За круги на воде

      Уже давно стемнело. За окнами выла вьюга, усердно заметая Наружность, а Дому на неё хоть бы хны, словно его суровая погода не капельки не касалась. Он стоял непоколебимо и прочно, не скрипя ни единой форточкой, ни единой черепицей крыши, и тем самым очень меня удивлял. Через какое-то время моего задумчивого сидения у окна изумление во мне сменилось на тоску, вызванную очередным осознанием отрезанности Дома от мира. Вот так, должно быть, чувствуют себя космонавты, живущие на орбите Земли по полгода: вроде бы родная планета и рядом, буквально рукой подать, но в то же время она и так далеко. Также и с Наружностью. Вот она, там, метрах в ста от Дома, её довольно хорошо видно. Вот шоссе, вот ряд старых гаражей, вот новостройки. Но при этом оно всё выглядит как-то картонно, муляжно, не по настоящему, словно город – не больше, чем абстрактный вид из окна. Отсюда никогда не видно людей, никогда не слышно ничьих разговоров, кроме разговоров гуляющих во дворе домовцев. Там, за территорией Дома, никогда ничего не меняется и кроме редких машин никого не бывает. Словно все обычные люди вымерли. Хотя, скорее всего, нам их просто не видно, так как все они предпочитают обходить наш приют за километр... Как же я всё-таки соскучился по тому скучному и серому миру, и как же мне приелся этот мой новый мир: цветастый, сюрреалистичный и путанный, как комок новогодних гирлянд.       Я обернулся на четвёртую, в которой наконец-то стало более-менее тихо. Ёлку и стены с потолками оставили в покое, и каждый тихонько занимался своим делом до прихода гостей. Вот-вот будет ужин, на котором Табаки как всегда будет заниматься воровством бутербродов и прочих блюд, и на котором я снова буду сетовать на то, какой же невкусный нам подают чай.       – А сколько сейчас времени? – спросил я сразу у всех, не особо надеясь, что получу ответ.       – Времени сейчас, я полагаю, очень много, – ухмыльнулся Лорд, занимавшийся запаковкой подарка в обёрточную бумагу.       – Очень смешно... Погодите, – заговорил я после короткого молчания, – а если вы не знаете, сколько сейчас времени, то как мы будем праздновать Новый Год? Как мы узнаем, что он наступил?       – Когда мы захотим, тогда он и наступит, – отозвался со своей кровати Сфинкс. – Хлопнем хлопушки в любое время. Разве это так принципиально, отслеживать наступающий год по минутам?       – В целом-то нет, но...       – Тогда какие могут быть вопросы?       – Никаких, – раздражённо ответил я сквозь зубы и вновь повернулся к окну. Нет, они специально меня выбешивают. Видят, как мне не нравятся загадки, и специально их создают из каждой мелочи. В этом я с Чёрным согласен – ужасная манера...       – А вообще, я отчасти солидарен с Курильщиком: Новый Год – праздник сомнительный, – подал голос Табаки, корпевший в этот момент над очередными бусами.       – Я вообще-то не говорил, что Новый год – сомнительный, – нахмурился я. – Я наоборот очень люблю этот праздник. Больше, чем остальные.       – И за что же ты его любишь, позволь поинтересоваться? – напал на меня Табаки, отложив свою поделку и пристально глядя на меня своими лемурьими глазами. Опасный вопрос, провокационный. Если я скажу, что люблю его за атмосферу волшебства, то я буду противоречить сам себе, так как для ребят я являюсь заядлым скептиком.       – Ну, не знаю... Может за то, что он для меня как символ начала новой жизни...       – Начала новой жизни значит? – переспросил Табаки, и тут я явно заметил, что в чертах его лица появилось что-то поникшее и тоскливое. – Возможно, что и так. Правда для меня оно обстоит ровно наоборот: Новый Год я скорее вижу как конец. Конец предыдущего года, да и вообще всего, что было раньше...       – Чудной ты, Табаки, – хохотнул из своего угла Чёрный, который только сейчас отложил от себя свою книгу. – Время же не может на месте стоять. Что теперь, грустить из-за этого?       – А разве я не имею на это права? Разве не имею права желать, чтобы время остановилось на этом годе и не прогоняло его? Может мне нравится здесь, может я ещё не хочу дальше!       – А тебя, уж прости, никто и не спрашивал, хочешь ли ты, чтобы время шло, или нет, – покачал головой Чёрный. – Оно всё равно будет идти всё дальше и дальше, всё ближе к вашему "любимому" выпуску...       – Чёрный, заткнись, – остановил его Сфинкс. – Как будто бы первый раз слышишь, что Табаки не любит разговоры на подобную тему.       – Да нет, всё в порядке, Сфинкс, – мотнул головой Шакал, но что-то мне подсказывало, что он лукавит. В его голосе промелькнула слёзная нотка. – Чёрный даже прав: никто не властен над ходом времени. Чего бы я там ни хотел, а всё равно Время сделает по-своему... Я, пожалуй, прокачусь до кофейника. Авось мне там кто-нибудь захочет вручить подарок, – он впрыгнул в своего Мустанга и, не глядя ни на кого из нас, торопливо выехал из спальни.       – Злой ты, – укорил Горбач Чёрного.       – А вы все тоже не белые и пушистые! – огрызнулся Чёрный и ушёл в ванную, не в силах терпеть накалившуюся атмосферу в комнате.       – Вот и как с вами праздновать? – вздохнул Лэри. – Всё так хорошо начиналось, а тут...       – Ничего, всё ещё сложится, – заверил его Сфинкс. – Табаки отходчивый, а Чёрный такой всегда, так что на его ворчание можно не обращать внимания.       – Хорошее, однако, решение проблемы – не обращать внимания на человека... – пробормотал я себе под нос, но Сфинкс, кажется, меня услышал. Пару секунд в спальне было тихо, пока не заговорил Слепой.       – В коридоре поднялся шум. Должно быть, всех позвали на ужин. Пойдёмте?..       Ужин прошёл лучше, чем ожидалось. И еда была не очень пресной и разваренной, и буфетчица была добрее, чем обычно по причине того, что сегодня её отпустят с работы на два часа раньше. В магнитофонах Крыс играла вполне себе недурная музыка даже на мой придирчивый вкус. Мишура на подоконниках и рождественские красные носки, развешанные по стенам, декоративные ёлки и воздушные шарики – весь этот праздничный антураж волей неволей, а поднял нам настроение и вернул боевой дух коллективу.       Македонский усердно кормил Толстого с ложки. Лэри постукивал столовыми приборами по тарелкам и стаканам, словно умелый барабанщик. Табаки, как я и предсказывал, грузил еду себе в рюкзак с помощью сидевшего рядом Горбача. Чёрный всё ещё был отчего-то насуплен и ни на кого не глядел. Лорд элегантно пил чай, а Слепой, подперев подбородок, слушал музыку. Сфинкс переговаривался о чём-то с подошедшим Рыжим, одетым в какой-то нелепый красный камзол – очевидно, это такой праздничный наряд. Крысы по окончании приёма пищи встали из-за столов, задвинули стулья и начали плясать на освободившемся пространстве. Псы и Фазаны недовольно оглядывались на производимый танцующими шум, но этим их возмущение и ограничивалось.       Птицы сидели отстранённые и такие же чёрные, как и всегда. Праздничности им добавляли разве что белые манжеты на рукавах и такие же белые воротники рубашек, правда мне они в таком виде больше напоминали членов похоронного агентства, чем детей, ожидающих праздник. Наверное, для них сегодня такой же траурный день, как и для Табаки. Стервятник, к моему ужасу, сидел за столом, посадив возле себя того самого бедного скелета в мишуре. Завидев меня, вожак третьей жутко улыбнулся и помахал мне костяной рукой своего нового друга. Меня передёрнуло, и я предпочёл больше не разглядывать столовую. Чего я, в конце концов, в ней не видел? Хотя, честно говоря, скелетов я в ней до сей поры не наблюдал...       Да уж, после выпуска отсюда меня ничем не возможно будет удивить.       Мы добили ужин и, доедая булочки с маком на ходу, двинулись обратно в спальню. Я каким-то чудом прибился к компании Сфинкса, Табаки и Лорда и даже умудрился поддержать с ними относительно милую беседу на протяжении всего пути наверх. Табаки и Лорд ловко справлялись с новыми лестничными пандусами самостоятельно, а вот мне для подъёма потребовалась помощь Сфинкса, который любезно согласился толкать мою коляску.       В комнате началась суета, активные переодевания и сборы. Табаки мерял и постоянно скидывал с себя то одну, то другую жилетку. Лэри канючил какие-то рубашки у Лорда, который не слишком охотно, но всё же делился с ним. Сфинкс остался в том, в чём был на ужине да и в принципе весь день, но к нему претензий нет – он всегда выглядит сногсшибательно, так как до жути похож на магазинный универсальный манекен, на котором сидит всё, что ни надень. Македонский тоже поскромничал и не стал наряжаться, а вот Толстого переодел в отглаженные и яркие ползунки, ещё приятно пахнущие на всю спальню стиральным порошком. Горбач очень долго причёсывал непослушные волосы у зеркала, а я остановился на том, что надел вязанный свитер с оленями. А что, тоже своего рода новогодний костюм. Почему бы и нет? И тепло, и в то же время уютно.       Кровати в кое-то веки застелили, выкинули весь мусор, десятый раз за день подмели полы и тютелька в тютельку уложились с уборкой к приходу гостей. Гостями этими были очаровательная Русалка со звенящими колокольчиками в волосах, резковатая Рыжая с парой подарочных коробочек в руках, мрачный Стервятник в обнимку со скелетом. Цветной до боли в глазах Рыжий с его зелёными биноклями вместо глаз. Конь, похожий на Лэри так, словно они – родные братья. Мертвец, выглядевший как накурившийся намедни травы хиппи или же как человек, у которого на голове уселся синий осьминог – так я обычно воспринимаю дреды, особенно крашеные. Последними гостями были милая и застенчивая Спица и Валет наперевес с гитарой. Каждый из гостей пришёл с каким-то своим угощением. В случае же с Рыжим и Стервятником были принесены алкогольные напитки.       Суета и гомон усилились на время рассадки гостей по кроватям. В один угол спальни собрали все коляски, в другой сдвинули мигающую ёлку. Гости расселись по кроватям, скрепя и скрежеща пружинами матрасов. Слепой приглушил свет, а Табаки принялся зажигать и расставлять по полкам и тумбам свечки. В комнате быстро начало пахнуть воском, шампанским и счищенными мандариновыми корочками. В животе у меня наконец-таки празднично защекотало, и я с улыбкой оглядел всех собравшихся. Заметив, каким скучным и будничным я выгляжу на их фоне, моя улыбка чуть угасла, но я не стал долго печалиться по этому поводу. Мне, скорее всего, даже не пойдут ни дреды, ни бусы, ни фенечки, ни какие-либо амулеты. Лучше буду собой, хоть и таким простым и предсказуемым. А за ними в попугайстве всё равно не угонишься.       – Ну-с, у кого-нибудь имеется заготовленный тост? – спросил с азартом Табаки, чьи глаза загадочно отражали блеск ёлочных гирлянд. – Если же такового человека не найдётся, то я начну первым!       – Пожалуй, у меня есть один тост, – поднял кисть Стервятник и тихо прочистил горло. Я приготовился услышать что-то заунывное. Оно и прозвучало. – Дорогие дети. Помните, что как бы нам ни пришлось тяжело в грядущем году, мы всегда будем в сердцах друг у друга. Никто не будет забыт, ничто не будет забыто. Мы всегда будем поддерживать связь и писать друг другу задушевные письма. Возможно, мы даже сможем увидеться, хотя и вряд ли полным составом... – он замолк по непонятной причине: то ли закончив свою речь, то ли додумывая продолжение. Судя по тому, что пауза затянулась уже достаточно сильно, это был конец.       – Аминь, – кивнул Лэри. По нашему кружку пронёсся неуверенный смешок, и все чокнулись своими стаканами и бокалами. Пока мы делали глотки, я понял, что для полноты картины мне не хватает ещё одного элемента – телевизора. Странно праздновать Новый Год без речи президента и боя главных государственных часов. Это ещё раз подчеркивает нашу обособленность от всей Земли. Как они так могут – жить от неё в отрыве? От такого огромного и интересного мира?..       – У меня тоже есть тост, – вызвалась тоненьким голосом из круга Русалка, частично сидевшая на своих волосах. Все, кто были на сдвинутых кроватях, доброжелательно улыбались ей и были готовы её выслушать. Внимательнее всех на неё глядел своими проницательными глазами Сфинкс. – Я бы хотела пожелать нам всем счастья в грядущем году. Не может быть такого, чтобы в будущем было только плохо и только страшно. Так всегда кажется, но когда ты оказываешься в этом будущем, ты понимаешь, что и хорошее в нём встречается... Давайте же сделаем наше будущее счастливым!       – Да, выпьем за это! Отличные слова, – поддержал Рыжий и первым выкинул в центр круга руку с бокалом. К нему подтянулись и остальные, и снова раздался звон стекла, правда на этот раз более радостный.       – Хочет ли что-нибудь сказать наш вожак, м? – спросил Табаки у Слепого, наклонившись к нему корпусом. Слепой на секунду растерялся от внезапного внимания к своей персоне, заморгал и ответил еле слышно:       – Из меня не особо хороший оратор, сами понимаете. Но я готов согласиться с каждым вашим прозвучавшим и прозвучащим через несколько минут поздравлением.       – Что ж, вполне себе лаконично, – со значительным лицом покивал Шакал. – А ты ещё смеешь пенять на свои ораторские навыки, дружище!       – Не хочет ли в таком случае нас поздравить Сфинкс? – хитро спросила Рыжая, приготовив свой бокал. – Ты часто во многом подменяешь Слепого. Подмени и в этот раз – скажи тост.       – Боюсь, что это слишком большая ответственность: говорить тост к выпускному году, – сказал Сфинкс. – Для этого нужно подобрать особенные слова, которые, признаться, я сейчас так быстро не найду.       – Да говори ты что первое в голову придёт! – воскликнул Лэри, уставший держать бокал "на старте". – Мы же все свои, нам завёрнутые речи не нужны.       – Не дави ты на него, – тихо шикнул Стервятник.       – Неужели ты совсем не подготовил на сегодня никакой прощальной речи? – спросил Лорд.       – Как видишь, совсем. Замотался за день, некогда было даже подумать об этом... И мы с вами, к слову, ещё не последний день живём под одной крышей. К чему тут "прощальные речи", Лорд?       – Я имел в виду прощальные для уходящего года.       – Ах вот как... И всё же – нет, я не могу ничего высказать. Так много слов и мыслей в голове, но все они не желают звучать...       – Ну, в таком случае, мы и сами прекрасно знаем, что Сфинкс нас всех очень любит и желает нам всем только добра, – самостоятельно подвела итог Русалка и обняла Сфинкса, положив ему щёку на плечо. Как от этого жеста расплылся и размягчился Сфинкс надо было видеть. Совершенно другим человеком сделался. Человеком, а не статуей.       – Ну тогда давайте за любовь! – предложил Конь, вдохновившись обнимающейся парочкой, и выдвинул руку в центр. Многие облегчённо выдохнули, наконец-то дождавшись возможности глотнуть содержимого бокалов. Выпили снова.       – Что ж, я так полагаю, что теперь высказались все, кто этого хотел, так ведь? – спросил Табаки спустя пару минут. Круг неопределённо кивнул, и Табаки расправил плечи, готовясь выдать очередную бесконечную поздравительную речь. – Ну что-о ж, теперь и мой черёд подводить итоги. Не очень люблю я это дело, но сейчас от этого и правда никуда не денешься. Так что лучше если и подвести итог, то полноценно, многогранно и всеохватывающе. Итак, выпьем же, други, за дружбу и любовь, за союзников и врагов, за Солнце и Луну. За романтичные закаты и сонные рассветы, за домашних кошек и бродячих собак. За плотные завтраки и ароматные ужины, за жаркое лето и снежную зиму. За амулеты и за кукол-вуду. За ночной ужас и за дневной уют, за загадки и ребусы. За дождь и за радугу, за отчаянный крик и за такое же молчание, за всё старинное и за всё новое, за новичков и за ветеранов. За потерянное и за найденное. За небо и землю. За Леса и за Дома. За надежду, за сказки, за круги на воде. За нас с вами и за всё такое прочее!       Тост завершился под бурные овации и громкий звон стаканов. Хоть эта речь и была странной и комканной, но зато в неполноте её упрекнуть было сложно. Мы снова выпили и на этот раз порешили, что пора бы уже проводить Старый Год в добрый путь. Не знаю, было сейчас девять, десять или всё-таки ближе к двенадцати, но на улице в любом случае было уже по-ночному темно. Салюты в городе ещё не гремели, значит мы всё же празднуем раньше.       Продолжить эту логическую цепочку до точного выяснения времени мне не дало то, что мы все вместе схватились за руки и принялись оглушительно громко считать. Левую мою руку крепко держал Табаки, в правую же мою руку была вложена мягкая ладонь Спицы. Дошли до пяти, и я попытался обернуться на светящую мне в спину ёлку. За это Шакал дёрнул меня за руку и яростно прошипел:       – Не смей! Всё спугнёшь!       Я почему-то его послушался, хоть и не понял, что именно я спугну, и не стал оборачиваться, несмотря на то, что в глубине души хотелось. Уже дошли до восьми. До девяти. До десяти. До одиннадцати. С полсекунды помедлили – и наступило двенадцать. Кто-то воскликнул, кто-то хлопнул хлопушку, кто-то взвизгнул, а кто-то снова начал опустошать бокалы. Некоторые начали обниматься со слезами на глазах, а оставшиеся спрыгнули на пол и с радостными воплями помчали к ёлке.       Каково же было моё изумление, когда я обернулся теперь на наше наряженное живое деревце и увидел под ним целый склад различных подарков, причём обёрнутых в одинаковую, незнакомую мне новогоднюю бумагу. Это точно не подарки гостей и точно не наши им подарки. Но кто их туда положил? Чьи они? Я сидел в ступоре, не в силах даже подобрать свою отвисшую нижнюю челюсть, и смотрел на всех по очереди, ожидая увидеть у них хоть отдалённо удивлённую реакцию. Ничего подобного я не увидел: каждый из них, кроме меня и, пожалуй, Чёрного, воспринял это явление как должное и с хохотом и шутками разрывал на коробках обёртку.       Я всё ещё не двигался с места, пытаясь вспомнить, все ли сидели в круге, пока мы считали и говорили тосты. Может быть кто-то всё же успел прошмыгнуть к ёлке во время чьей-то речи и подложить туда подарки? Правда почему тогда я этого не услышал, если ёлка стояла прямо у меня за спиной? Бумага на коробках по любому бы шуршала. До тостов их точно не могли подложить – я тогда смотрел на ёлку, и под ней был только земляной горшок... Когда? Кто?..       – Курильщик, лови свой! – крикнул мне с пола Лэри и кинул мне коробку из-за головы. Я вышел из транса и поймал её, а затем увидел, что на коробке незнакомым почерком было написано "Курильщику". Написано карандашом, только очень тёмным, будто угольным. Очень интересно. Я нетерпеливо разорвал бумагу и вскрыл картон коробки, прорываясь рукой к её содержимому. Добравшись до него, я вытащил это на свет и обомлел, увидев, что мой подарок – это давно желанные мной масляные краски! Целый набор, с тюбиками краски всех оттенков. Очень дорогой подарок, который не каждый может себе позволить. Я начал перебирать в голове всех своих знакомых, которые могли меня так хорошо порадовать: папа? Мама? Брат? Может быть, дедушка с бабушкой? Может это вся четвёртая скинулась? А может это подарок от преподавательского и воспитательского состава? К сожалению, я этого так и не выясню, потому что записки к этому подарку не прилагалось. Я отодвинул от себя коробку и обнял упаковку тюбиков, улыбаясь, как дурак, и представляя, что я в ближайшем будущем нарисую этими красками.       – Эй, чувак, – прохрипел у меня над ухом чей-то голос, и, обернувшись, я понял, что это ко мне подсел осьминогоголовый Мертвец, – ты так улыбаешься, словно первый раз получаешь в Доме на Новый Год подарок.       – Так и есть. Это мой первый Новый Год здесь.       – А-а, – и Мертвец в больших синих очках понимающе улыбнулся. Слишком много в его образе синего. Только теперь оно начало бросаться мне в глаза. – Ну тогда всё ясно. И что, удивлён, что получил подарок?       – Очень. Если честно, я больше удивлён тем, как он попал под ёлку. И как его создатель так метко угадал то, что мне нужно.       – Так ты что, ничего не понял? – поднял брови над оправой очков укуренный Мертвец, и в его голосе зазвучали явные сочувствующие нотки. Опять мне что-то недоговаривают, опять меня жалеют, как слабоумного. Только я хотел вывести его на чистую воду, как по иронии судьбы Мертвеца позвали к себе Конь с Рыжим, и он, хлопнув меня по плечу, сполз на пол. И всё-таки чего я опять не понял? Когда меня перестанут сводить с ума этими загадками? Когда мне начнут объяснять всё напрямую, как принято у обычных людей? За кого они меня воспринимают? Явно как за кого-то чужого, глупого, несмышлёного. Они даже не хотят дать мне шанс разобраться в их играх. Я для них – просто гадкий утёнок...       Настроение что-либо праздновать у меня уплыло в дальние края, вслед за Старым Годом. Я слишком погрузился в размышления о моих отношениях с состайниками, а это черевато наступлением кратковременного приступа депрессии. Пока Валет бряцал на гитаре, Лорд с Рыжей обнимались, Македонский заваривал новый чай, а Конь, Лэри и Рыжий плясали вокруг кровати, играя на непонятно откуда взявшихся бубнах, я сполз со своего места на пол, подобрался между танцующими к своей коляске и поехал в тамбур. Напоследок грустно оглянулся на праздновавших, которые даже не заметили, что я куда-то отлучился, и ещё более уверенно, чем прежде, выехал из спальни. Шум песен, музыки и кипевшего на электроплитке чайника убывал по мере моего отдаления от четвёртой.       Я уже был в коридоре: в пустом и безлюдном тоннеле, в котором праздника не было ни на йоту. Он остался таким же будничным и тёмным, как и во все предыдущие дни. Разве что на стене кто-то попытался накорябать мелками ёлочку. Тусклый рисунок, абсолютно не вселяющий радости. Или просто мне сейчас так казалось под влиянием тяжёлых раздумий.       Я медленно откатил к окну, которое было сплошь залеплено разнообразными наклейками: из упаковок жвачек, с бананов и яблок с названиями марок, из каких-то редких коллекций, с изображениями знаменитых рок- и поп-групп и даже с такими картинками, на которые смотреть было стыдно. Сто пудово эти самые лепили сюда Крысы. И всё же это насколько надо бояться Наружности и отрицать её существование, чтобы залепить подобным образом все окна в Доме! Ни разу ни одного голого окна я не видел в коридорах, чем угодно клянусь. Я попытался поскрести ногтем одну из наклеек, но, прочувствовав, насколько это бесполезное и долгое занятие, я попытался пробиться к улице иным путём: приподнялся в коляске, схватился обеими руками за ручку окна и что есть мочи дёрнул её на себя.       Заветный деревянный хруст – и рама поддалась. Окно в аляповатом слое наклеек отодвинулось в коридор и встало параллельно со стеной. В лицо мне тотчас ударил холодный воздух вперемешку с колючими снежинками, которые моментально засыпали мне грудь, колени и пол вокруг меня. Вот она – свобода и улица, так близко, но в то же время так далеко. Этот мир – запретный для меня, и за это мне обиднее всего. О нём нельзя говорить, его запрещают рисовать, о нём запрещают даже думать, но при этом никто здесь не посвящает меня в свой загадочный мир, в котором мне нужно жить до наступления выпуска. Меня оставили между миров – без Наружности и на пороге Дома. Ни там, ни сям. И никто даже не думает помочь мне, не видит этого моего двоякого положения. Как только в них уживаются эти проницательность и равнодушие? Либо они и правда не видят моего одиночества, либо – что ещё хуже – видят, но упорно его игнорируют...       Смахнув с глаза слезу, я опёрся локтями о жёсткий и неудобный подоконник и высунул лицо на улицу, навстречу городу, в котором тут же начали греметь и взлететь в небо салюты. Грандиозное зрелище. И цветы, и вспышки, и завитки, и шары из искр – и вся эта красота сопровождалась далёкими и еле слышными людскими криками "ура-а-а!" Как же мне захотелось закричать вместе с ними, но я побоялся, что меня могут услышать воспитатели. Поэтому единственное, что я смог – это молча любоваться новогодней окраиной города и чувствовать, как по щекам текут горячие солёные ручейки слёз.       – Сколько волка ни корми, он всё в лес смотрит, верно? – мяукнул вдруг у меня из-за спины голос Сфинкса, и я испуганно оглянулся на него через плечо. Тёмный силуэт в рубашке и с ярко-зелёными глазами, стоящий в дверях четвёртой комнаты. Сперва я не понял смысла его вопроса, но когда понял, то даже порадовался, что я в кое-то веки смогу ему ответить что-то кроме "что ты этим хотел сказать?"       – Да. Ты, к сожалению, прав, – вздохнул я, незаметно вытерев от слёз щёки.       – Слезай лучше оттуда, не то свалишься во двор. Даже Чёрный вряд ли переживёт такое падение, что уж там говорить о тебе.       Я, уныло вздохнув, собрал все свои хилые силы и приземлился обратно в коляску. Подоконник поднялся на уровень моего носа, а Сфинкс вновь стал в два раза выше меня. Я пытался не смотреть на него, но он с меня глаз не сводил.       – Почему ты здесь? – спросил он. – Почему сбежал?       – Я там лишний.       – Кто тебе такое сказал?       – Я сам себе и сказал! – не удержался и вспылил я. – Вы ведь даже не заметили, как я уехал...       – Я заметил, – перебил Сфинкс, – поэтому и пришёл за тобой.       – Первый раз за весь год, – проворчал я, – а остальные и вовсе никогда меня не замечают.       – Зря ты так. Тебя сложно не заметить.       – Не говори ерунды. Это Табаки сложно не заметить, потому что он шумит и блестит круглые сутки.       – Ну так и ты блестишь, только по-своему. Ты можешь не замечать этого, но даже ты среди нас выделяешься, уж поверь мне.       – Ага, выделяюсь, конечно: тем, что я вечное лишнее звено...       – Хватит страдать, – жёстче заговорил лысый, и я притих. – Лучше не пытайся надавить мне на жалость. Я не люблю, когда люди проворачивают такое намеренно. Пытаются показать себя жертвами.       – Ну так а я кто? – тихо спросил я. Сфинкс плотно стиснул губы и только собрался сказать что-то строгое, но я опередил его. – Ты не сердись, Сфинкс, но я от вашего ко мне отношения по настоящему страдаю. В иное время я бы тебе такое не сказал, ни за что, но сейчас я, видимо, уже дошёл до грани... Тем более, что Табаки с утра сказал мне говорить о своих желаниях сразу, как только они возникают... Мне среди вас одиноко, да и вообще в этом Доме мне одиноко. Мне нигде нет места, и я не понимаю, как мне наконец-то перестать быть тенью. Как стать одним из вас... Вы же не злые. Вы даже... хорошие. Я это вижу со стороны по тому, как вы друг к другу относитесь. Вот только на меня ваша доброта и забота почему-то никогда не распространяются... Прости, я опять давлю на жалость, но просто мне нужен хоть кто-то близкий. Иначе я сойду с ума. Я уже схожу...       Мои губы начинали предательски дрожать, а от осознания того, что я скорее всего уже сболтнул лишнего, к моей тоске начинала примешиваться злоба на самого себя.       – Просто перестаньте меня игнорировать, – сказал я резче. – Чего вы этим добиваетесь? Почему вы решили за меня, что я не достоин быть одним из вас и тоже знать ваши секреты?       – Эх, Курильщик, – вздохнул Сфинкс. Я опустил лицо и принялся яростно тереть его рукавом свитера на сгибе локтя. Даже не глядя сейчас на Сфинкса, я чувствовал, как он сверлит взглядом мой опущенный затылок. – Ничего мы за тебя не решали... И вообще, я же тебе говорил когда-то, что тут никто не будет с тобой нянчиться. Даже я, даже Македонский. Каждый проходит "обряд инициации" сам, и всем он даётся не просто. Видел бы ты Лорда, когда он был новичком... Или хотя бы меня. Меня знаешь, как избивали здесь по началу? – и он ниже наклонился к моей голове, упершись протезами в свои колени. – Нещадно, ногами и руками, по лицу и по животу, даже не обращая внимания на то, что я безрукий и не могу защититься. Я со Слепым ни дня не ходил без фингалов и ушибов. Так что ты ещё, можно сказать, везунчик – из тебя хотя бы не выколачивают весь дух сутки на пролёт.       – Зато вы мне ого-го какие моральные пытки устраиваете, – всё ещё глядя себе на ноги, отвечал я. Я не хотел поднимать лицо, так как подними я его, и я столкнусь со Сфинксом глаза в глаза, а такие столкновения меня всегда бросают в дрожь.       – Зато когда ты их пройдёшь, представь, кем ты станешь! – с азартом и без тени угрызения совести за истязание моей бедной психики продолжил он. – Это не "наши пытки" – это испытания Дома, дурачок.       – И зачем же Дом меня испытывает? – обречённым голосом пробормотал я, так как чувствовал, что вопрос вышел бредовый. Какие могут быть цели у древнего здания?..       – Как раз для того, чтобы решить, достоин ты быть в наших рядах или же нет. Тех, кто испытания не проходит, он со свету сживёт – Дом не раз так делал. А тех же, кто пройдёт их до конца, не сломавшись, он одарит многим, и крепкой дружбой в том числе.       – Или не одарит, – мрачно усмехнулся я.       – Верно, – хохотнул в ответ Сфинкс и распрямился, – иногда и такое бывает с исключительными личностями, что их он не одаривает. Но зато хотя бы оставляет их в живых.       Я только теперь вскинул на него глаза. Сфинкс с хитрецой улыбался. То ли шутит, то ли нет – поди разбери.       – Всё зависит от тебя, – продолжил он уже серьёзнее, – от того, насколько достойным будет твой поединок с Домом. Прежде, чем приручить своего подопечного, Он бросает ему вызов – так уж заведено. Помни, что не ты один через подобное проходишь. Через это проходил и я, и Лорд, и Табаки, и Чёрный, и Горбач, и Слепой – все, и всем им было одиноко в своё время. Но потом они всё-таки стали частью стаи, хотя изначально даже мечтать о таком не могли... Теперь же твой черёд. У тебя ещё есть время, целые полгода, а это очень много, если использовать время правильно. Не потрать его впустую, слышишь?       Я и сам не заметил, как под влиянием дара убеждения Сфинкса начал улыбаться. Я кивнул ему в знак того, что всё понял, и почувствовал, как на душе у меня становится легче. Может это оттого, что со мной в кое-то веки поговорили по душам, а может оттого, что показали путь и то, что я на этом пути не буду одинок.       – Только не набрасывайся на меня сейчас с объятиями, – попросил Сфинкс, прочитав с моего лица мои душевные порывы. Я смущённо посмеялся и последний раз вытер лицо рукавом. – Мне приятно видеть, что у тебя благодаря моим словам отлегло, но всё-таки лучше обойдёмся без телячьих нежностей, согласен?       – Конечно.       – Тебя надо умыть, а то у тебя лицо распухло. Заедь сначала в ванную, а не в спальню, не то наши чего доброго подумают, что я довёл тебя до истерики и всячески измывался над тобой в коридоре. Угу?       – Да, да... Спасибо, Сфинкс, что вышел за мной. А то знаешь... Я думаю, если бы не ты, я бы точно кувыркнулся в то окно. Специально...       – Поэтому я за тобой и пошёл, – без тени улыбки или шутки отозвался Сфинкс.       – Ты думаешь, что я бы не струсил наложить на себя руки? – удивился я.       – В этот раз мне так показалось. Я часто интуитивно чувствую, когда люди уже на грани. От тебя тоже веяло чем-то таким, отчаянным... Ну всё, ступай умываться. А потом возвращайся к нам: они сейчас будут вскрывать пирог со сливками и зефиром.       – Эх, с детства не люблю зефир, – улыбнулся я, слегка наморщив нос.       – Тогда будешь скармливать его Толстому, – подмигнул Сфинкс и неторопливо отправился в спальню, в которой хлопали пробки шампанского и гремели частые взрывы смеха. Да уж, я во многом понимаю выбор Русалки...       Я выдохнул свободной грудью, оглядел напоследок коридор и, снова увидев нарисованную на стене мелом ёлочку, понял, что не такая уж она и тусклая. Напротив, это был самый милый рисунок, который я видел за последние несколько месяцев.