Take Me to Church

— Выбирай сердцем, Алекси. — А если сердце уже сделало выбор, а я… не уверен, что правильный? — шепчет Каунисвеси, взглянув в глаза Порко. — Кроме тебя, никто не вправе решить, какой выбор правильный, малыш, — кротко улыбнувшись, отвечает Йоонас, а затем вновь на мгновение касается губ замершего Алекса своими. — И тебе с этим решением совсем не нужно спешить, понимаешь? Не знаю, как там у вас с Йоэлем, но я готов дать тебе столько времени, сколько будет необходимо. Надеюсь, хотя бы в этом он со мной солидарен. — Но что дальше? Что если я выберу не тебя? — тихо спрашивает Каунисвеси. — Что если это вообще лишь иллюзия выбора? — Если он разобьет тебе сердце, я разобью ему ебало, ладно? Вот и все, что касается иллюзии, — печально смеется Йоонас, утерев проступившую в уголках глаз влагу. — Ладно, — тихо всхлипнув и уткнувшись носом в плечо Порко, отвечает Алекс. — Спасибо, Йоон. За все спасибо, но я… в любом случае я должен сначала поговорить с Йоэлем. — Разумеется. Я и не жду ничего от тебя прямо сейчас. Просто хотел дать тебе понять, что рядом есть кто-то, для кого ты очень и очень важен, — шепчет гитарист, прежде чем выпустить парня из своих крепких объятий. — Свяжешься со мной, как только будет желание — я всегда отвечу.       Я и не сомневаюсь. Ни в Йоонасе, ни в Йоэле. Я знаю, что они оба будут рядом, если я только попрошу. И от этого особенно паршиво. Еще месяц назад я катился на дно едва не со скоростью света. Принимал решения, от которых не могу отмыться по сей день. Делал то, о чем теперь страшно вспоминать. Хокка был соучастником всего этого, да, но именно он вытянул меня из этой грязи и показал новый мир — другую сторону существующего: яркую, лучистую, насыщенную. Он изменил мою жизнь и изменился сам, чтобы в эту самую жизнь вписаться. И мое сердце уже совершенно точно и без колебаний выбирает его. Вот только разум…       Разум в корне не согласен. Буйствует и протестует любящему сердцу, надеясь достучаться. Кричит о том, что подобный выбор — это тупик для нас обоих, для меня и для Йоэля, что мы повязнем в нашем прошлом, как в гребаном болоте, и уже никогда не сможем из него выбраться. Но разве Йоонас — это выход? Он и сам безумец, если считает, что его ко мне чувств хватит на нас двоих. Мне ведь почти нечем ему ответить… По крайней мере сейчас, когда дыхание предательски сбивается при одном взгляде на Хокка. Даже иронично, как Порко настаивает на том, что я должен понимать, чего на самом деле достоин, в то время как сам этим правилом поступается и хватается за, пожалуй, худший для себя вариант.       Я провожаю ссутулившуюся от холода спину гитариста задумчивым взглядом. Если честно, он потрясающий парень. Добродушный, открытый и заботливый. Наверное, быть с ним было бы очень просто. В разы легче, чем с Йоэлем, прошлое которого кроет за собой настоящий кошмар. Однако именно этот кошмар нас с ним и связывает. Навряд ли хоть кто-то еще способен будет понять, почему я просыпаюсь в холодном поту каждое утро и почему никакой психолог мне уже не поможет. Зато Хокка уже понимает. Думаю, только он и способен мне помочь. Он знает, какого мне было остаться без альтернатив и рискнуть пойти туда, откуда не сломанными уже не возвращаются. Он был тем, кто сделал это со мной, кто сломал меня. А теперь он тот, кто собирает меня по кусочкам, не позволяя развалиться на осколки вновь. И я почти на сто процентов уверен, что он с этим справится.       Возвращаться домой непросто. Я не могу перестать думать о том, что с Йоэлем буду вынужден поговорить. Рассказать ему о том, что испытываю столь продолжительное время, будучи рядом с ним. Наверное, от его ответа на это будет зависеть все — то, как нам двигаться дальше, и то, кем остаться друг для друга. В конце концов только Хокка действительно имеет право выбора, ведь только у него из нас троих на руках все карты. Не у меня и уж тем более не у Йоонаса. Я вообще лишь зависимая, связанная по рукам и ногам марионетка в полной его власти.       Когда Алекси возвращается домой, Йоэль уже стоит на пороге квартиры с какой-то сложенной вдвое бумагой в руках. Блондин не успевает сказать и слова, как тот протягивает ему листок: — Я пойду прогуляюсь с Риллой, — уведомляет Хокка, даже не подняв на Каунисвеси взгляд. — А ты пока прочти это, пожалуйста. — Йоэль, постой… — только и успевает сказать Алекси, как перед его носом захлопывается дверь.       Тихо сглотнув, блондин стаскивает с ног кроссовки и, медленно двинувшись по коридору в гостиную, разворачивает бумагу. Однако не успевает прочесть и первых строк, как замечает, что выходящий во внутренний двор дома балкон открыт настежь. А значит Хокка, вероятнее всего, их с Йоонасом видел. Алекси поджимает губы, неспешно двинувшись наружу. Опустив взгляд вниз, он осознает, что вид и впрямь открывается аккурат на то самое место. То самое, где теперь стоит сам Йоэль, наблюдая за бегающей вокруг него Риллой с какой-то до невозможности тоскливой улыбкой.       Пальцы, которыми Каунисвеси разворачивает бумагу, дрожат. Ему вдруг становится страшно. А вдруг Йоэль уже все решил за них обоих? Вдруг разочаровался, будто по щелчку пальцев, при одном взгляде на него с другим? Не с другим, Алекси, в том-то и катастрофа — с его лучшим другом. Однако с первых же прочитанных строк он понимает, что это волнует Хокка меньше всего.       Письмо явно написано наспех. Об этом говорят перечеркнутые местами до дыр в бумаге фразы и капли влаги, заставляющие чернила уродливо ползти вниз, смазывая соседние строки. Алекси мгновенно задумывается о том, видел ли хоть раз, чтобы Йоэль при нем плакал, но долго вспоминать не приходится, он точно знает, что нет. Ни разу. До этого самого дня.       «Одна принцесса подсказала мне, что нужно быть смелым и говорить о своих чувствах без всякого страха, но я к этому видимо еще не готов. Моей храбрости хватило лишь на это письмо. Надеюсь, что еще не слишком поздно, ведь я пишу это, даже не зная, вернешься ли ты вообще домой. Теперь-то я знаю, как легко могу тебя потерять. Я совсем не похож на того, кто тебя достоин. Если бы я знал, как больно будет видеть тебя с другим, с тем, кто гораздо вероятнее сможет сделать тебя счастливым, нежели я, то не стал бы ждать ни секунды, а сказал бы уже давно — я тебя люблю.       Люблю и хочу любить так, как делают это другие люди. Хочу доверять тебе, заботиться о тебе и быть тем, кого ты выбираешь каждый новый день по своей воле, а не из-за сложившихся неудачно обстоятельств. Мне очень важно заслужить твое прощение. За всю боль, которую я тебе причинил, и за грязные манипуляции. Попытка удержать тебя деньгами и договоренностями теперь мне кажется такой низкой и подлой, что хочется провалиться под землю от стыда. Забудь об этом всем и, пожалуйста, никогда не чувствуй, что ты мне хоть что-то должен. Наверное, я придумал весь этот бред лишь потому, что был трусом и не мог сказать тебе прямо о том, что чувствую. Так вот… Ты мне ничем не обязан. Это я обязан тебе всем, что сейчас имею. Только с твоим появлением я осознал, что такое счастье и что такое дом. Ты делаешь меня лучше. Это замечают все вокруг. Надеюсь, что замечаешь и ты, ведь я правда стараюсь. Ты волен выбрать не меня и не бояться, что из-за этого лишишься моей помощи и поддержки. Я уже не смогу от тебя отказаться, а потому даже если будет очень-очень больно, я буду с тобой. Конечно, если только ты мне позволишь.       P.S. Недавно я написал для тебя песню. Если мне все-таки повезет, и ты решишь терпеть меня рядом и дальше, я обязательно спою ее для тебя. Только дай знать».       Вот так прямо. В самое сердце и на поражение. Все то, что Алекси так долго желал услышать, но никогда не рискнул бы просить. Мысль о том, что Хокка писал все это, глядя на то, как Каунисвеси плавился в руках другого, укалывает особенно сильно. «Почему я, черт возьми, Йоона не оттолкнул?» — корит он теперь себя, медленно обращая потерянный взгляд с измятой бумаги на треплющего таксу за ухом Йоэля.       Похоже, Каунисвеси сам загнал себя в страшный тупик. Казалось бы, все так очевидно, стоило только признаться друг другу в чувствах. Было бы очевидно, если бы не Йоон. Если бы не его пропитанные болью за Алекси слова, если бы не подаренный им поцелуй, если бы не его рвение показать, что все может быть совсем иначе. Без этой грязи. Без причиненной ранее боли.       До слуха доносится шум ключей. Каунисвеси и не заметил того, как Хокка пропал из поля его зрения. Он рвано выдыхает, утерев ладонями выступившие в уголках глаз слезы. Сейчас это совершенно ни к чему. Он и так слишком часто поддавался эмоциям, пора дать волю и здравому уму.       Быстрым шагом пройдя в коридор, Алекси замирает перед остановившемся у порога парнем с таксой в руках и тихо зовет его по имени: — Йоэль… — Да? — откликается тот резко переставшим слушаться голосом. — Думаю, нам пора поговорить, — продолжает Каунисвеси.       Хокка понуро кивает, словно соглашаясь на собственную казнь, и, плавно опустив Риллу на пол, плетется за Алекси в гостиную. Устроившись там рядом с ним на диване, уставляется в собственные колени, страшась ненароком столкнуться взглядом с самыми любимыми им глазами и не увидеть там ничего, кроме леденящего душу отчуждения. — Послушай, я действительно тебя люблю. Вчера я сказал это более чем осознанно. Конечно, прошло совсем мало времени, а у нас уже так много чудесных моментов вместе, так много общих воспоминаний и вообще всего светлого и теплого, что я буду вспоминать, должно быть, всю свою жизнь. Вот только…       Сердце Йоэля пропускает удар. Вот оно, то самое «но», от которого бросает в дрожь. Разрушительное и несправедливое. Разве он должен был услышать его вот так скоро? Разве не старался отсрочить этот момент, если и вовсе не свести вероятность его наступления к нулю? Неужели он и правда просто опоздал? Или он и не мог успеть, ведь все разрушил, оступившись вчера вновь?       Он чувствовал неладное еще стоя перед распахнутым балконом и не решаясь шагнуть наружу. Не знал, что останавливало сильнее — желание Алексу доверять или страх увидеть то, что лишний раз докажет его ничтожность. По правде, Йоэль ощущал себя полным идиотом. Поражался тому, как можно было быть таким слепцом и не замечать их с Порко близости. Тому, как можно было игнорировать тот факт, что любой здоровый интерес, возникший у кого-то к Алекси, способен отвернуть его.       Глядя на причиняющие почти нестерпимую боль объятия, Хокка особенно ясно осознавал, что Алекс заслуживает равноценных отношений, в которых не будет чувствовать себя должным. Осознавал, что происходящее между ними таковым не назовешь, но все равно тешил себя надеждами, что им все удастся. Удастся взять и построить с нуля нечто большее. Удастся однажды забыть о том, как все начиналось. Он совершенно не хотел думать, что это лишь самообман. Ведь если он будет прикладывать усилия изо дня в день, доказывать важность для него Алекси и просто искренне любить, то у них будет шанс, правда? — Во многом ты прав, — продолжает Алекси, стискивая пальцами до вмятин на бумаге письмо Йоэля. — То, с чего мы начали, должно быть, будет мучать меня всегда. Я хочу доверять тебе безусловно, но не могу, ведь мне до сих пор кошмары снятся о первой нашей ночи… Благо, хоть вчерашнюю я совсем не помню. Это было бы слишком. Разве это справедливо? И ты, и я — мы оба заслуживаем жить, не вспоминая о всем этом дерьме из прошлого. Ты бы нашел кого-то более подходящего своему темпераменту, а я… — Ты и есть тот, кого я искал, Але, — прерывает парня Йоэль, наконец, найдя в себе силы заговорить. — И ты тот, с кем я хочу провести столько времени, сколько мне вообще отведено, понимаешь? — Мне кажется, что жить нормально я уже никогда не смогу. Зачем я тебе такой? — словно не слыша Хокка, мрачно продолжает Алекси. — Вчерашняя ночь лишь доказательство тому, что я заклеймен навсегда. — Вовсе нет. Мы же можем все изменить, солнце, ты слышишь? — шепчет Йоэль, торопливо обхватив руки Каунисвеси своими. — Хочешь, уедем отсюда? Бросим все дела и заботы и свалим туда, где никто нас не найдет? На море, в горы или в какой-нибудь мегаполис, чтобы в нем затеряться, ну же. Только скажи, куда ты мечтаешь поехать, уже завтра мы будем сидеть в самолете и думать забудем обо всем этом ужасе. — Ты и правда сделал бы это для меня? Йоэль, у тебя тут вся жизнь — твоя семья, друзья, карьера и бизнес. Разве оно того стоит? — не отступает Алекси, словно совершенно не замечая того, каким отчаянием сквозит голос Хокка. — Вся моя жизнь сейчас вот здесь, — дрожащим голосом откликается Йоэль, переместив на шею Каунисвеси взмокшие от волнения ладони. — Я с ума схожу от предчувствия, будто сейчас она оборвется. Я люблю тебя, Але, и сделаю все, чтобы тебя не потерять. Только не игнорируй и скажи мне, что именно нужно.       Так и не выпуская из пальцев письмо, Каунисвеси поднимает на Хокка помутненный влагой взгляд. Чуть помедлив, словно готовясь сделать решающий шаг, он откладывает в сторону листок, обхватывает лицо Йоэля ладонями и лишь тогда, искренне улыбнувшись наперекор покатившимся по щекам слезам, отвечает: — Тогда… знаешь, я хотел бы все-таки услышать твою песню.