Плоть чёрной птицы

Мы проходим дальше в квартиру и я вижу более или менее целое окно, которое относительно недавно выбила самолично. Поворачиваю голову и натыкаюсь взглядом на свою перчатку, лежащую на кухонном столе. — Ты хорошо себя чувствуешь? — интересуюсь, видя его похрамывание. — Бывало и хуже, — немного придерживаясь за бок, садится на подлокотник кресла. — Я сейчас не об аварии, — сажусь на это самое кресло, смотря на него снизу вверх, как когда-то очень давно. Чувствую, как его сердце сначала начинает быстрее стучать, а потом более успокаивается, — Знаю, тебя да и Фогги бессмысленно учить чему-то, да и, мы знакомы от силы не больше месяца.. Но, Мэтт... — Ты с ним разговаривала? — осторожно перебивает, видимо, не охотно, но всё же. — Да, — отвечаю шёпотом, — Он.. Он обижен на то, что ты что-то ему не договаривал, врал, возможно. — Это личное, — цитирует слова лучшего друга Мёрдок, а я горько усмехаюсь. — Вы оба знаете, к чему всё приведёт, если не к примерению.. — мужчина вздыхает, поджимая губы, – То всё закончится плохо, но этого не случится, я чувствую. – Слишком мала вероятность того, что мы помиримся, Луна, — на что я лишь осторожно обнимаю его за бок, прижимаясь щекой к одному из самых тяжких шрамов и скрещивая руки в замок с другой стороны. — Я знаю, что всё будет хорошо, Мэтт, вам всего-то нужно время, — чувствую, как он кладёт мне на голову руку и легко поглаживает макушку, — И я знаю, что это была совсем не авария... — Что? — в недоумении уточняет, но я уже окончательно вырубилась, продолжая тереться щекой о ткань, через которую чувствуются швы. Я кричу со всей мощи, когда начинаю ощущать боль во всём теле. Перед глазами белое мятно, оно размеренно плывёт, словно мне залили лицо молоком, слышу пищание больничных гаджетов, раскрываю веки и вижу размытые силуэты неизвестных мне существ. Они о чем-то разговаривают, вижу, один из них берёт шприц в руку, выпускает из него воздух, берёт меня за руку и вкалывает прямо в вену то, от чего моя голова начинает кружиться, зрачок уменьшается, а крик разносится по огромному помещению. Слышу голос Мэтта, он с кем-то разговаривает по телефону, слышу шаркающий звук ватки, протирающую кровь и спускаю ноги с кресла, на котором уснула. Перед глазами муть, потираю их кулаками, пытаясь смахнуть это нечто. — Луна? — откликает меня, убирая телефон в сторону. Я перевожу взгляд на него и всё очень внезапно фокусируется, от чего сердце забилось быстрее. – Чёрт.. — выдыхаю, опуская голову на руки. — Что случилось? — откладывает кровавую ватку, и понимая то, что ничего особо страшного не произошло - успокаиваюсь окончательно. — Кошмар, – поднимаюсь на ноги, немного пошатываясь, — У тебя швы разошлись. — Решил немного проверить себя, — неопределенно пожимает плечами. — Снова заготовленный текст? – сжимаю челюсти, очень медленно вникая в понимание того, что он продолжает врать. Мэтт ничего не отвечает, снова берётся за то, чем занимался и не в силах на это смотреть, я просто подхожу и убираю его руку, в свою же беру уже чистую вату и понемногу впитываю кровь, отчётливо чувствуя то, что он чувствует сейчас. – Ты должен понимать, Мэттью, что в первую очередь нужно заботиться о себе, — имитирую его тональность, в которой он проговаривал это несколько дней назад. — Ты мстительная, — горько усмехается Мердок, не мешая моим действиям. — Совсем нет, я просто... – "ищу искупления, ведь безумно чувствую себя виновной в смерти отца, потому что, если бы не моё непонимание насчёт Фиска, Дейва бы не убили", — Из меня мстителя создала жизнь и предательство, которое до сих пор не выходит из моей головы, — беру в руки бинт и начинаю складывать его в небольшую подушечку. — Предательство? – хмурит брови кареглазый, а я неосознанно киваю, но в момент понимаю, что он ничего не видит. — Видимо, помимо слепоты у тебя ещё и плохой слух, – заклеиваю обработанный шрам, машинально поглаживая это место, словно пытаясь забрать всю его боль на себя. — Наоборот, — вполне себе спокойно отвечает. Чувствую, как ему действительно становться легче, а мой уже почти заживший шрам наичнает болеть. — Тогда, я за тебя рада, — поднимаюсь на ноги и отходя к окну потягиваюсь, — А в общем-то да... Предательство, слишком больное для меня, поэтому и пытаюсь защититься. Скорее я многое говорю от понимания того, что... больше ничего не вернуть, хотя я бы с удовольствием прожила ту неделю в которую чувствовала себя беззащитным и имеющим счастье ребёнком, – закусываю губу, и сглатываю наступивший ком слёз, который застрял в горле. Мэтт ничего не ответил, но я чувствовала, как он сопереживает и очень сильно понимает, какое это чувство, когда тебя бросают. Только вот, вероятно, он даже не помнит, что именно он сделал из меня человека, способного постоять за себя, человека, которого и разбил на миллионы осколков, так и не собрав их вместе.. Я выхожу из дома и начинаю шагать в неизвестном направлении, сердце стучит очень бытсро, а внутри разрывается сердце, по щекам льются слёзы, я хочу взорваться, хочу быть одним единственным атомом, хочу исчезнуть. Я не могу справиться с тем, что приходится проживать с Мёрдоком, что приходится с ним разговаривать и работать, делать дела. Хоть и понимаю, что могу напрочь отказаться от его помощи, но не могу, просто напросто не могу. Я только с ним могу почувствовать себя маленькой Лулу, не смотря на то, что он меня не помнит. Понимаю, что он уже не тот Мэтт, что он изменился, но чувства... Они такие знакомые, такие родные, тёплые и осторожные, что не хочется уходить. Так бы я жила рядом всю жизнь, если бы была моя воля. Но не могу, не могу отпустить, это сложно, потому что почти постоянно я живу прошлым, а от этого ещё страшнее и больнее. Понимать и не принимать этого, хотя, свыкнуться с прошлым, наверно, ещё сложнее. Но внутри всё же таится надежда на новую жизнь, на чистый лист, который я смогу исписать идеальными словами, чтобы эти слова значили для меня многое, чтобы этими словами я прожила всю новую жизнь. Жаль, только, что нельзя стереть себе память, чтобы помнить только яркие и счастливые моменты. Этих моментов у меня не много, но большинство из них строится рядом с Мэттом. Этого не отнять у моего сознания, по всей видимости. Наверно, только после собственной смерти я сумею позабыть его, как и все его чувства, эмоции, которые изучила наизусть. И приёмы, которым он меня учил, с ними такая же херня, ничего не могу позабыть, а память у меня хорошая, запомнит каждую копейку. Могу назвать то, какого цвета было стекло, которое воткнула в глаз отца. Грязноватое, на нём было невероятно много микробов, а так же множество отпечатков разных людей, а после оно оказалось всё в крови, в крови моего отца, которого по моей вине убили. Убили, потому что я заставила его рассказать наводки к Фиску, то же самое случилось и со следователем, насчёт которого, на данный момент ничего не известно. Может, его тоже убили, или отправили на зону гнить, а родственников, как и ту маленькую зеленоглазую девочку, Анюту, и его жену, убили. Даже не удивлюсь, если Фиск делал это собственноручно. Собственно, примерно так я пришла к мысли о том, о воспоминаниях, которые связаны с Карен и Урихом, которые тоже как никак, но связаны более крепко с рассследованием лысого ублюдка. Оказавшись рядом с его домом, я остановилась, на улице было уже темно и я спокойно спряталась в тени, повезло хоть, что одежда в тёмных тонах, позволяля прислушаться к происходящему по большей части квартир, почувствовать эмоции граждан, живущих там. Женщина, лет тридцати пяти, спокойное и уравновешенное дыхание, она спит. Перехожу к другой квартире, там мальчик лет десяти и рядом его старший брат, а может отец, непонятно, но они тоже сопят. Дальше идут люди ближе к приклонному возрасту, от пятидесяти, до семидесяти и свыше, все они, очень давно спят, кроме одной квартиры на пятом этаже, самый последний, самая крайняя квартира, от куда я чувствую раздражение, исходящей от довольно знакомой эмоциональной сущности и страха, от ещё одного человека...