Попробуй разбить меня - ты не поверишь глазам. Попробуй сломать - ты скорее сломаешься сам. Холодный и твердый в израненных пальцах, Орудие неандертальца.
Согнуть меня даже гораздо сложней, чем сломать. Я маленький камень, зато я умею летать. Холодный и острый осколок гранита, Смерть Голиафа в руке Давида.
Изо дня в день Эдвард возвращался домой к человеку, которым так восхищался… Загадочник не скрывал от него своего восторга, ведь Освальд, такой эгоистичный и надменный, продолжал лишь одним тяжелым взглядом внушать веру, что всё ещё сможет удержать город в своих руках. Но было ли это так? Шатен всё ещё не представлял, что случилось с его дорогим гостем, пока не услышал истошный крик боли и отчаяния. Изо дня в день человек неустанно несёт свой груз боли, стирая кожу в кровь… Кажется, что он может закричать о нём хоть на каждом углу и от этого станет легче, но вместо того он лишь возводит непроницаемые стены, мечтая слиться с ними, но бьется в агонии отчаяния и одиночества, разбивая руки. Теперь нет сил спустить курок у виска, нет выбора — остаётся только кричать, кричать так страшно, что содрогается земля. Но ни один, даже самый дикий, вой не приносит избитой душе спасения, заставляя затыкать себе рот, до боли кусая ладони. Изо дня в день все повторяется, рано или поздно становясь пыткой Сансары для каждого отчаявшегося. Неужели Бог посчитал, что создание его достойно таких мук? Или же он давно отвернулся от всех, кто хоть в чём-то посмел ослушаться его учений? Но если мир его настолько жесток и ограничен, заклеймен, словно безмозглый скот, то в чём суть его замысла? Как найти своё спасение, если даже потеряв самое ценное, ты не получишь неги всепрощения, которая должна оставить в голове лишь белый шум, а не рой мыслей, сжирающий тебя изнутри?В попытке саморазрушения напиться и Сойти с ума на станции утешения в больнице, В этом колесе сансары мы как запертые звери В необъятной панораме параллельных и панельных.
Освальд не считал дни, которые так и проводил на краю кровати в небольшой квартире, лишь слегка покачиваясь, пока взгляд был устремлён в одну точку. Тело невыносимо ломило, руки гудели, а сил ни на что не хватало… У всего есть свой предел, Пингвин больше не мог скрывать свою боль и отчаяние, ведь мысли предательски путались, представляя из себя бессмысленный клубок. В тот вечер Эдвард застал его совершенно иным… Казалось, будто что-то внутри него сломалось. Перетянутая струна лопнула, больно ударив по пальцам. Брюнет заливался слезами, разбивая ладони о грудь Нигмы, которому не оставалось ничего, только молчаливо терпеть, пропуская сквозь себя ту боль, которая делает человека жестоким. Эдвард крепко прижимал Освальда к плечу,, чтобы тот не навредил себе сильнее… Но вскоре чуткие пальцы ощутили содрогание худых плеч, теперь у его гостя не осталось сил на громкую истерику, лишь на безмолвный плач. Загадочник не понимал тех чувств, был огорчен, но вот Эдвард… Он смог увидеть всю правду, которую так тяжело скрывал Пингвин. Шатен узнал, через что, тому пришлось пройти, прежде чем так унизительно пасть. Вся эта эмоциональность вызвала у него ничто иное, чем восхищение, желание помочь и понять, ведь именно сейчас Кобблпот негласно умолял об этом, был открыт ему. Эдвард знал, каково бороться со своим внутренним демоном в одиночку, знал, что такое сходить с ума… Он переживал боль унижения не раз, пусть и не потерю близкого человека. Теперь он был готов стать Освальду другом, заменой всем тем, кого он потерял в этой неравной борьбе. Но тому всё ещё нужен был отдых. Брюнет не стал сопротивляться, когда заботливые руки вновь уложили его на подушку, накрывая слоем тёплых одеял. Уставшие безжизненные глаза закрылись, обещая Пингвину ещё одну долгую ночь…Но я просто тело, что тупо болит, Нелепое тело, что тупо болит. Мне бы стать сигаретой И развеяться пеплом по ветру, Или просто лучиком света и сиять, Но, б*ядь, не верится в это…
Стоило Освальду вновь тихо засопеть, как Эдвард умиротворенно выдохнул. Он и представить не мог, какого это, потерять столь дорогого и любимого человека, ведь совсем недавно он сам убил столь дорогую ему Кристен, а была ли она ему искренне дорога? Но не успел он приблизиться к зеркалу, чтобы снять очки и умыть лицо, как рядом оказался суровый Загадочник. — Эдвард-Эдвард-Эдвард… Мы ведь не собеседника по душам с тобой искали, а нечто большее, хотя, знаешь, ты прав, если он проникнется к тебе, то позволит намного больше. — Он лишь человек, которому нужна помощь, ему нужно выговориться, я не собираюсь его использовать, — опираясь о раковину обеими руками и опуская голову, тихо прошептал Эдвард. Он не желал смотреть на «себя», зная, что будет услышан. — Если ты будешь с ним столь нежен и ласков, то он подарит тебе новую любовь. Кажется, что именно этого «окрыляющего» чувства ему не хватает, чтобы снова взять в себя руки. Может ему нужно знать, что он кому-то нужен? — расшагивая за спиной и наблюдая за мирно спящим телом, рассуждал Загадочник. А хотел бы он понять Кобблпота? — Освальд – мужчина, ему не нужны такие чувства, ты не глупее меня, — едва ли успевает возразить Нигма, прежде чем увидеть «себя», опускающегося на край кровати, вот только ткань одеял даже не шелохнулась. — Нужны, в этом ведь его суть. А вот сможешь ли ты..?Сколько раз клялся себе и стенам Не быть тяжестью, якорем Не цепляться за руки людей. Начинаю гулять по кругу и кричать Не в первый раз сквозь тьму прожитых дней…
«Полюбить его» звучит эхом в голове, а в груди едва заметно что-то щемит. А сможет ли он полюбить кого-то, кроме себя? Загадочник знал его изнутри, видел все эти душевные мучения и то, как легко Эдвард избавлялся от тел. Словно зритель, он лишь поощрял и подталкивал к действиям, но все это Нигма делал сам, марая руки о недостойных. — Эдди, неужели ты настолько неуверенный в себе герой-любовник? Он сейчас настолько нежен и беззащитен, что стоит только прикоснутся, как он откроется тебе полностью. Разве не интересно ощутить, какого это, иметь власть над некогда самым страшным человеком в Готэме, трахая его? Слышать, как он умоляет о большем, как он умоляет овладеть им Тебя… А потом, так уж и быть, болтать по душам о возможных свершениях и о твоём потенциале убийцы. Хотя, в тебе уверенности хватает только на какую-то девчонку с работы, — едва заметно усмехаясь, Загадочник исчезает, стоит Эдварду с силой ударить ладонями о поверхность стены рядом и бессильно заскулить, словно подбитая собака. Очередное мучительное пробуждение среди ночи, спазм, проходящий по всему телу дрожью, затрагивающий плечо, уходящий в голову. В этот раз оно не сопровождается криками, лишь безмолвными, жалкими хрипами, зажатого болью горла. Освальд не осознавал, как он чувстсвует себя, казалось, что это просто пулевое ранение. Он не знал какую боль оно приносит, не представлял этого, но неужели она должна быть такой? Рану, всё вокруг неё, словно кололо острыми длинными раскалёнными иглами. Будто его плечо зашивали вновь и вновь… Из ночи в ночь это ощущение беспощадно повторялось, хотелось забраться под одежду, сорвать ногтями эти тонкие шелковистые нити швов, проникнуть пальцами в едва затянувшееся отверстие от злополучной пули, проникнуть под раздражённую кожу и продолжить начатое… Раздирать её в кровь, выдирая куски плоти, ведь они мешают, они там лишние, как и он в этом городе. Каждое ночное пробуждение Эдвард оставался рядом со своим драгоценным гостем, выбивая себя из колеи равновесия. Тайленол. Роксицет. Викодин. Лорозепам. Амитриптилин. Фентанил. Они перепробовали многое, во всех допустимых дозах, чтобы это не вызвало серьёзных последствий с зависимостью. Для сна. От боли. От мигрени. Антидепрессанты. Но ничего из этого не давало достойного эффекта, который продержался хотя бы одну длинную ночь… Казалось, что что-то внутри не просто ослабляет действие всех лекарств, а нейтрализует их, словно антивирус, который стоит на любом компьютере. Нигма не спал рядом с ним ночами, пока Пингвин впивался ногтями в его плечи. Он делил эту боль со своим идеалом, пока в голове беспрестанно кружился рой мыслей. Если Кобблпота не берёт ни одна химия, то должно сработать что-то иное? Эдвард был прилежным учеником в школе и институте, который всегда интересуется информацией сверх программы. Оказалось, что воздействие каннабиса как обезболивающего подтверждено научно, он спасает от тошноты, спазмов, болей… Поэтому спустя пару мучительных дней в квартире появился баблер, навряд ли ему удалось бы незаметно достать вапоризатор, но иного выхода у них не было. Судмедэксперту оставалось только по опыту изучаемых дел найти хороший каннабис. План. Траву. Дурь. Коноплю. Марихуану.Твой друг, твои ладони влажные, ты словила ПА. Транки не спасут — ты снова ищешь меня А я всем телом и душой застрял в границах на час, Преисполняюсь алкоголем, будто в последний раз.
Нашёл... Это было несложно, грязные улицы Готэма были пропитаны густым едким дымом наркотиков, засыпаны серо-белым порошком, заклеины пестрящими и вызывающими «марками», которые не оставляли ни одного прохожего равнодушным. Нужно было просто знать, в каком проулке стоит тот или иной барыга, казалось, что торговали даже дети. Прибегать к столь особенному методу не хотелось, однако это было необходимо, другого выхода просто не было. Однажды голову Эдварда даже посетила мысль, что от практики беспрерывной боли его гость попросту сойдёт с ума, а этого ли они добивались? Вечер обещал быть интересным, и Загадочник ликовал. «Неужели малыш Эдди хочет повзрослеть? А я тебе предлагал попробовать еще в старшей школе, но нет, это ведь так неправильно»! Зайдя в квартиру, судмедэксперт плотно закрыл за собой дверь, прошёлся по квартире, все ещё оценивая новый метод лечения, пока не извлёк из нагрудного кармана пальто небольшой, по классике прозрачный, пакет. Освальд смотрел на нового друга с недоверием, даже презрением, но пути назад уже не было. «Больной» затуманенным взглядом осмотрел взволнованного, а затем и сухое содержимое пакета, в его взгляде читалась осознанность. И как он до сих пор держится..? Пингвин почти сдался и был готов на многие эксперименты, что Эдвард мог ему предложить. Нигма разместился за столом, предварительно промыв баблер. Может ли это привести к непоправимым последствиям? От этого его передёрнуло, он почувствовал себя жестоким, специально подсаживающим человека на лёгкие наркотики. «Нет, это не так, это лишь помощь». Его движения были аккуратными, словно на практических уроках по химии. Колба заполняется водой, затем каннабисом…Эдвард прикладывается губами к трубке, неэстетично поджигает обычными длинными спичками и неумело делает первый продолжительный затяг, чтобы раскурить его. Белый дым неприятной горечью обжигает не привыкшую глотку, заставляя его кашлять, буквально выплевывая дым, он прикрывая отверстие ладонью. «И здесь ты опозорился» – тихо вздыхает Загадочник. Только после этого он передаёт колбу Освальду, который с сомнением делает первую, пробную затяжку… Он курил, не признавался маме, но курил тонкие классические сигареты, иногда с ментолом, который приятно вяжет рот, но не траву. Поэтому он не падает так позорно, выпуская дым изо рта. Непривычный вкус и запах, но он прикладывается к трубке снова, позволяя дыму заполнить легкие, после чего, словно по очереди, передаёт её Эду: — Тебе нужно расслабиться.