Швец

Очередная величественная статуя, возведенная Фэн Синю, отличалась от оригинала, как цветущие сады дворца Сяньлэ от пустынных степей Юнань. Впрочем, ничего удивительного, ведь немногие люди на самом деле знают, как выглядит бог, которому они молятся, вот и дают волю своей фантазии, обычно значительно преувеличивая некоторые.... Хм. Да, в целом, все преувеличивая. Только вот конкретно это изваяние чести генералу не делало. Ну, хотя бы подушки под колени есть и палочек для благовоний в достатке, как и подношений. Му Цин неловко, неуклюже улыбнулся против воли, вспомнив, как ему приходилось стоять на молебнах в храме Его Высочества, пока остальные прихожане ревностно били и стирали колени о холодный жёсткий пол. Что ж, сейчас у Се Ляня не то что подушек - даже маньтоу на завтрак нет. Да и Му Цин ничем не лучше. Чего не скажешь о Фэн Сине. Подавив желания закатить глаза и заскрежетать зубами, Му Цин опустился на подушку, поправил полы ханьфу подсмотренным у кронпринца и неосознанно присвоенным движением и зажег палочку от огня лампы. Положил сжатые в кулаки ладони на колени. Опустил голову. "Молюсь генералу Цзюйяну". С этой фразы он начинал всегда. Приевшаяся мантра, от который ему так и не удалось отучиться. Смешно. Как же Фэн Синь, должно быть, потешается над ним. Если, конечно, вообще слушает. "Я... Мы странствовали довольно далеко на севере, поэтому я не приходил несколько месяцев. Хотя ты, наверное, и не заметил. С чего бы. Мы зачистили несколько деревень от гулей, пожирающих местных скот и птиц. Нас каждый день кормили яйцами. Представляешь? Никогда раньше не ел столько, почти тошнило от них под конец. Се Ляня, к твоему сведению, совсем больше не узнают. Да и откуда, в такой-то глуши! Мне кажется - можешь считать меня безумцем, но я клянусь - ему это в радость. Не понимаю, как он, голубых кровей, приспособился жить в хлеву и спать в грязи быстрее, чем я? Мне все ещё противно. И, знаешь, - Му Цин закусил губу, стараясь не зарычать от злости, - я вижу этот его взгляд, говорящий: ну, уходи. Я же вижу, что ты хочешь. Уходи. Так он на тебя смотрел, когда ты его бросил? Ты помнишь? Да ты, черт, даже и не слушаешь, о чем это я. Твои подручные молитву эту не пропустят, потому что никакая это не молитва, не прошение, не исповедь, а хрен знает что! " И почему-то от этой мысли особенно склизко, вязко и черно на душе, как будто трясина затягивает, но не снаружи, а изнутри. Зачем молиться богу, который не слушает и даже не слышит? Зачем призывать к ответу за предательство, в котором трудно винить? Зачем рассказывать о своих стенаниях и бродяжничестве человеку, который даже никогда не был тебе другом? Потому что можно обманываться в пятнадцать, напомнил себе Му Цин, ведь в пятнадцать ты всегда максималист, всегда стремишься к независимости, мнишь себя умнее всех и точно уверен, что тебе нужно и не нужно. Но в тридцать... В тридцать уже нельзя позволить себе такой роскоши, как самообман. Му Цин угрюмо гонял эти мысли по кругу, пока догорала палочка для благовония, не обращая внимания ни на что вокруг. Когда пепел осыпался, он потянулся за второй. Скорее, по привычке, чем по реальной необходимости. Но, прежде чем он успел поднести её кончик к огню, недовольный голос громко буркнул: - Уходи уже. Я собираюсь закрывать храм. Му Цин закатил глаза - серьезно, это же ХРАМ? - прежде чем покоситься на мальчика, который, отвернувшись к стенке, возил метлой по полу за статуей местного бессмертного. Его иссиня-черный хвост покачивался в такт движениям метлы. Очень забавно. - Храмы никогда не закрывают, особенно для нуждающихся, - возразил Му Цин сварливо, упрямо водворяя палочку на причитающееся ей место и на сей раз соединяя ладони перед грудью, как положено. - К тому же, мне надо помолиться. - Ты уже молился. Я видел, - буркнул подметальщик из своего угла. - Я не закончил! Я преданный верующий Цзюйяна и имею право молиться ему хоть от заката до рассвета! - заявил Му Цин во всеуслышание, попутно нервно озираясь, но опасения не подтвердились: в здании действительно были только они вдвоём. Подметальщик же, услышав его отповедь, сначала застыл, а потом прыснул, но как-то неловко, вскоре закашлявшись. - Ты сам-то кто такой, чтобы указывать старшим тебя по возрасту, что им делать? - без особого энтузиазма поинтересовался Му Цин. Наглый мальчишка заелозил метлой в два раза интенсивнее, словно компенсируя недавнее бездействие, и отошёл ещё дальше к стене, пробурчав оттуда: - Я помогаю настоятелю поддерживать порядок и подсчитывать подношения. Мету полы, вот. Чтобы прокормить мать, да. Му Цин криво улыбнулся. До боли знакомая история. До лопнувших мозолей от древка метлы. До одеревеневших от ежедневного подъёма в гору ног. До сухости во рту и жара в груди при одном только взгляде на затылок с коротким хвостом и бегущей от линии роста волос за воротник ханьфу капельке пота...