двойник

Шах королеве и королю! А. Блок

на его самодовольном лице красовалась хитренькая улыбка, совершенно глупая и исполненная ехидства и какого-то тайного умысла, который дашкову был недоступен. но достаточно было взглянуть на юсупова пару раз, чтобы понять — ничего доброго от этого мужчины не дождёшься. — а вы всё-таки мне скажите, какое дело у вас к моей жене? они сидели в гостиной уже второй час, и за это время их беседа не сдвинулась с мёртвой точки. юсупов улыбался и молчал, потягивая вино из бокала, любовался маслянистыми разводами на стеклянных стенках — «какое славное!» — и беспечно болтал ногами, как мальчишка. непонятно было, каким образом он оказался в доме семейства дашковых в вечер, предназначенный для супружеского уединения. но глядя на то, как жена мило воркует с этим франтом, разодетым краше любой приличной дамы театрального общества, дашков чувствовал, что кровь в его жилах начинает неистово гореть, а ревность змеёй обвивает шею, мешая вздохнуть полной грудью. когда они только обвенчались, никакого князя юсупова не было и в помине — а в тот вечер анна александровна представила мужчин друг другу, оговорившись в первую очередь насчёт того, как важен был для неё феликс — мол, друг юношеских лет, умный, любезный и прекрасно воспитанный, — а позже изъявив искреннюю надежду на дружбу между ним и дашковым. от вида юсупова дашкову хотелось удавиться — жеманность, страсть к платьям женственных фасонов, стойкий французский парфюм и какая-то едва уловимая плавность интонаций, жестикуляции, мимики; всё выдавало в нём актёра, пожизненного игрока, плута, но проще — ряженого идиота, который развлекался в высшем обществе, порой не замечая границ. справедливости ради стоит отметить, что ему многое спускали с рук — флирт с замужними дамами, колкости в разговоре с их мужьями. — милый мой друг, — высоко вздохнув, прощебетал юсупов. — позвольте напомнить, что у меня с вашей женой, — он закатил глаза и хихикнул, — дела были ещё до того, как вы заделались в образцовые мужья петербурга. дашков вспыхнул от гнева. да что позволяет себе этот чудак? — то есть, что это значит — дела? — вам виднее, — юсупов поджал губы и откинулся на спинку кресла, положив руки на подлокотники. это придавало его худощавой фигурке весомости. — я лишь вас процитировал. самая удивительная часть этой мистерии заключалась в том, что анна александровна так ни разу толком и не объяснилась, откуда она знает юсупова и почему он не объявился раньше, раз настолько дорог и близок к семье вырубовых. она отшучивалась, меняла тему разговора, прежде чем дашков успевал это заметить, и ревность его будто бы исчезала, когда жена обращалась к нему с более насущными вопросами — что приказать подать к обеденному столу, когда приём у илларионовых — и это, в сущности, добавляло истории загадочности, а дашкову — подозрений. он доверял своей жене и ни за что бы не обвинил её в измене, а потому поначалу осторожничал, присматриваясь к юсупову, наблюдая за ним издалека. — ты рядом с ним — словно курица-наседка, — в сердцах бросил дашков, швырнув перо на стол. пара чернильных капель забрызгала отчётную бумагу. его раздражала сама мысль о том, что анна александровна, всегда сдержанная во всём, а в чувствах — тем более, рядом с юсуповым ослепляла улыбкой, много смеялась и часто, слишком уж часто как бы невзначай прикасалась то к его руке, то к плечу, то цепляла ногой чужую ногу и затем рассыпалась в извинениях за собственную неловкость. такой дашков не видел анну александровну даже в золотой период первых ухаживаний, когда любовь ещё не озвучена, но незримой дымкой сопровождает пару повсюду. жена казалась счастливее всех на свете, когда юсупов наклонялся к ней и шептал что-то на ушко — и дашков счастлив был в ответ видеть любимую смеющейся и радостной: всё портило осознание, что причина её весёлости — какой-то фат, словно вырядившийся на карнавал. — вам с такой накидкой только сенную подметать, — пробурчал дашков, стараясь отвлечь юсупова от беседы с женой во время антракта. — вот как? — в его голосе не звучало ни тени обиды. — думаю, парчовая ткань с этой задачей едва ли справится. а вот ваше драповое пальтишко — вполне. дашков бы не стерпел этого оскорбления, если бы не анна александровна — громко рассмеявшись, она взяла обоих мужчин за руки и нежно посмотрела сначала на мужа, а потом на феликса. — господа, давайте сегодня без перчаток — и без того тошно после арии ленского! юсупов расхохотался в ответ, накрывая руку анны александровны своею костлявой ладонью в перстах. — вы правы, chère Anne, да и я совсем не желал избавить вас от столь верного мужа. вы только посмотрите на него — он как преданный пёс на цепи: куда поведёте, туда и последует. это ли не мечта всех барышень нынешней эпохи? с этими словами он, отпустив наконец чужую руку, повернулся в противоположную сторону всем телом, вскинув руки, и застыл, будто бы пытаясь вспомнить какую-то мысль. но его прервал голос анны александровны: — а не изволите ли заглянуть к нам на ужин? гостеприимней моего димы вы не найдёте никого во всём петербурге, я вам это обещаю, — она произнесла последние слова с улыбкой и как бы по слогам, чтобы подчеркнуть важность этой дашковской черты. сам дашков стоял безмолвным памятником командора и сверкал глазами, выдумывая следующий колкий пассаж, если юсупов решит его атаковать. феликс не отказался от предложения. так он и оказался с дашковым в одном салоне — поначалу анна александровна ухаживала за гостем, а дашков только важно ходил по зале с важным видом, покуривая сигару и лишь изредка поглядывая на юсупова как бы исподтишка, как обычно поглядывают на платье новомодного кроя, прицениваясь к нему, но всё-таки с сомнением и без мыслей о дальнейшей покупке. спустя какое-то время феликс тоже закурил, стряхивая пепел в заботливо подготовленную для того фаянцовую мисочку. но анна александровна не смыслила ничего в курительных тонкостях и в том, что фаянц не выдержит резкого подъёма температур. поэтому, когда юсупов, смачно всасываясь в скромный остаток, опустил догорающую сигарету в мисочку, та с душераздирающим писком треснула, расколовшись надвое. у дашкова подскочило сердце. — как же так! — он всплеснул руками и начал размахивать ими в стороны, как бы прогоняя дым, так некстати поднимавшийся от мисочки. — неужто это был фаянс? а я было подумал, что у вас такие заграничные пепельницы. надо было сказать аннушке, что для табака подходит стекло… фаянцовую мисочку будет оплакивать жена, это ясно, как день, думалось дашкову, а вот бутылку французского сухого вина он воспримет как настоящую кражу. в юсупова вливалось всё безо всяких последствий, и он, выпив четыре бокала, всё ещё выглядел бодро и хитро. — послушайте, феликс, а вы женаты? — прохрипел дашков, переходя в наступление. — нет! — ответит тот с наивной улыбкой. — зачем мне? «- действительно, зачем, когда есть чужие жёны», — чуть не сорвалось у дашкова. он понемногу терял терпение и чувствовал, что в соседней комнате жена припала к стенке и ловит каждое их слово — любопытство невозможно скрыть, как нельзя и забыть про манеры. — неужели вам никогда не хотелось семьи, детей, уюта в доме? — продолжал тем не менее граф, наклоняясь в сторону юсупова. в зале между ними был только стеклянный низкий столик, который, тем не менее, отлично защищал юсупова от хозяйских нападок. казалось, он чувствовал себя в чужом доме как у себя — вольготно он прохаживался по коридору, властно же осматривал высокие залы, с видом знатока хмурился, разглядывая картины на стенах и кивая в одобрении. в кресле феликс устроился настолько удобно и вальяжно, что этот вид явно бы рассердил дашкова, если бы тот сам не дал на это добро. в памяти всплывал образ анны александровны, строго грозящей указательным пальцем — «дима, будь с ним поласковее!» — но дашков морщился, потому как князь явно не собирался его щадить. его подведённые тёмные глаза недобро искрились, хотя сам он отчаянно строил из себя агнца, безбожно загнанного в угол. дашков не чувствовал себя волком — он мог скалиться, сколько душе угодно, вот только нужного эффекта ему не достичь. феликс не стеснялся, для него дашков был по меньшей мере мужем дражайшей приятельницы, которого всегда можно отослать подальше, проигнорировать или же наоборот — поманить пальцем, чтобы подошёл, чтобы вытерпел все издёвки и ни слова при этом не сказал — даром что настоящий барин. юсупов упивался своей красотой, и невозможно было это не заметить: его длинный камзол, расшитый золотыми нитями, сплетающимися в причудливые узоры, узловатые бутоны, вышитые камнями птички, какие-то вычурные погоны с кисточками, — всё это делало его фигуру какой-то фарсовой, ненатуральной, будто он никогда и не сходил со сцены, будто весь мир был для него зрительным залом, а собственная жизнь — незаканчивающимся спектаклем с парочкой антрактов. даже сейчас, в доме дашкова, сидя за столом и попивая вино из узкого бокала, он старался не забывать о мизинце и чопорной осанке — почти женский стан и белёсая лебединая шея казались работой кукольника-искусника. но самое главное — феликс действительно не боялся никого и ничего, он знал, что в этом доме его примут не просто как дорогого гостя, а практически как члена семьи — осознание своей власти кружило ему голову. — а что, для этого обязательно нужно жениться? — с искренним непониманием ахнул юсупов, отпив ещё немного. — нет, но… вы знаете, такова традиция, так принято, — процедил дашков, вздохнув громче положенного. это вызвало на лице феликса довольную улыбку. — беда нашего брата в том, что он слишком чтит традиции, о природе которых даже не догадывается, — загадочно проговорил он, отставив бокал в сторону, и принялся рассматривать собственные ногти. — думать нужно своей головой. коль не хочется мне жениться, на кой чёрт это всё? обманывать себя, милую даму, наивно мечтающую о судьбе памелы, — не настоящая ли жестокость? кому так отчаянно нужно угодить — соседским снобам, которые суют свои носы, куда ни попадя? концовку «горя от ума» помните? «что станет говорить княгиня марья алексевна»! так, по-вашему, жить нужно? дашков оторопел. он не ожидал, что юсупову достаточно будет пары-тройки острых реплик, чтобы окончательно овладеть преимуществом и сбить его с ног. его будто бы невозможно было переспорить — на всё он имел своё мнение, и оно часто отличалось от общепринятых представлений, будь то взгляды на женитьбу или на то, как следует вести хозяйство в условиях войны; исторические события, политика, тайные общества, теология — всё было ему подвластно и предельно понятно. он скучал. — я ничего не полагаю и ничего не утверждаю, — произнёс дашков, и голос его предательски дрогнул. — я только хотел сказать, что удивлён, как такой господин, как вы, ещё ходит в холостяках. — а может, мне приятно ходить в холостяках, — ухмыльнулся юсупов. — так о тебе больше говорят. — вы жаждете внимания от других, но зачем? — неожиданно для себя сказал граф, застыв на месте. юсупов внимательно на него посмотрел — впервые за весь вечер. — это льстит, — наконец ответил князь. — когда тебя готовы рассматривать каждый вечер под лупой, словно дорогой брильянт, волей-неволей станешь соответствовать ожиданиям. поверьте, меня нисколько это не тяготит. это плата, которую нужно отдавать за высокий род и всеобщую любовь. любви, как вы видите, мне хватает. — для вас любовь женщины и любовь общества — одно и то же? — а для вас — нет? — из голоса юсупова пропала весёлость. он тоже наклонился вперёд, положив голову на ладони. — вы готовы плясать под дудку любого, кто оценит ваш костюмчик. вы одинаково будете лизать руки и влиятельному дворянину, и своей жёнушке, коль скоро она решит уделить вам малую толику своего внимания. аnnette в обществе похожа на даму с собачкой, её так и называют, да вы, наверное, не слыхали никогда… дашков оцепенел. его знатный род будто бы вмиг побледнел и перестал что-либо значить. может ли быть такое? в самом деле, его считают питомцем анны александровны? — да вы не расстраивайтесь, — ободряюще добавил феликс, заметив перемену в лице. — у всех есть недостатки. когда перестанете пресмыкаться перед женой, дела ваши пойдут в гору, я вас уверяю. — это не пресмыкание, — перебил дашков, захрустев суставами пальцев. — это называется преданность и любовь к женщине, которую выбрал. — какие-то у вас взгляды, право, варварские, — юсупов скривился — уголки рта поплыли вниз, будто их чем-то примагнитило. — можно любить и без такого отчаяния, никто у вас вашу любимую косточку… ох, простите, женушку… не отнимет, будьте покойны. дашков не выдержал. — я вижу, как ты на неё смотришь, урод, — прошипел он, испепеляя феликса взглядом. — я не позволю тебе её и пальцем тронуть. дай мне один только повод — и я самолично вскрою тебе череп, и тогда посмотрим, кто будет смеяться последним, а? юсупов цокнул. — манеры у вас тоже какие-то собачьи. и что это такое — вскрою череп… дикарство. а что до вашей жены, то, поверьте, у меня нет намерения её соблазнять, я ж не лавлейс какой-то, чтобы девушек в стремлении самоутвердиться коллекционировать. я уже этим переболел. вы для меня — более интересны фигура, ведь мы… так похожи, господин дашков! дашков непонимающе хлопал глазами. — вы страдаете от недостатка внимания, потому что понимаете, что всегда находитесь в тени жены, — продолжал юсупов. — и вам нравится эта роль, потому что вы вбили себе в голову, будто так правильно и будто для этого конкретно вы созданы. но послушайте, служение прекрасной даме уже в прошлом. вы застряли где-то в тёмных веках. зачем вам эти belles dames sans merci? вы — красивый благородный мужчина, при деньгах, не слишком стары… во время приёмов вы должны говорить, а не слушать жену — annie никогда не отличалась ораторским мастерством, между нами говоря… а вот вас я бы с удовольствием послушал, хотя вы мне кажетесь формалистом. повисло густое молчание, длящееся подозрительно долго. в соседней комнате послышалось копошение и лёгкие женские шаги — анна александровна не отказала себе в удовольствии подслушать мужской разговор. за окном шумела листва, а солнце давно уже спряталось за плотный небесный занавес, не желая выходить на поклон. пробил десятый час. юсупов скучающе водил окурком по самому крупному фаянсовому черепку, чем невероятно раздражал дашкова. — и как это у вас хватило смелости сравнить меня с собой? — у дашкова перехватило дыхание. — я слишком долго терпел ваши выходки. это переходит всякие границы. сначала вы оскорбляли своим поведением меня, а теперь в беседе порочите и мою жену? да вы осознаете, что творите? вон из моего дома! юсупов заулыбался, не понимая, что происходит. — я делал вам комплименты, но какой же вы все-таки… — закройте свой поганый рот и убирайтесь. ещё только раз я увижу вас в компании моей жены, и будьте уверены, встреча окажется для вас последней. — вы ради меня готовы в тюрьму сесть?! — ахнул юсупов. — а я вас недооценил. кажется, ваши принципы питают храбрость. мне это нравится. дашков не ответил. из соседней комнаты вышла наконец анна александровна с какой-то книгой в руках. она выглядела обеспокоенной, будто только что прочла тревожное письмо. — феликс, уже уходите? — с грустью произнесла она, видя, как тот суетится, отряхивая камзол и поправляя запонки. он закивал ей в ответ, размахивая руками с женской интенсивностью. — засиделся у вас, голубчики, да ваш муж дал мне понять, что сейчас должен работать, не смею вас отвлекать… но вид у юсупова был странный, будто он бредил. дашков внимательно следил за ним взглядом, как бы поторапливая — обернувшись к жене, он расплылся в неискренней улыбке. — не будем столь грубы. я всего лишь переживал, что не сумею заняться делами вовремя, если бы не они, я бы господина юсупова так просто не отпустил… — с этими словами он сверкнул глазами, заставив юсупова истерически рассмеяться. — я же говорил, что мы подружимся, аnnie! — с улыбкой произнёс он. анна александровна облегчённо выдохнула. — ну слава богу! мне послать за извозчиком? — благодарю! — феликс тряхнул головой, и золотистые кудри упали ему на лицо. когда жена покинула залу, дашков вплотную подошёл к юсупову и схватил того за грудки, прижав к стене. — вы такой же, как я, господин дашков, — прошипел юсупов, не меняя выражения лица. глаз его задергался. — вы завидуете тому, что я живу вашей жизнью, ведь сами вы никогда не сможете вести её так, как вам угодно. смотрите же за мной, коль вас это тешит, мне все равно. после нас хоть потоп, если вы понимаете, о чем я… феликс выглядел неуместно самоуверенно для того положения, в котором он оказался. сжатая рука дашкова понемногу стала слабеть, а когда юсупов накрыл его ладонь своей, сердце графа упало куда-то на дно желудка, а в ушах зазвенело. — отпустите, пожалуйста, не то помнёте… — брезгливо проговорил он, оглядывая себя. — это вам, быть может, на одежду наплевать, дать бы вам волю — вы бы ходили без неё… дашков оторопел. — не надо на меня так смотреть. я же говорил, что мы похожи, — тут он подмигнул, окончательно освободившись от хватки, и бросил взгляд победителя на хозяина дома. — через неделю приём у Илларионовых, и, насколько я знаю, вы приглашены. буду очень рад вас видеть, — феликс карикатурно выделял слова, чем разжигал потухшую злость в дашкове. — скройтесь с глаз моих, князь. — ничего вы так и не поняли, — вздохнул юсупов. — а жаль. не всё в этом мире должно крутиться вокруг вашей жены, и я — не исключение. близ бастиона в севилье… юсупов мигнул левым глазом и направился к выходу, где его ждала анна александровна. они вновь принялись перешёптываться, как показалось дашкову — нарочно; феликс постоянно поглядывал на него, словно пытался на что-то намекнуть — но дашков, измождённый бесполезной беседой, не постарался его понять. с тяжёлой головой он подошёл к окну, оперевшись кулаками на подоконник. в глазах темнело. весь вечер дашков промучался мигренью, а ночью его лихорадило — анна александровна, забыв обо всем, сидела у его кровати всю ночь не смыкая глаз и молила господа за здравие. он бредил, и лишь иногда в его несвязном лепете едва ли можно было различить лишь одно имя, до сих пор никогда не звучавшее из его уст. когда на следующее утро явился земский врач, дашков уже был в сознании и безумно обрадовался, услышав, что его вечерние конвульсии были следствием очередного приступа тахикардии, мучавшей его с детства. распрощавшись с доктором, он закурил прямо в кровати, и не было в тот миг человека счастливее.