«Быть»

Быть соперником самого сильного лыжника в мире – честь. Когда хруст доносится до затянутых шапкой ушей, Саша невольно оборачивается. Задумчивый Йоханнес попинывает горстку только недавно выпавшего снега и словно старается не замечать ничего вокруг. Ушедший глубоко в мысли, он сжимает в руках лыжи и легким движением ноги сносит небольшой собранный комок. Глазам верится с трудом: время достаточно позднее. Для того чтобы додуматься притащиться сюда в полной экипировке сейчас, нужно быть либо отбитым, либо чересчур целеустремленным. Впрочем, ни один из них не был обделен ни первым, ни вторым. Ироничная перипетия судьбы. И снова на лыжне. – Привет? – требуется несколько секунд, чтобы решить, насколько идея слиться с природой удачна. Она-то, вероятно, и была бы удачна, но яркий красный костюм в концепцию маскировки вписывается не очень, поэтому он, чувствуя себя непривычно неуверенно, наблюдает за приближающимся из ночной тьмы мужчиной. Клэбо забавно воротит носом, выпадая из вороха мыслей и пару раз смаргивает с ресниц снежинки. Постепенно его взгляд проясняется, вырисовывая новую картину. Секунда – лицо стекольной пустоты меняется на интерес. Смотрит так, словно перед ним статуя в Лувре. – Привет, – Йоханнес вежливо улыбается и кивает, пробегая снизу-вверх по внезапному собеседнику. Воспоминания прошедшего дня лентой проносятся в голове каждого из них, создавая где-то под одеждой свору мурашек. Будоражит и зажигает в двух парах глаз яркие искристые звезды соперничества. Они, привязанные незримой линией, под радостные возгласы пересекают финишную черту, выходя в другой мир – тот, который принадлежит всем, кроме них двоих. Обычная здоровая конкуренция, которую россияне навязывают норвежцам ежегодно. Молодые звезды лыжных гонок, побуждающие интерес к их виду спорта. Принципиальные соперники. Впрочем, Саша считает, что нарекать его такими высокими словами пока что слишком рано, но не отрицает, что это… приятно. Льстит. – Ты тоже тут тренируешься? – неловкое молчание нервирует Йоханнеса, и он пытается хоть как-то завязать разговор. Откровенно говоря, видеть человека, который несколькими часами раннее так глупо обыграл тебя, не особо хочется. В нем все еще плещется детская мальчишеская обида на самого себя и совсем чуть-чуть – на этого русского. Русского. Опять русские. – Не спится. Тебе, видимо, тоже. – Я сюда часто прихожу по вечерам. Они переминаются с ноги на ногу и смотрят в растоптанный обувью снег. Он беспощадно летит с неба крупными хлопьями, припадает к плечам, ложится на одежду и цепляется к рукам. А ветер уже заметает острые края оставленных следов. Было несколько невысказанных фраз, которые они задолжали друг другу с последнего выступления. Йоханнес бросает под ноги лыжи вместе с палками и подходит ближе, переступая невидимые преграды гордости и собственного задетого самолюбия, протягивает свою руку. В свете фонаря на его лицо падает тень, скрывая сжатые в одну тонкую линию немного искусанные губы. – Поздравляю, – слова, лежащие на языке с той самой минуты пересечения финиша, выходят легче, чем он представляет, будучи накрытым медным эмоциональным тазом собственного унижения. – Это действительно было красиво. Ладонь его – без всего – горячая, как нагретая батарея, ощущается даже через перчатку. Саша с удивлением пожимает ее и на скудном английском благодарит. Сказанное не удивляет его – он победил честно, и основной соперник сейчас, без назойливых камер, отмечает это. Основной соперник. Отмечает его. Большунов задается вопросом, почему из тех же норвежцев или Нисканена он выделяет именно Йоханнеса, но достаточно быстро находит в ворохе мыслей правильный, как ему кажется, ответ. Потому что Йоханнес Клэбо лучший лыжник мира. Быть соперником лучшего лыжника мира – честь для него, мотивация и источающий через края чаши адреналин. Они одного возраста и уже прошли свою первую олимпиаду, однако у одного есть золото, а у второго нет. У одного есть глобус, а у второго нет. Лишь желание победы они делят одно на двоих, как что-то сокровенное, словно другим оно не чуждо. То, что ощущается под кожей и растекается в венах вместе с кровью. Клэбо не желает разбрасываться пустыми словами, предполагая в голове, что толкового диалога с человеком, не владеющим в достаточной мере английским языком, он не построит. Он и не хочет, в общем-то, обмениваться пустыми словами и пытаться разговорить русского, выводя его на какие-то околоспортивные темы. К счастью, один язык им знаком одинаково хорошо. Воткнутые в гору снега палки соперника привлекают его внимание с самой первой секунды. – Спарринг? – предлагает он, кивая на свои лыжи. Саше не требуется слышать больше, он быстро и уверенно кивает, сразу же расплываясь в хищной улыбке. Мгновение – и перед норвежцем стоит тот, кого он какими-то невербальными толчками ощущает каждую гонку за своей спиной. Как будто переключили тумблер, проносится в его голове, когда они становятся на изготовку под высокую ель, освещаемую фонарем с места их встречи. Свидание. Внезапное, немного неловкое и очень захватывающее. По внутреннему наитию они срываются с места, по соседству, без протоптанной лыжни, и мчатся вперед к воображаемому золоту. В головах стоят дневные крики болельщиков, и следующий фонарь на изголовье холма является точкой, когда совместная буря, загорающаяся по щелчку пальца, внезапно потухнет. Прямо здесь и прямо сейчас, думает Саша, вырываясь вперед и наконец-то ощущает чужое дыхание за своей спиной. Как и год назад. Как и сегодня. Уже привычно и обыденно, но все так же захватывающе. Как заведенный моторчик у игрушки, направленной в одну сторону. Дыхание в такт друг другу, простые, на первый взгляд, толчки и улыбка, граничащая со смехом, который слишком рано выпускать из своих легких. Он не носит желтую майку, и в его коллекции нет золотых медалей с корейского Пхенчхана, но прямо сейчас он снова впереди, как и пару часов назад, встречает в лицо порывистый ветер, который приятно жжет кожу. И все-таки Йоханнес Клэбо не зря лучший лыжник мира – лучший спринтер, несущий это звание еще совсем недолго, но подтверждающий его каждый раз. Йоханнес Клэбо находится сзади, цепляясь за его спину, держит ситуацию под контролем. Второй раз он не упустит то, что заслуженно принадлежит ему. Для норвежца победа в этом дружеском соревновании принципиальна. То, что случилось сегодня – недоразумение, которое повториться во второй раз не должно. Слишком свежи эмоции и обиды, оставленные где-то в стороне финиша. Ему нужно доказать, что он все еще остается лучшим. Доказать не себе – ему, тому, кто сейчас, пропуская весь прилив удовольствия через себя, поднимается в гору, концентрируясь на ощущениях. Саше кажется, это и есть его ошибка. Как и год назад. Он мысленно клянется, что видит искры из глаз и вытянутый кончик языка слева от себя, чувствует жар, но не может понять чей, свой или чужой. Ему просто хочется чуть дольше задержаться в этой молниеносной доле секунд, когда высунутый язык и яркие отблески зрачков оказываются слишком близко. «Попробуй догони» звучит в воздухе на их языке, и Йоханнес Клэбо, легкий, невесомый Йоханнес Клэбо, выходит вперед, сразу же отрываясь и оставляя задел в вытянутую руку. Издевательски предлагает поймать его, сжать чужую кофту в руках и потянуть на себя, снова становясь первым. Попробуй, если сможешь достать. Осознание происходящего возвращается и легкий налет безумия сходит на нет, когда они доезжают до фонаря и останавливаются. Большунов ежится, словно с него стянули одеяло. Проиграл. У него горят ноги, словно босиком заставили бежать по раскаленным углям, а с пульсирующего виска стекает капля пота. Йоханнес смеется, греясь холодной полоской света под лампой, и выглядит счастливым. Саше кажется, что ему нужно подойти ближе, чтобы получить хотя бы толику тепла, но он останавливает себя, потому что одеяло сейчас принадлежит не ему. А просить его у соперника неправильно. – Поздравляю, – повторяет даже интонацию, с которой это слово было произнесено раннее. Норвежец подмигивает и поднимает голову вверх, только снежинки языком не ловит. Ему впервые с конца гонки становится спокойно, словно мучащая его дыра наконец закрывается, затыкается липким снегом из-под горячих лыж. Все еще не так надежно, но уже лучше, чем просто ничего. Саша вздыхает и немного резко отпихивает палку в сторону. Сезон обещает быть интересным. Быть вторым всегда болезненно. О вспыльчивом характере Большунова были наслышаны все. Нет ничего страшного в проявлении бурных эмоций, когда они никому не вредят. Злость зачастую и не требует какого-то эмоционального разбора, она приходит легко и так же легко сходит на нет. Рассеивается как пыль в воздухе. Он и сам знает, что большинство поводов не заслуживают даже малейшего внимания, но иной раз ничего не может с собой поделать. Бурлящая лава изнутри не дает дышать и требует своего выплеска. – Сань, сейчас дыру в этом зеркале проделаешь, – Денис напряженно через дверь поглядывает на мужчину и неловкими движениями закидывает в сумку одежду. Он прекрасно понимает, что сейчас лучше вообще под горячую руку не лезть, но слова с примесью волнения сами ложатся на язык. – Неудачи случаются. Не получилось в этом году, получится в следующем. Ты достаточно близок к этому. В следующем. От мысли, что наступит время, и ему придется снова встретиться с ним, скулы сводит. От волнения или злости – какая-то совершенно непонятная смесь эмоций и чувств, от которой губы то и дело жжет. Между ними в тотале сто баллов. Не пропасть – так, дыра, залатать которую было бы легко, предоставь судьба ему еще один шанс. Дело-то ведь точно в совершенно другом, он в этом верен. Пожалуй, будь на первом месте любой другой из норвежской сборной, сейчас бы это будоражило намного меньше. Но на первом месте Клэбо, а он, Большунов, снова на втором. В очередной раз он видит перед собой фантомную руку, которая в свете финских фонарей тянется к уходящей спине соперника и остается ни с чем. Не достает. Опять. Саша смотрит в зеркало и видит в нем осунувшуюся версию себя. Уставшую и с мешками под глазами. Та разглядывает в ответ и издевательски повторяет каждое увиденное движение, дразнясь и провоцируя. Саше впервые за много лет лицо напротив представляется омерзительным. Чужим. Неправильным. Весь водоворот чувств, переливающийся за борт его жизни, кажется горьким, несправедливым и противным. В ситуации, когда чувствуется лишь тотальное бессилие, остается только злиться. Не только на себя. – Это его вина, – холодная вода освежает и градус, близкий к сотне, постепенно снижается до оптимальной температуры. – Чья? «Йоханнеса». – Инвентаря. Поломанная палка, конечно, сыграла свою роль, все вокруг играет роль, когда разница такая небольшая. Всего лишь какая-то дыра. В тотале дыра, а между ними – пропасть. – Это да, – тянет растерянный Спицов и заглядывает в ванную комнату, вытягивая с полок какие-то баночки. С крана громко капает вода. – Неприятности случаются, но жизнь на этом не заканчивается. – Наверное, ты прав. Его тело напряжено, а губы сжаты в тонкую полоску. Мир сужается до одной комнаты, и он остается один-на-один с собой. Со своей тенью. С отторгаемой частью себя. Большунов разочарован. Раздосадован и, наверное, даже обижен. Перемолот внутри от нарастающих эмоций, сбит с толку холодным айсбергом гнетущего спокойствия всех вокруг. Он чувствует, что проигрывает не только на лыжне, но и человеку напротив. Как будто совсем другой – сосед, разделяющий одно тело на двоих. Треск бьющегося стекла возвращает его в реальность. Словно утренний туман тает при первых лучах солнца – Саша удивленно моргает и разглядывает трещину на противном зеркальном лице. Та доходит до края поверхности и пропадает в деревянной раме. Костяшки неприятно зудят. Только из-за этого ощущения он понимает, что натворил. – Слушай, Саш, у тебя точно все в порядке? – Денис не на шутку встревожен. Он неуверенно заглядывает обратно в комнату и переводит взгляд на два своих отражения, тихо присвистывая. Зеркало поменять труда не составит, что-нибудь придумает, но вот с ментальным состоянием друга так не сработает, его купить нельзя. – Нужно развеяться, – бросает задумчиво Саша, закрывая кран. Человек в зеркале исчезает с поля зрения вместе с ним, как привязанный, но трещина на его физиономии остается и пропадать не планирует. Не скрывая сомнения в лице, Денис кивает и лишь легонько хлопает по плечу, задумчиво отводя взгляд. Поведение друга его тревожит, но он хочет списать это все на вполне реальную, но провальную попытку забрать глобус. В конце концов, думает Спицов, время лечит. Он разглядывает трещину в зеркале и, нервничая, закусывает губу. Тишина в коридорах успокаивает окончательно. Особенно в норвежских. Костяшки кулака саднят, и теперь это чувство ложится приятным бальзамом на кожу и душу. Как будто весь гнев всосался с ударом. Вероятно, одному лицу пришлось пострадать, чтобы другое осталось целым. Он негромко стучится в дверь, гадая про себя правильно ли вообще помнит нужную комнату. Было бы очень неловко потревожить кого-то еще и оставить сотню вопросов после своего ухода. Щелчок быстро возвращает его в реальность и где-то внутри отпускает, когда он видит знакомую фигуру. – О, – бросает удивленный Йоханнес, глядя на гостя. Он немного растрепан и совсем не ждет, что кто-то к нему пожалует. Особенно кое-какой русский. – Что-то случилось? Он не знает. И то, зачем сюда вообще пришел, тоже. Не лицо же бить за честную борьбу, верно? Саша отрицательно мотает головой и всматривается в синие глаза, пытаясь разглядеть хоть какую-нибудь искру, наподобие тех с ночи. Но они самые обычные. Как у всех. Но самого Йоханнеса Клэбо назвать обычным язык не поворачивается. Ему, самому простому Александру Большунову, еще слишком далеко. И мысль эта злит, жалит, втаптывает в грязь остаток самолюбия. Он знает, что проблема заключается лишь в одном человеке, но до сих пор не находит ответа в ком из них двух. – В следующий раз я тебя обыграю, – русские слова не добавляют понимания, но Саша и не преследует такой цели. Перед ним снова стоит разбитое в зеркале отражение и пустым взглядом дает такой же пустой ответ. Бросает вызов. Лицо Клэбо напротив освящается какой-то тенью понимания и он, расплываясь в улыбке, кивает. Словно хищник, что чувствует добычу, в нем разгораются пока еще теплые в памяти следы адреналина. – Это была захватывающая борьба. В следующем сезоне будет горячо, – норвежская речь непривычна для ушей, совершенно неизвестная, но понятная на каком-то интуитивном уровне. – Я действительно время от времени начинал паниковать, – губы пересыхают невовремя, но Йоханнес не желает выдавать свое волнение. Он моргает пару раз слишком быстро, а затем выдает: – Спасибо. За эмоции. – Поздравляю, Йоханнес. – И я тебя, Александр, – неловкая улыбка. – Ты же поздравил меня, верно? И выдыхает с явным облегчением, когда видит расслабленные мышцы на лице русского. В один миг Саше становится чуточку легче. И пусть через десять минут, через час или несколько дней он снова обозлится на этого парня, прямо сейчас милые ямочки на розовых щеках Йоханнеса делают из него не соперника по лыжне, а обычного смущенного соседа по гостинице. Хотя, проносится шальная мысль в голове, даже в такой ипостаси слово «обычный» неприменимо. Йоханнес Клэбо никогда не будет сливаться с серым обществом. – Наверняка скорее выдолбишь себе на лбу рог, чтоб привлекать внимание, чем останешься невидимым, – задумчиво бурчит Саша, смотря на домашнюю обувь и пересчитывая ступеньки на пути обратно. Когда дверь захлопывается, норвежец оборачивается, ловя заинтересованный взгляд наблюдающего за этим шоу Иверсена. Тот, развалившись на кровати с булкой в руках, артистично приподнимает бровь, всем видом показывая, что для этого представления ему не хватает только пива и чипсов. Клэбо, глядя на друга, закатывает глаза и лишь легонько мотает головой. – Не знаю, что ты хочешь сказать, но Бога ради, Эмиль, молчи. Быть далеко не всегда решение проблемы. Саше жарко, и у него сосет под ложечкой, а сердце готово вылететь за орбиту. Он с силой сжимает кулаки до побелевшей кожи, закрывает глаза до цветных кругов, но тошнотворное чувство не проходит. Тогда он смачивает пересохшие губы языком и делает несколько глубоких вдохов. Дело в послеобеденном солнце, в сухом воздухе, в непереносимости сильный жары или акклиматизации. Аня хмурится и, не скрывая волнения, закрывает теплую полоску света своей фигуркой, становясь чуть ли не вплотную. Весенний аромат цветочных духов накладывается на разгоряченную кожу невидимыми слоями и становится ориентиром из временного туманного наваждения. Саша мотает головой и переводит взгляд на девушку. – Выглядишь болезненно, – взволнованно произносит она и сжимает своими ладонями чужую. Они маленькие и гладкие как шелковые простыни в их номере. Изученные до каждой розоватой царапинки, впадинки на белоснежной коже. Облюбованные его руками. – Все нормально, не переживай, – улыбка выходит натянутой, и Аня делает вид, что не замечает этого. Саша безумно благодарен за этот жест. За ее спиной в паре метров трое норвежцев смеются над какой-то шуткой, совершенно не обращая внимания на людей вокруг. Они здесь дома и в полной мере ощущают себя комфортно. Их переливающийся на ветру голос стоит в ушах и вибрирует в воздухе. Саша старательно игнорирует вой собственного перестукивающего сердца и сжимает девичью ладошку, сцепляя пальцы между собой. Если он будет держать спасительный маяк перед лицом, то тот не даст ему утонуть. – Пойдем в номер? – девушка переминается с ноги на ногу, успокаивающими движениями разглаживает костяшку большого пальца. – Я позову врача, если… – Да акклиматизация просто, Ань, – словно назойливая муха она вертится из стороны в сторону, бросая недовольные взгляды, чем вызывает невольное раздражение. Большунов отмечает про себя, что иной раз ему хочется раствориться в воздухе, найти в закромах мантию-невидимку, научиться летать – что угодно, что избавило бы от внутренней дисгармонии с самим собой. Аня красивая. Она всегда рядом. Вкусно готовит и по желанию делает массаж. Что-то воркует в ухо, от чего напряженное тело сразу же расслабляется. От нее пахнет деревенскими травами и сладкими пирогами. Она обожает шарлотку и медовики. И Сашу. Наверное, даже больше шарлотки и уж тем более медовика. Вопрос их совместного проживания временный, висит все время якорем у пришвартованного корабля. Поэтому, когда оттаивает снег, первым делом они устраивают новоселье, громкое, красивое, празднуя вместе с этим и новую ступень отношений. И тем обиднее смотреть на развалины выстроенного карточного домика изящной жизни у своих ног. Кто-то иной может и посмеется, махнет рукой и попробует снова. Возьмет ситуацию в свои руки и направит собственный корабль дальше в море. У Саши в горле першит от мысли, что кто-то действительно может уничтожить его результат нескольких месяцев упорной работы над собой и даже не поймет этого. Он и сам не до конца понимает или просто не хочет. Девушка тянет его за собой – говорит о каком-то фильме, который хочет посмотреть вместе, о мягкой плюшевой собаке, о трех забавных кактусах с подоконника и совершенно не замечает отрешенности своего партнера. Он спиной чувствует щекочущий, проникающий под кожу взгляд даже на расстоянии в пару метров. Затылком ощущает прохладу на спине и только тогда оборачивается. Проклятый маяк, на который он рассчитывает, не помогает. Саша его и не чувствует, как будто тот растворился в воздухе, слился с зеленой травой под ногами. Исчез. Самые обычные синие глаза не моргают. И под их взглядом шевелиться не хочется. Только смотреть и размышлять о том, что за несколько месяцев они совсем не изменились. Такие же… искристые, как в тот вечер. – Не хочешь посмотреть фильм? – бросает Саша, когда отрывается от секундных (он думает, что прошло больше) переглядок с соперником. Аня, не заметившая ничего, замолкает, уступая место широкой улыбке, ведь в последнее время они мало проводят время вместе. Какое прекрасное предложение – просто расслабиться и отдохнуть от изнурительных тренировок наедине с любимым человеком. Саша тянется к ее лбу и оставляет тепло на коже, все еще ощущая Йоханнеса позади. Аня красивая. Вот только от ее сияющих глаз предательская акклиматизация совсем не ощущается. Свою вечернюю прогулку он считает разгрузочной перед завтрашним днем. Яркий шар на уровне горизонта переливается розовато-оранжевыми лучами и греет кожу. Музыка птиц раздается над головой, и лишь запах чистого норвежского воздуха составляет Саше компанию. Тот жмурится, подставляя лицо навстречу легкому ветерку и выдыхает все мысли, грудой навалившиеся с момента прилета. Аккуратные пластинки он выстраивает с конца сезона. Медленно расставляет каждую в паре сантиметров друг от друга, фактически не дышит и старается лишний раз не смотреть на составленную дорожку. Он не играет в домино и совершенно не понимает, в какую сторону ему двигаться, но упорно расставляет предметы игры друг за другом. Эта пластинка – Аня, вот эта – новый дом, та, что стоит почти в самом начале – межсезонье. Саша знает обозначение каждой и готов перечислять их каждый раз, когда того потребует ситуация. Иной раз он заглядывает в соцсети, встречается с журналистами или обсуждает план на следующий сезон. Тогда ему приходится воспроизводить каждую детальку из слоновой кости заново: Аня, совместный дом, межсезонье. Межсезонье, совместный дом, Аня. Норвежская Хитра умиротворенно молчит для места, где проводятся лыжероллерные гонки. И пусть это затишье временно, как и его разгруженная голова. Иногда он готов признаться, что хочет разрушить возведенную с трудом постройку сам. – Гуляешь? – плечо обдает теплотой рук, выводящей из транса. Большунов тихо вздрагивает и сам себе говорит, что это от момента внезапности. Проводит языком по пересохшим губам и оборачивается. Волосы Йоханнеса блестят в лучах падающего солнца, и создается впечатление, что солнце окутывает того одеялом. Теперь, когда у Александра появляется больше, чем пара секунд, он успевает заметить, что норвежец изменился: какие-то совсем мимолетные детали, которые в обычной жизни никто бы и не стал замечать. Скулы стали длиннее, щеки круглее, взгляд взрослее. И сияющие в свете ресницы как будто выросли. Красивые, как у девочек. – Готов к завтрашней гонке? – потребовались усилия для того, чтобы разобрать через поток собственных мыслей английскую речь. Большунов медленно кивает, соображая в голове корявый ответ. – Конечно. Ты, надеюсь, тоже. – Больше, чем ты можешь представить. Они оба молча смотрят в разные стороны и бредут куда-то прямо по дорожке. Не сговариваясь, ступают с одной скоростью и делают вид, словно никакой встречи раннее не существовало. Может ее действительно не существовало? Саша задумчиво пинает камушек, и тот с громким бульком уходит под воду, разрезая затянувшуюся тишину. Йоханнес подходит к небольшой пристани, попутно стягивая кроссовки с носками, погружает лодыжки в прогревшуюся влагу и вопросительно смотрит на собеседника. Большунов отрицательно качает головой, но Клэбо, почувствовав момент, хватает того за руку и тянет на себя. Мужчину прошибает током, когда он снова ощущает тепло чужих рук. У Йоханнеса они большие и не тонут в ладонях Саши. У Йоханнеса кожа кажется грубее, даже если он пользуется кремами. Она не приятно-розоватая и совершенно не шелковая. – Да не тяни ты так, – наконец бурчит русский под нос на своем родном и под расплывающуюся улыбку соперника стягивает с себя обувь. – Прости, – даже через английскую речь слышны нотки фальши. Большие синие глаза разглядывают лицо, уголки губ чуточку подрагивают. Александр чувствует себя белкой, которую стараются не спугнуть и тихо пыхтит, мотая головой. Подступающая вода облизывает щиколотки, погружая их на дно. Его все еще держат за руку. Его все еще потряхивает от тока изнутри. Он многозначительно опускает взгляд вниз и легонько шевелит пальцами. – Прости, – Йоханнес резко отпускает и отворачивает голову. На скулах горит персиковый румянец, но Саша не смотрит на них. Он смотрит на собственную ладонь, которая секунду назад горела от тепла чужих пальцев. Межсезонье, совместный дом, Аня. Аня, совместный дом, межсезонье. Пластинки рушатся с бешеной скоростью, падая друг на друга, и Саша внезапно осознает, как ненавидит домино. Клэбо поднимает взгляд и смотрит на уходящее солнце. Его лучи блестят на спокойной глади, стараются дотянуться до всех и печатаются на двух лицах. Теплая вода щекочет кожу и мягко обволакивает ноги. Птицы пролетают где-то над горизонтом. Рука все еще горит. – Рад увидеть здесь русских друзей, – спустя пару мгновений тишины Йоханнес делает еще одну попытку заговорить. Большунов поднимает голову и сталкивается взглядом с соперником. Пытается разглядеть за отблесками в глазах подвох, но ничего не находит. Ну нет, его глаза точно-точно самые обычные. Мало ли, что могло причудиться ночью или на расстоянии нескольких метров. – Я тоже рад тебя видеть. Когда солнце окончательно ныряет за горизонт, а звук пролетающих птиц умирает еще до того, как доберется до их ушей, они, лишь кивнув друг другу, расходятся по разным сторонам. Никто из них предпочитает не комментировать внезапную встречу. Голос Ани в очередной раз возвращает Сашу в настоящее. Она протирает мокрые после душа волосы и весело кивает, подмигивая. Тянется и оставляет теплый поцелуй на губах, утягивая за собой на кровать. В этой борьбе она главная соратница. Аня аккуратно собирает каждую детальку домино и расставляет обратно. И если того потребует ситуация – сделает это еще раз. И еще. И еще. Большунов тянется к ее ладони и сжимает в своей, но разочарованно ощущает лишь легкую прохладу. Девушка, мурлыча, утыкается носом в грудь и громко сопит. Эта тишина не самобытна, она не разговаривает. Не щекочет щиколотки и не раздается птичьим чириканьем над головой. Медленным клацаньем челюстей лишь съедает и вытягивает скопившееся напряжение. – Нам надо лечь пораньше, – проговаривает девушка, поднимается, направляясь в ванную. Саша смотрит ей вслед, опускает взгляд на оголенные ноги, скрывающиеся под коротким халатом, по ним все еще стекают не стертые капельки воды. Детали настольной игры вжимаются в его кожу и оставляют отпечатки, но не ломаются. Если вернуться к истокам и забыть все, что заставляло сбиваться с пути, ломало все привычные устои собственного внутреннего мира, сносило ураганом планы, словно те маленькие домики, то все еще можно исправить. Собрать домино обратно. Жить счастливо. Его штурвал находится в его собственных руках. Никто не посмеет мешать им управлять. Единственное верное решение, которое устроит всех, он уже знает. – Ань, – та оборачивается на его голос и смотрит. Преданно и любяще. Большунов делает глубокий вздох и наконец принимает помощь соратницы, сбрасывая с плеч тяжелый груз собственных дум: – Ты выйдешь за меня замуж? Порой приходится быть слабым. В ушах гудит и сводит челюсть. Рот переполнен слизью, набравшейся за всю гонку. Большунов валится головой вниз в снег и мечтает остаться в нем навсегда. Где-то поодаль слышны крики трибун, топором бьющие по голове и эхом отдающиеся в ушной раковине. Впервые они перекрикивают вой вьюги, затянутой в душе. Елена Валерьевна ничего не говорит. Ни после спринта, ни после этой гонки. Просто кивает и уходит дальше, пока Саша идет переодеваться. Неудачи порой случаются, и с ними нужно мириться. Всем известно, что в начале сезона не каждый может показать свою полную силу. Всем известно, что до начала сезона он недомогал. Всем известно. Самого Большунова это не оправдывает, потому что в конце прошлого он не болел. Нисканену не требуется дополнительное время, чтобы выдавать результаты. И Йоханнесу тоже. Иногда может показаться, что стараний недостаточно, и тогда Саша вкалывает больше. Проводит дополнительный час тренировок, ложится спать раньше, изводит себя до невозможности просто стоять и внятно говорить, но палки – его вторые руки, предательски валятся, и все надежды на хороший финиш тают подобно снежинкам. Тогда он продолжает работать над собой еще больше, переступая через грань возможного и свои ресурсы. Если выступать – в каждой гонке. Если получать призовые места – только первые. Но метель продолжает нарастать с каждым днем быстрее и быстрее. Лед яростнее прорастает в груди и порой кажется, что снежинки на коже оседают не с неба. Иногда он ощущает себя серотониновым наркоманом. Эйфория, приходящая от побед, цена которых – истощение организма выше нормы, быстро испаряется, но лишь она одна является теплым лучиком, ведущим за собой на свет. Как легкое перышко щекочет нос и улетает дальше, бросая в одиночестве. Как светлячок, летящий на свет. Маленький, ни на что не способный светлячок. Он машет рукой тренерам, быстро бросает, что хочет немного развеяться и, не дожидаясь церемонии награждения, уходит. Смотреть на нее сейчас хочется меньше всего. Вдыхает холодный воздух и совсем не дрожит. Утопает с обувью в напавшем ночью снегу, игнорируя дорожки. Как будто заслужил. Как будто так и нужно. Ему хочется дотронуться до своих мышц, ощутить их силу на пальцах. Вот же его живое доказательство – не слова, брошенные кем-то, даже не результаты на табло. Их главное преимущество – осязаемость. В них можно поверить лишь легонько потрогав ткань на руках. Одинокий фонарь возвращает мужчину в реальность. Саша хмурится и оглядывается по сторонам, плюясь на судьбу или на свои ноги, которые, видимо в отместку, привели его сюда. Одинокий столб не изменился с прошлого года, только нападавшего снега вокруг него на пару сантиметров стало больше. Саша выдыхает клубы пара причудливых форм и прикасается к прошлогоднему финишному створу, словно к живому. Тот отвечает холодным даже через перчатки ответом и молчит, как ему и полагается. – Вот уж символичное место, – бубнит себе под нос Большунов, опираясь о фонарь и скатываясь в груду снега под ним. Столб, словно насмехаясь, ничего не отвечает. Здесь он всего лишь молчаливый свидетель. Горстка снега орошает лицо мужчины, который пытается привести себя в порядок. Руки гребут все больше и больше, нарушая целостность белого покрова, но Саше все равно, ровно как и на то, что он может продрогнуть. Откровенно говоря, он давно уже не чувствует тепла. Терять нечего. Холодная порция немного освежает и приводит в чувство. Лишь на долю секунды становится легче, но этого вполне достаточно. Чем же он занимается? Сидит в снегу и как ребенок ныряет в сугробы. Саша усмехается своим мыслям и медленно прикрывает глаза, стучась головой о железный столб. – Ты похож на Снежную Королеву. Принца. Снежного принца, – именно этот голос сейчас хочется слышать меньше всего. Впрочем, кто, если не он, мог додуматься притащиться именно сюда и именно сейчас? – Поздравляю, – не открывая глаз бросает на английском Саша. Йоханнес, пытаясь скрыть одышку, смотрит с интересом и переключается с приветливого тона на удивленный: – Ты ошибся, я не победил. – Выше. – Чего? – Ты выше меня сегодня. Поздравляю. – А, ну, спасибо… Тишину заполняет проносящийся мимо ветерок. Он заползает под теплые костюмы и оставляет следы на коже. Лицо у Саши все еще горит от последней горсти снега, и часть снежинок тает на щеках, стекая по ним к подбородку. Щекотно, думает он, но глаза открывать не собирается. Как будто если он сделает это, то разрушит единственный мост с возможным отступлением. Его уши ловят звук приближения, а тело словно начинает пульсировать, нагоняя тошноту, как после тяжелого финиша. Он сглатывает слюну и глубоко вздыхает, отгоняя тяжесть волнения в груди, надеется, что побеспокоивший его Йоханнес пожмет плечами и уйдет, покрутив у виска, а потом расскажет об этой встрече своим друзьям, и они вместе посмеются. Но толчок в плечо не вписывается в представленные воображением планы соперника. – Серьезно, сидеть в снегу? Большунов, если ты действительно не снежный принц и этот снег не заколдован на победы, то ты дурак, – звук плюха напротив заглушает капризный бубнеж Клэбо. Саша чувствует, как уголки рта тянутся чуточку вверх, когда ощущает прикосновение чужой спины к своей. И хоть между ними все равно остается этот столб, он не может не признать на языке сладко-горький вкус подобного соседства. – И ты, – бросает вяло русский. – И я, – раздается в ответ и теряется эхом в близстоящих деревьях. Непривыкшие к свету глаза режет от белого неба, вынуждая жмуриться. Подкатывающая волнами тошнота постепенно сходит на нет и на ее место приходит легкое головокружение. К счастью, он сидит, пусть и в куче снега, но сидит. – Что ты делаешь? – легкое ощущение осознания покалывает в кончиках пальцев. На той стороне Йоханнес ощутимо хмурится и быстро бросает в ответ: – Грею. Английский словарный запас Саши оставляет желать лучшего, но слово «согревать» абсолютно понятно. Ровно как и обухом резкое осознание того, что ему действительно тепло. Спина больше не ноет от нарастающего льда изнутри. Спине действительно тепло и уютно впервые за несколько месяцев. И тут перипетии – у камина не тепло, с Аней не тепло, а здесь, в снегу, с Йоханнесом – тепло. Судьба действительно его ненавидит. Еще несколько секунд они молчат, опираясь в меньшей мере друг на друга, в большей – на столб. Саша опускает взгляд на разворошенное белое покрывало перед собой. Клэбо врывается в его личное пространство, и в нем становится душно, но духота – это состояние схожее с теплом. В голове сотня мыслей пытаются собраться в единую картину, но кусочков паззла словно не хватает. Или они совсем из другой коробки, или попадают не в тот угол. Он не успевает ничего сказать, когда чувствует тяжелую голову на своем плече. Перед глазами маячит норвежская шапка, и Александр удивленно, а потом и вовсе смущенно, моргает побелевшими ресницами. – Ты… – Менингит опасен, ты в курсе? – он совершенно точно слышит улыбку в голосе норвежца. Сашу обдает теплым дыханием и укрывает пледом. Мышцы постепенно расслабляются и воздух перестает быть таким тяжелым. Эта минутная слабость после аукнется часами самобичевания о его неправильности, но прямо сейчас ему, как тому самому маленькому светлячку, хочется прижаться к теплой лампе и забыться. Закрыть глаза и отступить по сгорающему мосту. Йоханнес снова молчит и лишь смотрит в небо. Оно зеркальным отражением снежного покрова расползается куда-то далеко без намека на границы. Клэбо нахально ухмыляется ему в ответ, словно идя наперекор: да, мы валяемся тут в снегу, да, прямо на виду, перед тобой. Ты можешь это видеть, можешь даже услышать, но не можешь рассказать кому-то. Небо в ответ отправляет многозначительное молчание. – Так зачем ты сюда пришел? – Саша немного елозит по снегу, и голова Йоханнеса ходит ходуном, вызывая недовольные цоки со стороны. – Гулял. – Гулял? – А что, это запрещено? Кто мог знать, что мой любимый фонарь уже облюбовали? Скажи вообще спасибо, за то, что тебя отсюда не выгоняю, – сквозь дымку недовольства снова слышится легкая улыбка, которую Саша никогда не забудет. – Ну, я пришел сюда первым. И в прошлый раз, кстати, тоже. – Что ж, это справедливо. Большунов проводит кончиком языка по губам, выхватывая с них остаток тепла и косится на мужчину рядом. Щеки Йоханнеса румяные, поцелованные зимой, горят ярко. Ресницы на ветру слегка колышутся. Губы слегка обкусаны и плотно прижаты друг к другу. Зеркально-красивые глаза. Знает ли сам Клэбо о той фантомной силе, которой владеет? Наверняка да. Знает и пользуется. Саша чувствует себя слишком непонятно, как-то по-другому, иначе, чем обычно. Чувствует нарастающее тепло на кончиках пальцев и заметно расслабляется. И в ушах больше не раздается свиста вьюги – скорее ветра, который он слышит, когда падает в заготовленную судьбой яму. – Слышал, ты женишься? – голос Йоханнеса слегка напряжен и это напряжение передается и ему. Саша хмурится, отгоняя наваждение. Тема его свадьбы последнее, что он хотел бы обсуждать. Особенно с ним. Осознание того факта, что один разговор способен отобрать его источник тепла, удручает. Так и получается: ни с ним, ни без него жить невозможно. – Да. Еще не решили, когда расписываться будем. – Вот как. Поздравляю. – Заранее не поздравляют. Плечо, где только что лежала голова, охватывает холод. Саша вздрагивает от неожиданности. Первым делом думает о том, что мог сказать не так. Он оборачивается и сталкивается носом с затылком. Хоть лицо Йоханнеса и невозможно разглядеть, громкое сопение выдает его резко упавшее настроение. Хочется извиниться и попросить вернуть голову обратно на плечо, но Александр молчит, закусывает губу, и легкая боль успокаивает нарастающее беспокойство. Это стоит некоторых усилий, но, когда рука неуверенно касается плеча норвежца и тот вздрагивает, Большунов понимает, что сделал правильно. Его и самого немного прошибает кучей мелких иголок по всему телу. – Ты в порядке? – Да. Извини, – Клэбо неуверенно улыбается и поворачивается навстречу, громко охая от близости их лиц. Тепло дыхания накладывается на замерзшую мокрую кожу и растворяется в ней. – Подумал, что свадьба может что-то изменить. В твоей жизни. «Между нами». Его щеки впервые за долгое время горят. Саша несколько раз глупо моргает, пытаясь осознать факт сказанного, ощущает словно спертый воздух рядом, который мешает нормально функционировать легким. После немного неторопливо и растерянно отвечает, сразу же закусывая кожу внутренней стороны рта: – Ну, как раньше уже не будет, это точно. Йоханнес задумчиво отводит взгляд и немного отстраняется, увеличивая расстояние между ними. Большунов мысленно ежится от нарастающего холода. Ему кажется, что лишь одним действием только что оттолкнул единственного человека, который способен ему помочь. И сейчас, стоя у оврага и смотря на расстилающийся вид дна черный бездны, он и правда задумывается над тем, стоит ли прыгать вслед. Больше всего Саше хочется вернуть ту легкую улыбку, подрагивающие ресницы и напитанные морозцем щеки. Запечатлеть их в своей памяти и оставить наедине с собой, там, где никто не заметит и не задаст лишних вопросов. Ни единая душа не узнает о внезапном желании оставить небольшую фотографию в голове, которая будет греть в самые темные дни. Он переводит дыхание и, чуть подрагивающим голосом, продолжает: – … Но мы справимся, – Саша старается придать словам вдохновения, но получается больше утешение для проигравшего. Скорее всего, он и сам не уверен, в какой из плоскостей лежит правильный ответ и стоило ли вообще продолжать эту тему, чувствуя острие ее ножа. Взгляд у Йоханнеса нечитаемый. Как небо зеркальный и от того прохладный. Он выдавливает из себя легкое подобие улыбки и отворачивает голову в сторону, запираясь в четырех стенах собственных мыслей. В черепной коробке настоящий шумный рой, и он впервые не знает, что с ним можно сделать, где увернуться и как правильно спрятаться. – Конечно, – кивает норвежец все-таки в ответ. Он закусывает нижнюю губу и продолжает, делая акцент на первом слове: – Мы справимся. Иначе и быть не может. Главное быть там, где тебя ждут. Саша не любит громкие мероприятия и по возможности всегда их пропускает. Даже Аня, считающаяся в их паре яркой зажигалочкой, не способна вытащить жениха на свежий воздух тогда, когда того не требует профессия. Вероятно, по этой причине тот день, когда он все-таки соглашается посетить день рождения Йоханнеса, запоминается им надолго. Англо-норвежская речь мешается в стенах здания, и громкий пьяный смех заглушает неловкость Большунова. Несмотря на довольно обширное количество знакомых ему личностей, Саша чувствует себя маленьким мальчиком, которому комфортно лишь со своей спутницей. Угол, в котором он сидит, не освещается настенными лампами и прячет от невнимательного зрительского глаза. Еще чуть-чуть и у него начнется мигрень от ярких мельтешащих пятен на фоне большого во всю стену аквариума. У Йоханнеса действительно настолько много друзей? Будет удивительно, если он помнит каждого поименно, а не просто улыбается приличия ради. Он ведь умеет. Ани рядом нет. Она, не желая сидеть на одном месте весь вечер, смеется вместе с какой-то девушкой в другой части комнаты. Наверняка какая-то норвежка, он спросит о ней, когда они вернутся домой. Саша сопит и немного устало прикрывает глаза, вытягивает длинные ноги и откидывает голову назад. Становится как будто комфортнее. Сегодня он почти не пьет. Дело не в том, что ему не хочется или нужно соблюдать спортивную диету, просто ничего в глотку не лезет. На душе кошки скребут с той самой минуты, когда ноги пересекают порог коттеджа. Саша готов поклясться, что в здании душно, но ни один присутствующий гость, заливающийся в смехе и вине, даже вида не подает, что его что-то не устраивает. От этой душащей массовки тошнит, как от забродившего алкоголя. Когда он наконец-то встает и осторожно приближается к двери балкона, позывы к рвоте, подступающие к горлу, сходят на нет. Разум пуст и блуждает где-то в темени кустов, растущих снизу. Холодный осенний воздух будоражит, и Большунов делает глубокий вдох выброшенной на берег рыбы. Приглушенные голоса остаются позади за закрытой дверью и тут, наедине с ночью, он чувствует себя лучше. За пару часов пребывания в этом доме, он успевает проклясть себя столько же, сколько и простить. Достаточно вспомнить то разливающееся по грудной клетке теплое ощущение предстоящей встречи, и вся злость на себя сходит на нет. Возвращается чувство, которое с трудом, но можно охарактеризовать как стыд и смущение. Никогда бы в жизни он не произнес этих роковых слов вслух. Но, тем не менее, настолько свыкся с этим чувством душераздирающей тоски, которая медленно в течении вяло тянущихся месяцев кусками вырывала из него отголоски пылающих ощущений в животе, что он отдал бы все медали мира за одну лишь встречу. Личную, с глазу на глаз, без натянутых улыбок и вычурных нарядов, без кучи камер и ненужных взглядов, ярких табло и кучи журналистов. Он готов смеяться сам над собой, когда видит приближающийся силуэт со стороны дома. Йоханнес старается держать свою походку ровной, спину прямой, а лицо, обдающее прохладой, как можно менее пьяным. Отрицать его красоты, даже в такой уморительной попытке не потеряться в алкоголе, нельзя никаким образом. Клэбо определенно и сам это осознает, однако это не преуменьшает тех усилий воспроизвести впечатление. Что ж, некоторые желания исполняются слишком быстро, и именно этот факт заставляет Сашу нервно поежиться и сглотнуть комок, застрявший в горле. Мир вокруг как будто бледнеет на фоне волнительной возможности просто побыть рядом. – Не боишься обидеть гостей? – Йоханнес, все это время не отрывавший взгляда от своего соперника, молча, как будто пристыженный, смотрит вдаль. Раздумывает ответ, перебирает на языке нужные слова. Последний их диалог у фонаря оставил многоточие, которое обоим хотелось заполнить кучей слов и объяснений друг перед другом. И, казалось бы, вот он шанс поговорить и расставить хотя бы некоторые точки над «и», но Йоханнес не знает, какие слова стоит произносить вслух, а какие – оставить со своими внутренними демонами. – Им и без меня весело, – голос у него на удивление ровный, словно опьянение моментально выветрилось, стоило ему только открыть рот. – А ты что, заскучал? Саша морщится, думая о громкой музыке и женском смешанном парфюме, а затем кратко бросает, устремляя взгляд в сторону улицы: – Не мое. Йоханнес кратко посмеивается, не глядя на собеседника. Ему кажется, что смотря сейчас на Большунова, он мимолетно потеряет опору и возможность делать стабильные вдохи. – Так а зачем же приехал? – вопрос звучит слишком рано, но больше Клэбо ждать не может. У него пересыхают губы, и пальцы сжимают рукав пиджака настолько сильно, что на том обязательно останутся следы. Так захотела Аня? Полезно для имиджа? Для поддержания дружеских отношений в прессе? Саша по привычке перебирает кучу глупых оправданий, которые преследовали его уже несколько лет и создавали обманчивое ощущение правды. – Тебя увидеть захотелось, – он слышит, как все попытки самообмана, в которых он постоянно себя убеждает, с треском перечеркиваются одной лишь фразой. Слова, которые он с таким трудом проговаривал в своей голове, вылетели с языка на удивление просто, пушечным зарядом разрезали воздух, оставляя после себя чувство обретенного облегчения. Он и сам не замечает, как заламывает пальцы, как лицо Йоханнеса проясняется и розовые щеки немного теряют своей красочности, как громко в зале одна композиция сменяется на другую. – Разве мы не видимся на этапах? – чуть тише отвечает Клэбо, все еще стараясь переварить услышанную фразу. Днями и ночами он представлял себе эту минуту, которая оставалась лишь плодом собственного воображения. Принять несколько слов, произнесенных вне его головы, оказывается сложнее. Весь алкоголь, который он вливает в себя с начала вечера, как будто и выветривается вовсе. Эхом в черепной коробке раздается желанный мужской голос: «Увидеть. Тебя. Я хотел увидеть тебя». Саша мотает головой. То ли сам себе, отгоняя навязчивые мысли, то ли Йоханнесу. – Не так увидеть, – облизывает пересохшие губы, борясь с нервным тугим узлом в животе. – Именно тебя, а не твое спортивное амплуа. Настоящего тебя. Вот теперь точно все. Пути назад нет. И честно, видит Бог, он старался столько времени что-то поменять. Йоханнес не моргает. Йоханнес не реагирует. У него в голове трубит оркестр, и звучит сигнализация одновременно, разрывая барабанные перепонки. У Саши руки становятся легкими как пух, ноги ватными. Он готов услышать шутки в свою сторону, насмешки, агрессию. Он давно уже готов. – Как мне воспринимать эту информацию, Саша? – Клэбо даже не замечает, как его голос понижается до шепота. Он наконец-то находит в себе силы повернуть голову и взглянуть на того, кто только что, возможно, перевернул в нем все и теперь без зазрения совести смеет еще разговаривать. – А как бы ты хотел? – в горле пересыхает. Он видел во снах эту сцену уже не раз, но реальность, несмотря на туманность сознания, ощущается совершенно иначе. Йоханнес моргает, задумчиво отводя взгляд вниз. Как бы он хотел? – Возможно ты меня ударишь. – Не поверишь, но я думал об этом же в отношении тебя. – Как минимум, мне приятно, что ты просто думаешь обо мне. Саше кажется, что у него выбили весь воздух из легких. Он смотрит на собеседника с недоверием, хочет найти хотя бы долю шутки в чужом лице; но Йоханнес не смеется. Йоханнес слишком серьезен и сосредоточен для того, кто может так злостно подшутить над ним и его чувствами. Впервые за долгое время, смотря в это посветлевшее лицо, Саша чувствует нетерпимым зудом под кожей иррациональное доселе желание сгрести мужчину в объятиях, потрогать его теплую кожу, убедиться, что происходящее не сон; что не будет после растаявшей картины мятых простыней и вспотевшего тела, подступающего к горлу горького стыда. Ему кажется, что мозг отключается в тот момент, когда Йоханнес, словно нащупывая почву, медленно приближается, обдавая теплым дыханием потрескавшиеся искусанные губы. Теряя всю свою уверенность, Клэбо смотрит, чуть ли не умоляет своим светлым взглядом разрешить ему действовать дальше. «Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста, не отталкивай меня». Страшно сделать шаг навстречу, еще страшнее его не сделать. Внутри все дрожит колышущимся на ветру листом, но непонятно, от предвкушения или опасения. И все вокруг не имеет значения, когда он так смотрит и просит. Их лбы неожиданно сталкиваются, когда они одновременно тянутся к губам, но мужчины словно и не обращают на это внимание. Все внимание сосредотачивается лишь на ощущениях теплых губ со сладковатым привкусом. Таким необычным, совсем отличающимся от вкуса губ всех женщин, которых они когда-либо целовали. Йоханнес осторожно приоткрывает рот, прихватывает нижнюю губу Саши. Проходит всего лишь пару секунд, но он уже готов положить весь мир к ногам Большунова, лишь бы тот не останавливался и целовал-целовал-целовал. Ему кажется, что сейчас он пьянеет больше, чем за весь вечер. Саша наклоняет голову вбок, языком проводит по открытому небу медленно, пробуя на вкус. Его руки машинально тянутся к талии, обвивают ее, притягивая к себе. Он тут, рядом, живой, теплый, самый настоящий. Йоханнес проводит пальцами по шее, скользит подушечками по трепещущему пульсу, по линии скул, подбородка. Очерчивает мягкими движениями висок, лишь изредка срываясь на шумные вздохи, дрожащие выдохи. Сладковатый алкоголь чувствуется лишь отдаленно, когда Саша решается отстраниться. У него кружится голова и подкашиваются ноги, а в голове взрывается салют на цветастые букеты маленьких огоньков. Клэбо смотрит пустым взглядом на мужчину, потому что не понимает, почему они остановились, ведь все было так хорошо, и... – Нет. Еще хочу, – выдыхает он и тянется обратно, накрывая своими губами чужие, беря инициативу в свои руки. Он все-таки привык брать то, что хочет, но сейчас, чувствуя себя обезвоженным до ласк, он ластится и просит продолжить, снова ответить, окунуться в ту теплую негу хотя бы еще на пару секунд. – Давай убежим, – шепчет в губы Йоханнес, прерываясь на долю секунд. – Сейчас, завтра, когда захочешь. Будем всегда делать вот так, каждый день. Никто ничего не скажет. Они нас не найдут. Саша хлопает глазами, старается удержаться на подгибающихся коленях и при этом удержать норвежца. Голова неохотно проясняется на последней фразе мужчины, напоминая, что тот, вероятно, все еще пьян. Он мягко обхватывает его плечи, несколько отстраняя. Глаза у Йоханнеса возбужденно блестят, и в них так ясно отражается луна. Расширенные зрачки, припухлые от поцелуев губы, румяные щеки, чуть растрепанные волосы, которые он сам, Саша, вероятно трогал в порыве внезапного желания. Йоханнес и сам не осознает, о чем говорит. Скорее, в нем кричит его внезапная прихоть, желание заполучить что-то столь сложное и необычное, как принципиальный соперник. – Тебе стоит протрезветь, – Саша мягко проводит пальцами по горячим щекам, поднимается до подрагивающих век, ощущая кожей длинные ресницы. Ему и самому хочется в сердцах развернуться и уйти, но разум неприятно шепчет, что делать поспешных выводов не стоит, в особенности с Йоханнесом, который после может и пожалеть обо всем, что только что случилось. Клэбо прикусывает щеку, исподлобья смотря на Большунова и клянется себе, что не будь он сейчас в состоянии эйфории от парфюма этого мужчины, от самого волнительного факта их положения и возникшей взаимности, он определенно бы не сдержался в выражении своего недовольства. – Ты прав. Я тебя ударю, – бурчит Йоханнес, уворачиваясь от ладони. Он мелко пыхтит и ловит себя на мысли, что ему хочется прямо сейчас выпить еще. – Думаю, – задумчиво отвечает Саша. – Повод все-таки появился. У него слегка потеют ладони и в грудной клетке стоит буря, а пересохшие губы горят от поцелуев. Противным шипением на фоне в голове мельтешит образ Ани, которая находится, вообще-то, за стеной и даже не подозревает о том, что больше ее молодой человек не посмотрит на нее так, как старался смотреть раньше. Он думает об ее светлой копне волос, о мягких руках, сладком парфюме. Об их солнечном доме, наполненном большими горшками с цветами. Он думает об их совместной мечте о большой и дружной семье, которая пойдет друг за другом и в огонь, и в воду. – Нет, – одергивает его Клэбо и с вызовом смотрит в чужие глаза. «Нет». Нет, это не ваши мечты, а ее. Нет уже давно тех вас. – Послушай, – нервное закусывание губы – несвойственное для Йоханнеса столь открытое проявление негативных эмоций. – Тебе стоит сказать, если это было просто недоразумение. С кем не бывает, да? Он уже делает шаг назад и старается держать лицо непринужденным. Сейчас они снова разойдутся, и завтра никто не скажет и слова об этой ситуации. Все закончится для каждого идеально. Они будут тренироваться, соревноваться, раз за разом побеждать, стоять друг с другом, вспоминая первый и последний поцелуй в их жизни. Нет. Не снова. Он думает об Ане, но ее образ всякий раз размывается. Тогда он вспоминает о ночах, которые они провели вместе, делясь любовью друг с другом, пропитывая комнату запахом прошедшей страсти. О взмокшей спине и саднящих царапинах. Невольно его взгляд цепляется за длинные пальцы Йоханнеса и короткие ногти. А он бы не царапал. И эта мысль даже не удивляет. – Нет, – отвечает Саша, разрезая ладонью воздух. – Недоразумение это надеть кофту на левую сторону, а целовать мужчину будучи самим мужчиной уже что-то патологическое. Это сравнение внезапно заставляет Йоханнеса мягко рассмеяться и отвести с грустной улыбкой взгляд в ноги. Он больше не отступает испуганным зверьком назад, только губами повторяет это неприятное слово. Па-то-ло-ги-чес-кое. В другую минуту оно бы продолжало резать уши, но не сейчас, когда Большунов практически расписывается в своем ответе. – Получается ты болен? – Мы делали это вдвоем. – Получается мы больны? И нельзя отрицать, что это «мы» в контексте их двоих приятно греет душу. – Получается, что так. У Клэбо в глазах играют огоньки. Он резко поднимает голову и даже не скрывает радости в чуть подрагивающих уголках рта. Мужчина быстро облизывается, стирая языком сухость и напряжение последних пары минут, в которых ураган успел все снести и так же быстро все восстановить. Он всегда не любил горки, особенно эмоциональные. Саша смотрит на него и все еще не может до конца поверить в происходящее. Пожалуй, ему нужен перерыв. Хотя бы пятиминутный. Йоханнес готов его дать. Он ждал и больше. – Ты, конечно, чертовски не прав, но так и быть. Отрицать, что кому-то из нас явно нужна медицинская помощь, я не буду.

***

Холодный дождь тарабанит по стеклам и не дает даже шанса вздремнуть. К счастью, тепло машины хоть немного согревает от непогоды за окном. Осень в своем мерзком обличии укутывает все, до чего достает. В том числе и Сашу, который, даже при наличии теплой кофты, поднимает руки ко рту и дышит на продрогшие костяшки теплым воздухом. Помогает мало. Из динамиков вяло тянется какая-то мелодия без слов, которая по задумке автора должна успокаивать, но пока лишь действует на нервы. В раздражении, Большунов тыкает на самую большую кнопку, и мелодия затихает. Наедине со стуком воды он остается недолго. – Извини, – соседняя дверца открывается и впускает холодный воздух. Йоханнес, взъерошенный как воробей, вваливается на водительское сидение и громко закрывает машину. Бросает назад какие-то желтые коробочки со снеками и пару бутылок воды, а затем громко выдыхает, откидываясь на мягкую спинку. – Слишком много людей. – Узнали? – Саше все еще сложно повернуть голову в сторону собеседника. Он внимательно разглядывает водянистый узор стекающих капель на переднем стекле и упорно делает вид, что данное занятие самое интересное в его жизни. Йоханнес недовольно цокает: – Нет. Мы же в глуши, тут не так много осведомленных. Он трясет головой, приглаживает опавшие от влаги волосы и тоже не поворачивает головы. Заведенная машина гудит, Клэбо щелкает ремнем безопасности и выезжает на трассу. Некоторое время они молчат, каждый утопая в своих мыслях. Здесь все чужое – арендованная машина, пожелтевшие деревья, осыпанные вдоль приглаженной асфальтом дороги, сидение не такое мягкое и вообще… Саша внезапно для себя улыбается. Немного нервно и чуть прикусывая губу – разглядывает однотонный промозгло-осенний пейзаж за окном и внезапно выдает: – Ты ведь не собираешься вывезти меня в лес и закопать? Йоханнес усмехается: – Лопата в багажнике, но тебе пока еще рано об этом знать, – и Большунов скорее кожей ощущает, как на лице собеседника губы цветут в легкой улыбке. Яркая вывеска в стиле неоновых районов Гонконга выделяется на фоне общего серого вида. Она переливается яркими огнями и завлекает к себе. Блеклое здание рядом пустует, а парковка, за исключением одной-двух машин, полностью освобождена. Норвежец глушит мотор и оценивающим взглядом пробегается по ветхой конструкции. Саша впервые поворачивает голову, глазами цепляясь не за отсыревшие доски за стеклом, а за точные выверенные линии скул, закусанную губу, хмурящиеся брови. – Немного не твоего уровня, да? – Помолчи, – немного смущенно бурчит Клэбо, все еще прожигая взглядом вывеску мотеля. Как в дурацком американском фильме, они хлопают дверьми машины, игнорируют въедающийся холодный дождь и ступают ко входу. Вместе. Такой же дурацкий колокольчик бренчит, уведомляя о гостях, и навстречу им выдвигается женщина в не менее дурацком слишком ярком для этого места наряде. Она разливается в механической улыбке. Йоханнес героически берет на себя оформление номера, пока Саша пытается слиться с серой мебелью и исчезнуть из поля зрения. Когда он осознает, что прямо сейчас они окажутся в одном номере вдвоем, у него кончики пальцев сводит. Это отличается от «вдвоем» в номерах гостиниц, где они живут на этапах кубка, отличается в первую очередь тем, что здесь никто, кроме этой женщины, и не знает о присутствии двух мужчин вместе. В том самом плане вместе. Большунов хочет сказать себе, что мурашки у него от холода, от дождя за окном, от сырости у этого подобия ресепшена, но чуть сбитое дыхание, колотящееся сердце, подсыхающие губы мешают мыслить рационально. Ему страшно. Волнительно. Йоханнес словно чувствует, мягко берет за запястье и улыбается, как маленькому испуганному ребенку. Он рядом. Даже если и является причиной этого состояния. Саша считает количество скрипов деревянной лестницы, когда, будучи ведомым, следует за другим мужчиной. Вот же черт, они действительно здесь вдвоем. – Знаешь, когда мы говорили о маленьком побеге, я представлял его немного иначе, – бурчит он, слыша скрежет открываемой ключом двери, и смотрит по углам с уверенностью, что найдет там паутину. – В любом другом месте нас бы узнали. Да ладно, тут нормально. – Сам-то веришь? – мягко улыбается в затылок и опять чувствует, как Йоханнес закатывает глаза. Они входят в номер. Повидавшие жизнь обои, потрескавшийся пол. На удивление чистое постельное белье, большая двуспальная кровать, зашторенные жалюзи два окна, стол, маленький телевизор, за соседней дверью наверняка ванная. Изнутри оно не выглядит таким отвратным, как снаружи. И сыростью не несет. Саша аккуратно садится на край кровати и только сейчас замечает, как сильно пару минут назад сжимал кулак. Полумесяцы на побелевшей коже уже медленно исчезают, когда Йоханнес немного брезгливо осматривается и плюхается рядом. В его глазах сквозит прозрачное до этого недоверие к собственному решению. Уверенность тает как снег в руках. – Хорошо, возможно вариант переночевать в машине все же был неплох. – Да ладно, могло быть хуже. Утром уедем, – ладонь Саши накрывает Йоханнеса, и тот ощутимо вздрагивает. Ему безумно нравится чувствовать эти прикосновения, они просто… непривычны. Для них обоих. Клэбо поворачивает голову и, кажется, впервые за вечность, они встречаются глазами. Он выглядит немного неуверенным, совсем не тем Йоханнесом, которого знают все. Казалось, мысли в его голове все еще не могут сложить два плюс два и сказать, что да, это все взаправду. Эта дурацкая комната, дурацкая женщина у ресепшена, дурацкий дождь за окном, их совершенно дурацкий и спонтанный побег. Саша сжимает чужую ладонь. – Сходи в душ, ты сильно промок. – Я туда не пойду. – Тогда утром мы вернемся и будем объясняться, как ты сумел перед началом сезона подхватить высокую температуру. «Мы» все еще приятно ласкает слух. Йоханнесу хочется бросить капризное «ну и пусть», но мужчина лишь недовольно пыхтит и жалобно выдыхает. Сейчас он больше похож на того, кого привык видеть Саша, и, если честно, это немного, но успокаивает. Норвежец с опаской глядит на ванную и переводит взгляд обратно на Сашу: – А если… – Иди. Если сюда проникнет бешеная фанатка, я тебя защищу. – Грудью подставишься? – Если понадобится. Поток тихой норвежской брани вырывается с губ, и он медленно плетется к двери, нехотя переставляя ноги по холодному полу. Слышится хлопок и звук включенного крана. Этого перерыва должно хватить. Саша медленно сползает с кровати на пол и закрывает лицо руками. Трет глаза, наблюдает за убегающими из поля зрения цветастыми кругами, щипает за руку, дабы убедиться в реальности происходящего. Если это сон, то он очень похож и одновременно не похож на правду. Жалюзи бьют по оконной раме, и он вздрагивает. На улице многозначительно воет ветер – остановились они вовремя. На ватных ногах подходит к окну, смотрит еще раз на бедный вид и с тихим стуком перекрывает дорогу непогоде. Тут вообще есть чайник? Слишком неожиданно они собрались, схватив какую-то хрень с полок придорожных магазинов и заправок. Даже не обговорили дальнейший план действий. Наверное, это и к лучшему, думает Большунов, шаря по полкам. Ведь если бы они не поехали сейчас, неизвестно, когда наступил бы тот момент (если бы он все-таки наступил) снова. Как будто все в этих отношениях должно иметь приписку «спонтанно». Неожиданные вихри, которые неизвестно куда ведут. Саша знает только одно – ему действительно хочется следовать за ними. И еще слово это, «отношения» … оно все еще немного странно ощущается на губах в контексте мужчины. В контексте отношений с Йоханнесом. Вода в чайнике закипает в тот момент, когда Саша осознает, что самого чая у них нет. Даже дешевого в пакетах. Он тупо смотрит на пар горячей воды и хмурится, проклиная Клэбо. Это ведь его была идея. Совершенно безрассудная, глупая, прям как сам Йоханнес. Да и чего греха таить, сам он, Саша, не менее безрассуден и глуп. Иначе его бы здесь не было. – Скучаешь? – в голосе норвежца нет улыбки. Он, перемотанный в своих теплых кофтах, топчется у входа, но глаза не отводит. – Нет, – у Саши пересыхает в горле. Все еще. Йоханнес ухмыляется и не скрывает оскала. Стягивает с кровати одеяло и гусеничкой закручивается в нем. Глазами подзывает к себе. Молча. Большунов знает этот взгляд. Тот, с которым ты занимаешь место победителя. Он ведется, потому что внутренне давно признает свое поражение. Йоханнес льнет к нему. Под оглушительный шорох одеяла наклоняет голову, утыкаясь носом между ключиц. Слишком громко втягивает воздух, немного посапывая. Саша подозревает, что тот ответит на его немой вопрос: «Тут холодно», «Вдвоем-то теплее», «Ну иди и сними отдельную комнату», поэтому возражать не собирается. – Ты боишься? – неожиданно выдыхает он в нежную кожу, и Сашу как током прошибает от ряда бегающих по позвоночнику мурашек. – С чего решил? – Сторонишься. Почти не смотришь на меня. Не трогаешь. Даже сейчас на бетонную стену похож. Саша машинально обвивает кокон руками и прижимает норвежца к себе. Чувствует небольшую улыбку на коже. – Ты сделал это только после того, как я заметил. Не считается. И вообще, бояться – это нормально, и… – Да не боюсь я, – выходит немного громче обычного. Йоханнес не дергается, лишь немного шуршит, когда рука проникает под чужую кофту и кончики пальцев проезжаются по волнистому рельефу ребер. Саше кажется, что у Йоханнеса на подушечках горит огонь, который выжигает ему кожу. Он нервно сглатывает слюну и замирает окончательно. – Ты такой смелый, – с иронией тянет норвежец, убирая руку обратно. Большунов, будь он сейчас в своей тарелке, определенно захотел бы врезать этому нахалу. – Чувствую себя как за каменной стеной. Буквально. Его рука, которая только что грелась где-то под сердцем, выглядывает из-под одеяла и ложится на щеку Саше. Маленькое действие, в которое Клэбо вкладывает всю нежность и тихое «Извини». Саша легонько трется, пытается запомнить этот момент на всю жизнь. Скрыть его в сердце за семьюдесятью замками и никогда никому не показывать. – Это все еще странно, – наконец выдает он. Йоханнес ждет, молча смотрит в глаза и не отпускает ладони. Внутри Саша безмерно благодарен за этот жест, без которого он, вероятно, уже бы сбежал. Присутствие человека, которого хочешь и которого боишься приковывает на месте. – Странно, потому что мы оба мужчины? – тяжелый кивок. Йоханнес хочет сказать какую-нибудь глупость вроде «представь на моем месте девушку», но даже от этой мысли на сердце чувствуется неприятное жжение, а воздух вокруг как будто становится тяжелее. Он легонько трясет головой и тянется губами к чужим, как они уже делали неделю назад. Может быть месяц, полгода, может вообще в прошлой жизни – это все равно кажется слишком ненастоящим, придуманным лишь его воображением. Ведь тогда он не боялся, тогда все было правильным. – Хорошо. Будет неприятно – останови, приятно – помогай, – он не дает возможности ответить и наконец-то чувствует тепло чужих губ на своих. Они слегка обветренные и очень теплые. Хоть изначально может показаться не так, но теперь он точно уверен – мягкие. Саше все еще странно. Он ощущает приятные нотки мыла из душевой только сейчас, рука на его щеке все еще держит на плаву. Саше все еще странно и от мысли, что это все, в общем-то, ничем не отличается от тех же поцелуев с Аней. Да, Господи, он это, в общем-то, и раньше осознавал, просто… это все равно не так. Тогда все мешалось с привкусом алкоголя и минутной слабости. Тогда им руководил не разум. Саша громко втягивает воздух и отвечает на поцелуй. Чувствует улыбку на лице Йоханнеса. Напряженные плечи частично расслабляются, руки поглаживают спину, спрятанную за слоем теплого одеяла. Оно немного мешает, потому что с ним слишком душно. Жарко. Клэбо мысленно благодарит и Сашу, и вообще всех, кто может быть причастен к тому, что сейчас происходит. У него в животе словно оголенные провода трещат, пропуская пару зарядов тока по всему телу. Свободная рука повторно проникает под чужую кофту и поглаживает кубики пресса. Маленькими шажочками они движутся к тому, о чем оба думали уже слишком давно. А еще у Саши податливый рот. И язык его теплый, который не хочется отпускать. Для сохранения призрачного контроля, ладонь Йоханнеса съезжает с щеки и фиксируется на шее. Венка в том месте пульсирует и обжигает. Он старается контролировать все, что они делают, но маленький и, скорее всего, даже непроизвольный укус нижней губы от Саши сбивает его и без того громкое дыхание. Он срывается на тихий стон, когда чувствует, как чужие руки сжимают его талию, отбрасывая одеяло куда-то в сторону. Сейчас оно кажется лишь преградой. Как возможно контролировать эту надвигающуюся бурю в одиночку? Йоханнес чуть задирает кофту и глухо охает, когда чувствует чужой на себе вес, сбивающий его самого на мягкую кровать. Саша вообще не помогает. Во всяком случае, занимая горизонтальную позицию, удержаться им легче. Поцелуй прерывается на пару секунд, а затем возобновляется с прежней силой. За окном звучно где-то рядом громыхает молния, и дождь с удвоенной силой бьет по стеклу. Эти несколько неумелые ласки Саши все больше походят на прелюдию, а не просто попытку научить его не бояться. Это, конечно, Йоханнесу все нравится, но немного выбивается из его намеченного плана. Хотя, с другой стороны, не это ли указывает на то, что он хороший учитель? Клэбо явственно ощущает, как взмокло тело его партнера под этой грудой совсем лишней одежды. Поэтому, когда покрасневшие губы Саши переходят наконец на его пылающую жаром шею и россыпью оставляют поцелуи, он, спуская остатки здравого смысла в местный унитаз, задирает кофту Большунова, пробегаясь кончиками пальцев по выступающим позвонкам. И кто кого тут еще учить обращаться с мужским телом собирается. У Саши в голове где-то в совсем дальнем углу мигает красная кнопка с призывом остановиться. Та самая стена, мешающая наслаждаться ему раньше. Но напавшее желание кажется сильнее. Он старается мягко выцеловывать шею Йоханнеса, но порой неконтролируемая грубость выливается в укусы и слишком уж покрасневшие участки кожи, грозящие через какое-то время потемнеть. Он не может понять, почему они не пробовали этого раньше. Боже, они ведь потеряли столько времени, которое могли потратить просто на наслаждение телами друг друга. Немного неуклюже он помогает Йоханнесу стянуть с себя кофту. Дыхание сбивается, и он захлебывается в стоне, когда Клэбо в ответ кусает за ключицу, проводит по ним языком, всасывает кожу. Мир перед глазами плывет, а внутри словно множество маленьких бомбочек готово вот-вот взорваться. Йоханнес обвивает его шею руками, им обоим кажется, что это сейчас жизненная необходимость. Приникает губами к красивым изгибам плеч, проводит языком по чуть дрожащему от возбуждения подбородку и снова целует в губы. В штанах уже тесно, и он непроизвольно ищет трения о колено Саши, пытаясь освободиться от тяжести внизу живота. И тогда что-то снова ломается. – П…постой, – на тихом русском выдыхает Большунов в губы, когда потерявшийся Йоханнес тянется обратно к лицу. У него глаза немного мутные, и он непонимающе пару раз моргает, стараясь сбросить навалившуюся пелену. Комната с трудом приобретает свои серые оттенки обратно, и они оба наконец-то слышат стук больших капель о стекла. – Что-то… – он сглатывает, с волнением глядя в глаза. – Что-то не так? Саша медленно крутит головой, пытаясь понять, что произошло. Губы все еще пульсируют после недавних поцелуев, и кожа на плечах приятно жжется. Тело явственно просит продолжения и полыхает от недостатка чужих рук. Но он не может. – Прости, – выдавливает он, кладя голову на тяжело поднимающуюся грудную клетку Йоханнеса. Он чувствует себя глупо. Сейчас, когда у них почти получилось пересилить этот барьер, он, как собака, поджимает хвост. Никогда в жизни не признается, что чужое возбуждение подействовало на него как ведро холодной воды. Упирающийся через штаны член Йоханнеса и его собственный, что требует такой же разрядки, все еще напоминает о том, насколько он грязен и мерзок сам для себя даже через призму возбуждения. Но больше всего Саше мерзко от того, что он разочаровал не только себя, но и его. Йоханнес молчит, лишь медленно приглаживает кожу спины Саши, проезжая по ней короткими ноготками. Нервно прикусывает губу, стараясь несильной болью приглушить возбуждение. Он чувствует себя виновато. Поторопился. Потерял контроль. Он должен направлять, а не с головой бросаться в утягивающий омут, каким бы привлекательным он ни был. Дурак, дурак, дурак. – Все в порядке, Саша, – он чувствует, как тело в его объятиях легонько вздрагивает, и немного грустно улыбается на подобный отклик. Проводит рукой по ершику коротких волос и теребит словно провинившегося питомца. Все хорошо. Он не может винить его в том, что тот не готов. Он может лишь помочь подготовиться и подождать нужного момента. Йоханнес подхватывает Сашу за подбородок и приподнимает, губами утыкаясь в покрытый испариной лоб. – Тебе нужно воспользоваться ванной? – он все еще ощущает чужое возбуждение, пусть и не такое сильное, как парой минут раннее. Совершенно не обращает внимание на свое. Саша приподнимается и место, где только что лежала его голова, обдает холодом. Он хмурится, губы поджаты, а руки – Йоханнесу даже смотреть не нужно – сжаты в плотные кулаки. Полностью напряженный, он больше напоминает стелу со стертыми на ней письменами – вроде что-то возможно прочитать, но с большим трудом. Он отводит взгляд куда-то в угол, где валяется выброшенная кофта. – Слушай, – задумчиво произносит он и Йоханнес слушает. Всегда, когда требуется – слушает. – Это ведь можно сделать… другим способом? Глаза угрюмо бегают по очертаниям комнаты. Брови сдвигаются по направлению к переносице, и он с тяжелым выдохом проводит языком по пересохшим губам. И будь они немного в иной ситуации, Йоханнес клянется сам себе, без шуток с его стороны тут бы не обошлось. – Я не хочу тебя принуждать, поэтому… – Я все еще хочу тебя, – отчаянно выдает Саша, выплевывая подошедшие под язык слова. Ему так сложно произносить это вслух. Но Йоханнесу приятно. Тепло разливается по телу с новой силой, и он сдерживается, чтобы не начать улыбаться во весь рот. Саша хочет его. Даже если в этой голове до сих пор работают какие-то глупые барьеры, перекрывающие им обоим воздух, эта самая голова признает сам факт физического влечения к мужчине. Клэбо даже чувствует легкий румянец на щеках, но никогда в жизни не произнесет вслух тот факт, что Большунов опять его смутил. Не этот милейшего вида медведь. – Ты ведь можешь помочь мне рукой? – неуверенно продолжает бормотать Саша. – Я тебе тоже. И Йоханнес все-таки улыбается. Не смеется, потому что действительно боится, что Саша воспримет на свой счет, он ведь может. А потом вообще встанет и уйдет. Просто сама ситуация кажется ему не столько милой, сколько несколько комичной, учитывая, кто они и до какой кондиции успели дойти. – Есть еще способ, – Клэбо сам себе не верит, он действительно говорит это вслух. – Но ты должен смотреть на меня. Все время. Глаза Саши наполняются удивлением. – Ты же не… – О да, – говорит, а сам улыбается, как кот, наевшийся сметаны. Саша сглатывает собравшуюся слюну и прикрывает глаза. Да, это действительно происходит с ним. С ними. На его скулах горит легкий румянец и пальцы чуть предательски подрагивают от мыслей, зачем Йоханнесу нужно, чтобы на него смотрели. Ему в миг становится душно, когда он кивает, а Йоханнес волшебным способом меняет их позу, нависая над ним. Их глаза блестят, когда они встречаются взглядами. Саша осознает только сейчас: матрас под ним действительно мягкий, но дух вышибает напрочь. И пока он вспоминает, как или даже зачем дышать, Йоханнес снова припадает к его шее, вырисовывая языком небольшие круги. Рукой исследует тело, очерчивает пальцем ореол соска. Саша громко втягивает воздух. Его тело постепенно расслабляется и почти незаметно трепещет. Приятная нега вновь разливается внизу живота и приятно сводит. Губы пересыхают, и он машинально проводит по ним языком. Горячее дыхание Йоханнеса выжигает кожу, а мягкие укусы вытягивает из накатывающего удовольствия. Руки очерчивают сильные бедра и цепляют резинку штанов в тот момент, когда язык оставляет мокрую дорожку под пупком. Холодный воздух врезается на открытые участки кожи, и Саша чувствует возникающие мурашки по всему телу. – Смотри, – мурлычет мужчина, когда замечает, как Саша тянется прикрыть румянец. В голосе слышится мягкая сталь. Она гипнотически притягивает к себе и властно заставляет слушаться. Его тело – раскаленные нервные клетки, отзывается на каждое прикосновение теплого дыхания к коже. Йоханнес улыбается, встречаясь с плывущим взглядом Саши, и в синих, налитых тенью возбуждения глазах, горят огни доверия. Бляшка ремня звонко отлетает в сторону и Йоханнес не замечает, как от предвкушения у него самого руки дрожат. Мысленно хваля себя за самообладание, он снимает мешающий элемент одежды и даже не осознает, когда неуместные боксеры так же отлетают в сторону. Мысль прикоснуться внезапна как гром за окном, но необходима. Йоханнес касается. Медленно и аккуратно, сухой ладонью обхватывает полустоячий ствол и с интересом проводит большим пальцем по головке, размазывая выступающие капли влаги. Низкий баритон, долетающий до его ушей, как удар током, прогревает и без того пылающее тело норвежца, и он, громко втянув воздух, прикусывает губу. Саша чувствует себя в каком-то похабном грязном сне, который не мог бы придумать сам при ясном уме точно. Мысль о том, что он может разделять тепло постели вместе с мужчиной, раннее уничтожающая его изнутри, сейчас возбуждает сильнее, чем все женщины мира. Горечь его поражения перед своей аморальной стороной, которой нравится Йоханнес, внутри мешается со сладким удовольствием и возводит на новую, более высокую ступень их отношений. Он и сам не замечает, как подрагивает его тело, а лоб покрывается испариной в тот момент, когда мягкие губы мужчины прикасаются к головке и теплый язык размеренно выводит узоры, задевая уретру. Картина перед глазами плывет, но он смаргивает подступающую рябь и смотрит, смотрит на то, как его собственный член пропадает во рту Йоханнеса. Дыхание сбивается и весь мир словно останавливается на паузу. На пару секунд – всего на пару – Саша прикрывает глаза, приоткрывает рот в немом стоне и выдыхает уже звонкий, расходящийся по всей комнате, звук. Взгляд беспорядочно скользит по всему, до чего дотягивается, руки то сжимаются, то разжимаются, оставляя на белом покрывале влажные мятые следы. Ему хочется дотронуться до волос Йоханнеса, пригладить их, почувствовать жар его кожи и на обостренных кончиках пальцев. А еще ему хочется, чтобы Йоханнес не останавливался и продолжал-продолжал-продолжал. Хочется выбросить все сомнения в окно, в дождь, в грязь, выбросить вообще все и оставить рядом с собой этого мужчину. Наслаждаться теплом его рта целую вечность, которая будет выделена только им двоим. Как же хочется… Йоханнес не возражает, когда Саша чуть сжимает его волосы и отрывистыми движениями приглаживает влажные локоны. Сердце бьется сильнее, и возбуждение вспышками отдается в низ живота. Изнутри потряхивает, тело требует разрядки и для себя тоже, но мужчина игнорирует собственное желание, потому что ему уже хорошо. Хорошо, потому что он здесь, рядом с человеком, с которым ему комфортно, который стонет от его не самых умелых и профессиональных движений, которого можно трогать везде. Который смотрит на него как кот на рыбу. И стоит признаться, он действительно хочет быть съеденным вместе с костями в этом вихре заволоченной сплошной темноты в глазах. Йоханнес сглатывает слюну и выпускает изо рта скользкий член. У него пылают щеки из-за пульсирующего желания, губы горят, и он машинально проводит по ним языком и выдыхает так отчаянно даже сам для себя, что Саша с удивлением моргает, выходя из собственного наваждения. Оба вспотевшие и почти что отсчитывающие бьющиеся в такт сердца, они улыбаются – тепло, доверчиво. – Нет… иди сюда, – шепчет в воздух Саша и тянет на себя мужчину за плечи. Ткань теплой кофты натирает, и они оба одновременно жалеют о том, что так и не сняли ее во время первой попытки. Жарко. Йоханнес тянется так доверчиво, так быстро припадает к губам, что Саше кажется, что он только от теплого дыхания сейчас испустит дух. Рука вновь обхватывает пульсирующий ствол и делает резкие, немного болезненные движения, вызывая у партнера гортанный стон прямо в свой рот. В голове бардак, он отдаленно слышит грязные хлюпающие звуки и сплетает языки в тот момент, когда теплая семенная жидкость орошает ладонь. Саша и сам не знает, насколько красив во время оргазма. Ощущение подрагивающего тела под ним, жадные объятия и поцелуи, взгляд, который Йоханнес хочет навеки сохранить в своей памяти – все это приводит его к мимолетной разрядке. Они дышат слишком громко, утопая в омуте собственного наслаждения с пару минут, и прислушиваются к стукам утихающего ливня. У Саши тело вспотевшее, но он хотя бы без одежды – вот Йоханнес понимает, что отошел от оргазма в момент, когда осознает желание пожаловаться на преющий торс под теплой кофтой. Он лениво подносит испачканную спермой ладонь и задумчиво медленно слизывает белесую жидкость. – Фу, перестань, – бурчит из-под приоткрытых ресниц Саша. Ну, уже реагирует. – А пару минут назад ты этого точно хотел, – Клэбо осознает, насколько хрип его голос только после этих слов. – Пить хочешь? Получает в ответ молчаливый кивок и улыбается, приподнимаясь. Пару секунд смотрит куда-то в стену, резко оборачивается к Саше и снова фиксирует в памяти слишком занятную открывшуюся картину. – Ты молодец, – щебечет, а сам блуждает взглядом по телу и опавшему члену, невольно покрываясь румянцем. Большунов непонимающе моргает, все еще частично витая в послеоргазменной эйфории. – Тебе ведь тоже надо? – они оба опускают взгляд на штаны Йоханнеса и последний уже точно готов провалиться сквозь землю. – Нет, больше нет. Говорю же – молодец, – смущенно бурчит и вскакивает в сторону отставленных бутылок с водой, чувствуя спиной хитрую расслабленную улыбку. По коже бегут мурашки, но Клэбо явственно списывает это недоразумение на прохладный в комнате воздух. Саша прикрывает глаза. В голове гудит и в висках стучит так, словно кросс отмотал. Кровь отливает от его щек, и он с наслаждением укутывается в отброшенное одеяло, мягко пыхтя и гнездясь. С мужчиной. Все только что прошло с мужчиной. И не то чтобы ему не нравилось… – Надеюсь, – Клэбо скидывает с себя так и не снятую вовремя одежду и теперь уже у Саши появляется возможность полюбоваться на тело. – Теперь, когда у тебя есть опыт и с мужчиной, ты выберешь правильную сторону. – Да ладно, Йоханнес, ты не был настолько плох, – и смеется, когда пропотевшая кофта летит ему в лицо. В душе слишком мало места для двоих, но Клэбо непреклонен в своем желании – один не пойду, прошлого раза хватило, ты только посмотри на этот кошмар, Саш! И вообще, это твоя вина, ты и разгребай. И спинку потри. Все кажется приятным сном. Страшно открывать глаза, резко трясти головой, просто щипать себя за руку, потому что тогда он рискует проснуться и потерять их двоих в узкой душевой кабине. Йоханнес что-то бурчит и тянет руки, обхватывая торс, и его ладони словно оставляют следы от ожогов на влажной коже. И сейчас это больше приятно, чем страшно. Постель холодная и от нее пахнет каким-то цветочным запахом кондиционера. Саша ластится поближе к горячему телу мужчины, отмечая для себя новые ощущения. Весь этот день и этот спонтанный побег веет запахом чего-то нового, еще неизученного им самим. – Решил куда завтра поедем? – Клэбо не открывает глаза, слишком громко вдыхает аромат лавандового мыла и прислушивается к учащенному сердцебиению Саши. Соприкосновение обнаженной кожи кажется еще интимней того, что было совсем недавно на этой же кровати. – Нас хватятся, если мы уедем надолго. – Ну и пусть. – Ну и пусть? А как же репутация хорошего правильного мальчика? – А хороший правильный мальчик обязан постоянно торчать рядом с тренерами? Не отвечай. Пусть думают, о чем хотят, – секундная пауза. – Отдохнуть хочу, Саш. Без всех этих лишних взглядов и попыток держать лицо. И громко выдыхает, драматично, как в театре. Саша улыбается, потому что впервые ловит себя на мысли, что быть там ему хочется намного меньше, чем здесь. Там он пример для подражания, прекрасный спортсмен, гордость страны. Кто мог знать, что здесь, в маленькой грязной комнатке проездного мотеля он станет чем-то большим лично для себя. Для Йоханнеса. Для них двоих. Большунов кивает сам себе и пытается вспомнить, где оставил телефон: – Я скажу, что мы немного припозднимся. – Потом, – тянет в ответ мужчина и цепляется пальцами за чужое запястье. – Давай просто забудем кто мы есть хотя бы на несколько часов? Или ты так не умеешь? Саша невесомо проводит рукой по его волосам. По правде, хочется немного больше, чем несколько часов. – Так значит, – задумчиво произносит он и снова проводит ладонью по лохматым мягким волосам Клэбо, чувствуя, как тот трепещет лишь от коротких прикосновений. –… хочется стать самим собой? И чувствует тепло, разливающееся по всему телу, когда мужчина кивает.