***
Захлопнув дверь своей спальни за вошедшим гостем, Алекс замирает. Он понятия не имеет, что должен делать, поэтому, потупив взгляд в пол, судорожно обдумывает свои дальнейшие шаги: поцеловать, раздеть, раздеться самому или может приступить сразу к делу? Но к какому? Что предпочитает господин Хокка и чего он ждет от него? Однако пока юноша стопорится в поиске ответов, Йоэль действует на опережение, решив все за него: жестко обхватывает пальцами выглаженный воротничок рубашки и дергает на себя. Не имея опыта даже в поцелуях, тринадцатый умудряется облажаться — сталкивается зубами с клиентом при попытке того завладеть его губами. Вопреки ожиданиям Алекса, Йоэль не злится, а лишь коротко смеется, усмиряя собственный напор. — Позволишь? — нагло ухмыльнувшись, уточняет Хокка, поймав пальцами подбородок юноши, зная наверняка, что тот просто не имеет права отказать. Боже, да возьми же ты себя в руки! Нельзя опозориться перед этим клиентом! Медленно моргнув, Алекс шумно сглатывает и кивает, заставляя себя проявить инициативу и самостоятельно потянуться к чужим шероховатым губам, в волнующей близости пахнущим дорогим виски и табаком. Коснувшись их неловким поцелуем, он ощущает небольшой прилив уверенности и, придвинувшись вплотную к гостю, опускает ладонь на чуть колющую щетиной щеку, тем самым осторожно двигая его за собой в сторону кованой постели. Хокка усмехается этому порыву, однако позволяет мальчишке захватить активную роль на несколько недолгих минут. Тринадцатый усаживает гостя на матрац, а сам, неуверенно дернувшись перед ним в очевидной дилемме перед последующими действиями, в конце концов, заторможено опускается на колени меж его широко разведенных ног. Пока дрожащие от волнения пальцы юноши расправляются с пряжкой ремня на моих бедрах, мне представляется прекрасный шанс рассмотреть его получше. Действительно совсем молодой. И восемнадцати не дашь. Но ведь иначе его бы здесь не было, не так ли? Конечно, с этим все слишком строго. Необычный. Напоминающий скорее скульптуру, вышедшую из-под стека страстного до собственного творения мастера, чем живого человека — слишком уж безупречны его черты. Попробовав стянуть с Хокка джинсы, тринадцатый встречает сопротивление. Стремительно крепнущий под денимом член не позволяет сделать этого так просто, и юноша оказывается вынужден позаботиться об этом раньше, чем ему хотелось бы. Худая ладонь Алекса проскальзывает под мягкую ткань боксеров и аккуратно, точно на пробу, проходится по всей длине гостя, плавно высвобождая ее из плена уже откровенно мешающей одежды. Глаза покорно глядящие снизу-вверх завораживают. Признаться, я никогда прежде не видел такого невероятного цвета, разве что… Разве что на картинах Ван Гога. Да, яркие даже в приглушенном свете спальни радужки определенно напоминают «Звездную ночь». Или же скорее она их. Да, она явно лишь жалкая пародия на это живое произведение искусства. Неужели я и впрямь думаю об этом? На миг зажмурившись, Хокка выкидывает лишние мысли из головы. Он здесь совсем не за тем, чтобы любоваться незнакомым, пускай и чертовски красивым, мальчишкой, а затем, чтобы отыметь его в рот и задницу, как никчемную подстилку. Гость прикусывает губы, запуская пальцы в мягкие светлые волосы тринадцатого, и, покрепче стиснув их у корней, подталкивает голову парня к подрагивающему в ожидании члену. Юноша прерывисто выдыхает, опустив ладони на острые колени Йоэля, и, склонившись над его пахом, неумело обхватывает алую головку губами. Он не имеет и малейшего понятия о том, что делает, когда пропускает ее поглубже в свой рот, раскрывая его как можно шире, чтобы ненароком не задеть зубами — предполагает, как это может быть неприятно. Несмотря на очевидную неопытность парня, Хокка наслаждается. Не столько ощущениями физическими, сколько его робостью и осторожностью в каждом своем движении. Очаровательная, почти что ангельская невинность. Вот только получить разрядку от столь деликатных действий почти невозможно, особенно подвыпившему организму с притупившимися естественными реакциями. Инициативу необходимо перехватить. — Извини, малыш, но пора узнать о том, что по нраву мне, — хрипло шепчет Хокка, рывком насаживая парня на собственный член до самого упора. Облюбованные клиентом глаза мгновенно застилает влага. Мальчишка, конечно, не ожидал такого напора. Однако остановиться Хокка уже не способен — в жарком плену рта слишком сладко. Покрепче зафиксировав голову парня за пряди волос, он двигает ее навстречу своему торсу и обратно, агрессивно вколачиваясь в совершенно непривыкшее к таким фрикциям горло и выбивая из парня сдавленное протестующее мычание. Тринадцатый упирается ладонями в матрац, намереваясь хоть как-то отпрянуть и сделать хотя бы один глоток такого необходимого сейчас воздуха, но сильные руки гостя не позволяют этого сделать. Напротив, только резче насаживают на член, заставляя задыхаться и давиться собственной слюной от размашисто движущейся у самой гортани головки. От длительной асфиксии все тело Алекса дрожит, а стенки горла сводит такой сильный спазм, что Хокка не находит в себе сил, чтобы сдержаться. Он достигает оргазма в считанные для себя секунды. Такого никогда не случалось прежде и это поражает. Впечатав заостренный кончик носа парня в свой гладко выбритый пах, Йоэль фиксирует его голову и изливается глубоко в его рот. — Да-да-да, — шепчет гость, пока тринадцатый давится щедрой порцией вырывающейся из его члена спермы, — глотай, сладкий, еще немного… Когда волосы юноши оказываются выпущены из жесткой хватки, он обессилено, будто тряпичная кукла, валится на пол. Тошнота и головокружение застают Алекса врасплох. Упершись ослабшими руками в кафель, он делает судорожный вдох, надеясь перевести дыхание. Понуро глядя перед собой, он наблюдает за тем, как стекающие с его губ и подбородка капли приземляются на черные плитки, образуя на них небольшие белесые лужицы, смешивающие в себе семя и слюну из его рта. Челюсти ноют от боли, а горло будто горит огнем. Ему казалось, что еще лишь несколько секунд этой искусной пытки будут стоить ему жизни, настолько сильно сводило легкие от нехватки кислорода. Унизительно и мерзко. Унижения — это твоя работа, тринадцатый. Смирись и терпи. — Привыкнешь, — вторит мыслям юного любовника металлический голос Хокка, а затем безразлично уточняет: — Надеюсь, ты успел передохнуть? Юноше приходится кивнуть и поднять голову на замершего в ожидании гостя. Он плавно поглаживает ладонью свой обмякший член, совершенно точно готовясь к продолжению едва начавшейся ночи. Тринадцатый вздрагивает от одной только мысли о том, что он сделает с ним дальше. И не зря. Уже в следующий миг свободная рука Йоэля приближается к его лицу и, надавив на челюсти, вынуждает разомкнуть губы. Пальцы, скользнувшие в рот, касаются нёба и не дают сглотнуть. Размашисто двигаются вдоль языка, щедро собирая слюну, а затем выскальзывают, вызывая у Алекса новый приступ кашля. Справляться с рефлексами ему лишь предстоит научиться. Хокка же не теряет времени и спешно размазывает влагу по члену. Сегодня он не планирует церемониться, а жаждет поскорее ощутить узость юного, покорного, еще совсем незнакомого тела. Крепко схватив Алекса за плечо, он дергает его на себя, вынуждая подняться с пола. Едва поднявшись с колен, обмякший парень теряет равновесие и валится на гостя. Тот скалится, насмехаясь над его неуклюжестью и в то же время — это отчетливо мелькнуло в его глазах — раздражаясь. Окинув тринадцатого оценивающим взглядом, Йоэль недовольно хмыкает: на мальчишке слишком много одежды. У него нет ни малейшего желания возиться с ней. Руки тотчас бесцеремонно тянутся к рубашке и, обхватив ее полы, дергают их в стороны, вырывая все пуговицы разом из петель и обнажая своему взгляду молочную кожу груди с аккуратными нежно-розовыми сосками, так и требующими к себе внимания его умелых губ. Хокка в который раз отмечает про себя то, как мальчишка красив. Несмотря на жажду поскорее овладеть тринадцатым, гость притормаживает и, притянув парня ближе за поспешно расстегнутый им ремень, усаживает его на свои колени. Когда Хокка жестко смыкает пальцы на чужой пояснице, прижимая податливое тело к своему торсу и впиваясь в шею жадным, почти болезненным поцелуем, Алекс задыхается от стона. От ласк чужих губ, завладевших нежной кожей над ключицей, по спине бегут мурашки. Какой же, блять, потрясающий голос. Мне нужно слышать его стоны. Кажется, их будет достаточно, чтобы кончить, даже не войдя в него. Давай же, малыш, сделай это еще раз. Йоэля охватывает желание услышать мальчишку вновь. Точно одержимый, он поднимается поцелуями выше, к его уху, однозначно решив для себя, что это мощнейшая эрогенная зона, и нагло пользуясь этим. Алекс же и впрямь не сдерживается. Сладко стонет, все сильнее откидываясь назад и всецело доверяясь удерживающим его мертвой хваткой за бедра рукам. Губы Хокка очень быстро оказываются на худой мальчишеской груди. Повинуясь мелькнувшей при первом взгляде на тринадцатого мысли, припадают к одному соску и мягко посасывают, пока пальцы свободной руки обводят и напористо ласкают ареол второго, выбивая из парня все менее сдержанные стенания. Музыка для слуха, твою мать. Какой же ты желанный… Предэякулят скатывается к мошонке и, лишь ощутив эту теплую влагу, Хокка понимает, что больше не способен терпеть. Ему необходимо взять тринадцатого сейчас же. Сию секунду. Быстро поднявшись с парнем на руках, Йоэль разворачивается лицом к постели и выпускает того из своей хватки на матрац под его испуганный от неожиданности вскрик. Без промедления потянувшись к брюкам на бледных бедрах, он сдергивает их с худых ног вместе с донельзя развратным, как и у всех прочих постояльцев публичного дома, бельем. Тратить время на прелюдии гостю больше не хочется. Да и зачем, когда каждый из здешних парней заранее тщательно подготовлен к визитам? Ни один из юношей не рискнул бы принимать клиентов, не растянув себя предварительно своими же руками. Быстро облизнув пересохшие губы, Хокка очерчивает ладонями упругие ягодицы тринадцатого. В одну из последующих ночей он непременно хорошенько их высечет ремнем и насладится сладкими криками мальчишки, но точно не сейчас. Вцепившись пальцами в бедра блондина, он приподнимает их, а затем, приставив смоченный слюной и собственной смазкой член к совсем неразработанному входу, рывком опускает вниз. Парню под ним хватает секунды, чтобы со вскриком вцепиться в скомканную под пальцами простынь. Головка Хокка входит неожиданно, пронзая болью совсем сухие стенки. Все его содрогнувшееся тело вытягивается, точно струна, в никчемной попытке отстраниться от напористого любовника. Тщетно — его поясница оказывается впечатана в матрац, а чужой член продолжает напористо двигаться вглубь девственного тела. Проникновение оказывается мучительным для обоих. От узости нерастянутых мышц Хокка шипит при каждом движении, но в то же время испытывает невероятное наслаждение, упивается им. Его пальцы все сильнее стискивают худые бедра, не давая мальчишке отодвинуться и на миллиметр, заставляя того выть в подушку от тупой боли. Будучи безвольной куклой в крепких руках Йоэля, тринадцатый изо всех сил пытается привыкнуть. Привыкнуть, позволив чужому члену двинуться глубже. Однако рефлексы не дают терпеть и предательские мышцы сокращаются, не давая расслабиться ни на секунду. Судорожно сжимая напряженное тело юноши в своих руках, Хокка входит в него на всю длину и, не дав даже привыкнуть, начинает двигаться. Поступательные движения будто становятся легче, но никто из парней не понимает причину до тех пор, пока гость не приподнимается, чтобы сменить ставшую вдруг неудобной позу. В затуманенные алкоголем глаза моментально бросаются кровавые разводы на внутренней стороне ног тринадцатого. — Блять, — сокрушенно выдыхает Йоэль, поражаясь собственной грубости, — прости… Осторожничать с парнями на одну ночь совсем не в его духе, но прежде он и не причинял никому такой боли, как этому незнакомому мальчишке. Ощутив укол крайне редко приходящей к нему вины, Хокка склоняется к покрытой холодной испариной спине тринадцатого и оставляет легкий поцелуй меж сведенных лопаток, замирая в тесном нутре без движения. Кровоточащие мышцы сжимают так сладко, что он прикрывает глаза, сохраняя в памяти этот момент и полностью игнорируя кричащий в ужасе разум. Что ты творишь, Йоэль?! Градус в крови делает гостя монстром, глуша вакуумом трезвый ум и совесть. Уже через мгновение ноги тринадцатого оказываются разведены шире и согнуты в коленях, отчего тот приглушенно хнычет, вцепляясь зубами в шелковую наволочку. От резких и размашистых движений Хокка кровь хлюпает и пузырится, а Алекс уже несдержанно кричит, заглушая собственный срывающийся голос лишь тонкой тканью. Его руки машинально тянутся к бедрам клиента в надежде оттолкнуть или хотя бы немного поубавить напор, но тот оказывается настойчив и, крепко перехватив его запястья, припечатывает их к матрацу, намертво фиксируя измученное истязаниями тело. Йоэль любит такие игры: сопротивление и принуждение, всхлипы и болезненные стоны. И чертово опьянение не позволяет осознать, что это жестокая реальность, в которой он успел потерять контроль, отнюдь не игра; что слезы и крики парня под ним ничуть не актерское мастерство, а самая настоящая агония. Шлепки обнаженных тел друг об друга заполняют спальню. Кровь, стекающая тонкими струйками по ногам Алекса, оставляет на постели темные пятна, зато член Хокка уже свободно двигается внутри, входя по самые яйца. С глухими стонами вбиваясь в распластанное тело, он разглядывает оставленные им на тринадцатом синяки и засосы. Ими покрыты шея, руки, плечи и даже спина юноши, чья кожа еще часом ранее выглядела точно фарфор. Тринадцатому больно. Больно настолько, что ниже пояса все будто охвачено огнем. Резкие толчки заставляют его метаться по кровати, ужасаясь тому, как яростно и насильно Йоэль способен вбиваться в его изможденное тело. Мокрое от слез лицо Алекса утыкается в простынь. Его голос сорван и он не может даже кричать, когда Хокка вдруг рывком насаживает его на себя и замирает, ослабляя хватку. Внутри вдруг становится невыносимо горячо. В эту же секунду юноша дергается и даже успевает соскользнуть с влажного члена, однако гость не позволяет этого сделать и ловит его в свои объятия. Прежде чем Хокка вновь врывается внутрь, тринадцатый успевает ощутить, как по бедрам стекает сперма, смешанная с его же кровью. Даже накрывший Йоэля оргазм не позволяет Алексу передохнуть. Он вновь двигает бедрами, заставляя податливое тело крупно дрожать. Он полностью выходит из него и с размаха засаживает вновь, срывая с губ Алекса сиплые стенания. Его худые руки беспомощно упираются в торс Хокка, однако тот будто не замечает этих жалких сопротивлений разбушевавшемуся в нем зверю. В опьяненной голове лишь на секунду мелькает мысль о том, что он, должно быть, причиняет юноше страшную боль. Однако она тут же исчезает, и ее захватывает восторг оттого, как чужое тело поддается агрессивному напору, а вход расширяется, вынужденно впуская в себя захватчика и позволяя тому ударяться яичками об омытые кровью ягодицы. Напряжение в паху становится почти невыносимым, а движения Йоэля все более хаотичным. Он совсем перестает рассчитывать силу и бесцеремонно вбивает Алекса в матрац, совсем не заботясь о его ощущениях. Эгоистично. Однако так безразлично, когда повторный оргазм накатывает все более и более сильными волнами. Когда постель в комнате тринадцатого становится походящей на место жестокой расправы от переизбытка кровавых пятен на простынях, Хокка, грубо толкнувшись в последний раз, наконец, кончает и останавливается, впиваясь болезненным укусом в шею парня. Вместе с этим, словно по щелчку пальцев, силы покидают Йоэля и он валится на замершее, точно мертвое, тело под собой. Уткнувшись лицом в светлые волосы, Хокка выдыхает, ослабляя хватку на теле парня. Тот мгновенно оживает: выскальзывает из-под тяжелого тела и, подогнув колени к груди, наваливается на металлические прутья спинки кровати, тотчас утыкаясь в них лицом. Йоэль успевает заметить, что лицо тринадцатого все мокрое от слез — слишком отчетливо те сверкают в свете приглушенных огней комнаты. Будто пробудившись ото сна, гость оглядывает сжавшегося в комок мальчишку. Все его тело усыпано оставленными им следами. Приятно и горько одновременно. Хокка выдыхает и осторожно двигается ближе, вынуждая того испуганно вздрогнуть и оторвать взгляд от собственных колен. В его глазах ужас, боль и… одиночество. Такое отчетливое, что Йоэля оглушают отголоски собственных воспоминаний, в которых он, точно так же, был с миром один на один. Он шумно сглатывает, но так и не решается нарушить тишину. Алкоголь постепенно отпускает, освобождая место осознанию. Совесть вгрызается в самую душу, коей, Хокка казалось, у него не осталось. И он, не сдержавшись, двигается ближе к тринадцатому, заключая его в свои неуклюжие объятия. Ты монстр, Йоэль. Ты настоящий монстр, блять. Мальчишка в руках гостя трясется от страха, в то время как тот теряется в догадках — почему? Он десятки раз проворачивал все то же с прочими парнями этого публичного дома. Так какого черта происходит теперь? Ярко-голубые, каких Хокка прежде никогда не видел, глаза застелены влагой. Капли слез стекают по кривящемуся от боли лицу, минуя россыпь шрамов на его худых щеках. Йоэля передергивает от запоздалого из-за чёртового алкоголя осознания — для тринадцатого не только эта ночь была первой, но и сама близость тоже. — Послушай… — сокрушенно выдыхает блондин, наблюдая за тем, как парень окончательно теряет контроль над своими эмоциями. — Это ведь твой первый раз? — шепотом уточняет он, на что тот отрешенно мотает головой. — Да брось, я же не дурак… Впрочем, дурак, конечно, но точно не слепой. — Если они узнают, т-то меня выкинут на улицу, — дрожащим голосом откликается блондин, бессознательно утыкаясь мокрым лицом в грудь Йоэля. — с-сразу же. Я обещаю, я исправлюсь, я… Голос ломается, когда к горлу Алекса вновь подкатывает ком. Он знает, что у него нет никакого выбора, но все равно не может заставить себя говорить столь унизительные вещи: — Я все вытерплю, честно, — добавляет он, шумно сглотнув. — Только не рассказывайте им об этом, пожалуйста… — Не расскажу, — качнув головой, откликается Хокка, крепче сжав парня в своих руках, — как ты здесь оказался, малыш? Клянусь, если бы я знал… — Не нужно. Это моя работа, — отрезает Алекс, примкнув к крепкому плечу. — И спасибо… — Да за что же? — не понимает Йоэль, начав мягко приглаживать шелковистые волосы парня, надеясь хоть немного его успокоить. — Просто… Наверняка, могло бы б-быть и хуже... Я знаю, что здесь могут происходить гораздо более страшные вещи, — шепчет в ответ блондин, старательно сосредотачиваясь на прикосновениях Хокка к его затылку и шее, вместо сводящей с ума боли ниже пояса. — А могло быть и лучше, — отмечает гость, опустив подбородок на светловолосую макушку. — Ты, должно быть, будешь в ужасе, если я выберу тебя и завтра? — печально уточняет он. — Н-нет, напротив, особенно теперь, — всхлипнув, откликается тринадцатый, — но Вам то оно зачем? Там столько парней, готовых убить за ночь с Вами, и уж они, я уверен, не испортят все, как я… — Мне должно быть глубоко похуй, но я действительно не хочу, чтобы в следующую ночь ты попал в руки хуже моих, — задумчиво отвечает ему Хокка. — Тебе сегодня и так досталось, так что будет лучше, если я пойду и дам тебе отдохнуть. — Отдохнуть? — не сразу понимает Алекс, взглянувший на время на часах, близящееся лишь к часу ночи. — Я оплачивал ночь целиком, так что сегодня тебя никто не тронет, — поясняет Йоэль, осторожно выпуская парня из своих объятий, — спи спокойно, хорошо? Под удивленный взгляд прекратившего даже плакать тринадцатого, Хокка начинает одеваться. Ему и впрямь хочется уйти поскорее, чтобы дать натерпевшемуся от него мальчишке отдохнуть, а себе — хорошенько подумать. — Простите, что так все вышло, — подает голос блондин, когда гость уже накидывает на плечи кожанку и намеревается двинуться к выходу. — И ты прости меня, — виновато улыбнувшись, отвечает Йоэль и, склонившись к успевшему свернуться в клубок под одеялом парню, оставляет быстрый поцелуй на его губах. Прежде чем покинуть спальню, Хокка вынимает из внутреннего кармана куртки бумажник. Желания урезать парню чаевые не возникает совершенно, даже несмотря на его неопытность и неуклюжесть. Напротив, он отсчитывает значительно более крупную, чем это необходимо, сумму и оставляет стопку купюр на журнальном столике у входа. Не проронив более ни слова, гость покидает спальню тринадцатого с тихим щелчком закрывшейся двери. Алексу требуется несколько секунд, чтобы осознать реальность — он действительно отдался этому парню за деньги. За какую-то пару часов он умудрился потерять все, включая честь и достоинство. Он никогда не будет с улыбкой вспоминать ни свой первый поцелуй, ни свою первую близость, а лишь только с ужасом и слезами от пережитых боли и унижения. Рвано выдохнув, тринадцатый натягивает одеяло на голову и обнимает себя руками. Каждая мышца в теле ноет, напоминая о случившемся лишь несколькими минутами ранее. Ноет настолько сильно, что каждое случайное движение ног заставляет Алекса тихо скулить в подушку. Сегодня у него нет никаких сил, чтобы позаботиться о своих ранах или хотя бы даже дойти до душа. Все это для него слишком. «Клянусь, если бы я знал…» — всплывают слова Йоэля в памяти проваливающегося в сон юноши. Если бы он знал, не изменилось бы совершенно ничего. Не будь глупцом, Алекс. Ты просто жалкая шлюха…1. Such a Whore
27 апреля 2022 г. в 19:12
Юное тело в приглушенном алом свете приватной комнаты выглядит безупречно даже для его обладателя. Придирчивый взгляд скользит по зеркальной глади в поисках возможных изъянов, но так и не силясь их найти. Над внешним видом он потрудился на славу, зная наверняка, что это сыграет ему на руку в момент, когда выбор клиента встанет между ним и десятком таких же молодых и красивых парней. Картину портят лишь совсем еще свежие шрамы от акне, но и те умело скрыты под щедрым слоем тонального крема. Идеально, если бы не одно «но» в лице собственного внутреннего голоса, безнадежно пытающегося достучаться до разума и сохранить остатки достоинства.
Шлюха. Ты чертова шлюха, Алекс.
Блондин мысленно одергивает себя, нервно пригладив и без того идеально уложенную набок челку. У него больше нет имени. Есть лишь номер, по которому его будут знать гости публичного дома и коллеги по этому грязному бизнесу — тринадцатый. Хотелось бы верить, что это несчастливое число принесет лишь удачу, но Алекс никогда не был оптимистом.
Ты дешевая проститутка, тринадцатый.
Так-то лучше. Нужно привыкать. Через «не хочу» и «не могу» — надо. Иначе здесь не продержаться и ночи, а эта лишь первая из сотни таковых. Нельзя ударить в грязь лицом, даже если ты уже вымазан в ней по самые уши. Одного только согласия зарабатывать собственным телом достаточно для того, чтобы в нее окунуться.
Блондин тяжело вздыхает, отступая от зеркала, и накидывает на плечи белоснежную рубашку. Чертов дресс-код. Удивительно, как быстро он согласился сменить безразмерную толстовку из мерча любимой группы на классический костюм, в котором будет выглядеть дороже для потенциального любовника, узнав минимальную сумму, что он сможет заработать за одну ночь.
Когда в дверь раздается предупредительный стук, Алекс уже затягивает ремень на бедрах. Брюки сидят точно по фигуре, подчеркивая ее с самых лучших сторон, которых он прежде даже не замечал. Он успевает сосчитать — три долгих удара. Значит прибыл один из самых важных посетителей публичного дома и уже ожидает всех в холле.
Поспешно спустившись к парадной, я останавливаюсь позади остальных парней, не решаясь привлечь лишнее внимание. Постоянных гостей я должен знать в лицо с первого дня. Об этом мне сообщили ровно в тот момент, когда приняли на эту неблагородную работу. Господин Таави Лаасала и господин Ярно Хейкинен, как правило наносящие визиты вместе, и господин Йоэль Хокка, по всей видимости, не имеющий к другим двум никакого отношения. По словам пятого, все трое возвращаются в нашу обитель почти каждую ночь и приносят дому львиную долю дохода. Обслуживать их считается не рутиной, а привилегией, которую нужно заслужить, ведь на чаевые они не скупятся и платят постояльцам щедро. За этим скрывается лишь один подвох — просто с этими гостями не бывает. Я понял это, когда седьмой, их особый фаворит, ненароком продемонстрировал исполосованную до кровавых отметин спину. На все мои вопросы остальные ребята отвечали очень уклончиво и неохотно, проговорившись лишь о том, что неподчинение одному из вип-гостей обойдется мне куда дороже мазей от болезненных ран и разрывов.
Именно поэтому я сразу узнаю вошедшего в дом молодого человека. В жизни он оказывается именно таким, каким его описывали другие парни. Совершенно не похожим на постоянного посетителя публичных домов, а куда больше походящим на случайно спутавшего двери посетителя рок-бара, расположенного по соседству. Светло-русые, ниспадающие на плечи волосы придают образу небрежности, так сильно отличающей его от остальных гостей. Ровно как и его одежда, разнящаяся с привычными постояльцам деловыми костюмами: высокие берцы, джинсы скинни, сидящие точно по поджарым ногам, черная, как и остальные предметы гардероба, алкоголичка, и большеватая на пару размеров кожанка. Слишком в моем вкусе, черт возьми. Отталкивающими кажутся лишь острые черты, делающие его лицо серьезным и даже несколько грубоватым.
Чуть поплывший от алкоголя взгляд холодных серо-голубых глаз гостя скользит по хорошо знакомым фигурам юношей. Память заторможено подкидывает Хокка воспоминания о каждом из их обладателей. Выбор встает между седьмым, действительно обожающим грубый секс, и девятым, особым любителем подчиняться и ублажать. Сегодня Йоэль совсем не настроен нянчиться и хочет видеть лишь беспрекословные покорность и терпение. Он уже намеревается выбрать последнего из них, когда вдруг замечает незнакомое прежде лицо. Оно другое, совсем не похожее на других: не без изъяна, но намертво цепляющее своей красотой. И, главное, молодое настолько, будто мальчишка, растерянно замерший перед ним, вовсе школьник.
— Вот ты, как тебя? Веди к себе, — с придыханием обращается клиент, кивая на тринадцатого.
— Господин Хокка, ни к чему Вам водиться с этим мальчишкой, — спешит подать голос миловидная хостес. — Вы гляньте на него, — пренебрежительно добавляет она, оглядывая, кажется, переставшего даже дышать блондина. — Да и потом. Это первая ночь тринадцатого в доме. Думаю, Вас не слишком интересуют неопытные птенцы. Пускай его сначала обкатают другие наши гости. Вы же знаете, что Вам мы предоставим лучших из лучших. А он еще успеет провести ночь с Вами, если, конечно, как следует постарается для других.
Гость только усмехается, качнув головой. Хостес знает, что это значит — ей лучше заткнуться и позволить господину Хокка делать все, что ему заблагорассудится.
— Мне приелись лучшие из лучших, — обернувшись на мнущегося в нерешительности блондина, заявляет Йоэль, — идем, сладкий, уверен, ты будешь очень стараться и не оставишь меня недовольным.