Паразит

Переезд в маленький городок, дышащий размеренной жизнью на изумрудных холмах, оказался спасением. Хистория любила мегаполис, в котором жила. Любила его бешеный темп и улицы, пестрящие огнями и вывесками. Единственное, что отравляло её жизнь — балетная школа. Мать чуть ли не силой заставляла Хисторию посещать занятия, полагая, что балет сделает из непутёвого чада интеллигентного и достойного члена общества. Идиотская пачка и неудобные пуанты, стирающие кожу пальцев до кровавых мозолей — не беда по сравнению с каждодневными издевательствами жестоких не по годам девчонок. Они считали, что имеют право измываться над самой маленькой и тихой девочкой. Мерзавки нередко прятали её вещи по всей школе, толкали и ставили ей подножки во время занятий. Матери жаловаться было бесполезно, ведь её всегда раздражали слёзы и проявления слабости. Она не защитила бы дочь от нахалок и, наверняка, разочаровалась бы новостью, что Хистория растёт размазнёй. Наверное, матери было бы проще, не родись она вообще. Однажды Хистория нарисовала Альму и побежала к ней, чтобы подарить рисунок, созданный с любовью, и в итоге подслушала разговор матери с подругами. Женщины сидели за золочёным круглым столом, попивая шампанское. Их языки, само собой, развязались. — Почему же Джейн не смогла прийти? — спросила крупная женщина, уши которой украшали серьги с огромными рубинами. — Она в больнице, — ответила худощавая блондинка. — Что случилось? — Она беременна, — сообщила Альма и сделала глоток пузырившегося шампанского. — Какое счастье! — радостно ахнула женщина с рубиновыми серьгами. — Да какое это счастье? — фыркнула Альма. — Девять месяцев мучиться, вынашивая ребёнка, а затем ещё много лет, воспитывая его. Никакого удовольствия беременность мне не принесла. — Да, могу согласиться, что в беременности мало приятного. Но как же ребёнок? Это ведь твоя кровь. — Никакой связи со своим ребёнком я не чувствую, — призналась Альма. — И никакие, как их принято называть — материнские инстинкты во мне так и не проснулись. Род хочет ещё одного ребёнка, но я лучше спрыгну с крыши, чем заведу ещё одного. Я жалею, что стала матерью. Она говорила так цинично, словно речь шла о надоедливом щенке, а не человеке. Очевидно, матери Хистория не нужна. Девочка сидела на лестнице, теряя всякое желание подарить рисунок матери, после услышанного. Голубые глаза яростно пробежались по неуклюжим линиям, и руки сами собой разорвали разрисованный лист. Только зря бумагу перевела. Вскоре Хистории с матерью пришлось переехать. Расстройство Альмы набирало обороты среди нескончаемого шума города и засушливого климата. Поэтому отец отправил их в свой родной город. Сам он поехать не смог — обязанности мера столицы не позволяли. Переехали они летом, поэтому у Хистории была куча времени, чтобы исследовать утопающий в зелени городок. Она бродила по лесу и наслаждалась свежим воздухом, бегала по липовым аллеям, вдыхая сладкий аромат, порхающий вместе с птицами. Весь город встретил её дружелюбно кроме одного места — школы. Хисторию не задирали, но она не могла не видеть, как сильные издеваются над беззащитными ребятами. И тогда к ней пришло чёткое осознание: ни в коем случае нельзя выказывать слабость. Иначе хулиганы, словно собаки, учуют её страх и набросятся без раздумий. Хистория запретила себе повторять старые ошибки. Нужно стать хищницей, на которую остальным будет даже страшно взглянуть. В один из дней Хистория проходила мимо задир, насмехающихся над какой-то девочкой, и решила заступиться за неё. Так она и познакомилась с Имир. С тех пор девочки стали неразлучны. Они держались друг друга, и беды обходили их стороной. После того как Имир поколотила одну из своих мучительниц, практически все хулиганы оставили её в покое. Затем уже и Хистория внесла свою лепту: подружилась со многими ребятами и обзавелась недюжинной поддержкой. С особым усердием приходилось втираться в доверие к сильным мальчикам, чтобы её и Имир уже точно никто и пальцем не посмел тронуть. Растопить сердца здешних школьников оказалось проще некуда. В балетной школе Хистории не удалось бы подкупить учеников щедростью: все они тоже были богаты. А некоторые даже богаче. Внимание Хистории чуть ли ни с первых дней приковал к себе Эрен. Она уважала его смелость, граничащую с сумасбродством. Ей нравилось, что он вступается за попавшиш в передрягу учеников. Как только Хистория не пыталась подступиться к нему, но её чары на него совсем не действовали. Ему было наплевать и на щедрость Хистории, и на её влиятельных друзей, задирающих носы. Эрен довольствовался общением со своими драгоценными Армином и Микасой. — Да зачем он нам нужен? — спрашивала Имир. — Он смелый, — отвечала Хистория. — И его сила могла бы сыграть нам на руку. В конечном итоге, она бросила попытки сблизиться с неприступным мальчишкой. Как там говорят — «насильно мил не будешь»? Он ещё сам прибежит, когда Хистория станет заправлять школой. Обязательно прибежит.

***

Весенние каникулы, популярное шоу, идущее по телевизору сутками, и булочки с корицей, которые принесла с собой Имир. Что ещё нужно для счастья? — Как же вкусно! — наслаждено мычала Хистория. — Где ты их купила? На вкус они прям как из моей любимой пекарни! Неужели она открылась и в нашем захолустье? — Их мама испекла, — ответила Имир. — Это большая редкость, знаешь ли: работа отнимает у неё все силы. — А вот из моей матери хозяйка так себе. — Хистория опечалено вздохнула. — А знаешь что, я спрошу у мамы рецепт и буду сама их печь. — Имир выдержала паузу и, залившись краской, добавила: — Для тебя. — Спасибо. — Лицо Хистории осветила улыбка. Подруги продолжили смотреть сериал. Одна сцена очень взволновала Хисторию — сцена поцелуя. Сначала главный герой притянул девушку за талию, потом пальцем очертил линию её подбородка и поцеловал. Хистория раньше ни с кем не целовалась. И казалось бы — в двенадцать лет некуда спешить. Но она спешила. Интерес изведать мир взрослых играл на струнах её души. Впервые Хистория услышала его музыку в школьном дворе, увидев целующихся старшеклассников. Вот и ей хотелось узнать какого это. — Имир, а ты когда-нибудь целовалась? — поинтересовалась Хистория, разворачиваясь к подруге всем телом. — Неа. — Имир покачала головой и вытерла с губ белый крем. — Можно я... — Хистория заёрзала. Когда собрала всю волю в кулак, продолжила: — Можно я тебя поцелую? «Какая разница кто это будет — мальчик или девочка? Губы есть губы», — размышляла она. — Э-э, ну, валяй. — Имир вступила в схватку со смущением, стараясь выглядеть спокойной, но всё же проиграла и опустила воспламенившийся взгляд. Хистория обхватила её лицо ладонями и утянула в первый поцелуй. По-детски неловкий и неумелый. Плотно сжатые влажные губы впивались друг в друга. Веки обеих слипались под пьяным восторгом. Хистория наслаждалась сладостью на губах подруги, наслаждалась и самой Имир. А мальчиков целовать так же приятно? Внезапно распахнулась дверь. На пороше комнаты возникла Альма. Ну что за наглость! Могла бы и постучать. Девочки отскочили друг от друга и расселись по разные концы дивана, вновь возвращаясь к просмотру сериала, словно никакого поцелуя и в помине не было. Альма продолжала стоять в дверях. Её брови встретились на переносице, и на лбу проявилась глубокая морщина. Наверное, скоро в очередной раз побежит к косметологу. — Имир, тебе пора домой, — приказным тоном проговорила Альма. — Но мама! — воскликнула Хистория. — Никаких «но»! Имир помахала на прощание и выбежала из комнаты. Тогда Альма громко хлопнула дверью и обозлённой хищницей налетела на Хисторию. — Что ты себе позволяешь? — кричала Альма, тряся дочь за плечи. — Что такого я сделала снова? — На глазах Хистории крупной росой блеснули слёзы. Опять мать закатывает истерику на ровном месте. Таблетки совсем не усмиряют её бешенство. — Тебе нельзя целовать девочек! — П-почему? — Потому что девочки, целующие других девочек, нездоровы! Больны! — причитала Альма. — Узнаю о подобном ещё хотя бы раз — отправлю тебя в психиатрическую больницу на лечение. Поняла? — Хистория будто язык проглотила, и тогда Альма затрясла её с большей силой. — Поняла или нет? Ненормальная! — Поняла! — пискнула Хистория. — Только оставь меня в покое. Уйди. Уйди! — Сорвалась на крик. Она толкнула мать, затем прыгнула на кровать и спряталась под одеялом. Из-за громких рыданий, разрывающих лёгкие и царапающих бритвами горло, Хистория не заметила ухода Альмы. За что мать её так ненавидит? Теперь ещё и считает больной на всю голову! Почему приходится расплачиваться за собственные чувства, неподвластные контролю разума? Хистории точно никогда не удастся завоевать любовь этой хладнокровной и равнодушной к собственному ребёнку женщины. Семена зла проростали в сердце, расцветали душистыми плодами, совращающими Хисторию. И всё из-за неуравновешенной матери. Тьма её души распространилась и на девочку. Она больше не могла противиться... Хистория вскочила с кровати и швырнула стоящую на комоде расписную вазу в стену. Но на этом не остановилась. Шторы, картины в массивных рамах и даже любимые книги попались под горячую руку. Хистория прокричалась и рухнула на пол. Всё, чего она желала — быть любимой и дарить свою нерастраченную любовь. Однако папы не было рядом, а маме было плевать. Единственный человек, который мог заполнить пустоту внутреннюю пустоту — Имир. А сблизиться с ней, означало неминуемую погибель в стенах психиатрической больницы. Ненормальная... Ненормальная... Если мать, которая должна любить ребёнка вопреки всему, так отреагировала на связь двух девочек, то что же начнут болтать посторонние? А что могут сделать? Нет никаких сомнений — недружескую привязанность к Имир необходимо подавить. С тех пор Хистория держалась с ней на расстоянии. Больше не позволяла себе опрометчивых поступков. Даже стала холодна к прежде горячо любимой и обожаемой подруге. Через три года на горизонте замельтешил Райнер. Почти все девчонки сходили с ума от его волос цвета пшеницы, васильковых глаз и, конечно же, рельефного тела. Одним словом — не парень, а мечта. Ещё и успел сыскать славу благодаря выдающейся игре в регби. Популярность Райнера необходима, чтобы взобраться на самую вершину школьных каст. Расчётливая Хистория решила взять его в оборот и стала размышлять, как же заманить его в свои сети. Для начала стоит подобраться к нему поближе. Черлидинг всегда интересовал Хисторию, а теперь ей ещё больше захотелось познакомиться с этим зрелищным видом спорта. Танцевать она умела и отличалась гибкостью (спасибо балетной школе), поэтому вступить в ряды, как любит их называть Имир — «набитых дур с помпонами» не вызвало затруднений. Альма, узнав о новом развлечении дочери, как и ожидалось, оказалась совсем не в восторге. — Дожили, — отмахивалась Альма, — моя дочь черлидерша. А что будет дальше? Свяжешься с этими пустоголовыми девками и начнёшь ходить с ними на вечеринки? Может быть, ещё и залетишь лет так в шестнадцать. И почему здесь нет балетной школы? — Почему ты не можешь поддержать меня хотя бы раз в жизни? — спрашивала Хистория дрожащим от негодования голосом. — Иди в свою комнату, Хистория. Я не хочу разговаривать. Она никогда не хотела разговаривать и большую часть времени делала вид, что никакой дочери у неё нет. Но Хистория до сих пор лелеяла надежду завоевать любовь и одобрение матери: зубрила уроки, чтобы стать лучшей ученицей, участвовала во всевозможной школьной деятельности и даже записалась на занятия в школьный театр! Не смотря на все усилия, Альма не придавала особого значения успехам Хистории. Удостаивала дочь лишь снисходительным кивком. Вероятно, поэтому Хистории и удалось влюбить в себя Райнера без особого усердия. Как выяснилось, их объединяло равнодушие родителей. И Хистория знала за какие ниточки дёргать — похвала. Похвала, которая не срывалась с уст его матери, и которую он так отчаянно желал услышать. Хистория хвалила Райнера с поводом и без, говорила, какой он молодец, что смог стать капитаном команды. Лестные слова обезболивали, заживляли рану, нанесённую безразличием матери. Они стали наркотиком. И Райнер возвращался за новой дозой. Если бы только кто-нибудь знал, какой жадной была до похвалы сама Хистория! Наверное, на месте бедного Райнера, и она бы не смогла не влюбиться в себя. А вот он, к слову, абсолютно не умел подбирать правильные слова, и поэтому её душа совсем не взывала к его. Когда он целовал Хисторию, она не чувствовала ни-че-го. Внутри не распускались благоухающие розы, не разгорались костры страсти и вожделения. Да хоть бы одна искра зажглась! Но увы...

***

После Дрожи Земли планета не успела восстановиться и по сей день. Стран образовалось не так много, чтобы Хистория не смогла побывать в каждой. Скучный, жалкий мир, в котором нашла пристанище жестокость. Именно она когда-то чуть не уничтожила всё живое. Жестокость порождает жестокость, и если не позволить ей завладеть собой, то не сможешь удержаться на плаву. Тебя размажут, как назойливое насекомое по стенке. Хистория давно усвоила эти истины. В школе доставалось от хулиганов, дома от родителей. На всём свете не сыщется безопасного места, где можно выпустить истинные чувства из заточения. Они запрятаны настолько глубоко, что попросту забываешь об их существовании. С каждым годом Хистория закрывалась в себе и уже не пыталась добиться всеобщей любви, в том числе и расположения матери. Идеальный способ удерживать людей возле себя и оградиться от беспощадной стороны мира — манипуляции и сила. Без таблеток состояние матери ухудшилось. От помощи психиатров она тоже отказывалась. Говорила, что это всё равно мало чем помогает. Одним утром Хистория уронила одну из чашек дорого антикварного сервиза, и расплата не заставила себя ждать. Альма вихрем подскочила к ней и с размаха ударила дочь по лицу. Боль опалила щеку. Хистория приложила ладонь к пострадавшему месту и чуть было не задохнулась от обуявшей её злости. — Я тебя ненавижу! — выкрикнула Хистория. — Поскорей бы ты сдохла! И выбежала из дома. Обозлённая, она вскоре заявилась в школу. На большой перемене вместе с образовавшейся свиткой пришла в столовую. Бывшая подруга Хитч Дрейс, тупица Блауз и чокнутая Аккерман сидели за столиком. За столиком Хистории. Не повезло бедняжкам. — Ты больше не можешь здесь сидеть. — Хистория обратилась к Хитч, а затем уже и к остальным: — А вы тем более. Пару дней назад, когда она спросила у Хитч, готова ли её домашняя работа, та ответила, что больше не собирается быть девочкой на побегушках. Она подставила Хисторию, не принеся задание, когда его уже нужно было сдать. Девушки жутко поссорились, осыпали друг друга всевозможными оскорблениями и разошлись, словно незнакомки. Потом Хитч заявила, что больше не хочет иметь ничего общего с Хисторией и её «прихвостнями». — Где-то написано, что это твой стол? — хмыкнула Хитч. Хистория, и без того одолеваемая злобой из-за стычки с матерью, рассвирепела пуще прежнего. Взяла с подноса Райнер шоколадный пудинг и вывалила его на голову Хитч. Может, это научит её уму разуму? — Валите от сюда, — прошипела Хистория, словно змея. Её свитка чуть не лопнула от смеха, особенно, когда Марло Фройденберг хрюкнул, как поросёнок. Только Имир и Райнер мялись в стороне, явно, шокированные увиденным, ведь раньше Хистория не совершала ничего из ряда вон выходящего. Хитч зажмурилась и потянулась за салфеткой, попутно ругая Хистория на чём свет стоял. — Ты почему такая сука? — возмутилась Саша, вскакивая на ноги. — Заткнись, а то достанется и тебе, безмозглая дрянь! Ни проронив ни слова, Аккерман поднялась, взяла со стола напиток, и вылила его на Хисторию. — Ах ты, мерзкая тварь! — завизжала Хистория, вытирая с лица сок. — Я тебя прикончу! Райнер и Имир тут же спрятали Хисторию за собой и синхронно оскалились. — Ты что себе позволяешь? — подсуетился Флок, появившийся, будто бы ни от куда. А с ним-то что приключилось? Тоже хочет выступить против Хистории? Ах, точно! Он же сохнет по Хитч с самой начальной школы. Теперь ему придётся выбрать: остаться друзьями с Хисторией или же пойти путём Хитч. — Лучше не вмешивайся, — заявила Хистория. — Ты уже совсем берега попутала, Хистория! — Флок помог Хитч подняться. — Пойдёшь с ней и можешь считать, что пошёл против нас. — Звучишь смехотворно. — Выбирай, Флок: ты с нами или против нас, — настаивала Хистория. — Да пошла ты, — выпалил Флок. — Поехавшая. Райнер сжал кулаки и выступил вперёд с дикими глазами, словно подцепил бешенство. Хистория специально приоткрыла рот и жалобно сдвинула брови, будто вот-вот заплачет, на что Райнер и повёлся. — Извиняйся, — рявкнул Райнер. — Только, если Хистория извинится перед Хитч. Зная, что этого не случится, Флок осуждающе тряхнул головой, взял плачущую Хитч под руку и вывел её из столовой подальше от когтистых лап Хистории. Аккерман и Блауз прошли за ними. После уроков Сашу ждёт физическая расплата. Аккерман посмела облить её, но разобраться с ней будет сложно из-за Эрена. Ведь он ничего не боится, и уничтожит школу, если с её драгоценной подружкой что-нибудь случится. Хистория придумает, как наказать Аккерман немного позже. А вот с Флоком, как и с Блауз, медлить нельзя. Он послал её на глазах у десятков учеников. В их глаз читалось — «если Флок послал Хисторию и остался безнаказанным, значит, и нам всё сойдёт с рук». Хистория не шевелилась, оглядывая всех, кто смеялся над ней. Теперь они начнут считать её слабой и им не составит труда окунуть Хисторию в грязь. Прямо как девчонкам из балетной школы. Грудная клетка бешено вздымалась. Не вовремя вспомнились слова матери. Ненормальная… Ненормальная… Все присутствующие уже открыто смеялись, тыча в неё пальцем. — Хистория, ты чего? — Имир дотронулась до её плеча. — Все надо мной смеются, — прошептала Хистория ей на ухо. — Никто на тебя уже давно не смотрит. Хистория выбежала из столовой и заскочила в туалет. Просидела в кабинке весь урок, вспоминая прошлое и захлёбываясь рыданиями. В балетной школе она никогда не пыталась дать сдачи. Молчание Хистории обернулось катастрофой. Всё дошло до того, что мерзкие девчонки приволокли её в безлюдный переулок после занятий, после чего закрыли в мусорном баке. И если Флок не ответит за дерзость, то и остальные поймут — Хисторию можно оскорблять. Ну уж нет. Она больше не позволит кому бы то ни было насмехаться и издеваться над собой. Пускай все боятся её — это всяко лучше, чем вновь стать грушей для битья. И матери тоже больше ничего не сойдёт с рук. В дверь кабинки кто-то постучал. — Хиса, ты как? — прозвучал голос Райнера. Райнер! Он-то и поможет осуществить расправу над Флоком. — Мне ужасно плохо, — заревела Хистория. — Флок… Как он посмел? — Давай выйдем в коридор, — предложил Райнер. Они вышли в опустевший коридор и сели на скамейку неподалёку от школьных шкафчиков. — Хистория, всё хорошо. — Райнер прижал её к себе. — Нет, — отрезала Хистория, хныча ему в плечо. — Флок меня оскорбил, а ему всё сошло с рук. Даже ты ничего не смог сделать! — А что я мог сделать? — В некоторых случаях, — Хистория как можно громче шмыгнула носом, — нужно применять силу. — Нет, Хистория! Я не бью людей. Вот же упёртый козёл. Хистория его недооценила, но у неё есть козырь в рукаве. Она отпрянула от Райнер и, порывшись в сумочке, достала таблетки — обычное успокоительное, которое ей не очень-то и помогало. Хистория высыпала горсточку на ладошку и поднесла ко рту. Райнер отреагировал быстро — смёл таблетки и сжал запястье Хистории. — Совсем долбанулась? — взревел Райнер. — Я должна тебе признаться. — Хистория умолкла, теребя края пиджака. — Флок ко мне приставал, — наконец произнесла она жалобным голоском. Идеальная ложь. Теперь Флоку точно достанется. — Чего? — Райнер резко поднялся. — Это произошло, когда мы все были у него в прошлую пятницу, помнишь? Вы тогда вышли покурить, а мы остались вдвоём. Он упоролся травой Бертольда до такой степени, что начал распускать руки. Хистория добилась своего: Райнер на следующий день втащил её обидчику прямо в коридоре, как только завидел его на пороге школы. Под носом Флока запузырились кровавые сопли. Он жалобно стонал, пытаясь остановить кровь. — Ещё хотя бы раз к ней подойдёшь, и я тебя в землю втопчу! — орал Райнер. По сторонам слышались взволнованные охи учеников. Они с опаской проглядывали на Хисторию. Добиться нужного эффекта удалось. С Сашей Хистория разобралась ещё вчера, врезав ей по тупой роже после уроков. Хитч Хистория отомстила немногим позже: спрятала её вещи, пока та была в душевой и позвала к раздевалке парней. С этого момента она уверовала в свою безнаказанность. Для неё уже не составляло труда расквитаться с кем-нибудь без жалости и сожаления.

***

Настоящее время

Они настигли Бертольда в парке. Он сидел на поросшем тростником берегу и выкуривал самокрутку. Солнечные блики бриллиантовой россыпью скользили по поверхности реки. Было так ярко, что приходилось щуриться, чтобы хоть что-нибудь разглядеть. Эрех и Армин показались из-за стволов сосен и подобрались к Бертольду. — Гувер, — позвал Армин, и Бертольд подпрыгнул от неожиданности, уронив уныло дотлевающую самокрутку. — Чего вам, мать вашу? — прохрипел Бертольд и помотал головой, словно хотел удостовериться, что поблизости больше никого нет. — Есть разговор, — сказал Эрен. — Скажи-ка нам, кто покупал галлюцидин незадолго до покушения на Хисторию? — спросил Армин. Бертольд испуганно замигал глазами и попятился назад. А Эрен непонимающе уставился на друга. — От куда мне знать? — голос Бертольда дрогнул. — С чего это я должен вам что-то рассказывать? — Не строй из себя дурака, — продолжил Армин. — Если не расскажешь всё нам, мы спалим тебя и будешь иметь дело с полицией. Тебя ведь и так копы проверяют вдоль и поперёк. — Ты несёшь какую-то хрень, задрот. — Мы знаем, что ты дилер, Бертольд, — со всей уверенностью сказал Армин, и Эрен уже окончательно растерялся, но не подал вида. Как Армин разузнал об этом? Бертольд переводил яростный взгляд то на него, то на Эрена. — Чего вы добиваетесь? — Я же сказал, нам нужна информация обо всех из нашей школы, кто покупал галлюцидин, — напомнил Армин. — Таких дурней явно немного. Это верно. Спрос на галлюцидин небольшой. Даже самые отъявленные наркоманы обходят стороной эту дурь из-за побочных эффектов. Бертольд пожевал губами и пнул попавшуюся под ногу ветку. — Леви Аккерман. У него спрашивайте, — наконец выдавил из себя он. — Больше ни черта вам не скажу. Потому что не знаю. Или вы думаете, что я один дилер на весь город? — Уборщик из нашей школы? — удивился Эрех. — Вы же наверняка слышали, что в прошлом он был связан с криминалом. Только вот коротышка с ним не завязал. До сих пор барыжит наркотой. Он точно сможет сказать кто покупал эту вашу хрень.