* * *
Утро начинается обычным будильником на всю школу. Как в детском лагере, ей богу. Антон стонет и открывает глаза. Ещё не прошёл даже месяц учебы, но хочется каникулы. Он — агрессивная сова и не понимает, почему все стремятся сделать один режим для всех. Почему он не может вернуться в то время, когда учился во втором классе с двух часов дня? С соседних кроватей медленно встают парни. Матерясь, ища очки и борясь с одеялом. Проделывая всю утреннюю рутину, Шастун ни о чём не думает. Выкуривая первую за день сигарету — тоже. Узнаёт от Димы, что сегодня пятница, в голове проскакивает вялое «ура», но не более. Очень хочется спать. Антон помнит те золотые времена в детстве, когда он действительно высыпался. Когда он пошёл в первый класс, то это чудо закончилось. С тех пор, Шастун не помнит ни одного дня, когда по утрам не чувствовал бы себя отбивной. Первым уроком снова химия. Входя в класс, который, видимо, неделю проветривали, иначе, почему так холодно, Антон ёжится и обнимает себя двумя руками. Они с Эдом садятся за любимое место — третью парту у окна, перед ними садятся Дима с Серёжей, а сзади пустует парта для Оксаны и Иры. — Эди-ик, почему кофе в столовой такая хуйня? — негромко спрашивает Антон. — Самому бы узнать. Сколько, блять, Добровольский им платит, если они настолько нас не жалеют, — стонет в ответ парень и утыкается лицом в сложенные руки. — Всем доброе утро, — глухо произносит Оксана и падает за парту. Рядом садится Ира и кивает друзьям на приветствия. — Вы литературу делали? Серёжа яростно кивает. — Мы вчера с этими таблицами ебались больше часа. Почему литературу сдаёшь ты, а делаем её мы? Кузнецова ответить не успевает. Звенит звонок, и класс поголовно морщится. В кабинет заходит Хилчевская Вероника Аркадьевна — страшный сон всех восьмиклассников и влажная мечта взрослых парней. Стройная, высокая, с четвёртым размером груди и любовью к водолазкам. Всё как в плохой комедии. Она работает в школе с момента её открытия, по приглашению директора. И первые два года работы она была божьим одуванчиком — доброй, весёлой, часто устраивала какие-то интерактивы на уроках, из-за чего химию любили. Но потом, перед десятым классом Антона, она очень сильно изменилась, став одним из самых строгих преподавателей. — Одиннадцатый класс, доброе утро. Садитесь. Начнём с проверки домашнего задания, желающие есть? Из всего класса желает одна Оксана, она робко тянет руку. — Фролова? Похвально. К доске. Когда Оксана выходит из-за парты и идёт к доске, Ира её перекрещивает, нарвавшись на строгий взгляд учительницы. Кузнецова отводит взгляд и прячется за учебником, благо, он большой. Девушка отстреливается, получив четвёрку из-за неуверенности в ответах, и быстро направляется к своему месту. Далее учительница объясняет новую тему, и одиннадцатый класс ей в этом не нужен. Ира шёпотом просит передать чью-нибудь тетрадь по литературе и, получив желаемое, довольная садится переписывать. Уже весь класс выяснил, что приходить на уроки Попова с несделанной домашкой карается смертью и проверять его терпение снова никто не хочет. Но вот почему девочки не сделали задание — это уже хороший вопрос, после которого они молча переглядываются и шлют друзей нахуй. Со звонком класс пулей вылетает из кабинета и идёт на первый этаж к кабинету русского языка и литературы. Там всегда чисто, солнечно, порой, даже чересчур. Арсений припёр туда разнообразные цветы, которые даже не ленится поливать, кучу книжек и поменял шторы, с которыми мучился полтора часа. Неугомонное создание. — Может это, повеселимся сегодня немного? — негромко спрашивает Серёжа, стоя в компании у друзей у окна. — Я за, — сразу же отзывается Ира. — Бля, я тоже, эта учеба все силы выматывает, просто ужас, — откликается Эд. Остальные также быстро соглашаются. Учиться в одиннадцатом классе действительно сложно, нужны передышки в виде бухла и детского веселья. — А что, остались у кого запасы какие? — с надеждой в глазах спрашивает Антон. — У нас нет, — качает головой Ира. — Сам понимаешь. — Пацаны, а у нас? Я что-то как-то пропустил этот момент… — Неа, — отзывается Дима, — я буквально вчера искал. Антон сразу грустнеет: — Это идти надо за ним? Бля-я, там дохуя топать. — Там около полутора километра, не ной, Шастунец. Ничего страшного, прогуляемся, — отвечает ему Эд. — Вечером сходим, после ужина. — Оки. А потом нам будет очень-очень хорошо, — блаженно улыбается Серёжа. — Кому там будет хорошо? — подкрадывается Арсений Сергеевич и с доброй улыбкой спрашивает, впрочем, не дожидаясь ответа. Он открывает дверь и впускает сонных старшеклассников в свою обитель. Иногда, например, сейчас, Антон жалеет, что на вахте ученикам не выдают ключи, когда кабинет закрыт . На первых уроках всегда приходится ждать преподавателей и почти всегда стоя, ибо подоконники заполнены цветами. Он ленивый человек, да. Арсений Сергеевич раскладывает какие-то бумаги на столе, подглядывает в свой ежедневник, хрустит пальцами и поворачивается к классу: — Итак, всем доброе утро. Мы продолжаем с вами проходить «Гранатовый браслет» Александра Куприна. Таблицу, которую я вам задавал, надеюсь, все написали?.. Ну, или хотя бы списали, — класс одобрительно хихикает. — В любом случае, скоро буду собирать ваши тетради. Сегодня продолжим анализировать с вами произведение, всё внимание на доску. Он включает презентацию и начинает спрашивать одиннадцатиклассников, не все из которых горят желанием разбирать, в чём заключается особый трагизм любви Желткова, и почему Вера так себя чувствовала после его похорон. Антону нравится Куприн как писатель, нравится «Гранатовый браслет», но так лень спорить с не всегда умными одноклассниками и учителем. Да и вообще, отрывать голову от парты и вникать в обсуждение. — Шастун, ау! Доброе утро, спящая красавица, — учитель обращает внимание на подростка. — Я не сплю, Арсений Сергеевич. Но очень хочу. — Очень на это надеюсь. Читал произведение? — Ну да. — И что думаешь о нём? О Вере? Желткове? Блять. — Дайте подумать, как сказать без матов, — класс понимающе фыркает. — Мне понравилось, как может понравиться произведение с темой любви и трагическим концом. Всех поголовно жаль. Я восхищён чувствами Желткова, они такие… настоящие, что ли. Он тупо погиб, потому что Вера пожелала, чтобы его не было в её жизни. Он не видел смысл своей жизни без любви, — парень замолкает на секунду и продолжает: — Без её любви. Она наполняла его, что ли, давала силы двигаться. Если бы он уважал себя чуть больше и не был бы таким одиноким, он бы нашёл смысл жизни в ком-то другом, если в себе найти не может. Но мужик не нашёл. Его некому было даже поддержать и понять, — Антон останавливается, он не знает, что ещё можно сказать. — Да. Хорошие мысли! Любовь — это уважать человека, все его решения. Если Вера просит забыть про неё, Желтков так и делает. Своей смертью он избавил её от своих чувств, продемонстрировал — какие они, эти чувства. И насколько сильны, — Арсений Сергеевич молчит, уходя в свои мысли, но быстро оттуда возвращается. — Антон, умничка, пять. У кого ещё какие мысли? Руку поднимает Ева — полненькая брюнетка с постоянно хорошим настроением. Она говорит что-то про возвышение человека, когда он любит. Над кем возвышается? Зачем? Антон после собственного ответа хмурится, а после ответа педагога уходит в свои мысли, вспоминая бывшего парня. Любая тема про любовь приводит к воспоминаниям с Владом, которые выкинуть никак не получается. Отпустить его по-человечески — тоже. Да, он больше не скучает по самому парню, но скучает по тому доброму и милому Антону, четырнадцатилетнему ребёнку, который доверяет всему миру. И этого малыша возвратить к жизни он уже не сможет. Влад ведь не любил его, он не уважал его, он сам и его друзья всегда были выше Антона. Может быть, так и правильно, но не то; отношения у них всё равно были ужасными. Постоянные эмоциональные качели: люблю-ненавижу, ты — лучший, ты — бездарность, и прочее дерьмо по нескольку раз в неделю. Прикрываясь прямолинейностью, Влад часто высказывал своё «фи» по поводу одежды Антона, его эмоций, чувств, мыслей, фигуры. А Шастун покорно терпел, изредка плача в подушку. Вали из моей головы, тварь. Пока парень погружается в неприятные воспоминания, занимаясь самокопанием, Арсений Сергеевич с несколькими одноклассниками обсуждают ещё кучу всего в произведении, и тот включает им отрывок из фильма, где Вера слушает сонату Бетховена, плача на скамейке. Учитель замечает, как грустнеет Шастун, когда он отстаёт от него; и как будто забывает про окружающий мир, укутавшись в кардиган и нервно теребя ручку. Конечно, парень ничего ему не скажет, ведь кто Арсений такой, чтобы узнавать что-то у него после месяца знакомства? А хотелось бы. Этот подросток интересен ему чисто по-человечески, хочется узнать его. Та случайно кинутая фраза о неком Владе — максимум, что знает Попов о подростке. М-да. Арсению понравились те небольшие рассуждения, что Антон внёс на уроке. Его было приятно слушать. Да, его одноклассники рассказали больше, яростнее и увереннее, отстаивая какие-то свои точки зрения, но… Ученики досматривают отрывок из фильма, и в конце урока надо бы Арсению сказать что-то красивое, по теме урока, вдохновляющее. — Ну что, подытожив, я могу сказать, что любовь — прекрасное чувство. Человека делает человеком те его живые эмоции и неподдельные чувства. Порой эта любовь оказывается невзаимной или трагической, но это тоже чувства, которые важны. Я уверен, почти у каждого из вас был опыт отношений, влюблённостей и, надеюсь, что счастливых. И это прекрасно. Хочу напомнить вам, что чудесная любовь невозможна без адекватной самооценки, а сейчас почему-то это особенно актуальная проблема. Иначе вы даже поверить не сможете в чувства, вы не сможете счастливо любить человека, пока не любите самих себя. Ну и… Наслаждайтесь своими чувствами, и не смейте подавлять их. Любите и будьте любимыми! Класс негромко хлопает в ответ, и подростки начинают медленно собираться, неаккуратно кидая тетрадки и учебники в сумки. Арсений Сергеевич умеет сказать что-то такое, красивое и краткое. Антон бесшумно поднимается с вечно скрипящих стульев, уже веселее, чем пять минут назад, и быстро выскальзывает из кабинета с друзьями под руку. Арсений улыбается* * *
Вечером, после ужина, когда вся школа разбредается по своим делам, друзья хватают пустые рюкзаки и уходят. В здании несколько запасных выходов и куча лестниц, ведущих к ним. По этим лестницам иногда ходят уборщики, но не более. Очень редко кто тут отшивается. Это и используют подростки, быстро открывая незапертую дверь и выходя к заднему двору школы. Они перелазят через исписанный забор, где Оксана с Ирой чуть не срываются вниз, благо, их подстраховывают с обоих сторон. Шагая по тротуару нестройной кучкой они смеются, курят и фотографируют пейзаж вокруг: лес, небольшие лужи, оставшиеся после дождя, болотного цвета. Грязь, неаккуратный асфальт, камни, мусор под ногами и в кустах, везде сигаретные окурки. Эд выбрасывает окурок куда-то назад, и, прокашливаясь, внезапно спрашивает: — Чё, какие планы у вас всех вообще? На будущее. Серёжа хмыкает: — Не спиться до тридцатки, возможно. — Поступить на психологический, и пугать старшее поколение своим образованием, — улыбается Дима. — Буду прочитывать все их страхи и детские травмы, бу-у-у. — Найти любовь на века, как в романах, — мечтательно произносит Оксана, а после смеётся. — Банально, знаю. — Я не знаю, — пожимает плечами Ира. — Прочитать всего Достоевского? А у тебя? — Не знаю. Хочу быть полезным людям, — Эд приподнимает уголки губ. — И попасть на концерт «Порнофильмов». Шаст? — Мы так-то ещё не хлам, чтобы подобные разговоры устраивать, — фыркает Антон. — Но я… Я не знаю. Хочу не потерять вас. Большего не требую. Да и ненавижу я загадывать и планировать. — О-о-о, — протягивает Оксана. — Не потеряешь! Она останавливается и налетает на Антона, обнимая его. У Шаста в груди что-то дёргается и разливается теплом, когда он чувствует тоненькие ручки на своей спине. И сразу же обнимает её в ответ. Оксана — ребёнок, сколько бы ей ни было и как бы она ни пыталась вести себя по-взрослому и круто. На фоне тихо смеётся Дима, и слева Антона приобнимает Ира, шедшая рядом с Фроловой. — Ой, бля-я-я, какие вы ванильные, — буркает Серёжа, но тоже обнимает эту небольшую кучку. Эдик с Димой переглядываются, хмыкают и присоединяются к ним. Где-то в середине они случайно давят маленькую Оксану, и негромко над этим смеётся Антон. Вдруг подростки слышат гудок машины. Ах, ну да. Они стоят практически посреди дороги. Машины тут почти не ездят, да и они забыли, где стоят, греясь теплом лучших друзей. Гудят ещё раз. Друзья разражаются смехом и быстро расцепляются, давая машине проехать. — Бип-бип, — негромко произносит серой тойоте вслед Антон. — Ну, вообще-то, по всем законам жанра, мы должны были обниматься, когда будем вообще в хлам, — в шутку ворчит Серёжа. Он не самый тактильный человек, да и сам по себе довольно холоден. Эти пятеро — единственные, кого он может обнимать. И Матвиенко знает, что его всегда обнимут в ответ. Подростки снова смеются и продолжают свой недолгий путь по разбитому тротуару. Спереди девочки, и сзади нестройной линей шагают парни. — О, бля, дошли наконец, — бурчит Антон. Небольшой магазин, самый обыкновенный, со скучным названием «Продукты». За кассой миловидная бабушка, такая продаст всё, что хочешь, за лишнюю копейку. При входе в магазин Эд почему-то тяжело вздыхает и сразу же направляется в отдел с алкоголем. Он хватает несколько бутылок вишнёвого Гаража и пару бутылок простой русской водки с соответствующим названием. Оксана идёт к прилавку с соками, дабы взять парочку, чтобы добавить в водку или текилу. Возвращается с апельсиновым, вишнёвым и пачкой ватных дисков. Пробивает и идёт к Ире, помогая ей выбрать пару бутылок вина к ним в комнату. Антон шагает к полке с вином, берёт несколько бутылок любимого красного, парочку белого, и направляется к кассе. Лично ему больше ничего не нужно, он всегда может спиздить пиво у Эдика. Да и не алкоголик он. Честно. Дима с Серёжей шепчутся о чём-то и берут всего по чуть-чуть. По негласному мнению Шастуна, Позов — позёр, поэтому он берёт дорогой ром, как обычно, и пиво. У Серёжи в руках банки пива, вроде бы, текила и ещё что-то. Чудесное разнообразие. Благо, деньги, присылаемые родителями, позволяют иногда устраивать вот это. Они все расплачиваются, прощаются с доброй кассиршей и выходят на улицу, вдыхая чудесный запах недавно проезжавших машин. Путь обратно проходит так же быстро, но без неожиданных объятий. Зато с приятным звоном за плечами. Проскользнув обратно в школу, через всё тот же исписанный забор и запасной выход, подростки быстро поднимаются по лестнице в комнату к парням, к счастью, она крайняя в коридоре второго этажа. По пути им встречаются несколько учеников, и, что хорошо, ни одного учителя. — Почти девять часов вечера, — задумчиво произносит Дима. — Скоро второй ужин, пойдём? — Пойдём, — сразу же отзывается Антон. — Говорят, там будет кефир. Хочу его, умираю просто. По дороге он немного отпивал из бутылки, и сейчас его настроение было явно лучше, чем днем. — Вино, кефир, вино и пиво, — хмыкает Ира. — Ты ёбик? — Да-а, — Шастун улыбается. В столовой, все разбирают стаканы с кефиром, и Антон присасывается к своему под смешки друзей. Те, в отличие от него, не с таким энтузиазмом набрасываются на это белое горько-сладкое нечто. — По вечерам все такие ую-ютные, — внезапно говорит Оксана. Ученики, как и некоторые учителя, сидят в домашней одежде, в пижамах, шортах, футболках. Да, в их школе нет формы как таковой, но официально-делового стиля необходимо было придерживаться. И сейчас, когда большинство девушек даже без макияжа, действительно уютно. Учителя сидят в таких же футболках и простых штанах или же в однотонных платьях, как Камилла Романовна, и только возраст им мешает надевать шорты и майки. Ну, а физрук, например, он везде физрук. Даже сейчас, Виктор Петрович болтает с Арсением Сергеевичем в своём неизменном адидасовском костюме. И тут вскрикивает какая то девочка, показывая пальцем на пол. Ученики, сидящие рядом с ней также кричат и меняются в лицах, смотря туда же, вниз. Туда быстро подходят физрук и Арсений, они шепчутся и зовут остальных учителей. — Это кто? — тихо спрашивает Попов у учителей. — Кашоков Эмир. Одиннадцатый класс, — отвечает ему Камилла Романовна. Вероника Аркадьевна тем временем быстро звонит школьному врачу, чтобы та прибежала в столовую. Возле них быстро собрались все присутствующие. — Так, — громко произносит Виктор Петрович. — Мальчик просто упал в обморок, сейчас очухается. Быстро все разошлись! Ничего тут интересного нет. Ученики вздыхают и уходят допивать кефир. Да, интересно, кто-то в обморок упал, но не то чтобы сенсация. Такое бывает, как и в любой школе, но некоторые всё равно переживают. Выпускники переглядываются. — Что с ним? — настороженно спрашивает Ира, постоянно поглядывая в угол столовой, где медсестра откачивает парня. — Да кто его знает, — нахмурив брови, отвечает ей Дима. — Обморок, он везде обморок. Всякое бывает, — добавляет Серёжа. — М-да, — раздражённо говорит Эд. — Пошли от сюда, я хочу выпить. — Полностью поддерживаю, — отвечает Антон. — Если честно, Эмир — последнее, что меня волнует сейчас. — Согласен, — хмуро говорит Серёжа. Оксана не говорит ничего. Да, она немного беспокоится за Кашокова, впрочем, как и обо всей школе, но Антон прав, сейчас — это не главное. Его поведение страннее с каждым днём, и разбираться в этом уже не особо хочется. Да и сам парень о помощи не просит.* * *
— А если он употреблять начал? М? Помните Мишу? — потягивая пиво и шурша пачкой чипсов, спрашивает Ира. — Надеюсь, нет, — отвечает Дима. — Я этого и боюсь. Ненавижу наркоманов, — резко вливает в себя полбутылки. — Бля, ну ведь он даже не один такой, — замечает Серёжа. — И в том году такие были, и в позапрошлом. Блять, — раздражённо произносит парень и запивает ромом, отобранным у Позова. Его там всё равно много. — Это всё печально, но нам-то что? — Ребят, — испуганно произносит Оксана, шурша мармеладом. — А если и правда нарик? — Тогда пиздец, — спокойно отвечает ей Антон. — Хотя, лично мне немного всё равно. Захочет — перестанет, — он выпивает уже непонятно какую бутылку вина, закусывая собственной губой. Покусывает её с периодичностью в минуту, и это настораживает. — Не перестанет, Антош, — одновременно отвечают ему Ира и Дима. И переглядываются, нервно хихикая. — Так, всё, — немного заплетающимся языком произносит Оксана. — Давайте поговорим про что-то более весёлое. Мы ещё не на той стадии опьянения. Антон не врёт. Ему действительно побоку, кто употребляет, а кто нет. Конечно, это всё очень печально и грустно, но бля… Это ведь даже не точно. Просто предположение Иры. И всё. Пускай Позов с Оксаной переживают, а у него ещё остался алкоголь, и что-то в этом мире всё-таки имеет смысл. Он тянется за новой бутылкой. Подростки играют в тупые игры, типа «Я никогда не…» и правды или действия, в которые играли уже пятьдесят раз. Благодаря всему этому они пьянеют и веселеют ещё сильнее, забывая про всё остальное. Антону хорошо. Холодная жидкость так приятно обжигает горло, давая ещё большее тепло его замерзшему организму. Он уже проходит состояние, когда всё супер, и щёки только начинают легонько краснеть. Антон висит над пропастью очередного сеанса самокопания, и один лишний глоток равняется падению. Он сорвётся, и, не исключено — заплачет. Просто так, от жизни и алкоголя. Такое уже бывало. У всего населения земли, да. А вот и знакомое головокружение. А его тут ждали. Давно не заходил, чё, как сам? Шастун протирает лицо непонятно от чего руками и тяжко вздыхает. — Ребят, — жалобно протягивает он. — Я чувствую всё такую же пустоту. Алкоголь уже не помогает. Антон весь скукоживается, с его ростом это сложнее сделать, чем, например, миниатюрной Оксане. И продолжает хлестать вино из горла. Друзья переглядываются. Они все знают, как может разнести Антона. К сожалению, жизнь его очень сильно помотала. Впрочем-то, как и всех. И пьянеет он быстро. — Антош, — заботливо отвечает Оксана. — Может, хватит тебе алкоголя? — у неё у самой очень разные чувства бьются через край. Ещё и Ира, такая вся взлохмаченная, без макияжа, домашняя и весёлая, и футболка её задирается порой, обнажая живот, на что сама Кузнецова внимания уже не обращает. — Влюбиться хочу, — стонет тот. — Хочу почувствовать хоть что-нибудь. Это же типа круто, — он пьяно улыбается и хохочет. — Ой, всё, это его любимая байка, — грустно улыбается Эд. — Отберите у него бутылку. Оксана, сидящая ближе всех, быстро забирает почти пустую бутылку у лучшего друга и гладит того по волосам, пытаясь успокоить. Но сама она не в лучшем состоянии для поддержки. Так и сидят. — Мы что, переросли стадию вписки подростков, где все отрываются и трахаются? — спрашивает Ира. С пивом она уже давно закончила и теперь пьёт водку, с чем-то смешанную. — Походу, — хмыкает Серёжа. Далее начинается любимая часть сентиментальных людей: «А помните как?..». Выпускники вспоминают, как они познакомились, фееричный заезд Иры и Оксаны, когда те потеряли свои чемоданы, и потом перепутали их с сумками какого-то одиннадцатиклассника. Это было слышно всей школе. Так они потом и в коридорах запутались, завуч их тупо кинула, оставив на попечение судьбы. Вспоминали, как начали дружить, первую тусовку с алкоголем, поцелуи всей компании по пьяни и на спор, как вся школа искала серёжку Фроловой, как они быстро выкуривали по паре сигарет на всех, боясь спалиться. И много чего ещё. Эта школа, хоть и не была лучшей в своём роде по каким-то там рейтингам и контингенту, но то, что эти шестеро нашли друг друга — действительно восхищает. Отбой давно прогремел. Кто сегодня дежурный учитель — неизвестно, но они бывают довольно противны, поэтому в меру своей вменяемости подростки стараются не сильно греметь бутылками и хохотать. Получается не всегда. — А я филолога нашего преумного вспомнил, — хмыкает Антон, лёжа на коленях у Оксаны. — Красивый он, сука. Хоть и бесю-ючий, — возможно, слово «бесючий» вызывает новую волну смеха, а возможно и нет. — Красивый? Ухты-ы-ы, — протягивает Сережа. — Ну че ты… Тоха прав, — вздыхает Ира. — Да я чё? Я спорю разве? — он отмахивается и мнёт виски. — Я хочу рас-ссвет встретить… — внезапно жалобно говорит Оксана. — Иди нахуй, — беззлобно отвечает ей Ира. — Какая ты жесто-о-окая, — хнычет Фролова. Не обращая внимания на полу спящего Антона на своих коленях, девушка, в меру своих сил, начинает щекотать подругу, к сожалению, сидящую неприлично близко. — Фр-ролова, атцтань пажалуста. Ай, бля-ять-ь-ь, — громко ругается Ира и нападает на Оксану. Кузнецова сама уже пошатывается и двигаться куда-то ну очень лень, но отомстить — дело святое, Ира ненавидит щекотку. Она щекочет подругу в ответ по всему телу, увиваясь от её же тонких пальцев. Про бедного Антона они забыли, и тот, хныкая и бубня что-то под нос, заваливается к Эду. Ира пропускает тот момент, когда накрывает покорные розовые губы Оксаны и прижимается к ним. Обе дёргаются от неожиданности. Оксана не отвечает, она отстраняется и округляет глаза, пытаясь осознать, что произошло. — Бля, там Антоха аж протрезвел походу, — хмыкает Эд. И, действительно, после его слов Шастун приоткрывает глаза и видит красные лица подруг, потирая щёки. Остальные сидят немного в ахуе, Оксана и Ира всегда были лучшими подружками, но не более того. Один раз целовались, когда компания играла в бутылочку, но это помнят только они. Парни были слишком в хлам. Ира тяжело дышит. — Прости… я случайно, — она закрывает глаза ладонями. Стыдно. Но в глубине души она всё же немного радуется. М-да. — Забей, — тихо отзывается Оксана. Но тут она пододвигается к девушке, осторожно убирает ладони с лица и медленно целует. Ира, конечно же, в тихом шоке, но шанс упускать нельзя… Она также медленно отвечает на поцелуй, пытаясь расслабиться. Руки трясутся, она ощущает на своих искусанных губах мягкие губы подруги, и это пиздец. Она легко покусывает верхнюю губу и облизывает нижнюю, меняясь. Это приятно. Девушка чувствует вкус водки на губах. Ира не знает, что Оксана чувствует, и насколько большую роль в их поцелуе сыграл ёбаный алкоголь, но Кузнецова осторожно обхватывает маленькое лицо Оксаны, боясь, что её оттолкнут. Не отталкивают. Оксана лишь подаётся вперёд и тяжело дышит, обнимая девушку в ответ за плечи. На фоне Матвиенко роняет бутылку пива. Та, ожидаемо разбивается, ударившись об плитку. Пьяным сознанием, парни пытаются осознать, что произошло. — Они… Чё за хуйня вообще?.. — Очень ин-нформативно Эдик, — флегматично отзывается Дима. Он вообще спокойнее всех реагирует. Жуёт себе чипсы, запивает ромом. Идиллия, блять. У Оксаны в голове обезьяна бьёт в тарелки, после ударяясь со всей дури головой о них же. И почему-то она уверена, что у Иры ситуация не сильно лучше. А та посасывает нижнюю губу, то покусывая, то накрывая приятным теплом, потом переключаясь на верхнюю. Сердце медленно глохнет где-то в районе пяток, и девушки отстраняются друг от друга, тяжело дыша. Никто не знает, сколько это длится. Может, две минуты. А может семь. Но в любом случае, не смотря ни на кого, а в особенности друг на друга, Ира и Оксана одновременно тянутся за бутылками, что валяются везде. — Охуеть, — ошеломлённо произносит Матвиенко. — Это что, вы как?.. — Вы ничего не видели, — максимально твёрдо, как может, произносит Кузнецова. Фролова лишь слабо кивает. Антон пьяно хихикает. — Чё скисли-то? — внезапно нагло спрашивает Оксана. — Нормально всё. Как дела? — Лучше всех, — ухмыляется Эд. — Мы н-ничего не видели, ничего не сл-лышали, и вообще мы все в хлам у нас уже гал-люцинации. Тьфу, какое противное слово. — Правильно, — негромко произносит Кузнецова и отсаживается на соседнюю кровать. Там валяется весёлый Шастун, и девушка, садясь, крепко обнимает его. Парень своими вялыми конечностями обнимает её в ответ. Постепенно, как это происходит в девяноста девяти процентах случаев, кто-то отпускает глупую шутку, кто-то подхватывает, и через несколько минут воцаряется прежняя атмосфера. — Я всё ещё хочу встретить рассвет, — грустно произносит Фролова. Ира кидает на неё невыносимо печальный взгляд. — Пойдём, сходим в лес. Как тогда, год назад. — А ск-колько время? — Чет-тыре с хуем, — отвечает ей Дима. — До рассвета ещё примерно… — он задумывается. — Час. — Блять, — вздыхает Эдик. — Но я бы пок-курил, с деревьями в обним-мку. Матвиенко, Ира и редко курящая Оксана с ним полностью согласны. Антону похуй, как, кажется, и Димке. Вопросов «как они выберутся» и «как зайдут обратно» не было. Как-как, жопой об косяк. Подростки сидят ещё какое-то время, вяло переговариваясь, а потом, хихикая и немного шатаясь, выходят к тому же выходу, из которого они свалили вчера вечером. Дежурный учитель, если он был, давно уже ушёл спать. В общем-то, как и должен. Кое-как парни открывают железную дверь. Почему её никогда не запирают? И подростки вываливаются на улицу. — Бля, как же хор-рошо, — шумно вдыхает в себя свежий воздух Матвиенко, попутно икая. — Да-а-а, — протягивает Оксана. — Свобода! — Ну, пойдёмте, мои дорогие, нам ещё через забор перелазить, — насмешливо произносит Позов. Ира громко стонет. Ёбаный забор. Антон стонет вместе с ней, и они, поддерживая друг друга за плечи, шагают к забору, поравнявшись с друзьями. Рядом идёт Эд, пьяно хихикая от всего вокруг, поддерживая Оксану, чтобы та не свалилась где-нибудь, с другой стороны вышагивают Дима и Серёжа, оба с очень важным лицом и смешной походкой. Кое-как, с божьей помощью, не иначе, все шестеро перелазят противный деревянный забор и оказываются на свободе. Пахнет свежестью, алкоголем от друзей, полынью и ещё какими-то цветами, названия которых Антон не помнит. Запах осени. И ночи. — Хорошо, что я вспомнил про куртки, — блаженно говорит Дима. — Холодно. Ему никто не отвечает, но это и не нужно. Антон поджигает сигарету и крепко затягивается. — Кайф, — счастливо проговаривает он. Лес тут буквально везде. Он окружает их сиротливое и одинокое здание школы, но подростки не идут куда попало. Они шагают к одному месту, к небольшой реке, точнее, к обрыву у неё. В прошлый раз они туда и ходили, и это было незабываемо. Целуясь с каждым вторым деревом и запинаясь о каждый камень, пьяные ребята идут по уже знакомой тропинке. Хотя, тропинки, как таковой, там нет. Жаль. Сбиться с курса вообще легко, но Оксана, которая первая вспомнила про эту дорогу и которая с упрямством носорога шагает впереди всех с фонариком, изредка опираясь на Эда, даёт какую-то надежду дойти туда, куда нужно. Вообще, это выглядит ну очень комично, хорошо, что людей рядом нет. И они-таки доходят, не потерявшись среди разнообразных деревьев и кустов. И, блять, есть ещё места на природе, где люди не успели пока ничего испортить своим присутствием. Чистая мелкая речка, которую слышно за полкилометра, и каменные берега вокруг неё. Нет бутылок от пива, бумажек, сигаретных окурков — мусора просто нет. И это зрелище лучше любого рассвета. И, спустя время, солнце начинает сильнее выкатываться из небосвода. Видеть становится лучше, и, кажется, даже дышать. Небо окрашивается в лилово бордовые оттенки, отгоняя ночные тучи. Свет солнца жёлтыми проблесками освещает поля впереди и это великолепно. Оксана визжит от восторга, и добро улыбается, глядя на счастливую девушку, Ира. Серёжа также наблюдает за природой вокруг, изредка покуривая. Дима стоит позади всех, засунув руки в карманы «бомбера», и о чём-то думает. Эдик стоит, и его вид не показывает ровным счётом ничего. Он посматривает пустым взглядом то на Антона, который ещё чуть-чуть и заплачет, то на небо, то на счастливую Оксану. А Шастун стоит, опираясь на друзей, и смотрит куда-то вдаль с печальными глазами. Да вот только он не заплачет, как думает Эд. Солнце кокетливо пробирается через толщи неба, играя лучами. Утренняя тишина не нарушается даже птичьими голосами. Куда они подевались? Воздух чист и прохладен, хочется засунуть его себе в какой-нибудь флакон и наслаждаться. Небо понемногу меняет оттенки, становясь всё светлее, и в какой-то момент красно-розовый небосвод сменяется на девственно-чистый голубой. Но в душе Антона зарождается тревога, которая явно не связана с опьянением или противными насекомыми, что только начали просыпаться, под ногами. Она пытается вырваться на волю и дать волю натуральной панике, но не тут то было. Парень выдыхает судорожно, на грани со стоном. Он прижимается к Серёже, ближайшему, кто к нему стоит, и обнимает, чувствуя, как рука друга опускается на его плечо, уже выбросив недокуренную сигарету.