С лезвием у горла

      Стид, подрагивая всем телом после всех пережитых им за последние часы приключений, осторожно опустился на до боли знакомый диван. Дрожащие пальцы рук он сжал в кулаки, выдыхая медленно, через сжатые зубы: нужно было оставаться спокойным. Хотя бы сейчас. Особенно сейчас.       Эдвард расхаживал перед ним по каюте, разыскивая всё необходимое для его бороды. Так странно. Сбрить эту дурацкую, выросшую всего за несколько месяцев растительность на его лице, Эд захотел сразу же, стоило Кракену отступить. Словно бы она его злила, словно…       Шаги Тича теперь звучали за спиной. Всё громче и громче, тяжестью отдавая у Стида в сердце. В голове, в ушах… Они вызывали ещё больше мурашек, заставляли дыхание участиться, а ладони — вспотеть.       Эдвард обошёл диван и вновь оказался перед ним: в халате, с убранными назад волосами, но всё с теми же тёмными пятнами сажи на нижней части лица и вокруг глаз. Чёрные полосы растянулись по коже, похожие на ручьи из чернил. Глубокие, жуткие, отражающие… боль.       Стид судорожно вздохнул, разглядев в пальцах Эда лезвие, и весь подобрался, сел ровнее, поднял голову. Тич подошёл к нему ближе. Глаза у него были уставшие, совсем не такие дикие, как тогда, в начале… — Поверни голову, — прозвучал спокойный приказ.       Стид послушался, невольно переводя взгляд влево, отрываясь от разглядывания человека, который изменился за время его отсутствия настолько, что узнать в нём мужчину, поцеловавшего его тогда, на берегу, было почти невозможно.       Эдвард приступил к намазыванию бороды специальной пеной. Он действовал сосредоточенно, не отвлекаясь. Лицо его казалось ледяной маской, глаза — морским дном. — Эд, — тихо позвал Боннет, когда напряжённая тишина начала затягиваться.       Лезвие в руках пирата дрогнуло от такого обращения. Ругнувшись, Эдвард отодвинулся чуть дальше. — Молчи, — проговорил Тич, осторожно стирая с кожи Боннета мгновенно выступившую на месте пореза кровь.       Стид сглотнул. Кадык его дёрнулся, и чужие глаза на секунду метнулись туда же, прослеживая движение, задерживаясь на нём, но не больше нескольких секунд. И по-прежнему так безжизненно… — Замри, — хмыкнул Эдвард, хватая отчего-то всё больше дрожащего Стида за подбородок и поворачивая его голову так, как ему нужно.       У Стида в этот момент всё в груди замерло. От прохладных пальцев, от внезапно ещё более строгого тона. И потому что Тич повернул его именно так, чтобы он мог встретиться с ним взглядом… Безразличие. Абсолютная отстранённость. Раздражение?       Ещё один судорожный вздох, сглатывание, и пальцы на подбородке сжались сильнее. — Не дёргайся, — голос Эдварда даже не дрогнул. Ни от злости, ни от печали, словно тому было вообще на всё плевать.       Стид попытался поймать взглядом его глаза, бегло осматривал лицо и дышал чересчур часто. А Эдвард, кажется, не замечал перемен, продолжая до боли аккуратно и медленно сбривать его бороду, держа за челюсть. Это было выше его сил. Стид не мог больше этого выносить. Просто… не был в состоянии.       На глазах начала собираться влага, дыхание ускорилось ещё сильнее, а сглатывание превратилось в попытки ухватить больше воздуха. Он задыхался. Даже зубы у него, кажется, стали отбивать одному его сердцу известный ритм.       Эдвард заметил перемены. Эдвард замер. А Стид, наоборот, затрясся сильнее, понемногу давая волю слезам. — Эд… Эд, Эд, Эд, — он согнулся на диване и схватил мужчину за полы халата, пытаясь притянуть к себе, сотрясаясь в незамедлительно начавшейся истерике.       Тич выпутался из его рук, резко отпрянув, но вместо того, чтобы уйти насовсем, остался от Боннета на расстоянии вытянутой руки. Он смотрел уже по-другому. Настороженно, с опаской, словно Стид не обнять его пытался, а достал из-за пазухи нож.       «Эд, Эд, Эд, ну, чего же тебе бояться? Мой милый Эд…» — Эд, — шепнут ещё раз Стид, поднимая на него глаза и смаргивая слёзы, — прости меня… Пожалуйста, прости…       За солёным потоком Боннет не смог разглядеть, как нахмурились брови Черной Бороды. — Я идиот, я знаю, я всё испортил тогда, и мне безумно, безумно жаль, я…       Вытерев наконец с глаз лишнюю влагу, он вновь посмотрел на Эдварда, но на его лице по-прежнему не было никаких изменений, а в глазах не разгорелась прежняя теплота. Это убивало.       Больше не сдерживаясь, Стид зарылся руками в волосы, согнулся, сжал пальцами отросшие золотистые пряди и зажмурился. Мелкая дрожь в плечах перешла в крупную, челюсти были сжаты до боли. — Я не хотел сбегать тогда, я не хотел тебя бросать, просто… Я…       «А чего я ожидал, чего я ещё ожидал? Идиот, какой же я…»       Тут его руки перехватили чужие ладони, буквально отцепляя от волос. Пальцы переплелись с пальцами, потянули на себя, заставили поднять голову…       Эдвард смотрел взволнованно. Совсем не зло, совсем не с ненавистью… так, словно ему правда важно было знать. — Ты?.. — Я… О, Эд, я тебя люблю. Я так сильно тебя люблю, — Стид улыбнулся, чувствуя, как слезинки сбегают по его щекам и исчезают в этой улыбке.       Тич вновь от него отпрянул. Вздрогнул, посмотрел почти испуганно. Замер оленем перед каретой. — Я не ожидаю, что ты сможешь меня простить, хотя, признаюсь, я очень на это надеялся, но я не могу просить тебя о…       Щёки Боннета оказываются в плену рук Чёрной Бороды. Лезвие с тихим лязгом падает на пол и исчезает где-то под диваном, а Эдвард сокращает расстояние меж их лицами в секунду, прижимаясь к губам Стида в поцелуе.       Он успел сбрить разве что половину бороды мужчины, и, должно быть, это немного странно ощущается, но как можно на это жаловаться? Стид не теряется — отвечает. Не так, как в тот, первый их поцелуй. Он отчаялся встретить его губы вновь, и этот поцелуй — дар, не меньше… Поэтому он старается. Немного неумело, может, даже чересчур, но, судя по тому, что Эд зарылся одной рукой в его волосы, а другой гладит выбритую щёку, всё идёт достаточно хорошо…       Стид во второй раз хватается за его (а когда-то и свой собственный) халат, тянет к себе с детским нетерпением.       Рядом, он рядом с ним… А нужно ещё ближе!       Эдвард не понимает, что от него хотят. Он отстраняется, смотрит внимательно в глаза своему маяку. Словно ищет что-то. А Стид к нему тянется, разве что не хныкает от желания побыстрее оказаться в сильных и таких любимых щупальцах.       И в головах у обоих проносится:       «Я так по тебе скучал»…