Я в Раю. И я в Раю с Чимином. С тем, кто стал для меня проводником в этот самый Рай. И здесь мы и остались… Только вдвоём, и такие счастливые.***
Но совесть всё ещё мучит меня. И, вероятно, будет мучить всю оставшуюся жизнь. Это неизбежное наказание, от которого не отвертеться даже с учётом всех смягчающих обстоятельств. Моим чудовищным поступкам предшествовало детство в неопределённости, разрушительное влияние людей, которые знали, чего хотят от меня, и получили это, и множество других потрясений. Это может смягчить мои муки совести, но никогда не избавит меня от них в полной мере. Если задуматься, я никогда не осознавал в полной мере что творю. То я был слишком мал, чтобы понимать, то уже был под дурным влиянием, то вообще не имел куска души и не мог физически осознавать всю моральную проблематику моих действий. Что-то доходило до меня, но совесть была заглушена. И вот теперь уже много лет сполна отрывается надо мной. Каков итог? Я прощён судьбой, живу вполне хорошо и счастливо. Но не прощён собой. Иногда меня снова тянет навредить себе. Но Чимин следит за мной. Я в хороших руках. На этом всё.