Мой контроль (в твоих руках)

      Ло Бинхэ поднял на учителя жаркий, тяжёлый взгляд, пожирая взглядом его фигуру учёного мужа — стройную, поджарую, так и манящую оставить на светлой коже как можно больше меток — укусов, засосов, поцелуев. Мой, только мой, никому не отдам, никому не позволю к нему прикоснуться.       — Учитель, я… не могу больше сдерживаться.       Шэнь Цинцю, наблюдающий за ним с нечитаемым выражением в глазах, изогнул бровь и склонился к своему ученику с легкой усмешкой.       — И что же ты сделаешь, Ло Бинхэ? Может, завалишь меня? — спросил он, глядя прямо в тёмные от похоти глаза Ло Бинхэ, и подался ещё ближе, почти шепча ему на ухо: — Разорвёшь на мне одежду? Бросишь на кровать или, может быть, прижмёшь к стене?       Ло Бинхэ зарычал, хватаясь за рукав лазурных одежд, потянул его на себя… и получил звонкую пощёчину.       Ло Бинхэ получал удары гораздо болезненнее этого. Но, застигнутый им врасплох, он широко распахнул глаза и ошарашенно воззрел на своего ласкового, всепрощающего учителя, чувствуя, как внутри всё звенит от обиды.       — Снова хочешь заставить своего учителя рыдать от боли?       Слова ударили по Ло Бинхэ гораздо сильнее. Он весь вскинулся, глядя на учителя в неверии, чувствуя, как защипало глаза — за что он так? За что напоминает Ло Бинхэ, как сильно он ненавидит себя за тот раз? Он тысячу, нет, сотню тысяч раз проклял себя за поспешность, за жадность и голод, с которым набросился на учителя. Так зверски надругался, заставив вытерпеть всю ту боль. Лишил своего учителя невинности — и так жестоко, в крови, средь холодного камня.       Он ненавидел себя за это. Его колотило от презрения к себе всякий раз, как он об этом думал, и он никогда не смог бы себе это простить, даже если Шэнь Цинцю простил.       Но… видимо, Ло Бинхэ только думал, что тот простил? И от этой мысли внутри похолодело. У него задрожали губы, и он пал ниц перед учителем, не в силах выдержать его взгляд.       — Я… Никогда больше. Никогда. Учитель, — отчаянно позвал Ло Бинхэ, смаргивая горячие слёзы, которые через мгновение снова застилали его взор. — Я не коснусь вас и пальцем без вашего позволения. Я никогда больше не причиню вам подобной боли. Я скорее убью себя, чем…       Ло Бинхэ подавился окончанием фразы, когда его грубо сгребли за волосы и потянули наверх, заставляя разогнуться из коленопреклоненной позы. И задохнуться от ощущения, как узкая стопа учителя надавила на его пах.       — И ты смеешь обещать мне это, когда тут ты всё так же «не сдержан»? — всё так же насмешливо осведомился учитель, не разжимая кулака, в котором держал его за волосы. Кожа головы пылала и пульсировала от того, насколько грубо Шэнь Цинцю схватил его. Должно быть, он даже вырвал из его головы с десяток волосков, когда так резко дёрнул, а сейчас он практически заставил Ло Бинхэ запрокинуть голову.       У того по щекам продолжали катиться слёзы. Лицо охватило краской стыда, а тело, бездна его поглоти, не слушало, и захотелось заплакать ещё сильнее, когда бренная плоть только сильнее напряглась и дёрнулась под ногой учителя. А тот, задумчивый и сосредоточенный, надавил чуть сильнее, потёр выпуклость в паху ученика и замер, услышав всхлип.       — Ты же понимаешь, Ло Бинхэ, за всякое злодеяние полагается наказание.       — Но я уже себя наказываю. И буду наказывать, — снова поднял взгляд Ло Бинхэ, и снова замер, каменея под взглядом своего учителя и немедленно сожалея о своих словах.       — То есть ты считаешь, что можешь судить, насколько мне было больно? — тихо спросил он, а сердце Ло Бинхе снова болезненно сжалось, кровоточа. — Ты думаешь, что можешь подобрать себе справедливое наказание?       — Ни одно наказание не сможет окупить то, что я сделал, — прошептал он, обреченно прикрывая глаза, и резко снова их распахнул, когда снова почувствовал это скользящее, дразнящее движение по паху, и невольно расставил ноги шире. Что, конечно же, не укрылось от глаз учителя.       Он толкнул Ло Бинхэ и тот безвольно упал на пол, шумно дыша, глядя снизу вверх на своего учителя, что продолжал наступать на него, давить, гладить, вырывая полузадушенные всхлипы.       — Видел бы ты себя моими глазами, — тихо сказал ему учитель. И Ло Бинхэ хотел сжать ноги. Хотел. Но не мог. — Ты разве не заметил? Ты ведь уже сам трёшься о мою ногу. Так бесстыдно, Ло Бинхэ.       Он ничего не мог ответить, хватая ртом воздух, чувствуя себя таким жалким, несчастным и бесстыже возбужденным. Всё, что ему было нужно — наконец справиться с мучительным напряжением плоти, и он ради этого готов был тереться о ногу учителя, как похотливое животное. Но даже это ему не было позволено. Когда учитель убрал ногу и отвернулся от него, Ло Бинхэ сначала вспыхнул яростью, но сразу затем — отчаянным стыдом, у которого не было ни начала, ни конца.       — В наказание я не позволю тебе притронуться ко мне.       Ло Бинхэ сам сказал совсем ничтожно раньше — ничего не окупит его деяний. Но от слов Шэнь Цинцю у него внутри всё заледенело и тут же растрескалось, как от весеннего солнца. На глаза снова навернулись слёзы. Как же так? Да как же он может не касаться своего драгоценного учителя? Это ведь для него смерти подобно. Учитель отвернулся, но Ло Бинхэ не успел вымолвить и слова, когда учитель, развязав пояс, распахнул и позволил соскользнуть с плеч верхним одеждам. Они мягко упали прямо у ног растерянного, но не смеющего отвести взгляд Ло Бинхэ. А затем… Шэнь сделал шаг, оставляя кучу одежды у ног ученика, и оседлал его бедра. От мысли, что наготу учителя скрывают лишь нижние одежды, что обнаженная кожа его ног сейчас касается его бёдер, Ло Бинхэ чуть не отдал душу небожителям и судорожно сглотнул. А учитель оставался всё так же спокоен и холоден — на его прекрасном лице не было даже намёка на стыдливый румянец.       Он поднес руку к лицу Ло Бинхэ и тот хотел тут же к ней прильнуть, но под пристальным взглядом стушевался и наконец отвёл глаза, всё ещё полные слёз.       Его губ коснулись пальцы учителя. Внутри всё пылало от желания прильнуть к ним устами сильнее, целуя эти ладони, узкие запястья, преклоняясь в обожании.       — Открой рот и оближи, — приказал учитель, но он и договорить не успел — Ло Бинхэ подчинился, впуская в рот два пальца на всю их длину. Язык, мокрый, горячий, старательно вылизывал пальцы и ложбинку между ними, а взгляд демона, подернутый дымкой, всё был устремлен на учителя — посмотрите, какой я послушный, не злитесь на своего глупого ученика.       А учитель, сохраняя безразличие к его искреннему обожанию, к его преклонению, толкался пальцами в рот этого ничтожного ученика, пока слюны не стало так много, что она стекла от уголка его губ к подбородку.       Ло Бинхэ чуть не заскулил от отчаяния, когда эти изящные пальцы покинули его рот. Он хотел ласкать и целовать — пальцы, руки, нежные плечи, шею, всё тело своего драгоценного учителя, вымаливая у него прощения. Но он наказан, и наказан совершенно справедливо. Он не смел снова нарушить волю учителя и лишь, сглотнув слюну, наблюдал за ним из-под ресниц, когда учитель вдруг склонился к нему ближе.       Нижние одежды спали с плеч, а волосы шелком рассыпались по груди ученика. А его благословенный учитель встал на колени, расставив их по обе стороны от бедер ученика, и завел руку за спину.        Шэнь Цинцю прерывисто выдохнул и прикрыл глаза, вставляя в себя пальцы. Тугие мышцы неохотно поддавались, раскрываясь, впуская в себя влажные и скользкие от слюны пальцы. Рука, на которую он опирался, не дрожала лишь благодаря многочисленным тренировкам, но всё ещё было искушение расслабиться и позволить себе прильнуть к часто вздымающейся груди, услышать, как заполошно бьётся сердце его ученика. Даже не поднимая взгляд Шэнь был уверен, что увидит.       Стыд. Обожание. Сожаление. Жажду. Столь красивое и выразительное лицо с порочно распахнутыми губами, тёмным взглядом и влажным блеском в этих глазах от недавно пролитых слёз. И голодное отчаяние, из-за которого нельзя сейчас поднять взгляд. Нельзя проявить мягкость, ведь иначе из дрессировщика Шэнь в одно мгновение превратится в жертву.       — Учитель, — выдохнул Бинхэ, следя за каждым его движением, не видя, но прекрасно представляя, как длинные пальцы растягивают, сгибаются и раздвигаются внутри. Он мог вспомнить, насколько там узко и горячо, как хорошо, как удовольствие захлёстывает с головой, когда он раз за разом вторгался в тело его драгоценного учителя. И только когда рука Ло Бинхэ почти легла на бедро Шэнь Цинцю он вынырнул из марева своей похоти и застыл под взглядом учителя, поднявшего голову.       Ло Бинхэ забыл о том, что он был возбужден. Что внизу, под одеждой, ему почти больно от этого возбуждения. Он дрожал от какого-то другого чувства, похожего на страх, на трепет человека, что на шаг разошелся со смертью.       — Простите. Пожалуйста, простите этого ничтожного ученика, — задыхаясь, умолял Ло Бинхэ, не в силах ни коснуться, ни убрать свою руку — так и держа её на весу, чувствую, как покалывает ладонь исходящее от голой кожи тепло.       — Полагаю, ты абсолютно безнадёжен.       Ло Бинхэ готов был снова зарыдать от этих слов, бивших его сильнее, болезненнее любых ударов.       — Не можешь соблюдать простейшие правила.       Ло Бинхэ почувствовал руку учителя под своей одеждой и запрокинул голову, судорожно выдыхая и жмурясь от того, насколько острыми были ощущения. Он снова вспомнил, насколько сильно он желал учителя. Но никогда он не чувствовал так. Никогда не думал, что всё тело может быть так напряжено в ожидании прикосновений, и что ему будет так стыдно от того, насколько сильно он их жаждет.       — Я прощу тебе это. Я позволю тебе касаться меня, — вдруг сказал учитель, и Ло Бинхэ распахнул глаза, глядя на него умоляюще, готовый сделать всё, чтобы учитель простил, чтобы позволил. — Но ты не кончишь, пока я не разрешу.       Бинхэ гулко сглотнул и прислушался к собственному телу. Казалось, он готов был излиться в любой момент, стоило только учителю крепче обхватить его изнывающую плоть и несколько раз провести по ней скользкой от смазки ладонью.       — Этот ученик не уверен, что…       — Я не спрашивал, можешь ли ты. Ты не кончишь, пока я не разрешу.       От властного звучания голоса учителя Ло Бинхэ снова беспомощно зажмурился и наконец осознал. Он не имеет права голоса. Не важно, что он может или не может. Учитель запретил ему — и он не сделает этого, потому что он не хочет разочаровывать учителя ещё сильнее. Не в силах совладать со своим голосом, Бинхэ кивнул и немедленно почувствовал, как тепло и мягко прижались к его устам губы учителя. Он чуть не захлебнулся затопившим его облегчением, прижимаясь к учителю всем телом, отчаянно и нежно сминая в поцелуе сладкие губы. Не веря в то, что ему наконец позволено, нетерпеливо стягивал оставшиеся на учителе одежды, накрывая ладонями его голую кожу, почти скуля, когда Шэнь Цинцю разорвал их поцелуй.       — Разденься.       Ло Бинхэ и не осознавал, что он полностью одет, в то время как на Шэнь Цинцю перед ним не осталось ни кусочка ткани, что скрывала бы его восхитительную наготу. Возбужденную и истекающую плоть, изнывающую без внимания.       — И перенеси своего учителя на кровать. Ты же не думаешь взять его прямо на полу?       Ло Бинхэ и не думал, что ему будет это сегодня позволено. И от этого немного кружилась голова. Он словно был одурманен.       Он без малейшего затруднения поднял учителя на руки, а его стройные и длинные ноги скрестились на пояснице ученика, пока тот с упоением целовал Шэнь Цинцю, не в силах насытиться.       И пока Ло Бинхэ раздевался, на мучительные мгновения отрываясь от тела Шэнь Цинцю, тот достал из тумбочки какой-то флакон.       — Это масло? — непонимающе моргнул Ло Бинхэ, и получил в ответ насмешливых взгляд.       — Это лекарство, благодаря которому мне не будет мучительно больно, — ответил учитель. И не успел Ло Бинхэ снова уйти в самобичевание, как Шэнь Цинцю потянулся и вложил флакон ему в руку.       — Из-за твоего нетерпения все мои старания были бесполезны. Тебе придётся снова меня растягивать, — продолжил учитель, подкладывая под поясницу подушку и приподнимая бёдра.       …Учитель был безжалостным. Когда Ло Бинхэ полагал, что более мучительным его желание уже не станет, Шэнь говорил ему нечто подобное, и Ло Бинхэ чувствовал, как жар и голод затягивают его глубже.       А затем он развёл ноги, сгибая их в коленях, и Ло Бинхэ вообще потерял способность облекать мысли в слова.       — Ты заставляешь своего учителя ждать, Ло Бинхэ, — недовольно заметил он и хотел сказать ещё что-то, когда ученик опустился вниз и заставил его точно так же потерять мысль. А Ло Бинхэ коснулся губами внутренней поверхности нежных бёдер, удерживая, не давая снова свести колени.       — Что… ты… творишь, — прошипел, задыхаясь, учитель, приподнявшийся на локтях — и тут же упавший обратно, когда губы ученика коснулись основания его напряженной плоти.       — Хочу доставить учителю удовольствие, — лаконично ответил Ло Бинхэ, откупоривая флакон. Пахло травами, приятно и нежно. Скользкая жидкость мягко обволакивала пальцы, и пока учитель хватал ртом воздух и задавался вопросом, где его ученик успел набраться подобного, тот обхватил губами сочащуюся смазкой головку. Шэнь прикрыл глаза и запустил пальцы в тёмные волосы, откидывая голову на подушки.       Ло Бинхэ горел желанием доказать, что может не только удовлетворять собственную похоть. Он вбирал глубже, чувствуя, как головка утыкается в стенку горла, и сосредоточенно вспоминал советы, которые, хихикая, дали ему любовные жрицы из соответствующего ночного заведения. Он им наверняка очень хорошо запомнился — молодой и красивый парень, заплатил за ночь всем троим, и за всю ночь и пальцем не притронулся, только расспрашивая, как нужно доставлять мужчине удовольствие.       А пальцы, скользкие от лекарства, мягко проникли в податливое, расслабившееся от удовольствия тело. Гораздо легче, чем Ло Бинхэ себе это представлял. Он, обхватывая губами твёрдый член учителя, почти полностью отстранился только для того, чтобы вобрать ещё глубже. Шэнь Цинцю не сдержался и застонал, сжимая пальцы в волосах. Не так, как тогда, когда грубо запрокинул его голову, но не оставляя у Ло Бинхэ ни малейшего сомнения, кто держит в своих руках весь контроль.       Спустя некоторое время Ло Бинхэ привык к ощущению и мог пропускать член учителя чуть дальше в горло, а когда чувствовал, что задыхается — отстранялся, вылизывая, лаская языком и губами только чувствительную головку, и затем снова заглатывал глубже. Шэнь Цинцю уже не так отчаянно сжимал в себе его пальцы, расслабляясь всё больше, раскрываясь для него, и вскоре в нём легко скользили три пальца, не причиняя видимого дискомфорта. Особенно, когда Ло Бинхэ нашел нужную точку, и учитель выгнулся дугой, застонав особенно чувственно. И крепче сжал пальцы в волосах, мягко отстраняя Бинхэ, сыто облизывающего свои заалевшие, греховные губы.       — Довольно. Сейчас. Войди в меня, — хрипло велел учитель, глядя на него мутным от желания взглядом. И Ло Бинхэ пообещал себе, что однажды ни за что не остановится, продолжая ублажать учителя, пока тот не вожмёт его голову в пах и не изольётся глубоко ему в горло, пока его ученик будет задыхаться и глотать, заливаясь слезами, пока учитель не обмякнет, чтобы затем Ло Бинхэ мог отстраниться и собрать языком последние капли, пока учитель дрожит от того, насколько чувствительно всё внизу. Однажды. Но сейчас он не мог пойти против воли учителя. Особенно учитывая, насколько сильно его тело жаждет подчиниться.       Остатки травяного линимента ушли на то, чтобы обмазать ими давно твёрдую и изнывающую от недостатка ласки плоть, и Ло Бинхэ приходилось дышать на мысленный счёт, сжимая у основания и задыхаясь под внимательным взглядом учителя. И когда он медленно толкнулся внутрь, он невольно замер, жмурясь до разноцветных вспышек перед глазами.       В этот раз всё было ещё приятнее, чем ему запомнилось. Тесно обхватывающий его жар чужого тела. А главное отличие было в том, что учитель совершенно его не жалел, жадно подаваясь навстречу, пока Ло Бинхэ медлил, стараясь сдерживаться. Ученик положил руку на бедро, придерживая — и тут же чуть не упал ему на грудь, когда учитель перехватил его руку и прижал к кровати рядом со своей головой, заставляя наклониться над ним и войти ещё глубже. Ло Бинхэ, сжав зубы, уткнулся мокрым лбом в плечо учителя. Его всего мелко трясло от попыток сдержаться и не закончить, пока учитель не посчитает нужным разрешить ему. Если посчитает нужным. Эта мысль почему-то вместе с трепетом вызывала в нём то странное чувство удовлетворения от смирения, покорности воле учителя.       Он начал двигаться, медленно и глубоко, стараясь найти… Шэнь Цинцю снова громко застонал, вцепившись в его плечо одной рукой. Другая была прижата рукой Ло Бинхэ к кровати, сплетая их пальцы в замок.       — Ло Бинхэ, — выдохнул учитель над его ухом. — Быстрее.       Его дыхание обожгло кожу, и Бинхэ не смел не подчиниться, застонав, послушно ускоряясь. Не открывая глаз, потому что вид учителя под ним немедленно толкнёт его за грань. Он не мог даже просить, не доверяя своему голосу. Умолять разрешить ему кончить, пока учитель не сжалится. Но даже закрытые глаза не спасали от сладких, полных удовольствия стонов, на которые его учитель был щедр, отзываясь каждый раз, когда член ученика задевал в нём ту самую точку. Ло Бинхэ ускорял темп, чувствуя, как от него уходит всякий разум, как остаются только самые низменные желания — брать, желать, обладать, почти рыча с быстро растущим чувством отчаяния.       Он не может кончить. Только если учитель разрешит. Он толкался вновь и вновь, не в праве требовать ничего более, чем это удовольствие — острое и сводящее с ума.       А затем учитель сильнее впился ногтями в его плечо — и Ло Бинхэ готов был снова заплакать от интенсивности ощущений.       — Пожалуйста, — на грани слышимости просил Ло Бинхэ, едва понимая сам, что произносит. — Пожалуйста, учитель.       — Сильнее, — потребовал Шэнь Цинцю, и ученик всё же заплакал, не открывая глаз — чувствуя, как мягкие губы учителя сцеловывают влагу с его щёк, и это было слишком. Он сбивался с ритма, вбиваясь грубыми, быстрыми толчками, ошеломленный силой ощущений, которые были выше того, что он мог выдержать. Но он выдерживал. И он наконец приоткрыл глаза, не в силах даже держать веки сомкнутыми, мутным от слёз взглядом встречаясь со взглядом учителя. И почувствовал вдруг, как Шэнь Цинцю вжал его в себя, снова скрестив ноги за спиной Ло Бинхэ, заставляя его войти особенно глубоко.       — Сейчас. Можно, — прижимая его к себе, заставляя вдавить своим весом в кровать, разрешил Шэнь Цинцю, и Ло Бинхэ не мог издать ни звука в ответ.       Оргазм, последовавший за этим разрешением, бил крупной дрожью, смёл все мысли и чувства, обуревающие его до этого. Он забыл, как дышать, он не видел ничего перед собой и, казалось, вовсе потерял сознание, пока не обнаружил, что снова загнанно дышит, не переставая дрожать, всем телом навалившись на учителя, который гладит его волосы и покрывает поцелуями его лицо.       Он всё ещё плакал.       — Ты молодец, Ло Бинхэ, — хриплым от стонов голосом, но с такими мягкими, нежными интонациями говорил Шэнь Цинцю. — Ты прекрасно справился. Твой учитель гордится своим способным учеником. Послушным, восхитительным…       Шэнь Цинцю шептал ему нежности, пока Ло Бинхэ будто заново учился пользоваться собственным телом. Он, закусив губу, приподнялся на дрожащих руках, наконец вышел из тела учителя и лёг рядом, сгребая его в объятия и утыкаясь в шею, всё ещё потрясённый и ужасно уставший.       — Тебе стоит поспать, — ласково сказал ему Шэнь Цинцю, обнимая в ответ и снова целуя в макушку. — Я никуда не уйду.       И, казалось, это было последнее, что тревожило и не давало Ло Бинхэ окончательно расслабиться. Он легко позволил себе соскользнуть в дрёму, убаюкиваемый постепенно выравнивающимся дыханием учителя.       Шэнь Цинцю ласково гладил ученика по волосам. Тот уже очень глубоко спал и не проснулся бы, если бы учитель выскользнул из его объятий, но ему и в голову не приходило уходить.       Шэнь Цинцю легко отошел от их первого раза, хотя ему неслабо досталось от распалённого ученика, находящегося не совсем в своём уме. Физические травмы, хоть и были довольно унизительны от того, насколько дрожали ноги и болели места, которые у приличного мужчины болеть не должны, зажили, и довольно быстро, благодаря тем самым лечебным травам. Но, как оказалось, на его драгоценном ученике эти события оставили гораздо более глубокие травмы. Он видел их во взгляде Ло Бинхэ, уверяющего, что ни за что себя не простит.       Глупый, глупый ученик. Этот учитель простил тебя уже давно, как только увидел на пике Цанцюн, вдали от всех ожидающего, когда же он очнётся. Уверенного, что ему нет прощения за содеянное, но всё равно ждущего своего учителя. Как можно не простить? Как можно не любить его всем сердцем? Как можно позволить ему продолжать страдать от этих не затягивающихся душевных ран?       Подумав, Шэнь Цинцю пришел к решению дать своему ученику то наказание, которого он так жаждал. Но не был убежден, что одного раза ему хватит, чтобы себя простить и чтобы обрести такую нужную ему гармонию с самим собой. Со своими плотскими желаниями, которые подсознательно продолжал считать надругательством над своим непорочным учителем.       Ох, Ло Бинхэ, если бы ты только знал, насколько ошибаешься.       Шэнь Цинцю снова остро ощутил подсохшее, стягивающее кожу пятно у себя на животе, которое так и не смог вытереть из-за прижавшегося и сомкнувшего вокруг него руки ученика. Снова воскресил перед глазами лицо ученика, солёный привкус на своих губах, и смущенно спрятал лицо, утыкаясь в тёмную макушку.       [Поздравляю!!! Вы получили достижение «Доминантный пассив»! Вы успешно провели первую сессию и сделали первый шаг к исцелению психологической травмы возлюбленного! ^^] — радостно зачирикала система, любезно молчавшая всё это время и от которой Шэнь Цинцю избавится дай небожители после смерти.       Он вздохнул с облегчением, увидев от системы подтверждение, что он не усугубил своими действиями и так нелёгкое положение, убеждаясь, что идёт по верному пути. Верному и, бесспорно, очень приятному.       Но, чёрт возьми, хотя бы не выдумывай на ходу эти смущающие достижения!