Да, во меня пол бутыля, да, в тебе ниже нуля, Ты пьешь залпом весь коньяк и шепчешь мне — Танцуй со мной в темноте…
Нигма безмолвно поджимает губы, смотря на вьющийся в стекле дым. Механизм уже запущен, он не может отказать своему идеалу. Горло всё ещё саднило после первой затяжки, однако ему понравилось… Понравилось, с какой уверенность это делает Освальд. Не до конца понимая «зачем», мужчина приложился к отверстию, вновь наполняя лёгкие плотным сизым дымом, борясь с привкусом горечи. Голова неприятно закружилось и Эдвард словно завис, стараясь сконцентрироваться. Из этого состояния его вывел голос Пингвина: — Ты ведь никогда не курил, да? — улыбается Освальд, встречаясь с напряженным взглядом Эдварда. В отличие от него он не боится и делает следующую затяжку. Голубые глаза закрываются, а на губах появляется улыбка. — Почему ты каждый раз хочешь казаться кем-то иным? У тебя это плохо получается… Каждый из них молчит, делая следующую и следующую затяжку. Кобблпот не хочет оскорбить своего нового друга, который с таким трепетом о нём заботится, а Эдвард не находит нужных слов, чтобы оправдать себя и свою беспомощность. Кажется, что даже Загадочник решил скрыться от этой безысходности и умолк. Неловкая, столь затянувшаяся пауза продолжается, пока дурман не покрывает всю комнату, заползая в рассудок… Только тогда он заставляет расслабиться и отпустить ситуацию, а тишина становится раздражающей. Первым сдаётся болтливый Эдвард, наблюдающий за подрагивающими ресницами напротив: — Тебе уже лучше? — держа в чуть напряжённых руках колбу, спросил он, словно в карточной хитрой игре, пропуская свой ход, надеясь хоть на некоторое время оставить свои лёгкие в покое, сейчас они казались как никогда тяжёлыми. Голос выдавала лёгкая хрипотца, будто бы после нескольких кругов быстрого бега. — Не знаю, как ты дошёл до таких методов, но да. — задумавшись, ответил Кобблпот, после чего сделал внеочередную затяжку, заканчивая на этом их вечерние процедуры. — Похоже с тобой не всё потеряно… Утвердительный ответ вызвал у Эдварда глубокий и чистый выдох полный облегчения. Он смог помочь, пускай по-своему, но ему самому становилось даже лучше, ведь насмешливый голос Загадочника больше не донимал мужчину, и тот мог расслабиться, побыть наконец-то собой без вечных упрёков и критики. — Знаешь, похоже, мне никогда не везло с женщинами, — с тихим унынием произносит Нигма, рассматривая Освальда, окутанного приятной сизой дымкой, добавляющей в его внешний вид ещё больше некой готической эстетики. — А я люблю мужчин, — тихо усмехается Пингвин, подтверждая недавние слова Загадочника. Ему нечего скрывать от человека, который застал его в самом разбитом состоянии. Освальд отставил колбу, в которой едва ли виднелся дым, на пустующую тумбу и поднялся с кровати. В комнате становилось тяжело дышать, на лбу выступала испарина. Мужчина приоткрыл окна, чтобы выпустить тяжёлый аромат из комнаты, пока за спиной слышались суетливые шаги. Пингвин подставил лицо под потоки свежего вечернего ветра, который привносит в комнату небывалое спокойствие, когда цепкие пальцы потянули его за пижаму, заставляя лицом к лицу столкнуться с Эдвардом, взволнованные глаза которого бегали по лицу и по слегка оголенной груди напротив. — Позволь мне, — тихо шепчет Нигма… Может Загадочник был прав, и ему нужна совершенно иная любовь? Может теперь он не совершит былых ошибок?На меня красиво падал лунный свет, лунный свет, Рассыпался над домами фейерверк, фейерверк, Я не отражался в окнах — в чём секрет, в чём секрет? Солнце село — я уже не человек, человек… Мне рассвет подрезал крылья, было явью, стало пылью, Только губы помнят этот сладкий вкус (сладкий вкус)…
Эдвард знал о побочных эффектах всех наркотиков, которые только продавались на улицах Готэма, немного наблюдательности и он с лёгкостью вычислит из толпы суетливого наркомана, но сейчас… Он готов отдаться в руки этому дурманящему эффекту, не волнуясь о последствиях. Уверенность забирала бразды правления в свои руки, направляя его, в то время как тягучее чувство возбуждения расходилось по всему телу, забираясь в рассудок. Им обоим необходимо быть кому-то нужными… И сейчас, как никогда ранее, каждый нуждался в ласке — Освальд после потери матери так и тянулся за нежными успокаивающими касаниями, а Нигма лишь хотел убедиться, что после гибели Кристен с ним всё в порядке. Поэтому в кармане покоятся небольшой тюбик смазки и пара презервативов, которые были найдены в шкафчике за зеркалом в ванной комнате, оставалось лишь получить разрешение голубых волнующих глаз. Веки напротив смыкаются медленно, пока Освальд концентрируется на его лице… Но немеющие пальцы больше не упираются в холодный подоконник, зарываясь в волосы шатена на затылке, давая безмолвное позволение. Нигма тянется к светильнику на тумбочке, озаряющему комнату тёплым жёлтым пробивным светом. Щелчок. В комнате не остаётся источников света кроме Луны и далеких уличных фонарей… Голубой холодный свет, падающий острой тенью на утонченное лицо Кобблпота, будоражит, создавая перед судмедэкспертом небывалый идеал, ведь его в руках настоящая античная статуя. Длинный тонкий нос, виднеющиеся скулы, точёный подбородок и слегка подрагивающие пышные ресницы… Этим можно было любоваться вечно, но чарующее чувство лёгкости заставляет думать о совершенно ином. Настойчивые руки подхватывают под бёдра и подсаживают Освальда на подоконник, позволяя ему тихо выдохнуть в приоткрытые и жаждущие губы напротив. Эдвард всё ещё остаётся собой, ладони скользят выше — одна располагается на талии, сжимая рубашку, чья ткань, кажется, вот-вот затрещит от приложенной силы, а вторая — на лопатках, только теперь он позволяет себе податься вперёд, заставляя безропотного Кобблпота наклоняться все дальше в пустоту, за которой следовала истинная невесомость. Ветер трепет слегка мешающие волосы, когда Пингвин подаётся вперёд, доверяясь крепким рукам, и наконец-то накрывает тонкие, улыбающиеся губы, запрещая Нигме любоваться. Любоваться идеальным, полным доверия лицом, по которому пробегает свет от проезжающих машин, в глазах которого отражается весь неизведанный космос, глубинный океан, скрывающий под плотью воды самых жутких монстров. Они едва ли удерживаются на подоконнике, шумно смеясь, соприкасаясь губами вновь и вновь, сминая друг друга в руках, и становится плевать на прохожих, соседей, которые вот-вот высунутся в окно и прервут их своими криками. Нигма хочет как можно дольше ощущать будоражащий холод, тяжесть чужого тела в своих руках, горьковатый вкус губ, который со временем раскрывает всего Освальда. — Эдвард, если ты будешь ждать любого поощрения, то ничего не добьёшься… — шепчет, словно главный урок в их жизни, Кобблпот, скользя влажными губами по острой скуле к уху. — Если ты хочешь чего-то, то непременно получи желаемое, возьми это силой… И Освальд прав, он держит его в своих руках, управляет им, его жизнью. Нигма чувствует, как холодные тонкие и дрожащие пальцы скользят по плечам, сжимая их, так и норовя проникнуть под одежду, заставляя сотни электрических уколов пробегаться по телу. Очки давят на виски, давит эта рубашка и узость одного из оконных проёмов, хочется как можно скорее избавиться от всех ограничений, ведь первое уже пало — чего стоит только один вид и ощущение разнеженного тела в его руках, а значит, Загадочник не зря сомневался в его предпочтениях. Руки притягивают Освальда ближе, позволяя пахом вжаться в его бедро, ощущая непреодолимое желание по-собачьи тереться, чтобы достичь разрядки. А разливающийся в голове гулким эхом смешок заставляет медлить, ощущая некое превосходство любовника над собой: — Я… У меня ещё не было опыта с мужчинами, — шепчет Эдвард, пока цепкие пальцы разбираются с маленькими и тугими пуговицами на воротнике рубашки. — Ты ведь так удачно справился со своими первыми убийствами, неужели растерял всю свою храбрость? — брюнету наконец-то удаётся добраться до нетронутой кожи, обходя линию нижней челюсти и проходясь по напряжённой шее губами. — Просто возьми меня, ты ведь так хочешь ощутить всю власть в своих руках. И ему хотелось, ведь впервые он столь осознанно поддавался своим чувствам и инстинктам, желанию, обостряющим все ощущения в теле до предела. Нигма подхватил любовника на руки, пока тот увлечённо расстёгивал рабочую рубашку. Эдвард давно не желал так сильно обладать кем-то, можно сказать, никогда, это невозможно было сравнить с трусливой Кристен, иное, чувство превосходства и желания подчиняться всем его словам. Пара шагов назад и они опускаются на кровать, тихо заскрипели пружины старого матраса. Чувство опьянения охватывает всё тело, вместе с безумным возбуждением, когда Кобблпот тихо матерится, не справляйся с противными пуговицами, которые так упорно отказывались выходить из петель, словно оттягивая желаемое. — Расстегни их, — настойчиво шепчет мужчина, заглядывая в карие, чернеющие глаза перед собой. Вместо пуговиц руки тянутся к очкам, осторожно перекладывая их на тумбочку. Ведь именно сейчас хотелось обращать внимание на любую мелочь. Освальд непривычно смелый, он, словно в укор Эдварду, ведёт в их игре. С новым напором брюнет столь же неумело накрывает губы возлюбленного, прихватывает их своими и не теряет уверенности, когда Нигма избавляет его от одежды, останавливая ладони на границах повязки. Ему так хотелось содрать и её, вновь в клочья растерзать это плечо, чтобы Пингвин чувствовал, чувствовал всё его желание. Но вместо того пальцы прожимают до костей восседающего на нем мужчину, который так бессовестно и плавно двигает бёдрами, и Эдвард отвечает на поцелуй настойчиво, прихватывая тонкие губы зубами. Освальд тихо выдыхает, но поддаётся… Или же это лишь обманка? Тонкие пальцы Эдварда проходятся по выступающим рёбрам, пересчитывая каждое, пока не ложатся на шею, обжигая своей прохладой тонкую и нежную кожу, словно у идеального экспоната по анатомии, мягко смыкаются кольцом, но тут же раскрываются, проходясь по пульсирующей сонной артерии, подрагивающему острому кадыку, не оставляя выхода кроме как сдаться, полностью запрокинуть голову и отдаться во власть своего любовника. Нигма уверен, что для Освальда он первый… Тот покрывается лихорадочным румянцем, стоит только пальцам скользнуть ниже, к резинке пижамных штанов и спустить их вместе с бельём, оголяя аккуратные, чуть округлые бёдра и возбужденную плоть. Подрагивающие пальцы Эдварда скользят от подбородка по шее к груди, по животу, обводя пупок, и редкой дорожке волос, позволяя обхватить ладонью аккуратный и небольшой член, проходясь по всей длине. — Ну же, скажи, что хочешь этого, — шепчет он в губы, с которых срывается очередной едва заметный вздох. — Скажи, что хочешь, чтобы я тебя трахнул… Но слова становятся лишними, когда с влажных покрасневших губ Освальда срывается протяжный жалобный стон, лишающий любых сомнений. Эдвард боготворил его, вознеся в свои идеалы, но он и представить не мог, что будет делать с ним нечто подобное… Заполняя всё сознание, сокрушая от безмолвных моральных устоев к первородному греху. Мужчина избавляется от своей рубашки, опустошает карманы брюк, оставляя рядом лишь необходимое, и только теперь, руки тянутся к пряжке ремня… Кобблпот что-то невнятно шепчет, кажется, повторяя одно и то же «хочу… я тебя так хочу», губами оставляя едва заметные розовеющие следы от поцелуев и укусов, пока Нигма справляется с ширинкой и оправляет ладонью напряжённый член. Какое же должно быть самообладание, чтобы терпеть это желание? Становится не удивительным, откуда берутся мысли о чём-то жёстком и быстром. Опыта редкого просмотра порно хватает, чтобы Эдвард нанёс прозрачную смазку на подрагивающие от волнения пальцы, которые мягко проходятся по ложбинке между ягодиц, спуская к напряженному колечку мышц: — Тише, расслабься, я лишь помогу тебе, — шепчет Нигма, покрывая поцелуями горячие розовеющие щеки, начиная проникать в него одним пальцем медленно, позволяя привыкнуть к столь необычному ощущению. Освальд переживал, от этого не спасли бы легкие наркотики. Он цеплялся пальцами за обнаженные плечи, прижимался щекой к щеке шатена, бессовестно выстанывая его имя, пока тонкие пальцы столь терпеливо разрабатывали его. С губ то и дело срывались стоны, вздохи, тихие, но чуткие уши Нигмы улавливали все звуки, а зоркие, даже без очков глаза, замечали каждое изменение в мимике, как при тихом стоне он закрывает глаза, приподнимает и сводит брови когда пальцы так и норовят проникнуть чуть глубже, из-за чего на лбу появлялись тонкие морщинки. В движениях обоих читалось явное напряжение, пока ладони Кобблпота не забрались в мягкое белье, охватывая возбужденный член любовника у основания, начиная ласково и неспешно надрачичвать, лишая их обоих неловкости — они чувствовали друг друга, принося удовольствие, отвлекаясь на ответные реакции тел. Смазанные пальцы постепенно проникали глубже, казалось, что пару раз Эд добавлял смазки, но добился желаемого — в растянутое тело проходили уже три пальца, оглаживающие едва ощутимый бугорок простаты, что заставляло Освальда двинуть бёдрами, желая ощутить его ещё глубже.Maybe I like this roller coaster Может, мне нравятся эти американские горки, Maybe it keeps me high Может, они дарят мне чувство полёта. Maybe the speed it brings me closer Может, на скорости мы с тобой ближе, I could sparkle up your eye Я могла бы зажечь искру в твоих глазах... Hit me and tell me you’re mine Приди ко мне и скажи, что ты мой. I don’t know why but I like it Не знаю почему, но мне это нравится. Scary, my God, you’re divine Пугаешь, Боже, ты божественен!
Освальд едва ли удерживается, чтобы не завалиться ничком на кровать, перебираясь на неё с подрагивающих от напряжения колен любовника. Нерасторопность Эдварда томила внутри горячее желание, пробирающее до кончиков пальцев, заставляя мечтать о том, чтобы отдаться столь нежному и идеальному ощущению. Кобблпот устраивается среди подушек и скомканного постельного, взглядом следя за спускающимися до колен брюками и остающимися так и лежать на полу, тонкими, длинными и узловатыми пальцами, которые разбираются с блестящей фольгированной упаковкой презерватива и ее содержимым, прежде чем вернуться к разнеженному и жаждущему телу. Нигма перехватывает сведенные вместе ноги чуть ниже колен, позволяя себе притянуть легкое хрупкое тело и проникнуть в него плавно, впервые за вечер издавая протяжный низкий и удовлетворённый стон, словно в большем он никогда и не нуждался. Медленные нерасторопные толчки в извивающееся и просящее тело для обоих кажутся чём-то отдалённым, отзывающимся лишь физическим тёплом, когда они касаются друг друга кожей о кожу. В сознание пробирается опустошение, избавляющее от напряжений и мыслей… Вот, Освальд в самой настоящей невесомости, которая окутывает его мягкой ватой, он медленно летит между сотен ярких и огненных шаров, красных, желтых, отдающих легкой синевой, дарующие тепло, но в ту же секунду обжигающие тонкую кожу бёдер и ключиц. Эдвард, находящийся на скалистом обрыве небольшого острова, на который неумолимо надвигается бушующий шторм, бьющий потоками холодного ветра в лицо и грудь, будто не давая вздохнуть, позволяя лишь редким холодным каплям касаться лица, подталкивая всё ближе к падению, но он хочет видеть его, словно ангела, останавливающего морские потоки. Нигма знает свой предел, когда руки скользят от двигающихся в ровном темпе бёдер выше, подбираясь к груди и останавливаясь на шее. Ладонь ложится на неё непривычным грузом, вырывая Освальда из его полёта, заставляя вновь заглянуть в глаза напротив. Он находит там бездну, погружаясь в страх… Остреющие ногти цепляются за плечи, спину, терзая влажную от пота плоть, раздирая её, украшая алеющими полосами, заставляя тонкие ручейки крови прочерчивать неумолимые полосы, стремящиеся скатиться по рёбрам, добраться до поясницы. И Эдвард сжимает тонкую шею крепче, ощущая приятный гул боли. Распахнутые глаза, приоткрытые губы и рвущиеся с них хриплые стоны, вторящие его имя — столь необходимая иллюзия контроля, которая доводит до неминуемого края. Мужчина кончает, пока его губы прерывисто накрывают рот Освальда, чередуя поцелуи с просьбами о прощении, ведь на шее будет красоваться яркий след. Ладонь, вселяющая страх, дарит истинное наслаждение, лаская возбужденный член, позволяя и Кобблпоту ощутить то неминуемое опустошение.Сколько лет пройдёт, всё о том же гудеть проводам, Всё того же ждать самолётам, Девочка с глазами из самого синего льда Тает под огнём пулемёта. Лишь бы мы проснулись с тобой в одной постели. Скоро рассвет, выхода нет – Ключ поверни и полетели…
Эдвард не удивляется, когда укутанный в одеяло, уставший, с тихим бурчанием, Освальд задремал, не замечая никакой возни рядом, это было ничуть не странно. Мужчина прекрасно знал, как дофамин, окситоцин, пролактин, серотонин, вазопрессин и оксид азота влияют на ослабленный организм, поэтому надеялся лишь на положительные последствия — их сближение, снятие стресса, облегчение боли… Но Нигма и подумать не мог, что вырабатываемые по его вине кортизол, адреналин и норадреналин, создавая немыслимый коктейль, запустят необратимый и пугающий процесс.