Плоть чёрной птицы

Я выбегаю из горящего здания, глядя на то, как пламя расходится из за ветра в разные стороны, переходя к другим квартирам, балконам, комнатам. Слышатся визги и крики страха, боли. Из огня вырываются такие же лица, выражающие самые разные чувства. Каждое из них врезается в меня, успевшую выбежать из своей квартиры. Вокруг шум людей, сирены пожарных, полиции, скорой помощи. Но никто не обращает внимание на девушку, падающую на траву и кричащую от ожогов на теле. Изнутри меня выжигает каждая эмоция человека, погибшего в огне. Сердце перестаёт биться медленнее всего, а пока лёгкие, мозг, мышцы начинают терять свои свойства, причиняя мне адские мучения. Я слышу голоса, слышу как меня зовут, но от этого становится ещё страшнее, я не могу понять, кто это говорит, кто вскрикивает, перезаряжает оружие, выстреливая и вбивая патроны в металло-бетонную дверь. — Господи... — слышится более или менее знакомый тон человека. Его голос звучит отдалённо, потому что мои собственные крики заглушают происходящее. Разгорячённые руки в верёвках быстро ликвидируют оставшихся охранников, после чего, стараясь делать всё осторожно и без запинок, ломает на моих руках кандалы, и на ногах тоже. — Луна... – шёпот раздаётся уже где-то над ухом. — Мэтт... — я чувствую, как он напряжен, слышу бешеное сердцебиение, — Ты жив... — по щекам продолжают литься слёзы, — Прости меня пожалуйста, — воспоминания о тех жутких галлюцинациях не заставляют о себе долго ждать, — Прости... Я не хотела убивать! Пожалуйста! – шёпот переходит на крик и я начинаю прижиматься ближе, хватаясь худыми пальцами за его чёрную, окровавленую кофту. — Тихо... — холодный ветер обдувает моё тело, охватывая нас с головы до ног. Я не открывала глаза с тех пор, как меня парализовало от боли в теле. Я не видела, куда меня тащит Мэтт и зачем он меня спас, я ведь его убила. Поэтому я не слышала последующие тихие говоры отдающиеся в голове эхом, я даже не сразу почувствовала последнее прикосновение мазолистых пальцев к щеке, мгновенно окунувшись во тьму. Было чертовски страшно просыпаться когда я почувствовала рядом хождение и сердцебиение человека, который умер у меня на глазах, которого я самолично закапывала на кладбище среди других тел и темноты. Но услышав мурчание и шевеление рядом неизвестного, автоматически открыла глаза. Вижу перед собой потолок, мягкое свечение исходящей от стоящей на прикроватной тумбочке лампы освещает самую малую часть комнаты, которая являлась моей, но сейчас, она казалась ещё ярче в цветах, нежели несколько часов назад. Всё было... совершенно по другому, и сложно описать словами, насколько мне стало противно от этого осознания. Буквально мне приходилось жить под наркотиками несколько недель, видеть всё не так, как в реальности. Тем более, чувствовать себя совсем по другому, ощущать другие чувства и переживания, впрочем, которых не было от слова совсем. Это внезапное осознание вводило в тупик. Всё это было ложью. В какой момент я потеряла нить с реальностью окончательно? Когда меня начали накачивать наркотиками, чтобы сделать мне больно? Это могло начаться уже давно, например, месяцев шесть назад? Тогда многое из произошедшего станет бессмысленным, по сути, я не существовала эти шесть месяцев. Голова болела достаточно сильно, а тут ещё и куча вопросов, на которые ответ мне будет сложно узнать. Если, конечно, я не встречу человека, способного мне всё объяснить безопасно. Именно безопасно, потому что сейчас для меня это самое главное. — Луна.. — услышав знакомый мужской голос я поворачиваю голову. В дверном проёме стоит Филлип, вид у него уставший, синяки под глазами, плотно сжатые губы и, проступающие из под век слёзы. Я слабо ощущаю его наступающую внутри радость, и она переходит ко мне так же медленно и спокойно. — Филлип... — шёпот мой послужил его подходу к кровати, поэтому, когда мужчина только приблизился, я охватила его руками и крепко прижала щеку к груди. Слёз не было, только облегчение и радость. Он жив. — Господи.. как я рад, — мужчина садится рядом, прижимая меня ближе к себе, как родную дочь. Вот его самообладание дало тихую трещину, одна скупая слеза скатилась по щетинистой щеке и впиталась в вязанный свитер, который я ему подарила на день рождение. Ощущая защиту и умиротворение в руках приёмного отца я, казалось, становилась пятилетней, безобидной девочкой, а не двадцатилетней девушкой, пережившей собственную смерть. Но и заснуть не получилось в руках Филлипа, ведь так же внутри меня зарождалось волнение. Я жутко боялась за Мёрдока, страх охватывал меня каждый раз, когда в голове только промелькнула мысль об этом человеке. Думаю, из за него, в который раз я лишаюсь сна. В этот раз была ещё более веская причина волноваться за него, и возможности позвонить, как-то связаться совершенно не было. Во первых, первую неделю сил не хватало просто для того, чтобы подняться на ноги. Во вторых, у меня не было ни одного гаджета, а пользоваться телефоном Филлипа не хотелось, да и навряд ли бы он мне позволил позвонить Мэтту. Учитывая то, как он увиливал от моих распросах о лучшем друге. В третьих, мне было ещё страшнее услышать его голос. Во снах мне снятся виды на его изуродованное лицо, которое поедают опарыши, всякообразные черви и пауки. Красный костюм Сорвиголовы превратился в остатки непонятной ткани, свисающей с его ещё больше обглоданного насекомыми тела. Глаза его смотрели прямо в мои, выискивая хоть что-то помимо ненависти. Я до сих пор не в состоянии понять, на каком моменте меня начали качать наркотиками. А что, если это было после того, как Мэтт сказал, что всё было ошибкой? Значит, пытаться найти способ связаться с ним, то же самое, что и рыть себе могилу. Снова. — Зачем тебе уезжать? — на дрожащих ногах я подхожу ближе и обнимаю приёмного отца, сдерживая порывы слёз. — Это по работе, Луна, – обнимает меня в ответ Филлип, тяжело вздыхая. Да, я точно напоминаю ему маленького ребёнка, который не хочет отпускать папу лететь на опасном самолёте. — Ладно... — делаю шаг назад, смахивая ладонью скатившуюся по щеке слезинку и выдавливая улыбку, — Обещай быть аккуратнее. — Я улечу на пару недель, сама не заметишь, как быстро время пройдёт и вот, мы уже празднуем Рождество вместе, — подхватывает чемодан за ручку и так же улыбаясь продолжает, — Обещаю, но и ты будь осторожна. Это были его последние слова, прежде чем входная дверь закрылась и я осталась одна во внезапно похолодевшей квартире. Грусть охватила меня, и растерянность не оставалась в стороне, затуманивая сознание. Было тревожно осознавать, что я снова осталась одна в этой чертовой квартире, из которой выход только на балкон. Но даже там меня поджидает опасность, один неверный шаг и я могу упасть вниз. На дрожащих ногах невозможно было стоять долго, рано или поздно ноги могли отключиться и понести меня на пол, вбивая лицом настолько сильно, что кровь окрашивала большую часть измученного тела. Да, синяки, ссадины и гематомы заживали быстро, а уж шрамы могли остаться на плоти до конца жизни. В том числе и те, которые я получала в раннем детстве. Меня не мучал вопрос о том, что никто такую девушку замуж не возьмёт, а уж тем более любовью с шрамированной дамой заниматься никто не будет. Только вопрос о том, смогу ли я нормально ходить, переставляя ноги как раньше, а не так, будто это мясо без костей. По новостям уже которую неделю крутили новости о Фиске и Ванессе, о том, что этого ублюдка садят в тюрьму на пожизненное, а её... в случае чего, тоже посадят. Впрочем, СМИ и жёлтая линия создают свои теории о том, почему жёнушку Уилсона не посадили на не менее большой срок, а дали возможность уехать из страны раз и навсегда. Да и у меня закрадывается не мало вопросов насчёт этой темы. В голове сумбур, пищание прекратилось уже давно, но всё же, одиночество говорило само за себя. Быть одиноким для человека, который постоянно чувствовал и ощущал эмоции других людей, внезапно переставшего чувствовать хотя-бы что-то вокруг... было страшно.