«Anduniё» — значит Закат

Никто не может служить двум господам: ибо или одного будет ненавидеть, а другого любить; или одному станет усердствовать, а о другом нерадеть. Мф. 6:24 И сказал Мардохей в ответ Есфири: Не думай, что ты одна спасешься в доме царском из всех Иудеев. Если ты промолчишь в это время, то свобода и избавление придет для Иудеев из другого места, а ты и дом отца твоего погибнете. И кто знает, не для такого ли времени ты и достигла достоинства царского?" Есф. 4:13-14

Говорят, стоит пройти пешком сотни лиг, только чтобы полюбоваться на один андунийский закат. Увы, от меня — как и от любого, кто родился, вырос и прожил всю жизнь в Андуниэ, — вам никогда не узнать, правда это или вымысел менестрелей. И всё же точно неведомая песня в минуты грусти или задумчивости зовёт меня к утёсу у моря, прочь от суеты, и мне чудится, что, только провожая взглядом уходящее на ночной покой светило, я по-настоящему обретаю себя. Веление ли это высшей воли, сокрытой от человеческой мысли, причуда ли девичьего сердца? Кто знает. Слава Эру, преодолевать мне приходится лишь около трёхсот рангар* вниз по холму. Свежий весенний бриз приветственно ударяет в лицо и размётывает выбившиеся из-под платка волосы, россыпь невидимых брызгов приятно морозит лицо и ладони. Полной грудью я вдыхаю запах моря — запах свежести, соли и водорослей. Тоскливо клокочут низко парящие чайки, вдалеке стрекочет одинокая вечерняя цикада, а внизу, под утёсом, океанские валы с громоподобным рокотом разбиваются об острые камни. Глухой удар, всплеск — и пенные башни, шипя и переливаясь, низвергаются обратно в море. А где-то рядом, точно зелёный побег на каменной крепостной стене, сквозь шум прорезается и едва ощутимо щекочет слух щебет киринки* — так, что невольно вопрошаешь: действительно ли слышна их песня, или же только мерещится? Предания гласят, в звуках прибоя живёт эхо музыки Айнур. О Эру, как много я отдала бы, чтобы хоть на мгновение услышать её в первозданном великолепии! Увы, вовек не исполниться этой мечте. Анар опускается ниже прямо на глазах, но я не в силах отвернуться от запада. Подумать только: там, далеко, Бессмертные Земли. Должно быть, легка и безоблачна жизнь в Благословенном Краю… Нет. Нужно остановиться, понимаю я и горько усмехаюсь. Видимо, мы, дунэдайн, мало чем отличаемся от мотыльков, что не довольствуются светом и теплом огня и рвутся прямиком в танцующие языки пламени. Точно моряк, заблудившийся в предзакатной дымке и одурманенный пением морских дев. Или как та девчонка из сказки: минуты, часы пролетают, а она всё стоит на сером утёсе, всё всматривается в даль и ждёт — сама не зная, чего. Вот только в страницы моей «сказки» чернильной кляксой вгрызлось осознание того, что ждать-то больше нечего. Эльфийские паруса уже давно не показываются на андорском горизонте, и даже с вершины Менельтармы не увидеть ныне белокаменных башен Аваллонэ. Но не буду предаваться унынию. Тоска по Западу бесплодна и к тому же опасна; именно с неё начинался когда-то Раскол. В моей руке — письмо. На нём — дворцовая печать. Я распечатываю конверт… Тут же мне бросается в глаза одно слово: Andúnië. Как корабль назовёшь, так и поплывёт он. В нашей семье — семье мореплавателей — эту мудрость чтят особенно высоко. Но Андуниэ — значит «закат». Закат — моя Родина. Закат — моя семья. И каждый из нас — an-Andúnië. Задвинув стул и поблагодарив всех домочадцев — родителей, старшего брата с женой и двух мальчишек-племянников — за обед, я задумалась было, подняться ли мне в родовую библиотеку, чтобы выбрать, в какой пожелтевший или не очень фолиант погрузиться следующим, или с той же целью отправиться в город, однако амиль* не позволила мне долго терзаться сомнениями: — Телумендис, останься. Мы хотим обсудить с тобой нечто важное. Этих вовсе не строгих, как бы невзначай брошенных слов оказалось достаточно, чтобы встревожить меня не на шутку. «В такие смутные времена важно помнить, кто ты и откуда пришла. Ветер крепчает, и, если ты не будешь держаться корнями о землю, буря унесёт тебя», — повторял мне отец, когда я просила звать меня другим именем. Так уж повелось, что большинство князей Андуниэ и их ближайших родичей были названы чьими-то «друзьями» да «подругами» — начиная с Валандила, сына принцессы Сильмариэн и основателя рода, и заканчивая моими дедом, отцом и старшим братом. Последнего нарекли Элендил, что означает Любящий Звёзды*; мне же суждено было стать Подругой Небес — Телумендис. Никому, кроме родителей, такое имя по вкусу не пришлось. В своё время Элендил настаивал, чтобы меня назвали Телумиэль, и до сих пор не обращался ко мне по-другому. Впрочем, для близких я вскоре сделалась просто Телумэ, а полное имя родители использовали лишь в двух случаях — стремясь подчеркнуть принадлежность к андунийскому дому или будучи намеренными вести серьёзный разговор, и первое не исключало второе. Когда мы с родителями вышли на террасу, солнце ещё светило достаточно высоко и цикады стрекотали вовсю, однако апрельский ветер приносил с моря влагу и прохладу. Я с ногами забралась в широкое кресло с подлокотниками и ножками из кованого железа, стоявшее напротив родительских, и, укрыв плечи накидкой, затаилась и стала гадать, по какому поводу меня могли позвать. Все мелкие и не очень прегрешения успели промелькнуть перед мысленным взором, прежде чем Альмариан — моя мать — заговорила. — Ты помнишь, что в конце следующей недели Тар-Мириэль отмечает свой юбилей, — мягко и спокойно звучал её голос. Бледные руки расслабленно покоились на бёдрах, и ни один волос не выбивался из аккуратной причёски. — Милостью Эру наша семья вновь приглашена на праздник, и в этом году ты стала достаточно взрослой, чтобы присутствовать там вместе с нами. Это признала сама королева. По лицу скользнула улыбка. — Это великая честь для меня. Обрадовалась я и потому, что у меня с плеч Тангородрим свалились, и потому, что, какими бы ни были мои взгляды на многих представителей сливок нуменорского общества, мысль о первом настоящем бале не могла не взволновать и не заинтриговать девичье воображение. Преданность моих родителей Валар и Единому нисколько не мешала их давней и близкой дружбе с венценосной четой Нуменора. Тар-Мириэль стала для меня второй матерью. Я безмерно любила её и почитала. Законная королева Эленны стала для меня идеалом женщины, образцом красоты духа и тела, а её мнение все годы детства было для меня святыней. И, хотя я повзрослела и стала мыслить независимее, моё восхищение её величеством не померкло. Но отчего чистейшие, прекраснейшие сердца так часто достаются тем, кто недостоин и отблеска их любви? Ар-Зимрафель, как принято ныне её называть, могла бы стать четвёртой правящей королевой Эленны, продолжить дело мудрого Тар-Палантира, и вместо этого отдала и скипетр, и сердце предателю и тирану. Разве это не гнусно — охмурить двоюродную сестру, помолвленную на другом*, и взять её в жёны ради захвата скипетра? Отец, тем не менее, не без сожаления замечал, что Ар-Фаразон был хорошим человеком, однако пошёл по неверному пути и испил свою чашу страданий — ничуть не меньше других смертных. Владыки Андустар испокон веков занимали почётнейшее место в Совете Скипетра, и должность советника короля атар унаследовал бы по праву рождения (учитывая утяжеляющееся положение Верных и отсутствие у короны преемников, не уверена, что та же участь ожидает Элендила), однако дружба Амандила и Калиона началась за десятилетия до переворота и по сей день служит лучшим доказательством того, что никакие различия во взглядах не разлучат тех, кто истинно верен и дорог друг другу. — Не каждой девушке выпадает счастье впервые выйти в большой свет на столь важном торжестве, — точно прочла мои мысли мать. — Однако ты должна понимать, что значительное везение требует ещё более великой осторожности. — Эти слова были произнесены уже отцом. — Меньше, чем через месяц, тебе исполнится двадцать пять. Понимаешь ли ты, что это значит? — Я стану совершеннолетней, — я сообщила очевидное. — С того дня я вступлю во взрослую жизнь и получу новые свободы… и ответственности. Отец кивнул. — Ответственность — вот о чём тебе следует думать прежде всего. Твоему положению многие вправе позавидовать, однако оно и не из лёгких: во-первых, ты Верная. Хоть Тар-Калион и не преследует Друзей эльфов, подобно его деду и отцу, все мы стоим на талом льду. А во-вторых — ты девушка, и твоя судьба во многом будет зависеть от мужчины, с которым ты разделишь жизнь. Внезапная радость сменилась разочарованием. Как интересно начиналась беседа, а свелось всё к банальным рассуждениям о браке. Я понимала, что отрочество не продлится вечно и о замужестве однажды придётся задуматься всерьёз, но неужели это случилось так скоро? В годы Расцвета женитьба сразу после достижения совершеннолетия была для нуменорцев редкостью, и ещё менее часто она встречала одобрение. Ужасала меня не мысль о супружестве как таковом; я мечтала о счастье, закрывая глаза, грезила о спутнике своей жизни — сильном, порядочном, Верном с большой и маленькой буквы и безумно интересном мужчине. «Он есть, где-то рядом, совсем недалеко. Мы встретимся, непременно встретимся», — повторяла я. Но всё это было давно, и, чем ближе становился предвкушаемый день заветного свидания, тем яснее я понимала: в наш век такие мужчины сыщутся разве что среди квэнди. — Вы позвали меня, чтобы поговорить о замужестве? — разочарованно уточнила я. — Этому не следует так удивляться, — проговорила амиль. — Каждая из нас однажды проходит через это. К тому же, ты скоро впервые выйдешь в большой свет, а там молодых девушек поджидает множество ловушек. Мы не хотим, чтобы ты угодила в них, Телумэ. — Выше андунийского дома в Андоре до сих почитают лишь королевский. Однако Тар-Калион и Тар-Мириэль бездетны и не имеют ни племянников, ни прочей близкой родни, — серьёзно и неспешно отец подхватил речь матери, положив руку на рукав кресла. — Посему ты должна понимать, что с момента совершеннолетия именно ты, наша единственная дочь, станешь самой желанной невестой Нуменора. Знай: в той же степени, в какой нам это положение на руку, оно опасно для тебя, Телумэ. Стяжатели пойдут на многое ради твоей руки. Они польстятся на богатство и славу нашего рода и сочтут твои молодость и красоту изысканными украшениями к материальным выгодам. Ради твоего же блага, Телумэ, я призываю тебя оставаться хладнокровной даже к самым горячим мужским обещаниям и прежде, чем сближаться с кем-либо, внимательно изучать этого человека. — В таком случае, проще навсегда запечатать сердце в рассудок, — тяжко вздохнула я и притянула к себе ветвь росшей за спиной лозы. — Легко замкнуться, но как отличить льстецов и лицемеров от искренних друзей? Ведь ошибка может раскрыться и через год, и через два… да хоть целое десятилетие спустя. А если сердце откажется подчиняться рассудку? Недаром говорят, что ему не прикажешь. — Ты проницательна и сообразительна, а через время наберёшься и опыта, — обнадеживающе произнесла мать. — Но, если ты заблудишься, мы всегда придём на помощь тебе — на то мы и родители. — Аммэ, мне же всего лишь двадцать четыре! У меня почти нет жизненного опыта, и я хочу хоть краем глаза увидеть жизнь, прежде чем связывать себя браком. Да и большинство знатных женихов — Люди короля, а отрекаться от веры ради мужчины… Отец опустил на меня испытующий взгляд. — Тот, чья любовь истинна, никогда не заставит тебя вырвать из груди сердце, не так ли? — Я слабо кивнула. — Вот и веру твою жених непременно примет, если ты будешь ему действительно дорога. Конечно, намного спокойнее и радостнее нам было бы видеть тебя рядом с Верным, но, к несчастью, кроме нас и нескольких наших вассалов, никому из элендилей не удалось избежать падения или ссылки. — А как же древние пеларгирские фамилии? — Сколько угодно, — легко обронила амиль. — Однако «на правах» невесты родину покидать придётся тебе. Большинству островитянок долгая разлука с Эленной кажется маленькой смертью, и ты, насколько я помню, далеко не исключение. Или я ошибаюсь? Я покачала головой, после чего сникла и положила подбородок на поджатые колени. Каждое слово амиль было правдой. — Повторюсь, я был бы счастлив выдать тебя за Верного, — продолжил отец, всё это время терпеливо выжидавший конца наших реплик, — однако в такие времена готовыми следует быть к любым обстоятельствам. Среди арандилей есть честные добропорядочные люди, как и среди Верных — проходимцы и предатели. Смотря при выборе жениха исключительно на политические воззрения, ты рискуешь жестоко ошибиться. — Зачем же так категорично, — амиль оживлённо повела головой в сторону отца. — В конце концов, у Телумендис есть Тельконтар. Я резко распрямилась и запротестовала: — Мамиль, мы с ним только друзья. Да, мы знакомы с детства, с ним приятно проводить время, но… он же меняет девушек, как перчатки. Тэльо повеса, каких даже среди Людей короля поискать надо, и мы дружим до сих только потому, что смуглые шатенки не в его вкусе. Альмариан рассмеялась. — Его смелости можно позавидовать, если, будучи Верным, он ничтоже сумняшеся продолжает вести себя так. — Вы преувеличиваете, — спокойно заметил отец. — Впрочем, Тэльо и тридцати нет; дайте ему несколько лет, чтобы остепениться. К слову, во время последнего похода против Саурона он служил в моей команде; опытным взглядом могу сказать, что он далеко пойдёт, если поубавит горячности и научится быть последовательнее. — У него имя странное, — не отступала я. — Кого просто так назовут Странником? К тому же с таким, как он, я рискую повторить участь Эрендис. Амиль вздохнула. — Телумэ, прекрати делать мученическое лицо. Ты так говоришь, словно мы на завтра свадьбу назначили. И, в самом деле, — Тельконтар Верный, происходит из старинной фамилии… и я готова поручиться, что он пользуется любой возможностью приехать в Андуниэ отнюдь не ради того, чтобы отдать дань вежливости кузине (последняя, наречённая Тельпериэн, была возлюбленной супругой Элендила), — светло-карие глаза мамы таинственно заблестели. — Но мы не виделись четыре года, — я промямлила свой последний довод. — Поразительно, если он помнит, как я выгляжу. — А это ты на грядущей неделе выяснишь сама. Кстати говоря, Тар-Мириэль тоже подыскала тебе достойную партию. Она писала, что недавно встретила одного незаурядного юношу, который непременно заинтересует… Атар мягко прервал амиль, накрыв её ладонь своей. — Дорогая, оставим Телумэ в покое. Она сознательная девушка и всё, что не понимает сейчас, скоро пропустит через сердце сама. Верно, Телумэ? — Верно… — рассеянно подтвердила я. – Совершенно верно… Получив позволение уйти, я по очереди обняла отца и мать. Они — самые дорогие и близкие мне люди; я понимаю, что они не желают мне ничего, кроме блага. Отчего же наша беседа оставила на душе столь тяжёлый и горький осадок? Уже за дверью я услышала обрывки разговора родителей. — А теперь, Альмэ, расскажи, кого нам рекомендует Тар-Мириэль. Мы знакомы с ним? — Её величество не называла имени, — отвечала амиль. — По её словам, он обаятелен, умён и занимает высокую должность. Ума не приложу, кто бы это мог быть (очевидно, знатный арандиль), но я верю, что Тар-Мириэль никогда не отозвалась бы столь лестно о непорядочном… Всё ясно. Очередная «идеальная партия». О ком бы ни шла речь, вряд ли я услышу ещё что-нибудь интересное или приятное. Я вздохнула и, не став дослушивать, побрела к себе в комнату. — Так-так-так… И что это мы мрачны, как Эол ясным днём? На лестнице я столкнулась с братом. Выбитая его вопросом из угрюмой задумчивости, я подняла ошарашенный взгляд на всю и без ступенек немалую высоту элендилова роста и что-то пробурчала в ответ. Братец прыснул: — О, поверь, свадьба — не конец жизни. Как видишь, я женат, отец двоих детей и всё ещё живой… Кстати, королева прислала тебе личное письмо. Не забудь забрать его. Выше нос, Телумэ. С этими словами Элендил потрепал меня по волосам. Уходя, я слышала доносящееся из-за спины хихиканье. Как же просто мужчине шутить о замужестве. Мысли о завершившемся разговоре с родителями назойливым роем преследовали меня остаток вечера, что бы я ни делала. В комнате я попыталась расслабиться за книгой и поразмышлять о приятном — а именно, о предстоящем бале. Этот торжественный вечер, как я надеялась и верила, принесёт в мою застоявшуюся жизнь нечто новое. Что встречу я там — счастье или беду? Друга или мучителя? Смогу ли найти ориентиры в хаосе масок и теней? И вновь мысли сходились на неизбежном вопросе замужества. Тар-Анкалимэ, женщины прекраснее которой, если верить летописям, не рождалось на землях Эленны, встретила свою судьбу, прикинувшись пастушкой. Тар-Тэльпэриэн, вторая в истории правящая королева Нуменора, так и не избрала себе мужа. Отчего не могу я пойти по стопам одной из двух великих правительниц? Я не принцесса, а всего лишь княжна Андуниэ, —но это значит, что и свободы у меня больше. В конце концов, я не сделала для богатства и славы моего рода ничего. Разве справедливо то, что они должны заслонить в глазах юношей всё, что я есть на самом деле? А если бы могла я найти способ хоть ненадолго скрыть своё происхождение, какой бы я предстала в глазах молодых людей? Как же любопытно это узнать… Книга кончилась. Я взяла в руки перо. Замечтавшись, посадила жирную кляксу на недописанном письме Нинквэлотэ, моей единственной Верной подруге и дочери главы андунийских верфей. Что ж, Нинквэ, придётся немного подождать с обсуждением прошедшего праздника Эрукьермэ. Ведь если все дела идут наперекосяк, — значит, настало время музицировать. — Под звучное пение флейты доблестный Эктелион из Дома Фонтана наносит сокрушительный удар балрогу Моринготто… Пятилетний «балрог» ловко увернулся от удара заменившей меч флейты, из которой четырнадцатилетний «Эктелион», разумеется, не смог выдуть ни звука. Несмотря на преимущество стоять к фонтану лицом, «Готмогу» никак не удавалось преодолеть сопротивления и без того поддающегося соперника. — Не так всё в легендах было! — обиделся он и продолжил наступление. — Пади, остроухий!.. Вдруг Исилдур остановился и схватил атакующего Анариона за плечи. — Мы были замечены недремлющим оком Гортхаура. Враг очень разъярён и через секунду будет здесь! «Балрог» обернулся, увидел меня, завизжал и, вспрыгнув на борт, вцепился в ноги Исилдура. Из-за этого внезапного порыва старший окончательно потерял равновесие, и через мгновение оба бойца громко плюхнулись в фонтан. — Вы… вы с Менельтармы рухнули? Андунийские княжичи восседали в фонтане, мокрые, как лягушата, и таращились на меня круглыми глазами (разумеется, ярко-серыми, как и у всех андунийцев). Исилдур тщетно пытался спрятать за спиной две половинки того, что некогда было моей любимой флейтой из чёрного дерева. — Как? Как, балрог вас забодай, вы умудрились её разломать? — Я в ужасе поднесла руки к лицу. — Эарендилов сильмарилл, Исильо, тебе же почти пятнадцать! Я привыкла к шалостям племянников и многое могла стерпеть. Даже предрассветные кличи воинствующих «улайри» под моей дверью. А однажды, когда Исильо сам себя повесил на дереве за одну руку, мне пришлось срочно принять на себя исторические обязанности Торондора и Финдекано, когда первые претенденты на эти роли (старый говорящий попугай и Анарион) не справились. А сколько раз я выгораживала их перед родителями… Исилдур виновато потупил взор и извинился за содеянное. — Бегом переодеваться и сохнуть, пока вас мать с отцом не увидели, — чуть помолчав, скомандовала я и указала рукой на дом. Оставалось порадоваться, что в нашей семье, да и среди Верных Нуменора в целом, Первый дом нолдор почитают гораздо меньше, чем Второй и Третий, — иначе андунийский порт давно бы превратился в золу. Так и проходил самый обыкновенный день княжеской семьи Андуниэ в самом начале Вирессэ. Вечером одни из нас расслабленно заканчивали различной важности дела, другие играли и смеялись, третьи упоённо беседовали, спорили и даже грустили, не подозревая, что в этот час за полтысячи миль отсюда, в далёком Арменелосе, быстрый росчерк чернил трагичным образом решил нашу судьбу. Осмелилась бы я печалиться, предвидя, что это последний день нашего благоденствия и моей беспечности, что не пройдёт и недели, как одно за другим начнёт сбываться то, что никому из нас не грезилось и в самых страшных кошмарах? А если бы я могла заглянуть на месяц вперёд… К сожалению или к счастью, я была начисто обделена приписываемым многим дунэдайн пророческим даром и не ведала толком, что произойдёт в грядущую минуту (а коли ведала бы, моё сердце подкатилось бы к горлу уже сейчас), и потому стояла на краю утёса, любовалась закатом и слушала зарождающийся шторм, погружаясь в невесёлые думы о будущем. Я дочитала письмо королевы. «...На первый взгляд он не отличается душевной теплотой, однако, поверь мне — вторую такую личность ты не найдёшь во всех смертных землях». Кому угодно поверила бы, прочитав эти строки — но не вам, Таринья. Вполне возможно, что второй такой омерзительной личности я действительно не сыщу нигде в целом свете; однако тогда она не была бы достойна и шороха вашего пера. Лист так и норовит вырваться из моих рук. Я прячу его в рукав и вновь возвожу усталый взгляд к горизонту. Огромный алый диск светила, трепеща в дуновениях ветра, ускользает за горизонт, и на рваной крупной ряби кружатся в знойном танце тысячи отблесков докрасна раскалённого золота. Вот уже только четверть его осталась над водой. Я крепче сжимаю пальцами колышущуюся ткань головного платка приближаюсь к краю скалы в безмолвном отчаянии. Солнце, о солнце! Куда же ты? Молю, не покидай меня. Укажи мне путь! Солнце!.. Увы, мои молитвы не успели достигнуть слуха гордой солнечной девы. Последний кровавый отблеск блеснул над свинцовой водой — и за миг до того, как исчезнуть, вспыхнул ярким изумрудно-зелёным пламенем. Любой прохожий, глядя на меня, мог бы подумать, что я превратилась в каменный столб. Мне же казалось, что сердце моё на миг остановилось. Я приоткрыла рот и не мигая уставилась на горизонт. Лаикарма — изумрудный луч! Я не верила сама себе. Неужели сухопутной девушке, от безделья любующейся закатом, посчастливилось стать свидетельницей того, чего иные испытанные мореплаватели могут не увидеть за всю непокойную жизнь? Едва оцепенение рассеялось, я со всех ног ринулась к усадьбе. На террасе я застала отца и Элендила, расслабленно беседовавших в креслах там, где ещё недавно родители давали наставления мне. Насколько похожими казались они издалека! Та же стать, тот же гордый профиль, те же линии узких скул. Но стоит чуть присмотреться — и сложно найти столь разных людей. Князь Амандил лишь недавно вернулся из очередного военного похода, и приобретённый в нём загар ещё больше затемнял от природы смугловатую кожу, но Элендил, даже невзирая на многие недели, проводимые в морях, на суше умудрялся сохранять неизменную аристократическую бледность, чему я всю жизнь завидовала. Собственно, он и правда давно не выходил море надолго из-за рождения Анариона. Да и волосы у князя Андуниэ и его наследника совершенно разные: у первого — волнистые и тёмно-каштановые, слегка выгоревшие на солнце, но ещё не тронутые сединой, а у последнего — прямые и черные, как безлунная ночь. Недаром Люди короля за глаза дразнят его полунолдо. Друг на друга смотрят две пары глаз истинных потомков эльдар — серых, не тронутых прозеленью или голубизной, но чистых, как дождевое облако или благородный металл. Но, если сталь во взгляде Элендила звенит и сверкает, как клинок в разгаре битвы, и на ней — отблески пыла юного сердца, то отец смотрит на сына совсем по-другому. Из такого металла отливают щиты. В этом взоре — глубина, спокойствие и мудрость. Подбегая к крыльцу, я прокричала: — Татанья! Торонья! — Язык заплетался от волнения. — В-вы… вы видели это? Мужчины резко повернулись на мой оклик. — О чём ты? Ответ определённо оказался неожиданным. Мгновение спустя брат широко улыбнулся и протянул мне руку как для рукопожатия: — Не каждому мореплавателю доводится увидать такое. Поздравляю, Телумэ — ты счастливица. — Кто знает, кто знает, — я пожала плечами и плюхнулась в свободное кресло. — Не все считают зелёный луч благим знамением, не так ли? — Я вопросительно воззрились на отца. — Телумэ права, — подтвердил он. — У каждого народа своё понимание явлений природы. Харадрим верят, что с зелёным лучом мир покидают праведные души, жители северных побережий Эндорэ — что видевший его обретает некий магический дар. Квэнди радуются «изумрудным отблескам зари» как знакам небывалой удачи, ибо считают, что видевших их благословляет майа Ариэн. В конце концов, любой может убедить себя в том, что это всего лишь причудливая игра солнечного света на горизонте. Элендил усмехнулся. — К чему так запутанно? Может, это означает лишь то, что кое-кому не миновать встречи с прекрасным зеленооким юношей. — Он шутливо подмигнул мне и вновь покосился на отца. — Впервые слышу о такой трактовке, — улыбнулся он, — и её исключать не стоит. Толкований множество, но, если вдуматься, почти все из них сводятся к одному. Любой увидевший зелёный луч, будь он дальнехарадский дикарь или чистокровный нолдо, невольно готовится к переменам.