A qui tendre la main? Si je dois tomber de haut. Que ma chute soit lente. Je n'ai trouve de repos. Mylène Farmer — desenchantee
* * *
Дико хочется курить. Арсений сидит на помятой простыне, нечитаемым взглядом смотрит в стену и размышляет о невыносимом желании сунуть сигарету в зубы (и получить пиздячек от медсестры). За те несколько дней, что он валяется в больнице, у него появилась лишь электронная сигарета, которую он выпросил у Пашки, с вишней. Но это совсем не то. Вкусный воздух, не более. Крепкого никотина чертовски не хватает ослабленному организму. Когда его выпишут? На часах 14:03. Только-только начался тихий час, и что делать, Арсений не знает. Спать не хочется от слова совсем, а к Антону в соседнюю палату проскочить он не может. Точнее, нет. Проскочить-то он сможет, но Шаст рад ему не будет. Парень в последние два дня ведёт себя как ребёнок. После того ужина они не разговаривали. Вместе с конечностями Антона и Арса, в лесу замерзли и их тёплые, добрые и уютные отношения. Огромная проблема в приёме пищи: ученик и учитель сидят за одним столом, больше мест свободных в столовой нет. Антон стал меньше есть, и это беспокоит Попова ещё сильнее. Свои порции он недоедает, хотя им дают не так уж и много. Парень тыкает ложкой в еду, кидает в рот, кажется, даже не жуёт, запивает глотком обжигающе горячего чая и уходит, кидая разные взгляды на Арсения. Равнодушные, либо наоборот — полные чувств и эмоций. Словно Шаст захлёбывается этой злостью, виной, и чем-то ещё, чегр Арс не понимает. И не разговаривает. Это невыносимо. Арсений ведь не просил сокращать общение, он попытался донести, что необходимо иногда соблюдать дистанцию в их отношениях. Ибо так нужно. Шастик — его ученик. Друг. Приятель. Кто он ему? Но, откровенно признаваясь самому себе, мужчина понял, что не хочет такого холода со стороны подростка. Ему хочется рыдать. Переживёшь. Антон казался невероятно умным и смышлёным парнем. Неужели он не понял, что пытался донести Арс? Зачем делать такую трагедию? Зачем винить Арсения? У него положение такое, да и не очень приятно, когда твой ученик пялит на твои руки и говорит, какие они красивые. Нет, комплименты это круто, но… это было неприятно. Тем более руки эти в пузырях и с гематомами, спасибо тем, кто его избил. Да, пузыри не такие мерзкие, как у Шаста, они с прозрачной жидкостью. Без крови и бог знает чего ещё, что у Антона на руках. Выглядит непрезентабельно. Если бы Попов залипал на руки ученика в пузырях, с отвалившимися ногтями и прочими ужасами, делая комплименты, вряд ли парню было бы приятно. Работающее на последнем издыхании подсознание орёт, что надо поговорить по-человечески. Без обид, ругани, без наигранного холода с обеих сторон. Хочется ведь вернуть то приятное общение с умным подростком. Только вот, без неуместных комплиментов, чмоков в бреду и походов за сигаретами по пустой трассе вечером. Но, если максимально честно, Арс дико боится. И эта отмазка не стоит ровным счётом ничего. Использовать подругу ради секса и простого человеческого тепла ты можешь и тебя мало волновало это, а сказать шестнадцатилетнему подростку, что имел в виду немного не то, что сказал, ты тревожишься. Жалкий. Настроение мужчины скачет невероятно сильно. Он буквально ощущает, что в мозгу что-то воспалилось, голова раскалывается целыми днями. Он заебал самого себя просить у медсестёр таблетки. Мысли его спутаны, а с собой нет даже дневника, который, конечно же, спокойно лежит в нижней полке стола. Арсений боится попросить Пашу привезти, ибо ему неловко рассказывать о своей потребности. Да и помимо ситуации с Антоном, ему до дрожи интересно, кто возомнил из себя Якудза; спокойно похищает людей, избивает, и оставляет в заснеженном лесу. При таком раскладе шансы выжить не так велики. Им либо повезло, либо у бандитов не было нужды убивать их. Ни Арс, ни Антон не помнят ничего. В голове не сохранилось помещение, лица, запахи, абсолютное ничего. В тот момент всё в теле вопило лишь о боли, и не концентрировалось на внешней среде. Лазарев, поспешно приехавший в первый же день пребывания в больнице после взволнованного звонка Паши, уверен, что это связано с Эмиром и наркоторговлей в школе, которая либо пошла на убыль в последние недели, либо ученики курят исключительно что-то лёгкое. Что-то очень легкое. Но, если это связано с Кашоковым, почему Арсений? Он ведь не делал ничего. Абсолютно. Он не строил из себя супергероя, пытаясь расследовать это (видимо, по ночам, ведь времени и так безумно не хватает). Он даже не говорил об этом ни с кем. Да, ужасно хочется узнать, какие мрази за этим стоят, но это не причина делать такие ужасы. Когда начали избивать из-за одного лишь желания узнать правду? Русский народ любопытный. С другой стороны, Арс фыркает, он ведь живёт в России. Тут может произойти буквально всё. Скорее всего, дело в Антоне. Просто потому что Арсений шёл с ним. Ибо больше причин нет. После допытываний Сергея Вячеславовича о прошлом Арсения, он тоже уверен, что дело связано с этим. С Антоном. Лазарев, ухмыльнулся, записал что-то в свой блокнот, провел языком за щекой, о чём-то размышляя, и абсолютно что-то, да понял. И ничего, блять, не сказал, сучёныш. Но, если дело даже и в Шастуне. Что этот подросток мог сделать такого? Арсений ему верил, когда тот говорил, что просто несколько раз обсуждал это с друзьями. Тоже, конечно, так себе идея, Арс сомневается, что они к чему-то пришли. Но это просто разговоры. Что, блять, не так? Арс верит Антошке. Если тот сказал, что просто разговаривали, значит, они просто разговаривали. И поебать, что их похитили, скорее всего, из-за этого. Ты дебил? Выныривая из своих жалких мыслей, Попов отчаянно пытается увлечься чем-то, и поэтому до окончания тихого часа, с невероятным упорством, играет в бродилку на телефоне. Иногда, ты, конечно, ебать дедуля. В четыре ему надо было сходить к медсестре, куда он и потопал, держась за стенку, и переступая боль в ногах, в смешных, но невероятно удобных синих резиновых тапочках с рожицей акулы. Их ему привёз Пашка вместе с остальными необходимыми в больнице вещами. Друг абсолютно точно знал, как поднять настроение Арсу. Но дойти до нужного кабинета у Арсения не получается. Процедурная находится в конце коридора, и, пока он идёт по этому проходу, слышит возмущённые крики его лечащего врача — Егора Николаевича — и негромкие ответы медсестры, имя которой Попов не помнит. Остановшись, он садится на скамейку и прислушивается. Доктор громко, не стесняясь, ругает молодую девушку. — Тебе сложно ходить? А? У них отморожено всё до задницы, они платные пациенты, ты, ленивая девка, не можешь дойти до двадцать шестой и двадцать седьмой палаты?! Пацан без друга ходить не может, Арсений только по стеночке, ты совсем обнаглела? Я тебя для чего на работу брал? — мужчина хватается за волосы, и искры из его глаз долетают даже до Попова. Упс. Это про них с Антоном. Арс фыркает. — Егор Н-николаевич, простите, пожалуйста, такого больше не повторится. Пациенты не говорили об этом, а сюда ходит огромная толпа, я не запоминаю, простите, пожалуйста, — тихо щебечет, стыдливо опуская глаза. — А вот запоминать надо! Премии в этом месяце не жди, — Егор Николаевич круто разворачивается и идёт в сторону Арсения, возмущенно топая. — О! Попов, добрый день! Как самочувствие? Не тяжело по стеночке-то ходить? — мужчина резко тормозит и утыкается взглядом в Арса. И тут же чуть виновато добавляет: — Слышали, что я сейчас говорил? — Здравствуйте. Чувствую себя хорошо, ходить тяжело. Да, слышал. — Извините. Понабрал по доброй душе вчерашних выпускников колледжей, теперь краснею, — врач обхватывает Арсения за плечи и произносит: — София сейчас придёт к вам в палату, принесёт и даст всё необходимое. А я пока вам помогу дойти. Идём. — О, хорошо, спасибо. Извините, в голове даже мысли не было о том, чтобы попросить медсестру ходить ко мне. — Да ладно, — тепло улыбается Егор Николаевич. — Сейчас, я уверен, она поняла. Но, на будущее. Вы и Антон — пациенты. Платные. Можете просить практически что угодно. Арсений хихикает. — Хорошо, спасибо. Мужчины быстро доходят до двадцать шестой палаты, врач ещё раз извиняется, и уходит, напоследок проверив состояние Арса. В особенности, его ноги. После его ухода, Арсений склоняет голову, вздыхает и хихикает с тупости ситуации. Спустя буквально минуту, забегает медсестра с виноватым взглядом, шприцами в руках и блистерами таблеток. — Арсений Сергеевич, тысяча извинений! Больше вам не нужно ходить до процедурной, я сама буду прибегать. Может быть, вам кушать тут тоже? Как ваши ноги? — Нет, спасибо, хочу есть в столовой. Ноги ходят, тяжело, конечно, но ходят. Если будете приходить ко мне в палату, буду очень благодарен. Арсюш, это говорит о тебе больше, чем ты того желаешь. Надеешься помириться с подростком, поедая овсянку? — Хорошо как скажете. Выпейте, пожалуйста, вот это, сейчас поставлю ещё укол и всё. Как ваша голова? Мигрень? — Сейчас нет, пока не болит. — Ок. Если что, просто вызывайте меня, около кровати кнопка вызова. — Да? Ой, точно. Спасибо, — мысленно Арс хлопает себя по лбу. Кнопка вызова, в больницах есть блядские кнопки вызова. Как можно забыть об этом? Легко, когда у тебя голова забита совсем другим, не так ли? На автомате мужчина принимает таблетки, ему делают укол, медсестра ещё раз скомкано извиняется и убегает к Антону. У него-то с ногами ещё хуже. К Антону, который уже наверняка утопал с Эдом под руку к процедурному кабинету. Ещё один. Жить любит, а чуть облегчить себе жизнь не может. Представляя лицо Шастуна, когда к тому подойдёт медсестра, Арсений улыбается. Его высокий лоб чуть нахмурится, ярко-зелёные глаза сощурятся, и уголок тонких губ приподнимется, выражая шок, недовольство и смех в одном флаконе. Рядом с ним засмеётся Эдуард, толкая того в бок, и поддерживая, чтобы Антон не упал. Медсестра и Выграновский спокойно доведут подростка до комнаты, и больше ему не придётся мучиться. Арс всё ещё расстроен тем, что не додумался до этого сам. Ну и ладно.* * *
Утро. Ебанные птицы не поют, ибо замёрзли в холодном Воронеже, яркое солнце не светит, а просто холодит ещё сильнее, и повсюду слышен шум голосов. В это утро Арсения раздражает абсолютно всё. Кровать резко стала до трясучки неудобной, подушка не холодная, а одеяло, наоборот, не греет. После измерения температуры он замёрз ещё сильнее. Противный градусник. Очень холодно. Ноябрь — самый поганый месяц в году, с мерзотной погодой, а платного пациента в больнице (где всё для людей) не греют. Наученный смешным опытом вчерашнего дня, Попов нажимает на кнопку вызова медсестры. Буквально через пару минут прибегает девушка. — Доброе утро, Арсений Сергеевич. Что случилось? — Холодно. Можно что-то потеплее этого куска ткани? — в голосе за милю слышно раздражение и за километр — невыносимую усталость. — Да, конечно, сейчас принесу. Скажите, давно вы мёрзнете под ним? — Нет. Сегодня только. Но, знаете, я как бы в лесу слегка подмёрз, или вы не в курсе? Имею право, — фыркает. — Хорошо, — девушка кивает, проглатывает недовольный выдох и ускоряет шаг, идя за одеялом теплее. Арс правда не знает, почему так холодно. Это блядское чувство преследует его на каждом шагу, в каждом помещении и в любое время. Ему уже не привыкать к ощущению, когда вроде и тепло, ты с кем-то находишься, даже с врачом, и внезапно до костей тебя пробирает холод. Он из воспоминаний, но какого чёрта так ощутимо? Холод ведь и не один приходит. Любимая компания — тревога, паника, и абсолютно любое воспоминание об Антоне всегда с ним. И это, сука, омерзительно. Третье сентября. Арсений, ещё ни разу не освоившийся в школе, сидит в своём кабинете перед началом уроков. Сначала пытался успокоить разбушевавшуюся тревогу (второй стакан кофе был лишним), но спустя минут двадцать мысленно на это плюнул. До первого урока ещё семь минут и примерно двадцать секунд, если верить непроизвольному отчёту в голове учителя, и нет, ему ни разу не страшно. Сейчас у него урок литературы с 11А, где её сдают аж пять человек. Хочется побиться головой об парту, в душе теплится надежда, что кто-нибудь из них осознает свою тупость и откажется. Внезапно в дверь стучат. Учитель отрывается от самокопания себя и закапывания собственных учеников и глухо говорит: — Войдите. В кабинет вваливается Антон Шастун с его друзьями. Арсений честно пытался запомнить, как их зовут, но в голове отложился лишь высокий, тощий парень с яркой улыбкой. И этот самый Антон начинает в голос орать Шуфутинского, делая неоправданно долгие паузы, широко улыбаясь и с надеждой смотря на учителя. — Я календарь! Переверну! И снова тре-етье сентября! За ним сразу же подхватывает парень с татуировками на руках и устрашающим видом. Кажется, его зовут Эдуард. Или, может Давид. Или Глеб… — На фото я твоё взгляну, и снова тре-етье сентября! Сдерживая дикий хохот, это сумасшествие подхватывает парень с хвостиком. То ли Коля, то ли Сёма. А, может, Серёжа. — Но почему, но почему, расстаться всё же нам пришлось?! До ужаса фальшиво продолжает с ними парень в очках, с умными видом и озорными огоньками в глазах. Вроде бы его звали Дима. Или Стас. — Ведь было всё у нас всерьёз второ-ого сентября! Далее подхватывают обе девушки, имена которых Арс даже не пытался запомнить. — Но почему, но почему, расстаться всё же нам пришлось?.. И, забив на второй куплет, разноголосая компания начинает по новой. В тот момент Арсений от хохота чуть под парту не заполз, ему было до чёртиков смешно и приятно. Подростки посчитали его «достойным» чтобы вопя, зайти к нему в кабинет под Шуфутинского. Естественно, Арс похвалил подростков за оригинальность и смех, сказал, что они «о-очень хорошо поют» и весь урок улыбка не слезала с лица педагога. Он то и дело посматривал на ту компанию, что с довольными лицами сидела и слушала урок. Кажется, это было совсем недавно. Но за эти два месяца прошло такое количество событий. Порой ему хочется вернуться в начало, хотя бы в такие моменты, но потом Арсений вспоминает, на что он обменяет «третье сентября». Эмир, Антон, Вероника. И сразу же желание пропадает окончательно. Воспоминания чуточку греют, но лучше пухового одеяла не греет даже Антон. В своих мыслях Арс позволяет себе слегка подстёбывать эту ситуацию. На завтраке Арсений побитой собакой смотрит на Шастуна, пока тот не видит, быстро поедая кашу. — Антон… Поговорим? — тихо решается начать разговор, поднимая взгляд на опешившего подростка — О чём? — глухо реагирует тот, тыкая ложкой в жижу, что назвали рисовой кашей. — О нас?.. О ситуации? — приподнимает брови Арс. — Зачем? — так же глухо парирует парень. — А ты не хочешь помириться? — Мы ссорились? — ярко-зелёные глаза, из которых сочится раздражение, вкупе с натуральной тупостью, смотря в виноватые голубые. — Мне казалось, что да, — Арсений начинает злиться. Что он строит из себя? Ответы на манер Щербакова, не самого умного человека в их классе, не сделают Антона лучше. — Просто мне кажется, ты немного меня не так понял. Я не успел объяснить свою позицию. — Вау, — протягивает Шастун и наклоняет голову набок. — Объясните сейчас. Я жду. — В шумной, набитой людьми столовой? — щурит глаза Попов. — Так невтерпёж? — Вы что предлагаете? — выдыхает Антон. — Сейчас процедуры. — После. На тихом часе, например. — Ок, — кидает подросток, отодвигает почти полную тарелку с едой и выходит из-за стола. Наблюдая за ним, Арсений подмечает неестественно для него прямую спину и слишком правильную и ровную походку. Тело у парня напряжено до предела, и, не сказать, что Арсу неприятно. Антон волнуется. Он тоже хочет помириться, что бы он из себя ни строил. Но Арсу, конечно, обидно. Диалог тянул он один, Шастун и не пытался. Маска равнодушия? Не на того напал, малыш, у Арсения опыт больше твоего будет. Если бы Антон видел учителя, когда тот в школе учился, будучи подростком, он бы охуел. Маска безразличия была прикреплена гвоздями к смазливому личику. Пусть радуется, что здесь, в этой школе, Попов смог выжить и без неё. И в этом, они похожи. И, естественно, Арсений очень хочет, чтобы Шастун ходил без неё. Всегда. Антон сможет выжить и без подобных масок. В течение четырёх часов после завтрака Арс думал только о предстоящем разговоре. Он дико доволен собой, что смог заговорить, но надо ведь придумать, что сказать обидчивому, оказывается, подростку. Чтобы и Арсений не выглядел глупо в глазах ученика, и Антон понял. После завтрака были процедуры, на которые медсестра поспешно прибежала ещё раньше одиннадцати, а после — обход врача. Егор Николаевич в шутку похвалил организм Арсения за то, что тот успешно восстанавливается, и сказал самому Арсу, что до начала второй четверти он может вернуться в школу, буквально через пару дней. Что ж, это несомненно радует. Вернуться в ту атмосферу учёбы, ранних подъемов и энергетиков вместо воды немного хочется. Просто чтобы заняться мозги чем-то. После этой нервотрёпки Попов повалился на кровать и задумался. В одиночку в тишине размышлять явно легче. Что он может сказать Антону? Что хочет с ним общения? Скажет. Что не против его комплиментов, но не в такой форме? Арс боится, что не сможет объяснить это. Что не надо пялиться на объективно не самые красивые руки и с наглой ухмылкой говорить, о том, что залип? Что не стоит говорить, что его руки «прям… ух»? Это, блять, ничего. Это слабый комплимент. «Антон, всё хорошо, просто, когда ты говоришь мне комплименты, делай это помягче, не на манер таджиков, что кричат всякие ужасы молодым девушкам? А так, мне, конечно, приятно, и целовал ты неплохо, и глаза у тебя красивые. Я просто твой учитель, но это ничего не значит, да?» Да никогда в жизни Арс так не скажет. «Да и всё равно, иногда нужно соблюдать какие-то личные границы, понимаешь, Антош? И обижаться на меня не надо». Убого. Утекающие явно не туда мысли Арсения прерывает телефонный звонок. На дисплее висит «Пашка». — Да? — Приветик больным. Как дела? — звонкий голос друга успокаивает. — Да никак. Лежу. Скоро смогу вернуться на родину, — тускло проговаривает Попов. — У-у-у. Что-то ты не очень этому рад, — фыркает в трубку. — Не-е, — отшучивается. — Павел Алексеевич, безмерно рад возвращению на трудовую каторгу! — Я тебя понимаю, — хихикает. — Короче говоря, я ж не просто так звоню, у меня новости из разряда «пиздецкий пиздец», — чуть понижает голос Добровольский. — Блять, — шумно выдыхает Арсений. — Что такое? — Эльвира Викторовна желает уволиться прям вот ща. Ну, у меня нет права её отговаривать, и я не хочу давать ей две недели эти. Короче, она уже собирает вещи. — Ого. Её можно понять. Эту четверть она кое-как доработала, на последнем издыхании, — на самом деле, Арсу плевать. Уволилась — ладно, останется — тоже пускай. Они не контактировали нормально, и вряд ли бы начали. Учительница алгебры и геометрии не сильно импонирует Арсению. — Да! Только вот, она была классной руководительницей одиннадцатого, и я вообще без понятия, кому этих кинуть! Арсюша! Хелп… — жалобно ворчит друг. — А что, учителей без классного руководства нет? — Только физрук. Но ему этот одиннадцатый вообще не нравится. Это, конечно, не причина, но всё же. — А десятый класс ему нравится? — шестерёнки в голове Арсения заработали, неспеша прокручиваясь и выдавая план. — Наверно. Не знаю. — Может, я с ним махнусь? Дай мне одиннадцатый. Ты скажи Вите, что за руководство добавят к зарплате рублей пятьсот. Он заберёт, — фыркает. Паша хихикает. — Ты не против взять себе одиннадцатый? Они сложнее, чем твой класс, плюсом, у них ЕГЭ. — Я возьму одиннадцатый, даже если у меня не уберут десятый. Пожалуйста, Паш. — Да мне-то что. Я сейчас поговорю с Петровичем, но если ты так хочешь, то, пожалуйста. А нахер они тебе? — Считай, хочу порыдать на выпускном, — отмахивается. — Темнишь, Попов, ой темнишь, — фыркает Добровольский. — Надеюсь, потом расскажешь. — Я тоже. Позвони, когда поговоришь с физруком. — Обязательно. Целую. И отключается. В попытках переварить информацию, Арс чуть не падает с кровати. Он попросил дать ему одиннадцатый класс, и серьёзно готов их взять, даже вместе с десятым? Спать он будет на перемене в тесной подсобке? Арсений даже не может внятно сформулировать, зачем ему выпускники. Серьёзно, захотелось порыдать на выпускном? «Вперёд, пташки мои! Разлетитесь кто куда». Позорище. Потому что там Антон и его любимая компания. У классного руководителя явно больше плюшек, чем у простого учителя русского и литературы. Будет ли Арс над этим думать? Не-ет. Скоро обед, а после и тихий час. И Антон с разговором важнее. И мужчина снова углубился в мысли. Если он скажет Антону, что искренне сожалеет, тот поверит ему? Через минут десять ему вновь звонит Добровольский. — Поздравляю. У тебя теперь одиннадцатый класс, а физрук согласился взять десятый. Не то чтобы у него и выбор-то был, я ж директор, — хихикает. — О. Это… замечательно. — Как ты чувствуешь себя? — резко меняет тему, и голос становится взволнованным. — Я устал. Проблемы валят и валят. И очень сильно хочу курить. И выпить. — Ох… Я понимаю. Но пока тебе нельзя. Могу привезти ещё одну одноразку, но даже это нарушение. Ты пациент. Ты больной, надо правила соблюдать, к сожалению. — Привези. Пожалуйста. Самую крепкую. — Как скажешь, — покоряется друг. — К четырём, думаю, подъеду. Что-то ещё надо? — Привези что-нибудь сладкое, пожалуйста. Йогурты какие-нибудь, мятные леденцы и…что-нибудь на твой вкус. — Ой, блять. Опять задачки какие-то. Но хорошо, как скажешь. Скоро увидимся! — Ага, давай, до встречи, — тепло улыбается Арсений, и плевать, что Паша этого не видит. Он знает. И Попов знает, что тот так же улыбается. До обеда остаётся совсем немного. Мужчине безумно интересно, чем сейчас занимается Антон. Волнуется ли? Винит ли себя в чём-то? Думает, что сказать? Или просто возмущается Выграновскому, пока тот спокойно жуёт фрукты? А если начать не с оправдания, а просто спросить, что думает по этому поводу Шаст? А там уже придумать, что ответить? Судя по поведению подростка, себя он не винит, и это делает ситуацию ещё сложнее. В общем и целом, ни у одного, ни у второго особой вины нет. Это просто обстоятельства. Но Арс уверен: Антон винит его. И сам Арсений тоже винит себя. Слишком много вины для одного Арсюши, в аду бы он сгорел. А если действовать по ситуации? К своему сожалению, Попов не может предугадать модель поведения ученика. Он может как и накинуться на Арса с обвинениями, так и сказать, что сожалеет, даже если это не так. Может молчать, ждать первого слова от учителя. Спокойно разразиться тирадой, или отвечать односложными предложениями. Он может, нахуй, всё. И в этом его сила. Арсений сможет ему простить очень многое. Время кушать. Для тех, кто без строгой диеты, заботливые повара приготовили обычный суп, мясо с лапшой и овощной салат. Ничего нового, но всё довольно вкусно. Антон приходит, когда уже вся столовая полна людей, шума и запаха свежей еды. Лицо его абсолютно нечитаемое, взгляд равнодушный, а губы не выражают никаких эмоций. Он кидает взгляд на жующего Попова, сухо кидает «приятного аппетита» и садится. Тревога. В груди сидит до дрожи ощутимая тревога. Её мерзкие щупальца обхватывают всё слабое тело, не дают спокойно мыслить и кушать. Руки дрожат настолько, что ему серьёзно кажется, что Арс прольёт суп. Что такое? Арсюш, ты взрослый, умный (вроде как) мужчина. Чего ты трусишь перед подростком? Он не стоит того. А Арсению кажется, что стоит. Поэтому он пытается залить тревожность харчо, запить горячим чаем и уйти подымить остатками электронной сигаретой на балкон, но не получается. Надо уже поговорить. Он откладывает тарелку с супом в сторону, пододвигает второе и аккуратно начинает кушать, кожей чуя ухмылку Антона. Тот спокойно съел чуть меньше половины супа и начал пробовать мясо. Через несколько минут он отодвигает еду, запивает всё глотком чая и уходит. Почему он не ест нормально?.. Арсению становится плевать на еду, он быстро допивает чай и идёт за подростком. На подходе к его палате, сердце начинает биться оглушительно громко, ногам сложно устоять на месте, а рука никак не хочет постучаться в дверь. Всё дрожит. Осторожный стук в дверь. Сразу же Шастун откликается и разрешает войти. Аккуратно приоткрыв дверь, Арс заходит в палату. Всё точно также, как и в крайний его визит. Разве что Эда нет. Но есть Антон, что спокойно лежит на кровати, сложив руки в замок на животе и внимательно смотрит на гостя. — Я присяду? — Попов очень надеется, что в голосе не слышен бешеный страх. — Да, — пожимает плечами. — Антош… извини меня, но почему ты не ешь нормально? Не доедаешь очень сильно, — сразу начинает с дико волнующей его темы мужчина. — Я не хочу. У меня нет аппетита. — Не чувствуешь голод? — Очень редко. — Ох, — выдыхает Арсений. — Это очень печально. — Знаю. Но мне плевать, — хитро щурит глаза. — Как ты чувствуешь себя вообще? — не выглядит ли он жалко со стороны Антона? Глаза огромные, что внимательно и с невыносимой заботой смотрят на ученика. Старательно прячет дрожащие руки, но сделать это сложно, под внимательным прищуром подростка. Тот явно заметил, тревогу Арса сложно не увидеть, особенно Шасту. — Мне… нормально. Вы как? — Что ты подразумеваешь под «нормально»? — осторожно уточняет мужчина. — На мой вопрос ответьте, — резко кидает Антон. — Извини. Морально чувствую я себя плохо, физически более-менее. Медсестра как начала ходить ко мне, стало легче. Шастун поджимает губы. — Грустно. Под «нормально» я подразумеваю ничего. Мне никак. Я не знаю, как по-другому объяснить. — Это очень печально, Антош. Я могу как-то помочь? — Простите меня, — вдруг меняется интонация. С чуть нахальной на более естественную и виноватую. Меняется и взгляд — в нём появляются эмоции. — За что? — За моё поведение. Я повёл себя как ребёнок, некрасиво это было. Мне просто обидно было, вот я и… Простите. На замену мерзкому холоду в душе Арсения выглядывает солнце. Становится невероятно тепло и приятно, когда он смотрит в искренние ярко-зелёные, до боли красивые, виноватые глаза. — Я очень рад, Антош. Я прощаю тебя, всё хорошо. Но и я тебя прошу простить меня. Боюсь, я слишком резко выразился в тот раз, — тёплая улыбка разбивает вину в сердце Антона. — Спасибо, я тоже вас прощаю, — выдыхает парень. — Я рад. Но, наверное, нам стоит обсудить это? Моё поведение, например, — голос становится чуть тише. — Я не собираюсь ругать тебя. Мне не за что. Мне легко тебя просить, когда ты искренен в этом. А я вижу искренность. Но обсудить стоит, мне… мне есть, что сказать тебе, — боится. Арс очень сильно боится. — Говорите. — Мне приятны комплименты от любого человека. От знакомого и близкого мне — вдвойне. Но… иногда это может быть неприятно. Когда вместе с «комплиментом» я вижу нахальную, извини, ухмылку и наглый взгляд. Да и давай признаем, на данный момент руки у меня так себе выглядят. — Ваши руки всегда красиво выглядят. И в тот раз моя ухмылка и мой взгляд были действительно неуместны и противны. Я понимаю. Извините. — Хорошо, — если бы они общались в мессенджере, Арсений бы кинул несколько скобочек, пару сердечек и восклицательный знак, чтобы наверняка. Но сейчас просто вновь широко и очень тепло улыбается. — Мне просто очень любезно донёс Эдик, как я выгляжу со стороны, — признаётся Антон. — И мне стало действительно стыдно. Я как бы не очень люблю это чувство, как и все остальные в принципе, но стыдно стало очень. Я поставил себя на ваше место, и стало так мерзко от своего поведения… Арс сейчас зарыдает. — Ты молодец, Антош. Я горжусь тобой. Но, надо признаться, некоторые твои «выходы за границы» общедозволенных отношений с учителями мне были приятны, — смущённо улыбается. Шаст хихикает. — Приятно слышать. Но, всегда говорите сразу, когда я начну переступать сквозь ваши границы и всё такое. — Обязательно. Можно, обниму? — Конечно! Арсений прижимает к себе радостного подростка, кладёт голову на острое плечо и прикрывает глаза, наслаждаясь. Антон прижимается к мужчине, выдыхает куда-то в макушку и прячет довольную улыбку в густых волосах Арсения. И всё остальное напрочь вылетает из головы. Важен только этот момент, и ничего больше. Важно лишь тепло парня рядом, что прижался к нему со всей силы.